В последний раз так глупо я чувствовал себя в одиннадцатом классе. Тело становится ватным, реакции замедляются, ладошки от волнения начинают потеть. Столько лет прошло. Я думал, что вырос из всего этого. Но вот опять. Как катком переехало.
Я беспомощно окидываю взглядом небольшой зал железнодорожных касс и снова возвращаюсь к своей проблеме.
Вот уже полчаса я пытаюсь обмануть самого себя. Дело в том, что прямо передо мной в очереди стоит симпатичная девушка, которая мне очень нравится, и я ничего не могу с собой поделать.
В ней нет изъяна. Абсолютно не к чему придраться, чёрт бы её побрал! Она - богиня во плоти.
Я стараюсь не думать о ней или думать, что она совсем не такая, как выглядит. Например, что у неё всегда такое серьёзное, почти печальное выражение лица, и это никак не связано с усталостью.
Но нет: лёгкая тень доброй улыбки на короткое мгновение пробегает по её очаровательному личику и заставляет меня вычеркнуть высокомерие и уныние из списка её недостатков.
У неё волнистые каштановые волосы, большие круглые голубые глаза, пухлые губки и щёчки. Она изящно одета, небольшого роста, и больше похожа на фаянсовую куколку, чем на живого человека. Кожа на лице такая здоровая и румяная, что так и хочется нежно ущипнуть её за щёчку.
Остаётся надежда, что она хотя бы склонна к полноте. Об этом свидетельствуют её ножки, которые становятся всё женственнее по мере того, как мой взгляд пробирается всё выше. Под коротким бежевым пальто с отложным воротником и удобными кармашками для рук талия едва различима, но разве мне не нравятся как раз такие девушки с шикарными женскими формами?
Назвать её толстушкой язык не поворачивается. Должен же у неё быть хоть один недостаток, который я не заметил?
На вид ей двадцать пять, но с такими грустными взрослыми глазами она словно застыла во времени, сохранив всю свежесть детского лица. Ей может быть, как и мне, все двадцать семь.
На шее шёлковый платок с яркими цветами роз и васильков, на ногах чёрные колготки и такого же цвета замшевые сапожки с острым носом, пряжкой и шпильками...
Да она модница и готова страдать ради красоты с такими-то каблучищами! Ну, хоть какое-то утешение. Наверняка, любит ходить по магазинам и целыми днями выискивать себе очередную тряпку.
Подходит её очередь. Я слышу её очень вежливый тихий голос. Она сразу соглашается с предложенным вариантом. Женщина-кассир за стеклом, которое простирается на весь зал сплошной стеной, умиляется, общаясь с ней, и в первый раз за эти сорок минут улыбается.
Девушка с фаянсовым детским личиком достаёт красный кошелёк-раскладушку, открывает его, и я замечаю фотографию младенца и иконку Божьей Матери в нём. Она поспешно кладёт деньги в передаточный лоток, задвигает его и поправляет пышную копну волос рукой. На меня веет приятным фруктовым запахом шампуня. От этого арамата замирает сердце и кружится голова.
До сих пор мне казалось, что она не замужем. Я судил по её тонким, как веточки смородины, пальчикам без маникюра и каких-либо украшений. Но теперь, я уверен, ситуация меняется в лучшую сторону. Можно сказать, она кардинально меняется.
Мне есть за что зацепиться. Наверняка это её ребёнок на фотографии, она разведена или никогда не была замужем, потому что у неё скверный характер, и мужчина просто не выдержал её общества. Возможные нюансы её порочности множатся в моей голове с геометрической прогрессией.
И всё же сложно поверить, что этот ангел имеет какое-либо отношение к пороку. Как сложно убедить себя в этом. Нет, это я - ханжа, полон порока и осуждения, направленного на невинного ребёнка.
Она уходит, а я тупо смотрю на кассира, вспоминая, как я здесь очутился.
Девушка-куколка с фотографией племянника в кошельке возмущённо стучит каблучками по бетонным плиткам, напоминая мне, что уходит.
Да слышу я, слышу! Не глухой!
Я молча выхожу из очереди и иду за ней, чертыхаясь.
Ни билета, ни девушки - двойное невезение. Или двойное везение?
