Внеконкурсы
Плюс на минус (внеконкурс от Билли Кинга)
Молодой журналист-стажер, читая подборку новостей, предназначенных для вечернего тиража, внезапно вскрикнул:
- Ах, какие ужасы все же происходят! Вот бы поменять "плюс" на "минус".
И в тот же миг в помещении редколлегии завоняло серой. Редакторы и остальные журналисты застыли, словно статуи, а перед нашим героем возник сам Люцифер.
- З-з-дравствуйте, - не растерялся стажер, ловя себя на мысли, что сейчас самый удачный момент вымарать из личного дела выговор, занесенный туда вчера за сабантуй и пляски в нетрезвом виде.
Люцифер... впрочем, это был не он, а его зам или даже замзам, или еще мельче в дьявольской иерархии, но тем не менее принадлежащий ей служащий - ухмыльнулся мыслям стажера и подошел ближе:
- Мой юный друг, - улыбаясь, произнес он, - вам несказанно повезло! У нас сегодня акция:" Сделай мир лучше", и вы со своим желанием - номинант на реализацию.
Стажер нервно хихикнул, но тут же взял себя в руки. А еще в руки он взял фотоаппарат. Замзам Люцифера не возражал и даже попозировал для пары снимков.
- А теперь к делу, - посерьезнел он, когда фотосессия была окончена.
В мгновение ока они перенеслись в огромную залу, наполненную людьми. Стены залы украшали картины, люди неспешно ходили вдоль них, иногда останавливались и разглядывали. Но больше всего зрителей останавливалось напротив статуи девушки, стоявшей на постаменте в середине. О! Работа неизвестного мастера была великолепна. Черты лица, фактура и цвет кожи - казалось, девушка вот вот вздохнет и оживет.
- Ну как вам? - вкрадчиво осведомился Замзам у своего невольного спутника.
Стажер глядел на статую и не мог оторваться.
- Неживая среди живых, - продолжал шептать ему на ухо демон, - но ваше желание может все изменить. Так, меняем плюс на минус?
- Ага, - согласился стажер.- Меняем.
В тот же миг в зале погас свет, где-то зазвенели выбитые стекла, отвратительно завоняло мертвечиной.
Полуобнаженная девушка, одиноко стоявшая на постаменте, безумным взглядом обводила высохшие и истлевшие тела, вповалку лежавшие на полу....
*** (внеконкурс от Ольги)
Она так радовалась жизни, в свои юные годы хотелось увидеть и познать много нового. Конечно, вокруг много опасностей, но она юркая и осторожная, а также хитрая и проворная, а вокруг столько всего интересного. Любопытство толкало на новые подвиги, и она не теряла времени, она наслаждалась каждой минутой своей беззаботной жизни.
Она заметила своих подруг, те собрались в группу и что-то обсуждали? А может, разглядывали что-то? Но что? Она сделала кружок вокруг них, пытаясь рассмотреть, что там у них происходит.
- Эй! Привет! – звонко поприветствовала она.
Но в ответ тишина, очень удивилась молчанию, сделала ещё один круг вокруг них.
- Привет! Можно к вам?
Молчание.
- Да что ж такое-то, что они скрывают? - проворчала она и решив посмотреть, присоединилась к ним.
О что это? Её ноги прилипли к чему-то вязкому… Она рванулась вперед, но сил мало и никто из окружающих её подруг не обращают на неё внимание.
Рывок. Ещё рывок, но безрезультатно!
«Это что подвох?» - Пронеслось у неё в голове, не давая ужасу завладеть разумом.
Но ноги намертво приклеились к поверхности.
- Что происходит! – пискнула она.
Молчание.
Она решила не паниковать, подождать и, сейчас все вокруг засмеются и закричат ей «розыгрыш».
Она осмотрелась и онемела, поняв, что вокруг все мертвы… Все кроме неё!
- Помогите! – истошно завопила она.
Задергалась и повалилась набок, крылья тоже намертво приклеились к липкой поверхности.
- Помогите! Хоть кто ни будь! – ужас захлестывал, в глазах темнело от безнадёжности.
