Я чувствую. Чувствую, как ветер усиливается. Голова устремляется ввысь, ощущения размываются. Восприятие мира размывается. В углу неизменно сидел старый шаман. Трубка в руках его дымилась серыми клубами, растворяясь в воздухе где-то на уровне звезд.
Жар от костра сильный, но такой же размытый и невнятный, как и мой взор. Яркие звезды на ясном небе сияли, точно тысяча лампочек. Деревья с густой кроной покачивались в такт музыке одинокого индейца, игравшего грустную мелодию своей души. Звуки его трубки уносились далеко на тысячи миль. Настолько далеко, что я их слышал здесь, у костра, одурманенный непонятным веществом. 
Песнь его была печальна и напоминала о ярком прошлом, когда он ещё не был одинок; тогда и сама его жизнь имела ясный живой смысл.
Сейчас я точно понял, как можно увидеть звук; моменты яркого прошлого всплывали в моей голове. Нежная мелодия дотронулась до самого сердца, породив в воображение тысячу картинок, виденных раньше. Память сочных дней являлась в моем сознании так ясно и отчетливо. Она увлекает меня. Каждый появляющийся кадр тянет за собой, но сменяются они так быстро, что ты просто не поспеваешь, не поспеваешь и отстаешь от них. Поездом они уносятся прочь, а ты остаешься здесь у костра. Опустошенный и лишенный рассудка. Ты отдал его в жертву веществу. Голова кружится, повинуясь внутренним слабостям и позывам. Тебя штормит.
Вот у костра собираются и остальные. Они здесь, но где-то в стороне. Веселятся, словно не замечая тебя, а ты сидишь и качаешься в такт безумным песням в голове, не имея возможности это приостановить. Каждая нота пульсирует в твоем сознании, словно напряженная вена. Музыка, такая простая и понятная, взяла контроль над твои разумом.
Яркие картинки меняются перед глазами, лампочки звезд сливаются в непрерывные линии, а кроны деревьев растворяются в небе, подобно клубам дыма старого индейца.
Как и ты, отрешенный, он где-то в стороне от веселья, непринужденно курит трубку и смотрит куда-то вдаль. Взгляд старого орла умудрен опытом и полон спокойствия. Он окидывает взором пейзаж, затем цепкий взгляд останавливается на мне. Я едва различаю невнятную, но искреннюю улыбку, отчего становится так спокойно.

– Вас беспокоят только сны? – поинтересовался доктор, пристально глянув на меня. Он частенько так делал, как будто старался выбить ответ на очередной вопрос.
Я лежал на бархатной кушетке, а этот парень с невероятно рано пробивающейся сединой на макушке сидел на кресле у окна прямо рядом со мной. Дважды в неделю я плачу ему только потому, что желаю распутать паутину, которую сам и сплёл.
Это началось задолго до переезда в западную Европу. Я, будучи еще впечатлительным подростком, считал, что схожу с ума. Эта шизофреническая романтика даже в какой-то степени манила меня, имея столь притягательный загадочный образ. Но нельзя было и подумать, что всё это обернется так, как обернулось. С каждым днем я стал уходить в себя всё больше. Верную службу в этом мне сослужили обычные карандаши. Похоже на бред? Привыкайте. Я рисовал, рисовал очень много. Начинал с реальных пейзажей, но попытки перенести на бумагу вид Альп или Амазонки не принесли мне должно удовлетворения, возможно, оттого, что выходило у меня недостаточно хорошо.
Со временем моё мастерство всё же росло. Я начал рисовать людей. Рисовал реальных, но и это было не столь интересно; тогда я начал выдумывать своих героев, вкладывая в каждый, даже самый тонкий штрих, частичку своей души. Я и не заметил, как эти нарисованные старики и юные девушки ожили на страницах моего альбома. Конечно, не в прямом смысле. Но каждый их шрам имел свою легенду, каждые нарисованные глаза скрывали за собой целый неизведанный мир, о котором мне так хотелось рассказать.
И знаете, к тому самому моменту, когда несчастная Лин потеряла своих родителей, я закончил школу. Да, реальная жизнь вокруг менялась: продолжая идти, подобно реке, стремящейся к океану. Странное сравнение, я не воспринимаю, конечно, смерть, как океан.
Летом началась подготовка к университету. Мои родители никогда не были людьми нуждающимися и не жалели средств ни на меня, ни на мою сестру — Анну, – особенно, когда дело касалось образования; поэтому к середине сентября я уже вылетел на запланированную заранее учебу, оставив так много позади, включая свои альбомы. Глупо получилось. Суета, суета. Так и забыл их прихватить с собой.
На юридическом, знаете, было жутко нудно. Настолько, что, кажется, я на этих скучных парах был готов открыть окно кабинета на шестом этаже и выпрыгнуть на улицу, и побежать-побежать куда-то в даль. О, силы бы смыться с территории этого университета я бы нашел, уж поверьте.
Хотя тогда не все было так плохо. Я познакомился с несколькими интересными людьми: Катариной, она приехала, кажется, из Польши и парнем – Лео – из Венгрии. Они были со мной на одном курсе, и общая нелюбовь к этому скучному и нудному месту объединяла нас.
Катарина мечтала стать актрисой, играть на сцене и в кино. А Лео... Ни о чем он не мечтал, просто жил, веселился и удовольствие считал главным и единственным смыслом жизни.
В этой компании я как-то даже и отвлекся от всяких навязчивых мыслей; впервые за долгое время почувствовал себя обычным. И мне нравилось это ощущение, но эти дураки всё испортили! Чёрт, и понадобилось же им начать встречаться? Я стал третьим лишним. Они, конечно, так не говорили, но я ощущал себя лишним. Мы общаемся и сейчас хорошо, но в тот момент, я знаю, всё изменилось.
На каникулы все разлетелись по домам. И тогда на долгие три недели я уселся за рисунки. В голове было столько идей, столько мыслей, которые нужно было срочно выплеснуть, иначе они так и грозились разорвать мне мозг. Пух! И снесло голову.
На следующий семестр альбомы я уже прихватил с собой; а это были, как никак, две увесистые папки, полные текстов, рисунков и планов вымышленных городов. Все они описывали другой мир. Я назвал его Айвилаг. Да, смешал какие-то венгерские слова, которые иногда повторял Лео, и получилось такое вот слово: Айвилаг.
Учебу на втором семестре я совсем забросил: она казалась невыносимо нудной, и не стоила не единого внимания; правда, на пары всё равно приходилось ходить, чтобы не расстраивать родителей. Они не обращали на мои творческие позывы никакого внимания. Да, они похоже вообще не замечали меня настоящего, а видели только успешного в будущем юриста. Прямо, как и они сами.
Пока моя жизнь тянулась, подобно ночи за полярным кругом, жизнь в Айвилаге кипела и бурлила. Там происходило столько всего, что и целой недели не хватит, чтобы рассказать.
Но знаете, иногда всё приходит к своему логическому завершению; и та же ночь сменяется полярным днём. Так случилось и со мной. Учеником я был на курсе, мягко говоря, не самым успешным, и меня выгнали. Собрали комиссию, которая скорее напоминала прилюдное унижение, а потом выгнали. Родителям я, конечно, не сказал. Они и до сих пор не знают. Не могу представить их реакцию. У мамы, наверное, точно сердце остановиться. «Лучше бы я умер, чем бросил учёбу» – вот так они и считают.
Месяц я точно сидел в съемной комнате. Поначалу меня, конечно, немного мучила совесть, но осознав свободу от уготованного родителями бремени, я понял, что стал чуточку счастливее. Если честно, никогда не ощущал себя счастливее до этого разве что в детстве.
