Интерлюдия

Ряды посвящённых заполнили подвал под громадой цитадели Ниспосланных. По центру жертвенного круга стояли четверо до-дцо — Приносящие Дар. Меж каменных стен эхом разносились проклятия, мольбы и всхлипывания; духоту подземелья пропитывал запах крови.

— Привязанность, это порок, — монотонно произнес Очищающий глядя с высоты пьедестала на до-дцо. Очищающий протянул мужчине изогнутый клинок и перевёл взгляд на девушку простиравшую руки к до-дцо, — Ты уже поддался пагубному влиянию чувств. Так докажи, что достоин возвышения.

Очищающий не обращал внимания ни на что — его взгляд был прикован к девушке, стоявшей на коленях перед до-дцо.

— Отец, очнись, это же я, — в её голосе больше не слышалось ни мольбы, ни отчаяния. Лишь тихая просьба. Худые плечи были опущены, руки цеплялись за белый балахон до-дцо, по щекам текли слёзы.

«Слёзы… Хорошо, что его вид навсегда излечил себя от этой слабости, — подумал Очищающий, — как и от других пороков, кои аборигены именовали чувствами»

Девушка, за которой он наблюдал, поднялась с колен цепляясь за руки до-дцо.

— Отец! — повторила она, глядя в глаза мужчины.
— Дочь, — отозвался он, удивленно оглянувшись по сторонам.
— Что же ты с нами сделал… — она обняла отца, и порывисто всхлипнула, оглядываясь через плечо в сторону жертвенного колодца.

***

Ночь нынче выдалась тёмная. По небу плыли грузные кучевые облака, и древний храм, что стоял на вершине горы, скрывало сизое марево. Луны изредка проглядывали между туч и бросали серебристый свет на идол Бога-Творца. В тот краткий миг казалось, что Первобог плывёт над миром, взирая строго на каменные ступени, ведущие к его алтарю, на старый город у подножья, на раскинувшуюся внизу долину.

Город, что именовался Чёштынь, петлёй огибала река. По её полноводным берегам, меж лесистых холмов, затерялись деревеньки, поля да пастбища. Вдоль реки шёл тракт. Чуть рассветёт, и потянутся по нему обозы с торговцами, спешащими в Чёштынь-град на праздничную осеннюю ярмарку. Достанут трактирщики из закромов лучшую снедь и вина, чтобы каждый мог выпить чарку за великое Схождение. Пойдут вереницы паломников в вышний храм в надежде, что услышит их прославления Первобог, стоящий над всеми богами, людьми, зверями, духами и мирами.

Глава 1. Восход мёртвой луны

Ярина стояла на высоком холме. Теребя худыми, узловатыми пальцами серебряный оберег — Вайгу, старуха-ведунья напевным шепотом восславляла свою богиню.

— Славься, Астара, берегиня, всея лесов и полей матушка. Дыхание твоё — жизни суть. Славься плодоносящая и всеобъемлющая, путями истинными направляющая. Встань на защиту людскую, светом своим укрой ото зла, — слова ведуньи, растворяясь в сумраке, вплетались в ткань мироздания тонкими нитями.

Прохлада и сырость после дождливой ночи заставили Ярину зябко ёжиться. Плотнее укутавшись в серый суконный плащ, она потёрла руку об руку и подула на замёрзшие пальцы, согревая дыханием. Ярина скинула капюшон открывая белоснежные волосы Свету Ночи и подняла взор на небо. Два ночных светила уже заняли свое место меж звёздами.

На горизонте, окрашивая мир зеленоватым свечением, всходила Антурия — Луна Мёртвых: чёрный диск неотвратимо наползал на небосвод, словно желая поглотить его. Мертвенный свет Антурии истончал грани меж мирами. Впускал в явь то, что жило за изнанкой. Самую силу светило духов набирало перед рассветом. В этот час даже самые смелые мужи чуяли липкий страх. Он пробегал мелкой дрожью по спине, заставляя прислушиваться к тишине, вглядываться в тени, да покрепче сжимать в руках оружие. Ну или молиться, коли не было иной защиты.

