И еще:

В королевстве, где все тихо и складно,
Где не войн, не катаклизмов, не бурь,
Появился дикий вепрь ограмадный,
То ли буйвол, то ли бык, то ли тур.

Сам король страдал желудком и астмой,
Только кашлем сильный страх наводил.
А тем временем зверюга ужасный
Коих ел,  коих в лес волочил.

И король тогда издал три декрета:
Зверя надо одолеть, наконец.
А кто отчаятся на это, на это,
Тот  принцессу поведет под венец..

А в отчаявшемся том государстве,
Как пройдешь так прямо наискосок
В бесшабашной жил тоске и государстве
Бывший лучший, но опальный стрелок.

На полу лежали люди и шкуры,
Пели песни, пили меды и тут
Протрубили во дворе трубадуры,
Хвать стрелка и во дворец волокут.

И король ему прокашлял: "Не буду
Я читать тебе морали, юнец.
Вот если победишь чудо - юду
То принцессу поведешь под венец".

А стрелок : "Да это что за награда?
А мне бы выпить портвейна бадью.
Мол, принцессу, мне и даром не надо.
Чуду-юду я и так победю".

А король: "Возьмешь принцессу и точка.
А не то тебя раз-два и в тюрьму.
Ведь это все же королевская дочка."
А стрелок: "Ну хоть убей, не возьму".

И пока король с ним так препирался,
Съел уже почти всех женщин и кур.
И возле самого дворца ошивался
Этот самый то ли бы, то ли тур.

Делать нечего,
Портвейн он отспорил.
Чуду-юду победил и убег.
Вот так принцессу с королем опозорил
Бывший лучший, но опальный стрелок.

Вообще поэзия меня никогда не привлекала. Я и не стремился её познавать, но меня познакомили с замечательным автором Сергеем Есениным. Это моё любимое стихотворение.

Черный человек

Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.

Голова моя машет ушами,
Как крыльями птица.
Ей на шее ноги
Маячить больше невмочь.
Черный человек,
Черный, черный,
Черный человек
На кровать ко мне садится,
Черный человек
Спать не дает мне всю ночь.

Черный человек
Водит пальцем по мерзкой книге
И, гнусавя надо мной,
Как над усопшим монах,
Читает мне жизнь
Какого-то прохвоста и забулдыги,
Нагоняя на душу тоску и страх.
Черный человек
Черный, черный!

"Слушай, слушай, -
Бормочет он мне, -
В книге много прекраснейших
Мыслей и планов.
Этот человек
Проживал в стране
Самых отвратительных
Громил и шарлатанов.

В декабре в той стране
Снег до дьявола чист,
И метели заводят
Веселые прялки.
Был человек тот авантюрист,
Но самой высокой
И лучшей марки.

Был он изящен,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою.

Счастье, - говорил он, -
Есть ловкость ума и рук.
Все неловкие души
За несчастных всегда известны.
Это ничего,
Что много мук
Приносят изломанные
И лживые жесты.

В грозы, в бури,
В житейскую стынь,
При тяжелых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым -
Самое высшее в мире искусство".

"Черный человек!
Ты не смеешь этого!
Ты ведь не на службе
Живешь водолазовой.
Что мне до жизни
Скандального поэта.
Пожалуйста, другим
Читай и рассказывай".

Черный человек
Глядит на меня в упор.
И глаза покрываются
Голубой блевотой, -
Словно хочет сказать мне,
Что я жулик и вор,
Так бесстыдно и нагло
Обокравший кого-то.
. . . . . . . . . . . .

Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.

Ночь морозная.
Тих покой перекрестка.
Я один у окошка,
Ни гостя, ни друга не жду.
Вся равнина покрыта
Сыпучей и мягкой известкой,
И деревья, как всадники,
Съехались в нашем саду.

Где-то плачет
Ночная зловещая птица.
Деревянные всадники
Сеют копытливый стук.
Вот опять этот черный
На кресло мое садится,
Приподняв свой цилиндр
И откинув небрежно сюртук.

"Слушай, слушай! -
Хрипит он, смотря мне в лицо,
Сам все ближе
И ближе клонится. -
Я не видел, чтоб кто-нибудь
Из подлецов
Так ненужно и глупо
Страдал бессонницей.

Ах, положим, ошибся!
Ведь нынче луна.
Что же нужно еще
Напоенному дремой мирику?
Может, с толстыми ляжками
Тайно придет "она",
И ты будешь читать
Свою дохлую томную лирику?

Ах, люблю я поэтов!
Забавный народ.
В них всегда нахожу я
Историю, сердцу знакомую, -
Как прыщавой курсистке
Длинноволосый урод
Говорит о мирах,
Половой истекая истомою.