Я снимал квартирку у какой-то пожилой француженки. Лет ей было, наверное, за семьдесят; она плохо слышала и крайне редко выходила из комнаты. Мы и виделись с ней раза три всего.
Большую часть времени я, конечно, проводил у себя, рисуя и воображая. Да, в скучном городе, где я живу, – это, пожалуй, единственной развлечение. Так хотелось уже вырваться на волю, отправится в невероятное приключение, но, кажется, не оставалось выбора, кроме как душой путешествовать по выдуманным местам.
Мои герои тем временем становились всё живее и живее и, однажды, ворвались в мои сны. Я тогда был в смешанных чувствах и, наверное, впервые по-серьезному осознал опасность моих фантазий. Затем они ворвались и в мою реальность: я начал узнавать в прохожих несчастную Лин, старого вождя Керука и его дочь Сэнуай, Робина. Мне в самом деле начало казаться, что я схожу с ума, и это было не так романтически загадочно, как в моих мыслях. Это было жутко... ужасно! Я сидел один в квартире, и эти фантазии не выходили у меня из головы, а страх сойти с ума усиливал без того гнетущую атмосферу.
Тогда-то я и начал искать помощи, сперва пытаясь найти ответы в интернете, но это такая штука... Он даёт тебе лишь глупые советы, которые помогают в одном случае из миллиона.
К своему счастью после недолгих поисков я всё же наткнулся на форуме любителей психологии на объявление: начинающий доктор искал пациентов и при этом требовал смешную плату. «То что нужно!» – подумал я. С деньгами с тех пор уже была напряженка: с той суммы, что давали родители, приходилось оплачивать комнату, и в итоге оставалось совсем немного.
– Сегодня только наша вторая встреча, а вы уже отключаетесь, – заметил мужчина, глянув за окно.
– А?
– Вас беспокоят только сны? – тон его был сдержанным и первое время даже каким-то убаюкивающим настолько, что хотелось просто утонуть в своих мыслях.
Ещё и эта атмосфера уютного психологического кабинета, являвшая из себя смесь делового офиса, комнаты фаната эзотерики и зала элитного лаунж-бара.
– Мы так ни к чему не придем, – заявил доктор и оставил какую-то запись в своём блокноте.
Он часто делал пометки своей жутко пафосной перьевой ручкой. Вообще мы ещё на прошлой консультации обговорили этот момент: я не против записей нашего общения, если это на пользу.
Прежде чем ответить на вопрос психолога, мне пришлось чуть приподняться, иначе я так и рисковал уснуть на этой кушетке прямо посреди сеанса.
– Да, беспокоит, – честно признание не заставило себя ждать. В этом не было никакой проблемы: я плачу за сеанс и пытаюсь распутать этот клубок у себя в душе, зачем всё усложнять и говорить неправду? – Я их вижу иногда в лицах других людей.
Доктор тут же сделал пометку, не смея перебивать.
– Они такие настоящие. И каждый шрам, и каждая родинка на их лице. Это всё словно взаправду, – голос мой был спокойным: я ещё до приема догадывался, о чём меня спросят, поэтому некоторые вопросы отрепетировал заранее.
– Угу, – прибавил доктор. – Так, во время первой нашей встречи мы дошли до настоящего момента. Мы, конечно, будем снова и снова возвращаться к вашему прошлому, но скажите: когда впервые вас насторожило происходящее?
– Пару недель назад, – коротко ответил я, зная наперед и этот вопрос.
– Ага, пару недель.
Он сделал очередную пометку, в то время, как я в ожидании вопроса осматривал окно. Сквозь полузакрытые жалюзи пробивались весенние лучи солнца, заливая собой кабинет и оставляя на полу множество пятен разлитого солнца.
– Хорошо, – вновь с вопросом вступил доктор. – Давайте подробнее поговорим о Лин: вы её часто упоминали в своих рассказах.
Я знал, что доктор обязательно спросит о ней, поэтому и был готов к вопросу заранее, как и к другим. Маленькая Линда была одни из моих любимых персонажей и единственной, кто мог так сильно тронуть мою душу.
– Расскажите, когда вы её впервые придумали?
– Она сама появилась, – поправил я доктора. – Просто вошла в моё сознание, а грубая рука нарисовала банальный эскиз, перенесла Лин на бумагу, так сказать.
– Понятно, – доктор сделал пометку; он оставлял их довольно часто. – Она лишилась родителей?
– Да, – ровно подтвердил я, но в душу будто иголкой кольнули.
– Расскажите об этом.
Я сел поудобнее, оперевшись спиной о стену.
– Они разбились в автокатастрофе. Жуткая авария, в самом деле жуткая. Машина слетела с дороги, несколько раз перевернулась. Лин спасло только то, что она была не приков... – я немного замялся, понял, что хотел сказать другое слово, но оно вылетело на мгновение из головы, – не пристегнута. Лин буквально вылетела через окно. Это невероятно, но так бывает. Я уже слышал о подобных случаях прежде. Свифты погибли на месте, даже скорая не успела приехать... да что там скорая! несчастная Лин даже не успела с ними попрощаться.
– Сколько ей было лет? – поинтересовалась доктор, вклинившись в мой рассказ.
– Девять.
– Девять, – повторил он и сделал какую-то пометку. – Продолжайте.
– Это произошло далеко от дома. Лин осталась совсем одна посреди мрачного леса, автострадой рассеченного пополам. Несколько часов она брела по тёмным заросшим тропам. Только представьте, сколько нужно смелости... или отчаяния, – я на минуту затих. Моё воображение и меня самого завлекло в тот тёмный лес в Холальской долине. Густой, изрезанный тонкими тропами лес. Ты бредешь, сам не зная куда, и лишь бледная луна – единственный проводник – освещает твой нелёгкий путь полный препятствий. И на минуту в надежде кажется, что сквозь кроны густых деревьев и огромных кустов ты видишь городские огни, но это всего лишь отблески бледных лучей.
– Мистер, – вновь обратился ко мне доктор, вернув меня в кабинет. – Скажите, зачем Лин бросила родителей и пошла в лес? Вы не находите этот поступкам странным для ребёнка?
Я призадумался.
– Лин, – начал неуверенно я, – стала свидетелем ужасной аварии, чудовищной по своей сути. Она заглянула в окно искореженной машину, и всё что было перед её глазами – это два обезображенных тела дорогих ей людей. Что бы вы почувствовали в таком возрасте? – я замолчал, дав доктору обдумать мои слова. – Лин не была глупой. Она понимала, что произошло. Отчаянье со всего размаху ударила её по голове, прибив к земле. Малютке было страшно, страшно до ужаса. Но лес пугал её тогда меньше всего. Убитая, растерзанная горем она просто побежала в неизвестности, куда звала её душа.
– Что было дальше? – Доктор слушал внимательно, стараясь не упустить ни единого слова.
– Она наткнулась на заправку. Там у колонки стоял автобус. Обычный автобус. Девочка, стараясь спрятаться, скрыться от самой себя, шмыгнула внутрь пустого салона, пока водитель оплачивал бензин. Она проплакала всю ночь. Всю ночь, пока автобус вёз её в неизвестном направлении. К утру они подъехали к Таррагону – небольшому городку на одноименном побережье. Там в автобус села шумная кампания «вольных путешественников», как они себя называли. Непонятное сборище людей, которые по сути и путешественниками не являлись. Каждый там был кто-то откуда: бывшие юристы, недоучившиеся студенты, блуждающие в поисках лучшего будущего, дети из приюта. Как вы уже поняли, они и Лин к себе забрали. Аманда приметила девочку в автобусе и, конечно, без вопросов согласилась её принять. Так малютка до сих пор и кочует с ними вдоль Таррагонского побережья в поисках чего-то.