С этой мыслью я догоняю девушку. Она идёт по улице Воронянского в сторону ЗАГСа. На крыльце, куда обычно выходят только что расписавшиеся молодожёны, и вокруг него раскиданы лепестки роз и конфетти. В голых ветках кустов застряли цветные ленточки из папиросной бумаги, ветер гоняет шарики вместе с бурыми сухими листьями. Очередная кавалькада машин, украшенная шариками и ленточками, ожидает у подъезда. Во главе - чёрный кадиллак, перевязанный белыми лентами, как подарок. На переднем бампере кадиллака закреплено большое пурпурное сердце, выложенное бутонами красных роз.
Я захожу справа и, поравнявшись, даю ей немного привыкнуть ко мне. Если отошьёт, то не по моей вине. На мне кожаная куртка нараспашку, бежевый свитер с высоким горлом, тёмно-синие джинсы и обычные чёрные туфли. Наверняка у неё есть парень, и всё закончится быстро и безболезненно. Ветер дует мне в лицо, сбивая волосы набок.
- Вы в ближайшее время в ЗАГС не собираетесь? - я щурюсь и с серьёзным взглядом смотрю на здание ЗАГСа, как-будто действительно в данный момент ни о чём другом не думаю.
Она сдержанно смеётся. Ну слава богу, лёд растоплен.
- Нет. И в ближайшее, и не в ближайшее не собираюсь.
- Тогда вы как раз такая девушка, как мне нужна, - домашняя заготовка. В шуточной форме выражает солидарность в вопросах любви и брака.
Она останавливается и смотрит на меня снизу вверх. Я почти на голову выше её. Её голубые глаза с длинными ресницами, как у куклы, мечут искры. Я весь сжимаюсь, понимая, что совершил ужасную ошибку.
- Какая? - она хлопает ресницами и, кажется, готова ударить меня.
- Извините, вы меня неправильно поняли. Я имел ввиду, что тоже не спешу жениться.
- А, понятно, - ей явно понятно гораздо больше, чем мне.
Она поворачивается и идёт дальше. Я проклинаю себя за эту непростительную глупость. Если уж надеяться на везение, то использовать все шансы, чтобы потом не мучала совесть.
- Можно вас пригласить в кино или театр, чтобы загладить свою вину?
- Только поэтому? - она просто издевается надо мной. Нельзя же быть такой обидчивой.
- Нет, не только. На самом деле я хотел начать именно с этого.
- Почему же не начали? - она кругом оставляет меня в дураках.
- Так получилось, - я не хочу быть больше в роли просящего. Да или нет. Да - театр, кино. Нет - до свидания. - Так вы пойдёте со мной?
Она колеблется с ответом. Видно, что ей тяжело подбирать слова.
- Может быть. Только с одним условием. Даже с двумя, - кажется, теперь она выбирает самый изощрённый способ мести.
- Какими?
- Я буду везде платить за себя самостоятельно - это раз. И второе, - она снова запнулась, - хотя нет. - Она думает. - Знаете что, второе условие такое: мы с вами обязательно сходим в театр, если ещё раз встретимся, как сегодня, случайно. Вы верите в случай?
- Меня так вежливо ещё никогда не отшивали.
- Я вас не отшиваю, - она смеётся. - Просто доверьтесь случаю.
- Довериться случаю? Разве одного раза недостаточно?
Как она красиво и задорно смеётся.
- Вам обязательно должно повезти.
Её глаза светятся задором, а на щеках появились ямочки. Я верю каждому её слову.
- Нам.
- Нам, правильно,- смущённо говорит она. - До свидания!
Как вспугнутая птичка, она заскакивает в подъехавший Икарус. Последуешь за ней и навлечёшь на себя гнев богов.
- А как вас зовут?
Она не успевает ответить. В автобусе она поворачивается и кивает мне из окна. Двери закрываются.
Мне хочется послать ей хотя бы воздушный поцелуй на прощание, но я сдерживаюсь и просто машу рукой. Она улыбается через силу. Глаза у неё грустные-прегрустные.
Оказывается, грусть совсем не похожа на усталость.