Голос ведуньи затихал, но заклятье её набирало мощь. Колыхались на ветру длинные пряди. Мерцали в свете лун серебряные обереги. Воздух вибрировал от силы. Ведунья взяла посох в обе руки и воздела к небу, приветствуя великое Схождение — ночь Трёхлуния. Свет ночи окутал посох и руки ведуньи, заструился искрами в распущенных седых волосах. Магия мира впитывалась в Ярину, словно вода в рассохшуюся почву. Слова силы, что звучали в ночи, достигали миров скрытых от глаз смертных.

Тотчас грани мироздания сдвинулись, явив видение прошлого. Ярина увидела себя юную. В обители, где когда-то постигала мастерство. В ученическую вошла наставница. Глаза женщины отразили огонь лучины, тускло освещавший комнату. Ярина улыбнулась наставнице и протянула руки для объятий. Вдруг в углу зашевелилась тень. Ярина хотела предупредить, но её сковал паралич: сводящая скулы улыбка застыла на лице. Вязкая чернота потянулась к наставнице, обвила щиколотку и запульсировала. Рот женщины раскрылся в беззвучном крике. Она задёргалась и стала усыхать, превращаясь в обтянутый кожей скелет. Серое лицо посмотрело на Яру пустыми глазницами.

— Сгори, но не дай угаснуть свету, — произнесла наставница скрипучим голосом и рассыпалась прахом. В тот же миг Ярину поглотило пламя.

Ярина лежала внизу холма на земле. Сверху на неё мчалась чёрная лошадь. Ярина слыша её злобный хрип, дернулась, хотела встать, но не могла. Тело её пустило корни, вросло в землю. Животное приблизилось, занесло копыта над лицом ведуньи и, в тот миг видение растаяло.

На востоке, рассекая едва заметной полосой хризолитовое мерцание Антурии, занималась заря. Луна мертвых неохотно, но отдавала власть над миром: её неровное полукружье со рваными краями бледнело высоко над горизонтом. Ярина осенила себя посохом, отогнала насланный кошмар. Чего только на мёртвую луну не привидится, подумалось ведунье. Слава богам, её наставница дожила до глубоких седин.

Ярина вздохнула и двинулась в путь, она спускалась с холма осторожно: тропинка была скользкой после дождливой ночи. Ведунья крепко сжимала в руках гладкий ясеневый посох, опираясь на него при каждом шаге. От привязанных к его навершию оберегов раздавался мелодичный перезвон. Знающим людям этот посох многое мог поведать о его хозяйке.

Проведя рукой по лицу, Яра убрала паутину, что зацепила с веток. Кожа ведуньи, испещрённая глубокими морщинами, была шершавой и иссушенной, подобно дубовой коре.

Поднеся к глазам ладонь, она посмотрела на притаившегося там паука: того самого, чьи труды она только что порушила.

— Ну, чегось смотришь, восьмилапый? — обратилась Ярина к неудачливому охотнику. — А неча было свои сети на тропе плести, — она протянула руку к ближайшему дереву, и паук быстро переполз с пальцев на лист.

Лес заволокла дымка: после ночного дождя с земли сильно парило, но полное отсутствие облаков обещало теплый осенний день. Солнечные лучи, раскинувшись веером, пробивались сквозь кроны деревьев: они розовели на верхушках молодых сосен, подсвечивали утренний туман, блестели в каплях росы на паутине. Ярина залюбовалась, вдохнула поглубже сладкий лесной воздух, погладила висящую на шее серебряную Вайгу.

— Спасибо, щедрая матушка и за это утро, — благодарно прошептала ведунья.

За поворотом рос можжевельник, его терпкий аромат чувствовался издалека. Подойдя к зарослям, Ярина нарвала сизых ягод вместе с мягкой хвоей, отодрала смолку с коры, положила добычу в поясную сумку, пригодится: и от хворей людских и от духов злых. Приглядев недалеко поваленное дерево, ведунья подошла к нему и присела, опершись спиной на выкорчеванные из земли корни.