– Аманда? – уточнил доктор.
– Да. Девушка из приюта, она заменила малютке мать, насколько это было возможно. Просто встретились две души, нуждающиеся в близком человеке. Так и вышло.
– Значит теперь Лин лишь бесцельно бродит вместе с «вольными путешественниками»?
– Именно, – сказал я и кивнул, упрочив свой ответ.
Доктор сделал очередную пометку в блокноте.
– Ответьте лишь на один вопрос... – он на секунду замолчал, кинув на меня пристальный взгляд.
– Какой? – вдруг вырвалось у меня. Я вообще никогда не люблю перебивать людей и никогда не имел такой привычки, но тут почему-то не сдержался. Благо доктор никак это не воспринял и продолжил:
– Подумайте, вот над следующим: почему в своих фантазиях вы сделали Лин сиротой?
– Но... как же... – Я не знал, что ответить: такого вопроса не была в моих планах. – Просто так вышло.
– Подумайте над этим, – заявил доктор, заметив мою растерянность. – А наш сеанс на сегодня, к сожалению, окончен. – Он захлопнул блокнот, заложив его своей перьевой ручкой.

Следующая наша встреча состоялась в понедельник, как и было запланировано. Я пришел за десять минут, от чего мне пришлось ещё ждать на улицу у входа. Благо доктор, как и я, не имел привычки опаздывать и приходили заранее, так что за пять минут до назначенного времени я уже пытался максимально удобно усесться на этой мягкой бархатной кушетке.
Как и на прошлых сеансах он достал из своего портфеля знакомый мне ежедневник и, глянув прежде на время на своих посеребренных часах, уселся на кожаное кресло у окна. Ещё с минуты-две он молча делал какие-то записи. Почти уверен, что он пометил сегодняшнюю дату, время и имя пациента.
Сейчас, на третьем сеансе, я могу сказать, что мне нравится приходить сюда и в этой спокойной атмосфере разговаривать, хотя я такое общение и считаю малость странным. Обезличенным. Бездушным. Ты приходишь, платишь человеку за сеанс, а через месяц он тебя уже и не вспомнит, конечно, если ты не запоминающийся: буйный или совсем уж какой-то двинутый, коим я себя точно никогда не считал. Просто странный. Этого вполне достаточно.
– Ну что ж, – начал доктор, вернув меня из моих рассуждений в реальность. – Добрый день ещё раз.
Я кивнул в ответ.
– Перейдём сразу к делу? – спросил он и тут же задал следующий вопрос: – Подумали над нашим прошлым разговором?
– Да, – я глянул на полуприкрытое окно. – Я много об этом думал, если честно.
– Расскажите тогда, к чему вы пришли?
– Конечно. – Осознав, что сидеть на этой кушетке, оперевшись спиной о стену, все-таки неудобно, я скинул ботинки и улёгся на её мягкую бархатную поверхность, уставившись взглядом в идеально белый потолок. Какой-то слишком белый. В другом месте иной раз поднимешь голову, глянешь наверх, а на потолке целая история комнаты: и огромные трещины, и пятна от красного вина, а чуть левее, над столом обязательно след от пробки шампанского.
Доктор глянул на меня своим пристальным сверлящим взглядом. Я это не заметил, но почувствовал и тотчас отвёл взгляд от потолка.
– А, извините, – неловко добавил я. В такие моменты мне и в самом деле становилось неловко за то, что я слишком часто отвлекаюсь на разные пустяки.
– Мы говорили о Лин, – тактично напомнил доктор мне.
Вероятно это был такой способ вернуть меня к теме разговора. В самом деле не считает же он, что я забыл, о чём мы говорили на прошлом сеансе. Я не отрицаю наличие в себе различных странностей, я даже готов принять это, но забывчивость это не про меня.
– Так почему же вы это сделали? – в этот раз тон его вопроса звучал жёстче и требовательнее, так что тут волей-неволей ответишь. Вообще я впервые заметил, что бы он так разговаривал, мне даже как-то не по себе немного стало.
Доктор опустил голову, сделав пометку в блокноте, а потом сменив взгляд на более лёгкий, обратился ко мне:
– Вас что-то отвлекает?
Я покачал головой. Меня и в самом деле ничего не отвлекала, хотя голова и была занята немного другими мыслями.
– Почему вы не отвечаете на вопрос? – тогда ровным тоном поинтересовался он.
– Просто моя голова сегодня занята другими мыслями, – пояснил я.
– Чем именно?
– Помните, я рассказывал, что снимаю комнату у пожилой француженки? – я глянул на реакцию доктора, но он сделал лишь легкий кивок. Обычно в общении с ним это значило «продолжайте». – Вчера она увидела мой рисунок. Я его на кухне выронил из папки, а она подобрала и мне обратно принесла. Так вот она, оказывается, раньше художником-мультипликатором работала. Представляете? – я замолчал, стараясь приостановить быстрый темп речи. – Она сказала, что покажет знакомым мои работы. Круто же! – я вновь на секунду остановился. Не умел я говорить спокойно, всегда получалось то ли слишком меланхолично, то ли слишком восторженно. – Уж и не знаю, чем это закончится, но по мне эта хорошая возможность. Я всегда мечтал связать свою жизнь с рисование, да вот только родители были против.
– Угу, – доктор кивнул, а в глазах его загорелся на миг какой-то непонятный мне огонёк. – Давайте поговорим о ваших родителях, раз мы уже затронули эту тему, – начал он и задал очередной вопрос: – Почему ваши родители были против ваших увлечений?
– Всё просто. Они считали это несерьёзным. Юристы в неизвестном каком поколении хотели и из своего сына сделать юриста, да не вышло.
– Что конкретно они вам говорили? – спросил доктор и приготовил ручку для очередной записи, хотя он вообще никогда я не упускал из рук.
– Так и говорили: несерьёзно и точка. Они у меня были достаточно жёсткие.
– А вы что?
– А я что? – я гляну на доктора, не совсем понимая его. – Очевидно же: ребёнок. Как я могу пойти против родителей, а они были у меня к тому же не самые мягкие. Юристы — это дело такое, понимаете ли.
– Ага, – доктор перелистнул страницу своего блокнота. – Вы уже рисовали на тот момент?
– Конечно, – подтвердил я, уставившись на идеально белый потолок. – Меня с самого детства к этому тянуло, только вот мои родители в упор не хотели этого замечать.
– И когда вы начали серьёзно об этом с ними разговаривать? – доктор не сводил с меня уверенного взгляда не на секунду. Я его не видел, но чувствовал: он буквально меня вынуждал ответить на каждый поставленный вопрос, хотя сейчас, когда, они стали понятней, я и сам был не против поговорить.
– Перед поступлением, конечно, – я чуть задумался, считая примерно, когда впервые об этом заговорил с родителями. – Где-то за полгода-год.
– А что вы тогда рисовали? – поинтересовался доктор.
Я сначала не понял к чему он ведёт, но потом, связав всё наше общение воедино, до меня начало доходить. Психологи они такие... хитрые что ли. Всегда лазейку найдут к твоему сознания, задавая вот такие каверзные вопросы.
– Уж не хотите ли вы сказать..? – повернув взгляд на доктор спросил я.
– Не хочу сказать что?
– Что-что, – вдруг не выдержал я. – Я же не дурак, тоже в душе человеческой что-то понимаю.
– Ну так что я не хочу сказать? – вновь спросил меня доктор, так и провоцируя на ответ. Знаете для неопытного, как по мне, он уж довольно хитёр и изворотлив.