Я возвращаюсь к билетным кассам и не знаю, радоваться мне или сожалеть. Она готова была пойти со мной на свидание, но зачем то придумала эти странные условия. Первое ещё понятно. Девушка не хочет себя к чему-либо обязывать. Но второе было явно придумано находу с одной лишь целью - избавиться от меня.
Я стою в той же очереди и думаю, как быть дальше. Дело в том, что сегодня в полночь она зайдёт в шестой вагон поезда Барановичи-Калинковичи, и наша случайная встреча если и может произойти, то только там, на платформе перед вагоном. Потом она навсегда растворится в Белорусском Полесье, если я не успею взять у неё номер телефона.

В одиннадцать я стою на платформе. До прибытия поезда остаётся ещё минут пятнадцать, но я не уверен, что поступаю правильно.
Сказать по правде, весь сегодняшний день меня мучают угрызения совести. Во-первых, подслушивать нехорошо. Во-вторых, обманывать - ещё хуже. В-третьих, если бы она действительно хотела пойти со мной на свидание, то не стала бы придумывать красивую сказочку про судьбу, от которой не убежишь.
Скорее всего, в этот раз она снова отчитает меня, как ребёнка, и отправит восвояси.
В чёрном, как смола, небе нет ни единой звёздочки. От него веет полярным холодом. А днём ярко светило солнце и даже было тепло.
С соседней платформы отходит мой поезд Минск-Москва, но сегодня я никуда не еду. Мне нужно попробовать убедить одну очаровательную девушку, что нам по пути.
Приходит её поезд, а её всё нет. Поезд будет стоять здесь полчаса. Надеюсь, она не прибежит в последний момент.
Проводница шестого вагона  начинает запускать первых пассажиров внутрь. Эта тучная некрасивая женщина с ярко накрашенными в алый цвет губами ехидно ухмыляется, посматривая на меня. В руке у меня большая белая роза, а на лице нарастающее напряжение, поэтому ей, видимо, ситуация понятна без слов. Наш Ромео встречает девушку с поезда, думает она, а девушка-то - тю-тю, не приехала.
Не люблю, когда на меня пялятся. Я принимаю вызов и начинаю изучающе смотреть на неё. Она не выдерживает и отворачивается, недовольно поджав губы.
Проводница ошиблась. Девушка, которая только своим видом заставляет моё сердце биться в два раза сильнее, поднимается по узкой лестнице из перехода как раз там, где я ожидаю её увидеть. На плече у неё чёрная спортивная сумка. Очень тяжёлая, судя по тому, как девушке приходится отклоняться в сторону. Я устремляюсь ей навстречу, чтобы помочь.
- Вот мы и снова встретились! - я сам пугаюсь, как неестественно звучит мой голос. От волнения я забываю, с чего хотел начать.
В растерянности она ставит сумку на асфальт и смотрит на меня, приоткрыв от удивления рот и смешно хлопая ресницами. Похоже, ей неловко за то, что я застал её в таком положении. Она одна и вынуждена тащить эту тяжёлую сумку.
- Как-то быстро мы с вами встретились, - она смотрит на мою розу. - Вы кого-то здесь встречаете?
- Да. Вас, - я протягиваю ей розу.
- Меня? - она тает и включается в игру. - И откуда вы знали, что я буду здесь?
- Не знал. Я подумал, вдруг мы с вами ещё раз встретимся случайно, как сегодня. Тут же решил всегда ходить с розой. И вот она почти сразу и пригодилась. Даже менять не пришлось.
Ума не приложу, как я только всё это придумал на ходу. Но её реакция незамедлительна. Она задорно смеётся, я тоже расплываюсь в улыбке.
Потом хватаю сумку, и мы идём к её вагону. На сегодня игра ещё не закончена, мне нужно получить у неё номер телефона. Проводница берёт у нас билет и неожиданно с притворным  миролюбием, в котором слышатся трусливые нотки и готовность отстаивать свою честь до конца, заявляет:
- Какой у вас кавалер галантный. Сумку на цветок променял.