— Ох, — простонала Ярина, растирая ноющее колено.

Порыв ветра донёс скрип сосны.

— Что, тоже стонешь, старая? Али дразнишься?! — усмехнулась ведунья.

Достав фляжку, она сделала пару маленьких глотков сдобренной травами медовухи.

— Для сугреву, — прокряхтела ведунья, довольно морщась от пряного вкуса.

Отдохнув, Ярина двинулась дальше. К обеду её ждали в слободе Кожевенников. Староста тамошний просил ремесленный люд подлечить, да на дочь его взглянуть: мол, не то что-то с девкой твориться: сохнет и телом, и духом.

Повозку за ней Ярина велела не присылать, хотела до источника Астары паломничество свершить. А уж оттуда её в ярмарочный день найдётся кому подвезти.

Вскоре Ярина вышла на широкий тракт, по наезженной дороге идти стало легче. Уже тянулись на ярмарку первые обозы, груженные товарами. Изредка её обгоняли конные путники, оставляя за собой клубы пыли.

Внезапно затылок ведуньи закололи тысячи иголок, по спине пробежал холод, волоски на руках встали дыбом. Мимо промчалась кавалькада. Чёрные плащи всадников развевались как знамёна. Со щитов скалились волчьи морды. Одежда, доспехи, шлема со звериными хвостами, даже кони — всё было чёрным.

Ведунья почувствовала на себе взгляд, от тяжести которого словно провалилась в ледяную прорубь: тёмные воды утягивали глубже и глубже, на самое дно омута. И там, в сердце мрака, её пронзила жгучая ненависть. Ощущения не отпускали, Ярина уже физически начала задыхаться, когда опомнившись, усилием воли вынырнула на поверхность сознания.

Приложив руку к груди, ведунья пыталась выровнять дыхание. Пальцы были ледяными. Осторожно посмотрев вслед всадникам, Ярина поморщилась: нечто чужеродное, занозой въедалось под кожу от их вида. Ярина сжала висевший на груди амулет, — «Защити матушка, укрой от зла, …» — прикрыв глаза, ведунья погрузилась в молитву, опутывая кружевом слов зародившуюся в душе тревогу.

Пройдя недолго вдоль тракта, ведунья свернула к беседке у святилища. Наполнив флягу ключевой водой, она поклонилась идолу и достала припасенные по такому случаю гранатовые бусы. Хороший подарок, богиня всё же женщина, украшения любит.

— Дар я тебе принесла, красавица, — улыбнулась ведунья.

Подойдя к источнику, она положила украшение в чашу у подножья статуи.

— Когда-то и моим волосам шёл красный цвет, — сказала Ярина, грустно улыбнувшись.
Воду в чаше охватило сияние, рассыпавшееся через мгновение красными искрами. Чаша была пуста — Приняла, значит, богиня дар-то…

Сидя на лавочке в беседке, ведунья маленькими глотками пила холодную воду. Утолив жажду, Ярина принялась за обед: отрезала ломоть хлеба и положила на него кусок куриного рулета. Вскоре, к источнику подъехал обоз, с первой телеги соскочил пожилой возница.

— Боги в помощь, матушка, куда путь держите? — поклонившись, спросил мужчина.

— И ты здрав будь, купец, я к Кожевенным иду, у тамошнего старосты дочь хворает.

— Так нам по пути матушка, мы как раз на ярмарку едем. Сейчас только дары оставим и в путь. Вы, уважаемая, садитесь, к сыну моему в повозку, там удобнее будет.

— Серко, — окликнул он парня, — Помоги почтенной матушке.

Кучер разобрал вожжи, взмахнул ими, и обоз тронулся. Слово за слово завязался разговор. Кучер рассказал, что кличут его Кряжем, родом он с Андриевицы, и что владетель их — Велеслав, тоже в Чёштыть едет, сыновьи грехи замаливать.