– Что Лин и я как-то связаны?
– Ну, это вы мне должны сказать. Я всего лишь задаю вопросы, – с присущей изворотливостью, подметил доктор. В детстве я считал, что седовласые люди мудрые, теперь я нашел подтверждения своей теории в лице этого человек с не по годам рано пробивающейся прядью седых волос на макушке.
– Вы намекаете на то, что Лин убежал от своих родителей, потому что хотела другой жизни точно так же, как и я сбежал из университета, который выбрали для меня родители? – я не сводил пытливого взгляда с доктора. Я никогда особо не обращал на него внимания: он вечно сидел в полутени в этом своем дорогом костюме, и только сейчас под лучами солнца я смог разглядеть его угловатое вытянутое лицо с яркими зелёными глазами и мелкими ушами, спрятанными под длинными тёмными волосами. Вот поэтому я и думаю, что всё это общение обезличенно: трети день я прихожу на сеанс, рассказываю человека о своих проблемах и только сейчас замечаю, как он выглядит. Ну разве нет в этом иронии?
– Я лишь задаю вопросы, – повторил доктор.
– Да понял я, понял...
– И что дальше? – спросил он. – Возвращаясь к Лин.
– А, да, Лин, – заметил я, совсем позабыв, что мы о ней разговаривали. – Отражает ли она моих родителей? Я не знаю.
– Вы же не хотели убивать своих родителей? – спросил вдруг доктор. Не знаю, зачем он задал такой вопрос, но меня от него аж передёрнуло как-то, внутри что-то дрогнуло.
– Нет, конечно! – отрезал я. – Господь с вами, – не знаю, зачем я это добавил, я то и верующим никогда особо не было, но просто фраза больно забавная. Вылетело и вылетело.
– Тогда что вы можете сказать мне по этому поводу?
Я вновь задумался. Честно говоря, кажется, никогда столько в жизни своей не думал, а этот парень видимо и не думал прекращать заваливать меня своими вопросами. У него в багаже, наверное, ещё с пару сотен подобных
– Я думаю... – начал я. – Смотрите, Лин сбежал, когда попала в аварию, отправилась в тёмный лес. Вы хотите сказать в этом есть какой-то смысл? Это как-то связано с моими родителями.
– Знаете, – вступил доктор. – В нашем сознании всё не так просто, как кажется. Многое там сокрыто и наружу выплёскивается через наши слова и творчество лишь с помощью вот таких метафор. Вы, как человек творческий, должны попытаться их понять и разгадать. Я думаю, это и есть основная цель нашего общения, если быть с вами честным.
От таких слов доктора, не скрою, у меня аж на душе потеплело. Как-то и приятнее стало оттого, что меня признали творческим человеком. Мне всегда от этого приятнее становилась, если честно.
– Хорошо, – я приготовился рассуждать. Я знал, это именно то, чего он ждёт. – Я могу представить это так: родители Лин попали в аварию, они погибли для неё. Если это метафора то в какой же момент мои родители погибли для меня, если проводить аналогии? Когда мы стали слишком далеки? – я не ждал от доктора ответов, но был приятно удивлён, когда он прервал мою речь:
– Знаете, во время нашего первого разговора вы сделали одну оговорку. Я её записал, так как ещё известный Фрейд утверждал, что подобного рода ошибки – парапраксисы – это ключ к нашему бессознательному, – доктор отлистал пару хрустящих страниц своего блокнота назад – Тогда вы сказали: «она была не приков...» и исправились затем: «не пристёгнута». Что вы имели ввиду? – он перевел взгляд с записей на меня. Зелёная пара ярких глаз вновь приобрела ту сверлящую уверенность, которую можно разглядеть в глазах какого-нибудь хищника.
– Просто оговорился.
– В самом деле? – доктор поднял одну бровь. Он будто не доверял моим словам, но я и в самом деле не знал ответа. – Вернёмся к этому позже, – он перелистал страницы назад на чистые. – Что произошло после того, как Лин увидела родителей?
Мне было не совсем понятно, зачем он задал этот вопрос, провоцируя меня повторить историю, которую я повторять не особо хотел. Наверное, это был какой-то очередной хитрый ход, но это немного тяжело, когда мало того безличное общение сводится ещё к такому накаленному, где каждый вопрос звучит, как атака.
– Она пошла в тёмный лес совершенно одна.
– И Лин ассоциируется с вами?
– Да, – я подтвердил, хотя мне уже и наскучили эти непрекращающиеся вопросы. – Мы, кажется, уже пришли к этому.
– Тёмный лес, тернистый путь, – он медленно, не сводя с меня пары зелёных глаз, перечислял всё, что я уже говорил ранее, – наконец она вышла на заправке и увидела автобус?
– Да, – уже не скрывая раздражение, подтвердила я, переведя взгляд на доктора. Наши взоры столкнулись, возникло какое-то напряжение. Нехорошее напряжение. Мне захотелось отвести взгляд, но всей силой воли я старался удержать его. Не знаю, что на меня вдруг нахлынуло, я никогда не отличался упертостью в таких вопросах, но тут было нечто иное.
– Потом она встретила «вольных путешественников»? Они были счастливы? – доктор, раздражая меня всё больше, не сводил этих немигающих зелёных глаз. Я не выдержал и, отведя взгляд, недовольно выпалил:
– Знаете..! Я плачу вам за сеансы, а вы мне только вопросы задаёте. Никаких объяснений, одни вопросы, вопросы и вопросы. Их тысячи! Они у вас никогда не заканчиваются. К вам только в голову столько помещается? Может, вы их в блокнот себе заранее записываете, а? – я подскочил с кушетки; доктор ничего не говорил, лишь, сохраняя присущее ему спокойствие, смотрел на меня. – Надоело! Я пришёл к вам за помощью, но такое чувство, что не вы помогаете мне разобраться, а я помогаю вам понять! Это бред какой-то, сущий бред! Что вы за доктор такой, а? – я не останавливался ни на секунду, и, нарушая порядок кабинета, метался по нему из стороны в сторону, как развязанный воздушный шар полный недовольства, и говорил-говорил-говорил. Порой говорил так несвязно, что и сам себя не понимал, да я и не задумывался поймёт ли меня это доктор. Сбивался, спотыкался о собственные сложно выговариваемый замысловатые слова, а потом опять продолжал говорить.
Я и не знаю точно, сколько продолжался этот этюд одного актёра, но к концу, так и не истратив весь заряд недовольства, я отдернул жалюзи, впустив в кабинет солнечный свет, что посчитал жестом очень демонстративным и, конечно, хулиганским и, схватив ботинки, не одевая их, вышел босым на улицу, хлопнув за собой дверь.
Только через минут пятнадцать после того, как я прошелся по свежей майской улице, я понял, что поступил не просто глупо, а очень глупо. И будь я на месте доктора, точно бы ударил хорошенько себя в лицо за такое неподобающее поведение. Стыдно, просто стыдно.
В течение дня я ещё порывался позвонить насчет следующей консультации в моменты приливов мучений совести и осознания своей глупости, но в этот день я так и не осмелился на написать даже банальное сообщение. 
Ближе к вечеру, когда я очередной раз взялся за карандаш в своей комнате, пришло осознание того, о чём мы говорили. Да, другим эти вещи покажутся очевидными. Но когда ты с проблемой, то её так просто не заметить.
Я крепко задумался над словами доктора, а точнее над теми вопросами, что он задавал в течение всего нашего общения и понял, что именно они подтолкнули меня к этой цепочке рассуждений. Знаете ли, на осознание нужно время.