Я вспыхиваю. Мне хочется ответить ей, но я замечаю быстрый выразительный взгляд волшебных голубых глаз моей спутницы. Они словно говорят мне: "Мы ведь выше этого, правда?" И это "мы", оно всё меняет. Абсолютно всё. Мне не нужно больше никому ничего доказывать или оправдываться. С этого момента я уже не властен над собой.
Мы проходим по узкому коридору к её плацкарту. Какое-то невероятное счастье переполняет меня. Я засовываю сумку под сиденье, и мы садимся друг напротив друга.
- Меня, кстати, Андрей зовут, - говорю я тихо.
- Очень приятно. Меня Настя, - она загадочно улыбается, чем сильно меня смущает.
Если бы здесь была гора, которую нужно свернуть, я бы немедленно это сделал.
- Мне надо записать твой номер телефона.
Она диктует мне номер и смеётся, когда я звоню ей, чтобы проверить, что номер правильный.
- Думаешь, я тебя обманула?
- Думаешь, легко вводить номер дрожащими пальцами?
Теперь я понимаю: мне нравится смешить её. Это как наркотик, я не могу остановиться. Мне хочется снова и снова слышать её заразительный смех, наслаждаться её очаровательной улыбкой, смотреть в эти чистые бездонные глаза.
- Ты надолго уезжаешь? - спрашиваю я, когда она успокаивается.
- В понедельник на работу.
- Можно тебя встретить?
- Я в шесть утра приеду.
- Ну и что?
- Спи лучше.
- Думаешь, я буду спать?
Мы бы, наверное, сидели так целую вечность, смеялись бы, говорили ни о чём, потом просто молчали бы, чувствуя, что между нами что-то есть, какое-то тайное необъяснимое простыми словами взаимопонимание, которое пока что пугает своей новизной, приводит нас в замешательство, но неизбежно притягивает друг к другу.
Она задумчиво смотрит на меня, грустно улыбаясь.
- Ты молодец, Андрей. Правильно поступил. Но я бы так не смогла.
- Как?
Проводница прерывает наш разговор громким криком:
- Провожающие, выходим. Поезд отправляется.
Мы быстро прощаемся. Я желаю ей доехать без приключений и выхожу из вагона. Пьянящий морозный воздух приятно обжигает мне шею и щёки. Я быстро шагаю по платформе в сторону подземного перехода.
Я знаю, что неправильно сейчас предаваться мечтаниям, но ничего не могу с собой поделать. Она, конечно, догадалась обо всём, а я даже не попросил у неё прощения.
Звучит длинный гудок, и поезд трогается с места. Он увозит от меня самую прекрасную девушку на свете. Но ненадолго. Скоро мы снова с ней встретимся. Тогда я смогу полностью искупить свою вину перед ней.

Следующие два дня проходят для меня в томном ожидании. Я исправно звоню Насте в середине дня и интересуюсь, как у неё дела, хорошо ли она покушала и какие у неё планы на вечер. Она в другом городе, но я каждый раз делаю вид, что позабыл, чем изрядно её веселю.
- Какие планы на вечер? Может сходим куда-нибудь? Ах да... Ты же в Мозыре. Как там погода? Так чем вечером занимаешься? Может сходим куда-нибудь?
Даже по телефону её смех звучит обворожительно.
Она просит меня не встречать её с поезда и обещает прийти на свидание уже в понедельник вечером. Слово "свидание", конечно, не звучит. Это я про себя так думаю. Мне не хочется загадывать наперёд, но она так легко согласилась. Обычно девушки очень заняты. Изначально максимум, на который я рассчитывал, это четверг или суббота. Мне даже как-то неловко. Наверное, я совсем ничего не понимаю в девушках. Я заварил всю эту кашу, создал образ крайне нетерпеливого влюбчивого юноши и сам же поверил в него. Теперь у меня есть два варианта: или держать марку и продолжать играть на публику, развлекая её, или сбавить обороты. Я почему-то тяготею ко второму варианту.
Но когда в понедельник я прихожу без пяти минут семь к фонтану возле МакДональдса на Октябрьской, рассчитывая на пятнадцать-двадцать минут ожидания, я выпадаю в осадок. Первый раз девушка пришла на свидание раньше меня. Я делаю вид, что не заметил этого, чтобы не смущать её, и с ужасом кошусь на часы, вручая ей очередную розу. Электронные часы ведь не могут отставать?
