ПО-РАЗНОМУ,

или И ваниль случается
 

1.

У нас с тобой всё по-разному:
и кашу мешаем по-разному,
и ложку держим по-разному,
и спим на разном боку.
И мечтаем, конечно, о разном:
ты когда-то о Эмме Уотсон, а мне
когда-то нравился Орландо Блум.

2.

Я ем мандарины на ночь,
а у тебя аллергия на цитрусовые.
Ты любишь орехи грецкие
от нервов неспешно лущить.

3.

Но всё это совсем не важно.
(Ну, разве совсем чуть-чуть.)
Ты спускаешь печали в кротовую нору
раковины, а я прочесую волосы улицы
взглядом и старые песни из советских
мультиков безмолвному паучку Валере,
что у бортика ржавой ванны, пою.

4.

Так по-разному,
всё по-разному...

/Post scriptum: люблю./

Отредактировано Диана (30.11.2017 10:50:06)

Влад Рое, спасибо!

Отредактировано Диана (23.12.2017 02:00:27)

* * *

Память сгорает, обжигает крылья, бьётся о лампочку мо -
тыльком. Эта самая ночь, которую ты подарил мне, сти -
рается. Вспять минуты, где мы вдвоём. Просматривают -
ся, как тело Офелии, виднеющееся с самого монстра-дна,
вбирающего всё и вся, /мальки образуют бусы, течение

усердно шлифует кожу, посмертную колыбельную напе -
вает река/ лишь жалкие блики того, что было и, может
быть, быть могло. Прекрасная ночь, сожжённая фонаря -
ми заживо, обращается пеплом, развеянным во́ поле/по -
гребённом в пучине несказанных слов. Безмолвно погру -

жаюсь, черпая энергию подводного солнца, брата того,
что выше, а потом засыпаю, потому что вокруг темнота,
созданная для того, чтобы спать. /Вечный сон рисует на
безымянном пальце символ несуществующей свадьбы,
облекая прошлое в непроницаемый кокон, чтобы ничего

не выпустить, ничего не выронить, ничего не потерять, не
оставить там, где его быть не должно./ Дана* усыпляюще
шепчет: «Смерть прекрасна, так же, как ночь нежна. Итог:
рыбы плетут твои мысли, рыбы плетут твои чувства, ры -
бы выпрыгивают из дома в бесплодных попытках прогло -

тить солнце, чтобы тьма была не только в воде. Свет за -
бивает им жабры, поэтому им предначертано жить в реке».
Я — вектор от точки желания, стремящийся к точке своих
глубин, где плачут на свадьбе жабы среди могил одиноких,
а младенец, которого не было/был, смеётся, врастая в ил.

* ДАНА — славянская богиня воды.

ЖЕНЩИНА С РОТВЕЙЛЕРОМ

Женщина выгуливает своего ротвейлера,
скармливая ему по кусочку газету за хо -
рошее поведение, чтобы он наполнился
ненавистью, человеческими пороками и
сожрал наконец сына/дочь директора той

самой чёртовой газеты, в которой нет ни
слова правды, и переработал сие в отход.
Завтра женщина постареет, завтра её пёс
превратится в перегной: сквозь его рёбра
пролезут травы и одуванчики. Завтра она

всё поймёт... Завтра ветер подует с одной
из основных (пятой) сторон света, которую
ещё, увы, никто не открыл. Женщина хочет
научиться петь, но она немая с ангельским
голосом. Ветер нежно играет её локонами,

(русые... седеют... падают...) а после обе -
щает: «Завтра». Завтра сегодня поглощает
свой собственный хвост вчера, чтобы не
осталось ничего кроме того, что будет. От -
ныне никакого было не существует. Но су -

ществует женщина/не существует, которая
выгуливает своего ротвейлера, махая смя -
тым куском газеты в руке чему-то вдалеке,
а потом прячет её за спину, сломанную че -
тырнадцать раз, но это, конечно же, завтра.

Отредактировано Диана (17.03.2018 09:39:54)

RENCONTRERONS-NOUS DANS LES CIEUX *

Марта.

Маленькая Марта умерла в марте, не дожив пару дней до весны,
которая собиралась слишком долго /красилась: пудрила носик и
подводила глаза, вытаскивая глазные яблоки из глазниц, чтоб не
мешали/. Пустота говорит Марте: «Выходи, поиграем в салки или
в прятки... Ты не умеешь? Ах да... Тебе же нет и дня... Прости. Я
научу. А ещё я подарю тебе собаку, у которой воздух вместо носа
и хвоста, если ты пообещаешь о ней заботиться. Утри глазки. Не
плачь, малышка. Всё равно ведь tout passe, tout casse, tout lasse**».

Марта хочет дотронуться руками до своего лица, но, увы, находит
лишь дыру. Из неё как будто бы ничто струится, а из-под пальцев
лезут другие пальцы, дрожащие под тревожащий топот секундной
стрелки, отдающий пульсацией в ушах. Вены (скручены в клубок)
и сердце (забито до синевы)... Всё это положено в полиэтиленовый
пакет и вложено в конверт, до востребованности куда-то отослан -
ный... На север/юг, запад или восток? /Эфир весь покрытый трещи -
нами. Старый пёс ловит в пустоте седые клятвы на языке мёртвых/.

«Мне восемь недель с двухдневным хвостиком, — робко бормочет
Марта, — а ты говоришь нет дня. Я весила целых девять граммов,
которые были когда-то частью звезды». Март нервно ожидает вес -
ну, выкуривая сигарету за сигаретой. Нелепые тела бегут на работу.
Всё изменилось вчера или завтра вечером, но для них всё так, как
и прежде. Тишина. Тиканье часов пожирает всё вокруг, набирая вес.
/Сколько весит время?/ Священник, его старый пёс и незрячий грач
держат Землю, подобно трём китам, зная, что она — это череп бога.