Ближе к ночи уже в постели мне в голову пришла одна гениальная идея. Я второпях сделал ещё пару эскизов, и в голове сразу возникла история вокруг рисунка этой худенькой скуластой девушки. Не знаю, почему так получилось, но в глубине сознания она возникла такой типичной девушкой из классических русских романов.
В тот же момент мне представилась, как одинокая Варя из заснеженных районов России волею судьбы была заброшена в изнывающий от жары город Суала на южных берега Айвилага. Звучит это, конечно, донельзя глупо, но на деле, сложно представить сколько проблем может повстречаться на пути юной девушки. Тем более в Суале. Да во всём мире этот портовый город печально известен своей поистине ужасной репутацией. Грабежи, разбойные нападения и похищения в центре города — это ещё лучшей, что с тобой, может случиться. Среди местных ходят жуткие легенды о бандах, обитающих на извилистых узких переулках города, расположившегося под самым солнцем. Вот в самом деле ирония... место под солнцем!
Переполняемый идеями, спать я лёг только под утро, когда был уверен, что опустошил всё свое воображение на сегодня до дна, да и к тому же за этот день я прилично устал и физический, так что на ногах уже совсем не держался. Тогда мне и приснился новый тревожный сон, которым мне срочно было поделится. Наверное, всему виной были лучи дневного солнца, пробивающиеся через тонкий тюль; это они так будоражили мой мозг, ну или моя усталость. Да, честно говоря, я не сильно об этом задумывался, но первое, что я сделал, как проснулся, – написал доктору. Я уже почти позабыл о своем нехорошем поведении на прошлом сеансе и встревоженный готов был вернуться к консультациям.

– Вы так спешили с консультацией, – заметил доктор, расположившись в своём кресле. – Случилось что-то серьёзное? – говорил он тоном ровным и спокойным, будто вчера и не был свидетелем моей истерики, за которую мне сейчас было так неловко.
– И да... и нет.
– Поясните.
Я сделал глубокий вдох и, усевшись на кушетке, осмотрел кабинет. Жалюзи были слегка приоткрыты, но за окном был пасмурный вечер, так что в помещении доктору пришлось зажечь ровный тёплый свет; он к тому же и неплохо успокаивал и располагал на тёплое общение, как мне показалось.
– Конечно, сперва, – неуверенно начал я. – Хотелось бы извиниться за вчерашнее. В самом деле произошло очень не хорошо.
– Почему так произошло? – вдруг спросил доктор.
Я помотал головой и, заметив требующий ответа взгляд, неуверенно предположил:
– Может, это от усталости или...
– Или? – настойчиво переспросил психолог.
– Или... знаете, я понял, что моё вчерашнее поведение, а точнее слова... это неправда. Вы мне в самом деле очень помогли. Возможно, именно ваши вопросы; хотя это и тяжело, тяжело морально находиться в постоянном напряжении и обдумывании, но это, вероятно, суть всего нашего общения здесь.
Доктор кивнул, дав понять, что хочет услышать продолжение моих мыслей.
– Да-а-а, – задумчиво протянул я; но заметив, что погружаюсь в мир собственных мыслей, тут же продолжил: – перед тем как придти, я, конечно, думал о произошедшем. Несомненно. – Я всегда добавлял такие слова, когда мысли не поспевали за словами, как было и сейчас. – Наверное, так произошло, потому что я пытался сбежать... да! Банально сбежать, застигнутым неудобным разговором.
– Но вы ведь понимаете, что убежать от проблемы — это не лучший способ? – доктор в отличие от меня, чей тон был сбивчивый и живым, говорил голосом ровным и почти безэмоциональным.
– Конечно! Но это понять порой сложнее, чем кажется.
– Но скажите: от чего вы пытались конкретно сбежать? Ведь людей пугает не столько вопрос, сколько ответ.
– Это верно, – заметил я, согласившись с доктором. – Я думал и, конечно, о нашей последней беседе в целом и теперь могу понять, а главное признать, почему эти вопросы мне были так неудобны, – я уставился в потолок: мне всегда было проще говорить о чём-то личном, избегая контакта глазами со слушателем. – Я был обижен на своих родителей, очень обижен. Я потерял их поддержку и как будто что-то оборвалось в наших отношениях, некая тонкая ниточка; и похоже, что в моих фантазиях это нашло отражение в истории Лин. Она потеряла родителей, когда по сути ей была нужна помощь: ведь она ребёнок, так же ощущал себя и я. Она осталась абсолютно одна, брошенная грубой и жестокой рукой судьбы посреди тёмного неизведанного леса. Он как всё будущее пугает своей неизвестностью, понимаете?
Доктор кивнул в своей характерной манере.
– И не от кого ждать помощи, ты просто идёшь и идёшь, надеясь однажды выбраться из этой запутанной чащи, где каждая ветка то и дело норовит хлёстким ударом вмазать тебе по лицу, оставив на память красные отметины.
– Почему автобус? Почему «вольные путешественники»? – спросил доктор, подталкивая меня к продолжению размышлений, заметив что я замялся на последних словах.
– Это мечта, или не знаю как правильно. Я совсем запутался, – голос мой был слегка поникший.
– Мы здесь, чтобы разобраться.
– Это верно.
– Так какая мечта? – ровно спросил доктор, возвращаясь к теме.
– Найти единомышленников. Родственные души. Людей, которые бы понимали меня и мои стремления быть тем, кем я хочу быть.
– Ага, – доктор сделал заметку. – Хорошо, давайте вернемся к началу нашего разговора. Вас тревожит что-то ещё? Вы настаивали в своём сообщении на срочной консультации.
– Вообще да, – честно признался я, не сводя взгляда с желтого от света потолка. – Вчерашний тревожный сон не выходит из головы.
Доктор обхватил ручку сильнее в ожидании новых заметок; а глаза его заблестели: он любил анализировать сны и находить их связь с реальностью. Его дипломная работа была связана с этой темой, по-крайней мере, так он говорил на первой нашей встречи.
Я тем временем расположился на кушетке как можно удобнее и закрыл глаза, отчего воспоминания сна всплывали яркими кадрами в моей голове.

Огни чего-то нового, неизвестного так манили юную Варю. Тёмные переулки южного портового города то и дело то тут, то там освещались неоновыми вывесками подпольных клубов, в которых по ночам кипела действительная взрывная смесь. Но своей загадочностью, тайно неизведанной притягательностью они манили юную девушку, манили и тянули её к себе. Тёмные переулки переполняла жизнь в самых жутких её проявлениях: вон в углу скулит, как собака, совсем юная, но уже потерянная девушка. Наверное, в голове её целая реакция, подобная атомной бомбе, а тело разрывается на куски.
В самом деле она не знала, зачем шла, что искала в этих жутких уголка, оставленных Господом, хотя в такие момент ты начинал сомневаться в его существования. Чернота и грязь переулков изливались сполна, так что, когда ты выходил на улицу оставалось ощущение грязи на теле и в первой очереди на твоей душе. Взгляды пьяных и опустошенных пугали там в меньшей степени, но вид людей отрезанных от этой реальности по средствам вещества... они пугали куда сильнее. Их мир совсем другой, он не здесь, поэтому они и не ощущают всей мерзости этой грязной улицы, но зачем эта юная невинная Варя шла здесь?
Бледные и костлявые тела то и дела оглядывались ей в след. Из их погасших зрачков сочилась разве что зависть при виде здорового разума и жадность при виде сравнительной состоятельности. Пустые лица мимо которых шла девушка было сложно различить, она напоминали души оставленные и покинутые счастьем. Оно не посещало их по утрам, посылая взамен лишь своего ложного кайфового брата, разливающегося по венам.