Мы не спеша идём в сторону Троицкого предместья. По плану у нас кинотеатр "Москва" или, если повезёт, Театр киноактёра. Потом один из ресторанчиков в этом районе. Билеты заранее я, конечно, никуда не покупал, потому что не хотел рисковать - вдруг ей не понравится.
- Ты кушать хочешь? - спрашиваю я.
- Нет, я дома покушала. А ты?
Я голоден, как волк. Но если она не хочет кушать, то будет просто сидеть рядом. А если она соврала, что неголодна, потому что не хочет, чтобы я за неё платил? Супер. Первое свидание называется. Я ем, она, голодная, сидит смотрит, как я ем.
- Тоже нет. Я вчера покушал, - отвечаю я.
Она смеётся.
- Тогда идём, покормим тебя.

В ресторане Настя заказывает салат, и я со спокойной душой заказываю жаркое. Официантка приносит толстую свечку и ставит её на стол.
- Романтика, - говорю я и расплываюсь в улыбке.
- Да, красиво, - в её голосе слышатся нотки грусти. Она задумчиво смотрит на свечку.
- Тяжело с детьми работать? - спрашиваю я.
Настя работает дефектологом в школе-интернате для детей с задержкой развития.
- Я люблю детей, мне нравится им помогать, - её взгляд оживляется. - А тебе нравится твоя работа?
Я рассказал ей до этого, что работаю специалистом по компьютерной безопасности в Минсвязи.
- Да. Мне математика ещё в школе нравилась.
- А мне математика никогда не нравилась. Я, наверное, гуманитарий.
Так мы мило общаемся, узнавая друг о друге, пока разговор как-то незаметно не скатывается к политике. На носу выборы. В гонке за президентское кресло аж десять кандидатов.
- А ты за кого будешь голосовать? - она могла бы с таким же успехом спросить у меня, какое мороженое мне нравится больше всего.
- За Президента, - отвечаю я.
- За Лукашенко что-ли?
- Да.
Она молчит подозрительно долго. Наконец, говорит:
- Первый раз вижу человека, который голосует за Лукашенко.
Я усмехаюсь.
- Ну, хорошо. А ты за кого?
- За кого угодно, только не за него, - её голос становится жёстким и обиженным.
- То есть ты готова променять всё, что у тебя есть, на неизвестно что?
Видимо, это задевает её за живое, потому что она снова молчит подозрительно долго. Я даже пугаюсь, что обидел её, и хочу сменить пластинку, но она перебивает меня:
- А знаешь почему у нас нет достойного кандидата?
Знакомая тема. Бесконечное переливание из пустого в порожнее.
- Потому что никто не может предложить ничего лучшего в нашей стране. Все хотят прийти на выборы и сразу получить всю власть, - отвечаю я.
- Ты действительно так считаешь?
- А ты как считаешь?
- Нет, я тебя первая спросила. Ты говоришь, как человек, который слишком часто смотрит телевизор. Поэтому я и спрашиваю. Может быть, ты запомнил где-то и забыл. А сам не подумал.
Её глаза мечут искры, как тогда, в день нашего первого не очень удачного знакомства. Она говорит спокойно и рассудительно, но в голосе слышатся отдалённые раскаты грома.
- Ну, наверное, запомнил. Сейчас столько информации, сложно за всем уследить, - только бы она успокоилась. Зачем мы только заговорили о политике? Всё шло так хорошо.
- Врёшь.
- Вру.
- Говори всё честно, если хочешь со мной дружить.
Такого поворота событий я вообще не ожидал. Дружить? Кто говорил о дружбе?
- Я уже забыл, о чём мы говорили.
Она прыскает со смеху.
- Я и сама забыла, - Настя прикрывает рот руками. - Но я тебя ещё выведу на чистую воду!
Да уж! Методом кнута и пряника.

Постепенно наше общение возвращается в мирное русло. Официантка приносит мне счёт. Настя достаёт кошелёк и протягивает деньги за салат. Мне обидно, но я сдерживаюсь.
- Я заплачу, - говорю я.
- Помнишь моё первое условие?
- Помню, конечно, но давай я заплачу.