— Что ж за грехи такие, кои в храме Первобога замаливать надобно? — осведомилась Ярина.

— Так непутёвый Данияр у него вырос. Охальник. Поселил в усадьбе распутных девок, да блудил с ними, как пёс гулящий. — Кряж запалил папироску, затянулся и продолжил. — Шёл я как-то с конюшен, гляжу бабы в пруду сидят, голые. Из одёжи токмо венки на голове. Барчук пред ними по берегу ходит, как петух перед курями, а они его… Навроде к себе заманивают, русалок значиться изображают. Тут девки из пруда выскочили, схватили барчука да одежду стащили. Бегали потом кругом, в чём мать родила, срамники.

— Так-то не грех, самодурство, — возразила Ярина сдерживая смех.

— Ты, матушка, дальше послушай. Что блажил барчук, то народу не мешало. До поры. Попалась ему на глаза дочка знахарки. Той только пятнадцатый годок исполнился. Снасильничать Данияр её хотел, только не сумел. Решил, что девка его зачаровала — поколотил люто. Знахарка с дочкой в ту ночь пропали. А Данияр силу мужскую так и не вернул. Уж три года прошло. Наследников больше у Велеслава нет, только девки. Вот и едет. Боится, что род на непуёевом сыне прервётся.

— Зря едет.

— Отчего ж зря, матушка.

— Представь себе силу, что породила наш мир, солнце и луны, и все иные миры. Неужто ТАКУЮ силу разумно просить о бренном. Что миру до проклятого ведьмой насильника, — Ярина подавила зарождающийся в душе гнев, — Передай владетелю, что пока ведьма его не простит, молитвы не помогут.

— Так искал Велеслав их, токмо без толка, как в подземье провалились.

Солнце уже стояло в зените, когда вдали, на фоне Чёрнорильских гор, показались каменные стены Чёштыни. Ярина попросила остановить телегу.

— Я сойду. Тут, через пролесок-то, полверсты до деревни будет. А ежели по той дороге, что от города идёт, дак там дольше. Благодарствую, что подвезли. Пусть боги подарят вам удачу и укроют в пути от зла, — благословила ведунья торговцев.

На лицах мужчин расцвела довольная улыбка: всем известно, доброе напутствие от Ведающей дорогого стоит.

— Благодарю тебя, почтенная матушка, за добрые пожелания, — поклонился купец.
Серко спрыгнул с телеги и протянул Ярине небольшую головку подкопченного сыра, в соляной корке.

— Вот, возьмите гостинец, матушка, не побрезгуйте. Сыры нынче на диво вкусные вызрели.

— Отчего же не взять, коль от чистого сердца, благодарствую.

Войдя в пролесок, Ярина неспешно пошла по тропинке, что вела к деревне. От ночной хмари не осталось и следа, погода на диво разгулялась. Издали доносились звуки кузницы. Молот с завидной частотой ударялся со звоном о металл. Вскоре показались меж деревьев кожевенные мастерские, а за ними, на возвышение, виднелась небольшая деревенька, дворов на тридцать.

Глава 2. Семейные тайны

Дом у старосты был видный, каменный, сложенный из серого сланца, с красной черепичной крышей. Пристроенную к избе террасу темно-зеленым пологом укрывали виноградные лозы. Кованые ворота Ярине отворил мальчишка, лет восьми, светловолосый и кучерявый с загорелым лицом.

— Доброго дня, почтенная матушка, а мы Вас с утра дожидаемся. Проходите во двор. Я сейчас отца кликну.

Резво развернувшись на пятках, мальчишка умчался во двор. Распугав по пути стадо возмущенно загоготавших уток.
— Батя, — громко, стараясь перекричать птичий гвалт, позвал он отца.

Со двора вышел мужчина с рыжеватыми волосами, высокий и широкоплечий. Он внимательно посмотрел на Ярину, чуть прищурив зеленые глаза. Хозяин сполоснул руки в бадье и вытер их о висящее рядом полотенце.