_______________________

* Встретимся на небесах (перевод с французского)
** Ничто не вечно под луной (перевод с французского)

Sauve et garde

Я падаю вверх: из омертвевших основ ив прямо в их змеисто-лиственные
руки, которые ощупывают нутро каждым листом-языком /листом-пальцем/,
но, конечно же, не удерживают, неохотно упуская меня в чистый кислород,
коим невозможно дышать, отправляя курьерской доставкой прямо в самые
низбеса, пропитанные копотью, кострами и пеплом — в угрюмо-укромные
Садом и Гамору — в рад для истинных грешников. Тело же моё укрыто зем -

лёю сырою, словно стилетом пронзённое тугими корнями. Челюсть наве -
ки застыла в последнем крике, не смогшем пробиться через толщу дёрна /в
(и)сток тверди — семя земли, зреющее, чтобы прорости одуванчиком, ко -
торый накроет весь мир, триллионы лет вспять, а, может... в непостижи -
мом будущем, до которого не продлить даже срок годности мирского рада/.
Земля упрямо отказывается принимать меня в рацион, нервно вращаясь

вокруг не своей оси. Toute la vie est la lutte* и даже после смерти. Напрасно
просятся комья земли в неподвижно застывшие зубы. Лишь черви вне вре -
мени моё тело грызут, чтобы после возвернуть обратно. Незнакомые не -
звуки пинают меня под дых, /может, хотят, чтобы я дышал?/ бесплотные
крики терзали меня, а затем ушли, оставив лишь чёрно-белый, бесполезный
шум... Но я помню те волны пустым нутром, я пробовал их своей прогнив -

шей насквозь пастью, через которую они утекли. А я всё пикирую вверх, как
будто бы попавшись на крючок, и вот уж воздух липнет /патока/ и просится
в несуществующие уши, и так поёт, и так поёт, как на земле не велено, на -
верно. Я наконец твой мир узрел, о Биче! Нет больше тяжести ни в сердце,
ни во рту. Она как эмбрион, что переношен /назад, обратно в землю/. Здесь
вход, увы, для посторонних. Я есть и в почве, и в воде. Теперь мной дышат.

______________________

*Вся жизнь — борьба (перевод с французского)

стакан без дна

Выворачиваю прохожих наизнанку, проверяя, нет ли в них тебя,
а виноградная улитка раскручивает внешний скелет, в тех же по -
исках, наверное, но мы обе ищем не там, по всей вероятности не -
вероятного. /Что я сделала, боже мой, что ты меня разлюбил?/ Ты
молчишь слишком громко /извержение Кракатау/, молчишь пото -

му, что ты — речь, которая не требует отклика. Раздаю свои поз -
вонки неимущим, моя погибель протекает внутри меня, ты же всё
вертишься на языке, а потом будешь сказан, но затем пустота, да,
хоть и захочешь повториться, ведь никто не хочет быть забыт на -
всегда, поэтому я молчу. Я знаю цвета, знаю столько их есть, но

не знаю, всё время ли так... Может, только сейчас, только здесь?
Если бы у меня даже меж рёбер были глаза, я не знала бы, куда
иду, ведь без тебя я больше не знаю, что впереди, а что за спиной:
весь горизонт извернулся ужом в моём средостении, и только ты
знаешь, как меня уберечь. Разбиваюсь о скалы, стараясь раско -

лоть их. Может, там ты, свернулся белком в стопроцентном спирте,
но под моим взором юродивым развернёшься обратно, вылезешь и
непременно скажешь, мол, сыскала таки, упрямица, хоть и не отли -
чающая правой руки от левой. Хочешь, возьми и убей меня, но ты
не убьёшь: схватишь и не отпустишь, плача переваренным кофе в

стакане без дна, который мы так и не выпили, но пригубили, испуган -
ные, что больше нет ни зерна, ни турки, а кофемолка зажевала число
π, забилась в беспредельности, двигатель сгорел, и наступило завтра.
Всё проще камушка из-под ботинков из кожи: было сперва так хорошо,
ах, так хорошо, а потом ужасно-плохо, но уже не сейчас и уже не нам.

пру-са-ки

Шнур оголённый к артериям — стонет будильник в уши. Сборник Шекспира
к чертям, к зиккурату простынок подкидышем. Просится в окна... стучится,
стучится, стучится, стучится обломный дождь, чтоб не лишиться покоя сре -
ди углублений асфальта (терзаемых обувью лужах). Завтрак: лапша — «До -
ширак» в Эрмитаже кухонном возвышенно (новый, с креветками) словно кри -
чит саркастически: «Ну же! Накручивай! Толку, ответь, церемониться? Жуй!»

Не задавая вопросов, /обыденно/ жизнь растекается по сталактитовой ветке:
без колебания, без остановок, в бескровном мерцании собственных струй.
Вот бы водой изменения тонкой иглой запустить внутривенно — прививкой
от жизни, дней, ограниченных рамками крепких паучьих сетей. В час по еди -
ной прописанной букве-таблетке среди остальных графоманских тихих: той
поэтической нотке, которая птицей стремится в воздушную манну незримых

эдемских стезей. Но ничего, ничего, ничего, ничего, ничего — проползают не -
спешно, лениво, небрежно пру - са - ки по деревянной, столетней, трухлявой
с облущенной краской столешнице. Всё ничего, ничего, ничего, ничего, ничего
— неизбежность в соитии с тленностью. Только рискни! Сотвори невозможное:
вверх поднимись /поперёк регулярности/ — вверх по лестнице. По той, которая
/к центру земли перевернутый конус Алигьери / лишь неизменная санная вниз.