Но вся это жуткая картинка продолжала манить девушку. Она шла дальше, углубляясь и погружаясь в самую сердцевину грязного переулка.
Обычные люди сюда не являлись. Мерзость и страх заставляли их обходить эти неблагополучные районы стороной, кидая при этом холодный взгляд полный презрения. Но юная девушку эту не останавливало. Ведомая любопытством она лишь шла вперед, осматриваясь по сторонам и вглядываясь на подобия лиц под тёмными капюшонами. Иногда оставленные тела были настолько прекрасным, что девушка иной раз задавалась вопросам: как они пошли на это? Почему они променяли красоту на это? Она задавала вопросы и продолжала идти. Путь становился всё темнее. Вонь алкоголя, переполнявшая сжатый воздух, смешалась с запахом помоев. Но девушка этого словно не замечала, она продолжала свой бесцельный путь вперёд.
Один и из покинутых попытался было её схватить, она и не заметила этот бледный скелет в балахоне, слившийся с чёрно-кирпичной стеной, но своей костлявой рукой, которой бы позавидовала сама смерть — королева этих мест – он вцепился в рукав её сарафана с такой силой, что тот буквально пришлось выдернуть силой, оставив клочок цветастой ткани в этом мрачном королевстве.
– Что вы здесь делаете? – вдруг спросил её внезапно вежливый голос. – Вам здесь места нет! Идите! Не найдете на этом пути в никуда вы ничего хорошего. – Неизвестный явился перед Варей, но все что она могла различить — это лишь контур его крупного тела, облаченного, по-видимому в костюм. Яркий красный свет в дали переулка, который он прикрыл собою, создавал очень плохой рисунок контура, так что однозначно про незнакомца сложно было что-то сказать. Варя внимала его словам с повиновением послушного щенка. Она и не знала, что точно говорит мужчина, но каждый раз кивала, соглашаясь с каждым видом.
Но буквально через мгновения, зараженная местным психозом, она недовольно пихнула его в сторону, добавив при этом что-то колкое, абсолютно ей несвойственное и пошла дальше, повинуясь зову своего безобразно любопытного скучающего разума.

– Ага-ага, – доктор делал активные пометки чуть ли не после каждой моей фразы. – Занятно, – добавил он, как только рассказ подошёл к концу. – Весь сон происходил от лица этой девушки? Варя?
Переведя дух после рассказа, я кивнул; но доктор беспощадно продолжал валить меня вопросами:
– Какие эмоции лично вы испытали ото сна и его пересказа?
– Тревогу! – первое, что выдал я и тут же, не задумываясь, продолжил перечисление: – отвращение, иногда страх... да! именно страх. Но в то же время и интерес, необъяснимое любопытство. Я не контролировал тело Вари, но чувствовал эмоции в точности, какие испытывала и она.
– Кто был тот мужчина в конце?
– Я не знаю, – в голосе моём вновь играла растерянность. – Могу только предположить...
– И-и?
– Вы!
– Я?! – переспросил доктор, а на лице его заиграла так редко являющаяся и ели заметная улыбка.
Я кивнул: мне было как-то неловко соглашаться и подтверждать моё предположение ещё раз словами.
– Почему вы так думаете? – вдруг спросил доктор, вернувшись к своему прежнему тону.
– Это из-за ссоры... точно из-за неё.
– В самом деле? – словно не доверяя, переспросил он.
– Да-да. Только посмотрите: она оттолкнула его, отказываясь от помощи!
Я не сводил взгляда с потолка, но боковым зрением сумел, конечно, заметить, как доктор очередной раз сделал пометку.
– Почему переулок? – тогда поинтересовался он. – Вас манит такая жизнь? Алкоголь и наркотики? Ночные клубы? Тёмные мрачные переулки?
Порой доктор начинал задавать слишком много вопросов, отчего у меня начинала болеть голова, но в этот раз я предпочел не обращать на это никакого внимания; ведь разобраться с проблемой было и в моих интересах.
– Нет, – уверенно заявил я и тут же добавил: – не думаю, точнее.
– Что тогда?
– Общество? Непонимание общества? – спросил я, хотя и знал, что психолог не ответит: он сам задаёт здесь вопросы. – Я не знаю.
Доктор, приподнявшись, чуть приоткрыл жалюзи, так что теперь можно было видеть пасмурную майскую улицу за окном; затем он отлистал пару страниц своего блокнота назад и, перечитав одну из записей, вернулся к диалогу:
– Помнится, мы во время первой нашей консультации кратко говорили о всех ваших персонажах...
– Да, было такое, – подтвердил я в нужный момент.
– Так вот сейчас, отложив разговор о Варе, я хотел бы остановиться на одном из них подробнее. Есть какие-нибудь предположения?
– Акира Сато? – поинтересовался я малость заинтригованный. Не знаю, почему имя этого просто юноши из Мегаполиса возникло у меня в голове, но я понял один из главных принципов общения с психологами, если желаешь в чём-то разобраться: говори, что думаешь.
– Верно! – согласился доктор, а на лице его вновь проступила эта таинственная улыбка. Второй раз за день, для него — это было вдвойне подозрительно.
– Хм-м... – протянул я точно ничуть не удивленным. – Что вы хотите узнать?
– Сато — это фамилия? – первое, что спросил доктор. Не знаю, какого были причины этого вопроса; я лишь утвердительно кивнул, а доктор следом сделал заметку. – Расскажите о нём подробнее.
– Хорошо, – я положил руки под голову, зная, что рассказ предстоит несложный: мистер Сато один из моих первых персонажей, который появился почти сразу после переезда в Западную Европу. – Акира Сато — юноша лет двадцати трёх, он живёт в Мегаполисе. Это самый большой и развитый город всего Айвилага.
– И самый населённый? – тут же спросил доктор, с чем я очередной раз кивком головы согласился.
– Он работает рядовым менеджером в банке, вроде бы выдаёт кредиты, – я начал перебирать в памяти всё, что я знал об Акире Сато, но понял, что на самом деле рассказать могу не так уж и много. – Он живёт один в доме на окраине, который достался ещё от родителей. У него есть машина... конечно.
– Скажите, – заметив моё замешательство, начал доктор. – Его все называют полным именем – Акира Сато?
– Да.
– Почему? – доктор очередной раз задал вопрос, над которым я никогда не задумывался.
– Ну-у-у... Он уважаемый человек, хороший работник, один из лучших. Так уж повелось, что все его называют Акира Сато, так даже на его бейджике написано.
– Ага, – психолог сделал пометку. – А что с родителями?
– Умерли от старости, – тут же ответил я, но доктор не сбавлял темп вопросов:
– Другие родственники?
– Он был единственным ребёнком в семье в точности, как и его родители.
– Девушка? – не угоманиваясь, продолжал доктор, но я, стоит сказать, не сдавал в этом марафоне:
– Нет девушки!
– Каков он с друзьями?
Очередной вопрос звучал, как грубая и внезапная подножка, заставившая меня сбиться у самого финиша и на пару мгновений задуматься.
– У него нет друзей, – с нескрываемой долей сожаления заметил я.
– Нет друзей? – доктор переспросил. – А коллеги? Бывшие одноклассники?
– Нет. Ни тех, ни тех.
– Но он же хороший сотрудник, – подметил доктор, наверное, в глубине души, радуясь, что я оступился. – Уважаемый человек, как вы сказали.
– Да... Но, видите, с друзьями у него почему-то не особо ладится.
– И он живёт один?