- Хочешь, чтобы я сейчас встала и ушла?
Даже так?
- Нет, - я беру у неё деньги.
Мне кажется, я начинаю понимать. Она думает, что мы здесь дружим. Хотя дружбой это тоже не назовёшь. Получается, она думает, что делает мне большое одолжение своим присутствием. Как быстро её голос становится жёстким. Такое ощущение, что есть две Насти: одна милая и пушистая, другая - острая и обидчивая. Может, она просто притворяется всё время?
Я умолкаю и постепенно замыкаюсь в себе. Мы выходим из ресторана и останавливаемся возле входа.
Уже стемнело, в небе ярко светит луна. Мы медленно идём по тихим улочкам в сторону метро.
Настя понимает, что что-то не так. Она тоже молчит и сосредоточенно смотрит перед собой. Неожиданно она останавливается и притягивает меня за руку.
- Андрей, ну, прости, - она виновато смотрит мне в глаза. - Ты что, обиделся?
- Да ладно, - сам не узнаю свой голос.
Внезапно она становится на цыпочки и целует меня в щёку. Я только успеваю почувствовать тепло её нежных губ, её дыхание на своей щеке. Её глаза так близко, аромат её волос. Если бы время можно было остановить, я бы выбрал именно это мгновение. Я хочу приобнять её, но она быстро отстраняется.
- Не обижайся на меня, Андрей, - её тихий голос звучит очень проникновенно. В темноте я вижу только, как блестят её глаза и приоткрытые пухлые губки. - Я, вот, на тебя никогда не стану обижаться. Что бы ни случилось. Веришь?
Я улыбаюсь ей, всё ещё пьяный от поцелуя. Мне хочется поцеловать её в эти губки, но я боюсь. Боюсь быть отвергнутым. Неужели я должен обижаться, чтобы она чувствовала себя достаточно виноватой, чтобы поцеловать меня?
- Ну, хорошо. Давай не будем обижаться друг на друга.

Настя снимает комнату с подругой возле Комсомольского озера. Хозяйка трёхкомнатной квартиры живёт вместе с ними и, судя по всему, всё своё свободное время, которого на пенсии более чем достаточно, занимается нравственным воспитанием девушек. Настя нехотя делится со мной этой информацией. Дом находится глубоко во дворах. Мы идём по тёмным тротуарам, пересекаем дворовые проезды, обходим дома по грунтовым тропинкам, чтобы снова выйти на какую-нибудь старую разбитую заасфальтированную дорожку. Очень темно, и я сильно волнуюсь, потому что сейчас мы будем желать друг другу доброй ночи, и это как раз тот момент, когда можно попробовать поцеловать девушку. Мне почему-то кажется, что если я не поцелую её сейчас, то не поцелую уже никогда. Затаив дыхание, я иду чуть позади Насти. Она, похоже, нервничает не меньше моего. Она то ускоряет шаг, словно пытаясь оторваться от меня, то  останавливается, чтобы поправить сумочку, понимая, видимо, что это не тот случай, когда можно убежать. Мы болтаем ни о чём, о каких-то банальных ценах на жильё. Потом переключаемся на погоду, но каждый думает о своём. Мне кажется, мы думаем об одном и том же.
Мы подходим к её подъезду, и она сразу поднимается по лестнице к домофону, давая мне понять, что прощание будет быстрым. Я остаюсь стоять перед лестницей.
- Ну ладно, Андрей. Спасибо за вечер. Позвони мне, когда доберёшься домой, чтобы я не волновалась, хорошо? - она поворачивается ко мне, когда уже держит ключ в руке. Её голос звучит холодно. Она как-будто чем-то недовольна. Может быть, тем, что вынуждена спасаться от меня бегством?
Мне хочется ответить ей, что самый лучший способ не волноваться в таких случаях, это вообще не расставаться на ночь. Но, конечно, ей виднее. Она ведь заранее уже всё спланировала и решила.
- Я тебе пошлю смс, чтобы не будить тебя, - отвечаю я. Смс-ки ведь иногда не доходят.
Она медлит, обдумывая следующий ход. Внезапно в её глазах появляется озорной огонёк.