— Добро пожаловать, матушка Ярина, благодарствую, что пришли. Меня Афанасием зовут, — с поклоном сказал мужчина.

— Благодатного дня, хозяин. Сегодня и прогуляться в удовольствие. Погода-то жаркая стоит, как летом.

— Может, квасу с дороги?

— Не откажуся.

— Савка, — окликнул Афанасий сына. — Поднеси-ка госпоже ведунье квасу, из предбанника.

  Афанасий взглядом проводил мальчика.

— Вы пока, матушка, в дом проходите, отдохните с дороги. А мне с делами управиться нужно, я мигом обернусь.

К хозяину виляя хвостом подбежал крупный волкопес, уткнувшись мордой в ладонь, он выпрашивал ласку и лизал хозяйскую руку. Афанасий ласково потрепал волка по холке.

— Вот шельмец, чует, что от рук мясом пахнет. Гуся я заколол, на праздник Схождения. Аннушка моя, больно вкусно их с яблоками запекает. Ну пойдем, пузо ты ненасытное, потрошка тебе отдам.

Подошёл Савка, с кружкой пенистого кваса в руках.

— Ты, Савелий, гостью в избу проводи, — сказал Афанасий. — А потом самовар растопи, чаевничать будем. Да Милке скажи, чтобы на стол собрала.

Ярина вошла в дом. Её встретила заполненная светом зала, с большими окнами. Льняные занавески, отороченные плетёным кружевом, были задёрнуты. На стенах висели вышитые картины, в резных деревянных рамах. По центру стояла большая белёная печь, да длинный стол с лавками. В доме было чисто прибрано. Пахло горячим хлебом, а ещё сушеными грибами и яблоками, что гирляндами висели под самым потолком, рядом с полатями.

Ярина присела на лавку у печи, прислонившись к ещё тёплым кирпичам. Савка протянул Ярине ковшик с квасом. Уставшая с дороги, Ярина разомлела. Она почти дремала, когда вошел Афанасий. Хозяин появился в свежей одежде, принеся с собой аромат дегтярного мыла. На темно-синюю, чуть потёртую рубаху, с волос капала вода.

— Пап, я самовар вскипятил, — сказал Савелий. — А Милка спит, я к ней в комнату стучать не стал, а то ещё накричит. Злая она стала, как собака.

— Савелий, следи за словами, нечего на сестру наговаривать. Иди лучше на летнюю кухню, чай завари. — Афанасий строго посмотрел на сына и, ребёнок пристыженно потупил взгляд. Вот только по упрямо оттопыренным губам и сжатым кулакам, было понятно, что мальчик считает замечание отца несправедливым.

Афанасий оглянулся вслед вышедшему на улицу сыну и сел рядом с ведуньей.

— Может и к лучшему, что Сава сестру не разбудил. Сначала меж собой поговорим.

Он продолжил не сразу. Собираясь с мыслями мужчина тяжело вздохнул, сцепил в замок широкие ладони и потер ободок кольца на большом пальце.

— Милиана, наш первый ребенок. Единственная дочь. С детства она удушьем страдает, особенно весной, когда фруктовые деревья цветут. Раньше, по осени, эта хворь её сильно не донимала. А в этот год такая напасть. Третью седмицу дома сидит. На улицу только хлопотать по хозяйству выходит, и то ненадолго. Заказал я ей сарафан из шафранного шёлка. Раньше бы нарядилась, да побежала на гулянья, обновой красоваться. А тут… Лекаря из города звали, не помог. Вот думаю, может сглазил кто или порчу навел. Милиана у меня невеста завидная. А кому как не Вам, матушка ведунья, знать на что зависть чёрная способна.

Ярина задумалась об услышанном: темные мысли, порожденные сильными чувствами много бед наделать могут.

— Ты, хозяин, зови дочку, а я посмотрю. Чем смогу, помогу.