Не знаю, не помню,
В одном селе,
Может, в Калуге,
А может, в Рязани,
Жил мальчик
В простой крестьянской семье,
Желтоволосый,
С голубыми глазами...

И вот стал он взрослым,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою"

"Черный человек!
Ты прескверный гость.
Это слава давно
Про тебя разносится".
Я взбешен, разъярен,
И летит моя трость
Прямо к морде его,
В переносицу...
. . . . . . . . . . . . .

...Месяц умер,
Синеет в окошко рассвет.
Ах ты, ночь!
Что ты, ночь, наковеркала?
Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один...
И разбитое зеркало...

Отредактировано Хозар (25.07.2016 18:48:43)

Юрий Визбор Сигарета к сигарете

Сигарета к сигарете, дым под лампою,
Здраствуй вечер катастрофы, час дождя,
Ходит музыка печальная и слабая,
Листья кружатся, в снега переходя.

Наш невесел разговор и не ко времени,
Ах, как-будто бы ко времени беда,
Мы так много заплатили за прозрение,
Что, пожалуй, обнищали навсегда.

Не пытай меня ни ласкою, ни жалостью,
Как ни странно, я о прошлом не грущу,
Если можешь, ты прости меня, пожалуйста,
Вдруг и я тебя когда-нибудь прощу.

Синий дым плывет над нами мягкой вечностью,
Чиркнет спичка, сигарета вспыхнет вновь.
За окном с зонтами бродит человечество,
Обокраденное нами на любовь.

"Белая гвардия"
Посвящается оформлению форума

Мы, дети уличных кофеен,
Сидим, нахохлившись, втроем,
Считаем мелочь, как умеем,
И зерна черные жуем.

Наш друг прослыл Хемингуэем,
Он тоже жуткий кофеман.
И прислонившись к батарее,
Он пишет уличный роман.

Давай-ка, пташечка,
Еще по чашечке,
Мы не в Швейцарии
С тобой живем.
Они стесняются
И пьют наперстками,
А мы с тобою души отведем!

За занавеской вечереет,
И в ритме блюза снег скрипит.
Народ в тепло валом валит,
Горячий кофе души греет.

Отдав последние гроши,
Студент, надежды подающий,
Гадает на кофейной гуще,
Как до стипендии дожить.

Давай-ка, пташечка,
Еще по чашечке,
Мы не в Швейцарии
С тобой живем.
Они стесняются
И пьют наперстками,
А мы с тобою души отведем!

В углу играют на гитаре
Мотивчик бодрый и простой,
Уставший бармен варит, варит
Напиток вялою рукой.

Текут по крышам кофе - реки
И наводняют материк...
Он сонно сплющивает веки,
Он ко всему уже привык.

Давай-ка, пташечка,
Еще по чашечке,
Мы не в Швейцарии
С тобой живем.
Они стесняются
И пьют наперстками,
А мы по-русски души отведем!

Виктор Леонидов
Посвящение Владимиру Высоцкому

Нам каждый день как пули свист
Как дрожь пред авиаполётом,
Когда, какой там террорист
Нам выпишет обходный лист
Туда, где ждёт апостол Пётр.
А раньше мир был сер и нем
Ловили что-то по «Свободе»,
И я завидовал всем тем,
Кому он просто был Володя.
И кто и как предскажет мне,
Что не придёт однажды утро,
И я проснусь в другой стране,
Где все проклятия Заратустры
В гражданской выльются войне:
И воцарится липкий страх,
Тот, что почти исчез в народе,
И вспомним мы о временах
Когда он просто был Володя.
И будь я пьяный или трезвый,
Но, глядя на телеэкран,
Я вдруг пойму, что выгнул стан
Ветхозаветный зверь из бездны
И жизни кончен караван.
Огонь небесный иль волна
Поглотят всё, что есть в природе
И пропадёт моя страна,
Та, что звала его Володя.
Но сквозь пророчества Сивилл
И ожидание цунами
Мы вспомним — он меж нами жил,
И нам, конечно, хватит сил
Чтоб не согнуться под ветра́ми.
Сияет нам его звезда
На синем русском небосводе,
И мы не сгинем никогда,
Поскольку нам поёт Володя.