- Думаешь, я буду спать? - где-то я уже это слышал. Ну как на неё можно злиться!
- Ладно, давай, спокойной ночи, - я говорю через смех.
Она уходит. Я медленно бреду в сторону трамвайной остановки, вспоминая сегодняшний вечер. Странное ощущение не покидает меня. Мне кажется, Настя встретилась со мной из жалости и, может быть, из любопытства. Может быть, ей просто скучно. Вряд ли у неё кто-то есть. Если и есть, то она не очень-то в него влюблена. Может быть, она имеет какие-то обязательства к этому человеку. В любом случае она не хочет или не готова любить. И ещё я думаю, что дело не во мне. Возможно, она просто рассталась недавно и не хочет начинать новые отношения.
Я уже почти подхожу к своему дому, когда получаю от неё смс-ку:
"Мне так всё понравилось. Спасибо и извини", - хотя за что "извини"? В конце концов она действительно ничем мне не обязана. Это её право, поступать так, как ей хочется.
Я набираю ответ: "Ложись спать. Я пришёл домой. Спк ночи".

На следующий день после нашего первого свидания я решаю взять таймаут. Раз уж мы "дружим" и без обид, то могу я позволить себе такую роскошь, как пропустить денёк-другой, чтобы дать эмоциям поутихнуть и разуму возобладать над чувствами? Во всяком случае так я думаю до полуночи. Потому что, когда до полуночи остаётся ровно пять минут, я получаю от неё следующую смс-ку:
"Спокойной ночи, извини".
Мне хочется сразу же позвонить ей, но я сдерживаюсь.
Теперь я лежу и думаю: какая же я скотина. Мне надо что-то ответить. Телефонный разговор в полночь - самое худшее решение. Наболтаю много всего лишнего. Этот звонок будет означать только одно - что я сам чувствую себя виноватым. Чувство вины с её стороны - хороший задел в наших отношениях. Значит она понимает, что поступает неправильно. Хотя в чём именно неправильно? Что бы ей ответить?
"И тебе спк ночи, за что извини?" - набираю я.
Притворюсь веником, самый лучший способ не наболтать лишнего, это предоставить ей возможность компрометировать саму себя.
Видимо, этот вопрос приводит её в ступор. Потому что ответа ни через час, ни через два так и не приходит.
Засыпая, я думаю о том, что я не просто скотина, а самая настоящая бессердечная скотина.

Днём я звоню Насте и начинаю разговор как-будто ничего не случилось.
- Я уж думала, ты не позвонишь, - сложно представить себе голос, в котором слышны одновременно горечь и радость, но это именно то, что я слышу.
Что бы я сейчас ни придумал в своё оправдание, всё будет только ложью. Я выставлю себя чёрствым тупицей.
- А знаешь, почему я тебе вчера не позвонил? - я иду ва-банк.
- Почему? - она оживляется.
- Потому что ты мне очень нравишься и если я буду звонить тебе каждый день, то сам не замечу, как влюблюсь в тебя по уши, и тогда пиши пропало. Пристану к тебе, как банный лист, в жизни от меня не отделаешься.
Она смеётся.
- И часто с тобой такое? - ну слава богу, она снова в игре.
- В первый раз. До этого дальше перрона не доходило.
Мы договариваемся о новой встрече. На этот раз на завтра.

В ноябре работы значительно прибавилось. Я немного схитрил, когда сказал Насте, что работаю в Минсвязи. Собственно, если кто-то позвонит в Минсвязи и спросит Андрея Ковальчука, то там такой несомненно найдётся. Попросят оставить номер телефона и пообещают перезвонить. Такая "крыша" по желанию есть у каждого сотрудника. Друзьям, знакомым и даже родителям вовсе не обязательно знать, чем я на самом деле занимаюсь. За те два года, что я работаю в КГБ, я убедился, что такая легенда всем на пользу. Не только мне, но и моим родственникам. Как говорится, меньше знаешь - крепче спишь.
В случае с Настей всё намного хуже. Она запомнила наш первый разговор о политике и теперь при каждой встрече проводит со мной идеологическую беседу. Врать и отнекиваться бесполезно. Она сразу чувствует фальш.