– Да, – подтвердил я и сел на кушетку, оперевшись спиной о стену. – Он один... абсолютно один в целом Мегаполисе, – я затих на миг, окутанный волной неизведанной, но заполоняющей грусти, а затем поправил себя: – Нет. Он один в целом мире.

Доктор вынужден был срочно уехать, отчего следующая консультация была назначена только на тринадцатое число. За минувших пять дней я, конечно успел многое обдумать из того, что мы обсудили в стенах кабинета психолога.
Но, знаете, за всё время этого рассуждения и анализа моих героев, я не пришел только к одному: как это поможет мне избавиться от личностей, которые преследуют меня не только в моих фантазиях и снах, но даже порой на улице.
Сегодня, когда я шел на очередную консультацию в юной рыжеволосой девочке я точно видел Лин, но она была такая живая и беззаботная прямо, каким и должен быть ребенок в её возрасте.
Все прошедшие дни я хотел позвонить родителям, поговорить, возникла даже идея рассказать про университет, но я почему-то так и не набрался смелости. Вероятно, сейчас ещё не время; а я не должен торопить события. Пусть всё идёт своим чередом, ведь иногда жизнь настолько  непредсказуема, а сюжетные повороты в ней настолько невероятны, что позавидует любая книга.
К одним из таких поворотов я могу отнести и произошедший вчера со мной случай, да и в целом историю случившуюся с моей соседкой. Я уже вкратце в разговоре с доктором упоминал о том, что она собиралась поделиться моими рисунками с мультипликаторами, но сейчас мне не терпелось ему рассказать, куда вся эта цепь событий меня завела.

Доктор пришел в офис как обычно за пять минут до назначенного часа; а я, сгорая от нетерпения, по традиции ждал его у входа уже минут пятнадцать.
– Срочный разговор? – поинтересовался он, перебирая в руках ключи.
– Да, столько времени прошло, – подметил я, и мы вновь оказались в привычном мне кабинете. С первого моего появление здесь он стал значительно уютнее, хотя по сути ничего здесь с тех пор и не изменились, разве что теперь доктор предпочел оставлять окна открытыми. Наверное, он находил особую пользу, как в солнечном свете, так и в созерцании скучного уличного пейзажа за окном.
– Что за срочность? – поинтересовался психолог и, открыв блокнот, уселся в своё кресло.
Я, готовый к предстоящему рассказу, залез на кушетку, скинув прежде ботинки: никогда не любил ощущение тяжести от обуви на ногах.
– Помните мою соседку? – зачем-то спросил я, хотя знал на все сто процентов, что доктор помнит каждую мелочь, каждое слово, что я проронил в пределах этого кабинета.
– Конечно.
– Она ходила к мультипликаторам! – не скрывая восторга заявил я. Такой тон в последние дни был редкостью для меня, вероятно, всё это от недостатка хороших новостей в жизни. – Я был на собеседование! Я заполнил анкету... чисто формальные вопросы, потом они глянули рисунки, которые я прихватил с собой, – я не сводил взгляда с внимательного доктора. – Они сказали, что им нравится мой стиль, что они готовы взять меня к себе! Пока на стажировку... конечно. Мне нужно поработать с графическими редакторами, кое-что ещё изучить, но это же замечательно!
– В самом деле, – подметил психолог. – Это действительно хорошая новость.
В зелёных глаза доктора я заметил едва уловимый блеск. Сам бы он, конечно, ничего мне не объяснил, даже если бы я спросил; но думаю, он рад за меня, ведь мы заметно продвинулись в нашем общении, да и ему явно знакомо чувство гордости за проделанную работу.
– Хорошо, – начал доктор, приготовив ручку. – Есть какие-нибудь беспокойства по поводу фантазий? Сны?
– Снов не было, – я покачал головой. – Я хочу поговорить о родителях.
– Конечно! – согласился психолог, заметив инициативу с моей стороны, что было впервые за время нашего общения. – Рассказывайте. Что вам беспокоит?
– Я хотел им позвонить... да! Позвонить. Поговорить, рассказать о том, что бросил университет, ведь они до сих пор не знают об этом, за что меня, если честно, до сих пор малость мучает совесть.
– Почему? – тут же поинтересовался доктор.
– Ну как..? Они помогли мне поступить, сейчас оплачивают моё проживание и переводят деньги, рассчитывая на то, что через пару лет я предстану перед ними дипломированным юристом.
– Что же вас останавливает? – доктор сделал пометку.
– Я не знаю. Страх? – предположил я.
– Чего вы боитесь?
– Разочаровать родителей. Потерять их окончательно.
– Поэтому вы готовы пойти на обман? – спросил доктор, поставив меня в очередной раз в тупик.
– Но... Этого вроде..., – я не знал, как оправдаться, да и, по правде, мои поступкам не было оправдания. Я сам всегда знал, что избегая серьезного разговора, лишь обманываю родителей, и боялся часа, когда вся эта паутина вранья вскроется: тогда наши отношения смело можно будет накрыть могильной плитой.
– Вам выбирать... – начал доктор, не изменяя своему ровному тону, отчего от его слов порой веяло жутки безразличием, по-крайней мере, создавалось стойкое впечатление такого отношения. – либо вы погружаетесь в обман всё больше и больше, либо наберётесь сил и серьёзно поговорить с родителями. К сожалению, третьего тут просто не дано.
Я окунулся в море своих размышлений, позабыв о всех других переживаниях. Доктор заметил это и, будучи человеком наученным общением со мной, некоторое время не трогал меня, позволяя обдумать услышанное.
А в голове моей тем временем нахлынул целый вихрь мыслей и переживаний. Противоположные идеи в жесткой битве схватывались внутри моего сознания, отчего слегка начинало ныть в затылке.
– Так, – вступил доктор, прервав молчание и разгорающиеся баталии в моей голове. – Я оставлю это на ваше усмотрение. Сейчас я хочу вернуться к нашей прошлой теме к тому моменту, на которым мы закончили прошлую консультацию, – доктор окинул взглядом одну из записей в ежедневнике.
– Док, – вдруг в неформально тоне обратился я к психологу. Не знаю почему так вышло, но я чувствовал некую привязанность, сложившуюся за время нашего общения; и хотя, сам психолог оценивал происходившее явно иначе, для меня эти консультации стали особенно важными и ценными. Почему-то именно здесь в тесном маленьком кабинете с видом на голую дорогу и серую бетонную стену какого-то завода, с тусклым желтоватым светом и этой неудобной бархатной кушеткой я начинал чувствовать себя особенно живым.
Доктор несомненно удивился неформальностью обращения к нему. Он перевёл вопросительный взгляд с ежедневника на меня.
– Я чувствую себя, как Акира Сато, – вдруг сам не ожидая, выдал я.
– Почему?
– Слишком официально... отстранено! И даже общение в этом кабинете, которое я так жду, оно тоже слишком безликое. Я давно об этом думал, – я сделал паузу, не сводя взгляд с потолка. – С самой первой встречи, с самого первого слова я думал о том, что это общение лишено лиц. И сейчас после несколько таких встреч, я понял, что ничего, абсолютно ничего не меняется. Понимаете? – я затих в ожидании ответа, но доктор ничего не сказал, что меня, конечно, задело. – Я чувствую себя как долбанный мистер Сато! Все его общение обезличенно, даже суть его работы в банке лишена лица. Он просто часть машины, часть огромного Мегаполиса: винтик, шестерёнка... Нет! Он даже мельче! – я говорил как обычно быстро и сбивчиво, но на этот раз из моих слов так и лилась обида, смешанная с приличной порции злости на оба мира. Не знаю, как это выходило, но каждый раз, каждую консультацию доктору удавалась заставлять меня чувствовать разочарование в собственном мире, в мире, который я сам выдумывал. Нет ли в этом определённой жизненной иронии? Или скорее нет, не иронии, но злобной насмешки!