Умер друг у меня - вот какая беда...
Как мне быть - не могу и ума приложить.
Я не думал, не верил, не ждал никогда,
Что без этого друга придется мне жить.
Был в отъезде, когда схоронили его,
В день прощанья у гроба не смог постоять.
А теперь вот приеду - и нет ничего;
Нет его. Нет совсем. Нет. Нигде не видать.
На квартиру пойду к нему - там его нет.
Есть та улица, дом, есть подъезд тот и дверь,
Есть дощечка, где имя его - и теперь.
Есть на вешалке палка его и пальто,
Есть налево за дверью его кабинет...
Все тут есть... Только все это вовсе не то,
Потому что он был, а теперь его нет!
Раньше как говорили друг другу мы с ним?
Говорили: «Споем», «Посидим», «Позвоним»,
Говорили: «Скажи», говорили: «Прочти»,
Говорили: «Зайди ко мне завтра к пяти».
А теперь привыкать надо к слову: «Он был».
Привыкать говорить про него: «Говорил»,
Говорил, приходил, помогал, выручал,
Чтобы я не грустил - долго жить обещал,
Еще в памяти все твои живы черты,
А уже не могу я сказать тебе «ты».
Говорят, раз ты умер - таков уж закон, -
Вместо «ты» про тебя говорить надо: «он»,
Вместо слов, что люблю тебя, надо: «любил»,
Вместо слов, что есть друг у меня, надо: «был».
Так ли это? Не знаю. По-моему - нет!
Свет погасшей звезды еще тысячу лет
К нам доходит. А что ей, звезде, до людей?
Ты добрей был ее, и теплей, и светлей,
Да и срок невелик - тыщу лет мне не жить,
На мой век тебя хватит - мне по дружбе светить.

Константин Симонов, 1954.

Вадим Кузема "Поздняя Любовь"

Плывут по небу облака
на них качаются слегка
два ангелочка а при них
колчан и стрелы на двоих
Стрелу пускают наугад
То попадут то невпопад
Меня охота не страшит
Пятьдесят пять — не долетит
Я это чувство позабыл,
Я не святошей раньше был
Но в этот раз был дальнобой
Попали в позднюю любовь
Её ты тоже не ждала
Стрела навылет и в тебя
И не пойму какой судьбой
Ты оказалась за спиной
Всё стало видно по глазам
мы друг от друга по углам
а эти двое без стыда
нас добивали до утра
Сначала подняли на смех
потом шептали это грех
очнулись капли с потолка
лицом к лицу в руке рука
Любовь не в сердце, в голове
Придет тихонько по листве
И не пугает седина и ни её и ни меня
Ты расцвела вдруг в октябре
Бабье лето на дворе
И не было счастливей лет
Таким бывает рикошет

Отредактировано Александр Кулькин (05.10.2016 13:18:48)

Л. Завальнюк "Осення песня"

Слеза, осенних дней примета,
Росой холодной потекла...
И журавли уносят лето,
И журавли уносят лето,
Раскинув серые крыла.

Звенит высокая тоска,
Необъяснимая словами.
Я не одна, пока я с вами,
Деревья, птицы, облака,
Деревья, птицы, облака.

Кружатся листья, как записки,
С какой-то грустью неземной.
Кто не терял друзей и близких,
Кто не терял друзей и близких,
Пусть посмеётся надо мной.

Немало мы по белу свету
В исканьях радости кружим...
Порой для слёз причины нету,
Порой для слёз причины нету,
Но кто не плакал, тот не жил.

И часто плачем мы невольно,
Когда дожди стучат в окно.
Не потому, что сердцу больно,
А потому, что есть оно.

Михаил Ножкин

Я в весеннем лесу пил березовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал,
Что имел не сберег, что любил - потерял.
Был я смел и удачлив, но счастья не знал.

Был я смел и удачлив, но счастья не знал. 
И носило меня, как осенний листок.
Я менял города, я менял имена.
Надышался я пылью заморских дорог,
Где не пахли цветы, не светила луна. 

И окурки я за борт швырял в океан,
Проклинал красоту островов и морей
И бразильских болот малярийный туман,
И вино кабаков, и тоску лагерей. 

Зачеркнуть бы всю жизнь да с начала начать,
Полететь к ненаглядной певунье своей.
Да вот только узнает ли Родина-мать
Одного из пропащих своих сыновей?

Евгений Лукин.

Государство, которому я присягал, мертво,
а взамен — минимаркеты, храмы, сиянье митр,
не захват заложников — стало быть, взрыв метро.
Ощущение, что попал в параллельный мир.
Нет, не то чтобы я хотел вернуться туда,
где никто тебя не продаст, а всего лишь сдаст,
но понять бы, какого дьявола, господа,
вы при всём при том говорите, что я фантаст!

* * *

В итоге Гражданской войны
друг другу мы стали равны —
и начали горько тужить,
что всем одинаково жить.
Тогда мы вождей дорогих,
чтоб каждый стал выше других,
низвергли — и ну горевать,
что каждыми всем не бывать.

* * *

Добро не выстроит хором,
не выслужит жезла́,
не назовёт себя добром —
в отличие от зла.
Куда б тебя ни завело,
на сходку, на погром,
пойми, что зло и только зло
зовёт себя добром.