- Знаешь, какая у меня мечта в жизни? - то ли в шутку, то ли в серьёз спрашивает она меня однажды.
Я отвечаю ей вопросительным взглядом, и она продолжает:
- Открыть тебе глаза. Чтобы ты понял, как ты ошибаешься. Если у меня получится, значит жизнь прожита не зря.
- Сектанты тоже так рассуждают.
- Нет, ты послушай, - она смеётся. - Я же тебя не призываю верить мне на слово. Давай рассуждать логически...
Наши дебаты проходят в формате «чашка кофе и пирог». Иногда она разрешает мне платить за себя. Мы сидим в уютном кафе, затесавшись в самый угол, чтобы никому не мешать. Настя начинает с референдума, говорит о том, как это нечестно, как результаты голосования были подтасованы. Она говорит возбуждённо, убеждённо, охваченная предвыборной лихорадкой.
Я возражаю:
- Ну, в Германии и Франции тоже можно переизбираться сколько хочешь раз. Ты же не считаешь, что там диктатура?
- Там партийная система! - она округляет глаза. - Там нельзя просто так захватить власть и послать всех к чёрту!
- Гитлер, вот, пришёл же к власти от партии. По-твоему, партийная система гарантирует демократию?
- Вот именно, что нет! Если уж вошёл во вкус, то не важно партийная там система или такая же диктатура! - сложно спорить с Настей эмоциональной.
- Так от чего же, по-твоему, зависит, есть диктатура в стране или нет?
Парочка за соседним столом косится на нас уже третий раз за вечер. Настя замечает это и понижает голос, как будто собирается поведать мне большую тайну:
- От людей! От нас с тобой! От того, допустим мы это или нет! От того, смогу я тебя сегодня убедить или нет! Что это неправильно! Что нельзя так жить! Что если мы сейчас не выйдем на улицу, все, все десять миллионов, понимаешь, все, как один, нас так мало, но нам нужно так много мужества, понимаешь, если мы сейчас не выйдем все вместе, то через двадцать лет будем жить в Северной Корее!
- Подожди, ты призываешь к революции?
Но она меня уже не слушает.
- Ты знаешь, что в Северной Корее у политзаключённых в тюрьмах рождаются дети, и они там живут и умирают? В тюрьме, понимаешь? Вся страна – одна большая тюрьма. В ней есть тюрьма поменьше. Там рождаются дети, они не знают, что родились в тюрьме, - её голос дрожит, а на глаза навернулись слёзы. - В Беларуси уже выросло поколение, которое не знает, что такое власть без Лукашенко.
Я сглатываю слюну. Сейчас у меня есть выбор: или возразить, что Беларусь никогда не станет такой же, как Северная Корея, или пойти на попятную.
- А можно как-нибудь мирным путём решить эту проблему?
- Конечно, можно. - Настя вытирает глаза пальцем. - Если бы военные встали на сторону народа, то всё закончилось бы уже завтра. Нам не нужно было бы даже выходить на улицу. - Она окончательно успокаивается и смотрит на меня, как на своего ученика. На её лице появляется грустная светлая улыбка. - Это самые страшные люди. Лукашенко сам по себе ничего не значит без людей, которые ему служат, которые обслуживают эту систему.
Я тяжело вздыхаю. Можно подумать, я служу Лукашенко. Я служу прежде всего Родине. Лукашенко тоже ей служит. Один, сам по себе, он действительно ничего бы не смог сделать. В этом то вся и суть.
Спорить с Настей бесполезно: мы говорим на разных языках. Я использую логику, она эмоции. Я говорю, что конституцию можно поменять, для этого и придумали референдум. Она рассуждает о личностных качествах Лукашенко и во всём видит вселенский заговор и несправедливость.
Со временем она остепениться и будет больше думать о себе, чем о мировой политике. Я видел это много раз. Я даже знаю ребят, которые когда-то придерживались таких же взглядов, как Настя, а теперь работают в администрации.
Настя романтик по натуре и витает в облаках. Кто-то из великих сказал, что революции замышляются гениями, приводятся в исполнение романтиками, а в итоге к власти приходят негодяи.
Ей просто нужно время, чтобы понять это.