– Я учту, – заметил доктор, только услышав слова об отстраненности; он даже хотел было сделать какую-то заметку, но вдруг в последний момент отложил свою пафосную ручку в сторону. – Но вы ведь сами создали мистера Сато таким? – иронично спросил психолог у меня, и я, конечно, не знал, что ответить. – Были ли у вас сны, связанные с этим героем?
Я кивнул: после такой гневной речи не особо хотелось говорить, и я лишь старался привести мысли в порядок.
– Расскажите о них подробнее. Когда они возникли? В какой период вашей жизни? – голос доктора зазвучал в моих ушах как-то мягче, то ли это от волнения, в которое я окунулся с головой, то ли он действительно услышал мои слова; но напрягающая твёрдость и звенящая уверенность в его тоне сгладились.
Я расслабил напряженную шею, позволяя ей утонуть в бархатном матрасе кушетки и принялся рассказывать один из своих снов, которые невероятным образом откладывались в моей памяти, в точности сохраняя каждый эпизод.

Живая энергия огромного города пульсировала вокруг, ускоряя ритм моего собственного сердца. Хотелось бежать, мчать вперед по этим тёмным, освещенными неоновыми вывесками, как верными звездами, улицам. Ноги, конечно не поспевали с тем темпом, который был внутри. Я мчался вперед, навстречу неизведанному. На деле я и не думал, куда мчался, просто летел по зову своего сердцу, подчиняясь ритму большого города.
Его энергия притягательна и заразительна. Я вдруг попытался остановиться на перекрестке, но пульсация эта усилилась, в какой-то момент она достигла пика. Казалось, что и небоскребы бьются в ритме города, в ритме твоего сердца.
Энергия переполнял, изливалась через край, так что расплескивалась на пол неоновыми кислотными пятнами. Яркие вспышки света заливали глаза, в них немного рябило, но это было столь увлекательно, что я не мог свести взгляд с тысячи огней.
Вновь хотелось бежать, повинуясь ритму города, который управлял твоим сердцем, как марионеткой. В точности он делал и с другими сердцами, сковывал их, подчинял себе, заставляя двигаться в ритме свой собственной жизни.
Я в порыве экстаза, как и тысячи людей излился на центральные площади мегаполиса под неоновым небосводом и зараженный ритмом энергичного танца не мог остановиться, не мог прекратить движение, начинавшееся из самой глубины сердца. Кажется, силы не имели свойства кончатся. Скорее наоборот, они накапливались, передаваясь тебе с каждым ударов неслышимых басов.
Но, достигнув самого пика, музыка города начинала предательски затихать. Ночь природная потиху вступала в свои права, а звезды космические, отбирали былую славу звезд неоновых. Ты падал без сил на холодный асфальт посреди перекрестка. В тот момент становилось ясно, что других здесь и не было. Ты был один, а теперь один опустошенный городом-вампиром ты лежишь на черном полотне дороги, уставившись в ночное небо.

– Я был в этом городе, – добавил я напоследок, предвкушая вопрос доктора. – Я сам был мистером Сато, как мне кажется.
– И что вы чувствовали?
– Всё, что я и описал: прилив небывалой энергии, желание общаться. Ты как будто одурманенный чем-то нелегальным; а потом опустошение, чувство дикого одиночества и разочарование, разочарование в Мегаполисе, который обманул все твои ожидания. Ты вроде бы со всеми, но на самом деле — один. Один в толпе.
– Тебе..., – доктор оговорился.
Я знал: он сделал от специально, какой-то план хитрого психолога. Он тут же исправился: – Вам не нравится это чувство?
– Можно и так, – заметил я на оговорку.
Док согласно кивнул.
– Нет, не нравится. Категорически не нравится, – заявил я, возвращаясь к вопросу. – Но я ничего не могу поделать, и, знаете... Знаете, что меня беспокоит больше всего сейчас?
– Что же?
– Не тот факт, что я столкнулся с трудностями на работе или что окажусь недостаточно профессионален, – я говорил взволнованно и эмоционально, поддавшись мыслям. – Но тот факт, что я не найду общего языка с людьми... Тот факт, что я так и останусь для них безликим Акира Сато. – Я обхватил развывшуюся в висках голову руками, но мысли так и продолжали изливаться через слова нескончаемым водопадом, подтапливая комнату потоком суетливых звуков. – Воодушевляющая волна энергии многолюдного города так же поднимет меня на пик... я окажусь на самом гребне, а потом буду разбит о острые скалы действительности! Мое разжеванное мегаполисом тело выбросит на улицу очередной прилив, и всё, что мне останется — это встать, отряхнутся и пойти дальше, сделав вид, что я в порядке. В точности, как это и происходит в нашей повседневной жизни, по-крайней мере, в моей... – я говорил несвязно, неразборчиво, но мне было все равно, ведь это очередная буря в моём сознании требовала выхода, а я лишь говорил, повинуясь этому потоку навязчивых мыслей и эмоций, требовавших выхода.
Доктор не перебивал: похоже понимал, что мне нужно просто высказаться, но, как только я замолчал и с пару минут, свободный от вихря эмоций, отдышался, он тут же атаковал меня встречным вопросом:
– В чем вы... – он оговорился и, едва улыбнувшись, тут же исправился: – ты... видишь сложность общения с людьми?
Я невольно улыбнулся, услышав оговорку доктора: она как-то невольно разрядила ментальную обстановку, сложившуюся в кабинете.
– Просто я, наверное, для них слишком странный... Я и не особо лезу со своим общением. Боюсь, что меня не поймут. Буду честным, я и сам некоторых людей опасаюсь, а точнее их реакции.
– Опасаешься реакции людей? Но ведь ты не узнаешь, как они отреагируют, пока не начнешь с ними общаться?
Вопрос доктора поставил меня в тупик, так что на автомате я выдал: «Это верно!» и задумался над его словами.
– У тебя были друзья? – поинтересовался доктор, возвращаясь к самым первым записям в ежедневнике. – Здесь.
– Да, в университете. Катарина и Лео. Они сейчас встречаться начали... типичная ситуация: третий лишний, – пояснил я. – Мы месяц где-то уже не виделись.
– Как вы начали общаться?
– Уже два года почти прошло... – заметил я, начиная рассказ. – На деле и истории никакой нет. Мы просто сидели вместе с Катариной, потом и общаться начали. Как-то незаметно это получилось, а в итоге завязалось в дружбу, хотя это скорее, с высоты моих нынешних лет, можно назвать разве что крепким знакомством.
– А Лео? – спросил доктор, заметив, что я забыл его упомянуть.
– Нас Катарина связала, если так можно сказать: она с ним раньше познакомилась.
Я уставился в потолок, пока психолог что-то записывал; я слышал это шуршание его костюма и скрежет ручки, бороздившей новое листы бумаги.
– Но, знаете, когда такой человек есть, который сам идёт на контакт, вроде уже не так страшно; но зачастую его нет, и ты один, и так ты и остаешься в итоге одним странным чудаком, – я, охваченный волнением и мыслями о стажировке, глубоко выдохнул.
– Я бы перестал об этом думать так много, – подметил доктор, захлопнув ежедневник. – Хотя бы потому, что лишние волнение ещё не помогало никому. Но есть и другая причина: люди порой называют поведение других странным, только потому что они его не понимают. А там кто работает?
– Творчески люди, – поразмыслив, ответил я; и на миг от этих слов даже стало полегче.