Милиана не заставила отца ждать. Поздоровавшись, вышла из комнаты, надела фартук и принялась хозяйничать. Яра осторожно наблюдала за девушкой. Несмотря на легкую бледность и худобу, больной та не выглядела. Расторопная, да аккуратная — все в руках спорится. И собой хороша. Густой медовый волос кудря в кудрю завивается. Кожа чистая да холеная. Глазища зеленые на пол лица.

Милиана поставила на стол большое блюдо с пышными оладьями и достала из погреба угощения. Ароматные персики в меду, глиняную крынку со сметаной, рулон яблочной пастилы. Девушка разложила угощения в небольшие миски и красиво расставила на столе. Положила каждому отдельные приборы и даже салфетки с лазоревой вышивкой по краям.

— Пойду самовар с улицы принесу, вскипел уже, — сказал Афанасий.

Ярина дивилась на изысканно сервированный стол. Обычно в деревенских домах, как было заведено: поставят на стол чугунок с похлебкой, все из него и черпают. Только ложку ко рту над куском хлеба несут, чтоб на стол не накапать. Да и утварь-то у селян все больше деревянная или из глины была.

Порывшись в своей сумке, Ярина достала темную склянку и позвала Милиану.

— На ко, милая, подарочек для тебя. — Ведунья протянула девушке жасминовое масло.

Милиана достала пробку и вдохнула аромат, — спасибо матушка, люблю этот запах.

— Ну вот и пользуйся на здоровье.

Вернулся Афанасий с большим медным самоваром. Следом забежал Савка, неся прихваченный полотенцем чайник с заваркой, освободив руки малец взял рулетик пастилы. С улицы раздался скрип отворенной калитки. Савка, жуя пастилу, выглянул в окно.

— Это мама с Даном вернулись, — сказал Сава.

В дом вошла статная женщина и похожий на её парень, лет пятнадцати.
Данила снял туесок с плеч и показал отцу добычу. — Смотри, почти одни белые да красноголовики. А ещё целый короб солонины набрали, — похвалился юноша.

— А вы как раз к столу, — сказала Мила, разливая по чашкам кипяток из самовара.

— Доброго дня, почтенная ведунья, — поздоровалась хозяйка, — Вы уж извините, что не сама Вас встретила. Думала, быстро обернусь, да грибов нынче полный лес, и всё молодые да крепкие. Меня Анной зовут.

Анну нельзя было назвать красивой, не было в этой женщине чарующей манкости, что притягивает мужские взгляды. Она была иной: первобытной, грубо отёсанной, но завораживающей. Из-за грузных, нависающих бровей, взгляд серых глаз казался хмурым. Широкие скулы и тяжелый подбородок придавали лицу строгости. Но стоило ей улыбнуться, как в комнате стало светлее и радостнее. В женщине чувствовались сила и твердость. Она была очагом, что согревает стены этого дома.

— Савушка, я тебе из леса гостинец от лисички принесла. — Анна протянула сыну ломоть завернутого в ткань пирога, судя по запаху рыбного.

— Ну мам… Не выдумывай, я уже большой. Это вы с собой брали, и не доели, — насупился Савка. Он огорченно посмотрел в сторону дороги, откуда были слышны громкие крики играющих в салки детей: «Гришко, так нечестно, я тебя заса́лила», — возмущался тонкий девичий голосок. «А вот и нет, а вот и нет…», — перечил ей мальчишка.

— Ну вот. Теперь страсть сколько работы с этими грибами, мы тут и к ночи не управимся, — огорчился Сава.

— Управимся, вон нас сколько. Вы с Даном солониной займитесь, а мы с Милой боровиками, — сказала Анна погладив сына по голове.

Ладно, — согласился Сава, — только чур, к вечеру грибной пирог испечете, мой любимый с жареным луком и свиными шкварками.

Полдничая, Ярина с удивлением наблюдала за хозяевами дома. Даже шебутной Сава ловко орудовал вилкой и ножом. Анна сидела с горделивой осанкой, и каждое её движение манило взор изяществом. Не каждый аристократ так себя держит. Хотя… Титул и порода — разные вещи.

Отредактировано Таисия (04.03.2024 18:52:44)