* * *

Старые фотографии
— О, что это за милое дитя,
коленопреклонённое во храме?
— Да то же, что десяток лет спустя
тот самый храм кромсало тракторами.
— А это, что плюёт в иконостас,
а образа взирают темнолицо?
— Да то же, блин, что требует сейчас
стереть плевки и вместе помолиться.
— А ты-то, ты! Твоё-то где мурло
среди бесценных фотодокументов?
— Да как-то в головёнку не взбрело —
ни храмов не ломал, ни монументов.

* * *

Устремившись к Западным Вершинам
И достигнув Западных Вершин,
Мы измерим Родину аршином -
И как раз получится аршин!

(с)
..И ещё много, очень много всего.

Вера Полозкова "Майки"

Майки, послушай, ты ведь такая щёлка,
Чтобы монетка, звякнув, катилась гулко.
Майки, не суйся в эти предместья: чёлка
Бесит девчонок нашего переулка.

Майк, я два метра в холке, в моей бутылке
Дергаясь мелко, плещется крепкий алко, -
Так что подумай, Майк, о своем затылке,
Прежде чем забивать здесь кому-то стрелки;
Знаешь ли, Майки, мы ведь бываем пылки
По отношению к тем, кому нас не жалко.

Знаю, что ты скучаешь по мне, нахалке.
(Сам будешь вынимать из башки осколки).
Я узнаю тебя в каждой смешной футболке,
Каждой кривой ухмылке, игре-стрелялке;
Ты меня - в каждой третьей курносой тёлке,

Каждой второй язвительной перепалке;
Как твоя девочка, моет тебе тарелки?
Ставит с похмелья кружечку минералки?..

Правильно, Майки, это крутая сделка.
Если уж из меня не выходит толка.
Мы были странной парой - свинья-копилка
И молодая самка степного волка.
Майки, тебе и вправду нужна сиделка,
Узкая и бесстрастная, как иголка:
Резкая скулка, воинская закалка.

Я-то как прежде, Майки, кручусь как белка
И о тебе планирую помнить долго.
Видимо, аж до самого
катафалка.

Эдгар По

Аннабель Ли
Это было давно, это было давно,
В королевстве приморской земли:
Там жила и цвела та, что звалась всегда,
Называлася Аннабель-Ли,
Я любил, был любим, мы любили вдвоем,
Только этим мы жить и могли.

И, любовью дыша, были оба детьми
В королевстве приморской земли.
Но любили мы больше, чем любят в любви,—
Я и нежная Аннабель-Ли,
И, взирая на нас, серафимы небес
Той любви нам простить не могли.

Оттого и случилось когда-то давно,
В королевстве приморской земли,—
С неба ветер повеял холодный из туч,
Он повеял на Аннабель-Ли;
И родные толпой многознатной сошлись
И ее от меня унесли,
Чтоб навеки ее положить в саркофаг,
В королевстве приморской земли.

Половины такого блаженства узнать
Серафимы в раю не могли,—
Оттого и случилось (как ведомо всем
В королевстве приморской земли),—
Ветер ночью повеял холодный из туч
И убил мою Аннабель-Ли.

Но, любя, мы любили сильней и полней
Тех, что старости бремя несли,—
Тех, что мудростью нас превзошли,—
И ни ангелы неба, ни демоны тьмы,
Разлучить никогда не могли,
Не могли разлучить мою душу с душой
Обольстительной Аннабель-Ли.

И всетда луч луны навевает мне сны
О пленительной Аннабель-Ли:
И зажжется ль звезда, вижу очи всегда
Обольстительной Аннабель-Ли;
И в мерцаньи ночей я все с ней, я все с ней,
С незабвенной — с невестой — с любовью моей-
Рядом с ней распростерт я вдали,
В саркофаге приморской земли.

Перевод К. Бальмонта

а оно не мое любимое)))

Кажется простеньким, но там минимум три слоя. Четыре, если учесть год написания.

Вадим Шефнер

Воин

Заплакала и встала у порога,
А воин, сев на черного коня,
Промолвил тихо: "Далека дорога,
Но я вернусь. Не забывай меня."

Минуя поражения и беды,
Тропой войны судьба его вела,
И шла война, и в день большой победы
Его пронзила острая стрела.

Средь боевых друзей - их вождь недавний -
Он умирал, не веруя в беду,-
И кто-то выбил на могильном камне
Слова, произнесенные в бреду.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Чертополохом поросла могила,
Забыты прежних воинов дела,
И девушка сперва о нем забыла,
Потом состарилась и умерла.

Но, в сером камне выбитые, строго
На склоне ослепительного дня
Горят слова: "Пусть далека дорога,
Но я вернусь. Не забывай меня."

1939