Ещё рывок, но сил не хватало высвободиться. Она истошно кричала, прощаясь с жизнью, живая среди мёртвых, качаясь на липучке.
Внеконкурс от Олега
– Ты обещал, – канючила Марья. – Погода сыра, ветер стылый. Всё! Надоело! Бери с собой!
У-у-у, в-ведьма. Уже третий десяток ей ни ймётся. Одни хлопоты. Отого-то и начали огнём их жечь на кострах.
– Не было.
Грум грузно бродил по сараю, выискивая для своего нелёгкого труда орудие получше.
– Говорил «в следующий раз точно». Говорил? Говори-ил. Отец твой – святая душа! – как дал слово, расшибётся в лепёшку, а сдержит.
– Дык на другом конце города же. Далеко ташить.
– Ничего. Ты парень вон какой большой. Сильный. Управишься.
Он молча раскидывал инструмент – уже не от старания, а от злости.
Давно бы кинуть её в реку. И Грум два разы ходил до мосту, а что толку? Она понимала зачем. Молчит всю дорогу, не жалуется. Как над водой уже, говорит, мол, спасибо за всё, Грум, прощай. И сердце сжимает руку – не отпустишь.
– Так как? Сдержишь слово?
– Раз давал, не забирать же?
– И я так думаю.
Грум взял Марью на руки, отнёс в дом и поставил в корзину рядом с зонтиком и тростью.
– Когда выходим?
– К полудню там уже.
– Значит, успею тебя нарядить толком.
Ну, началось. Все брюки перемерял.
– Штанина длинновата. Давай укорочу.
– Гы-гы. Ну, и шуточки у тебя.
Все рубахи.
– Рубахи-то зачем? Всё одно закрою.
– А по улицам как пугало, да?
Он собрался. Чай украсил ожидание. Ну, вот и пора. Марью на плечо и в путь.
Груму уступали дорогу. Из уважения, из суеверия, а больше потому, что боялись затопчет не заметит.
– Надеюсь, в этот раз кто познатней. Здоровье и в бедняках есть, но баронетам хребет имя держит. С ними дольше.
– Злая ты, Марья.
– Тю. Им-то какая разница?
Грум пожал плечами, и Марья качнулась как поплавок на волне.
– Буде тибе знатный. На королевский двор идём.
– О! Так и знала. Не любят они далеко ездить, к себе тащат. Скажи, леньки ему что ли на положенное место карету снарядить? А? Я всё удивляюсь, как им море не выкопали с порогу. Да чтоб зимой и летом ноги грело.
– Вот за то и поплатилась.
– Чего?
– Язык, грю, у тебя длинный.
– Это да, это да.
На место прибыли с запасом.
Вон голова с короной в окошке скучает, вон чёрная ряса с важной бумагой, вон народ толпится. И Грум на своём месте подобаюче собран.
Везут. Мужчина.
Высадили с почестями, согласно традиции.
Горожане кричали, смеялись, махали руками. Он их веселье как не замечал. Шёл гордо, смело, с вызовом. Грум в своём доме так не ходит, а чтоб во дворе у короля и подумать жутко.
– А как мне толпа радовалась. – Мурчала Марья. – Ты б видел, Грум. С окрестных деревень ехали меня посмотреть.
– Папаня рассказывал. Да и ты тож.
– Эх, были времена.
– Угу.
Мужчина поднялся к чёрной рясе, Грум следом.
Королю с бумаги доложили, мол, так и так, а мужичок весь расцвёл будто хвалят его. Склонил голову перед короной.
Тут уж Грума черёд.
Он ритуально примерился, а Марья меж тем успела нечто шепнуть на ухо мужчине. Он повернул голову аки сова и глянул таким страшным глазом, что аж под рубахой намокло.
– Ты чо иму вякнула? Он же посерел увесь.
– Ой, да всё порядком. Не отвлекайся – тебя народ ждут.
Вот почему не хотел брать с собой Марью – работу портит.
Грум занёс её повыше и со всей мощи опустил на шею мужичка. Да так, что Марью аж в пень вогнал. А голова скатилась и упала.
А толпа радуется ещё громче. Всегда так.
Туловище подёргалось, да и затихло.
– Ну, всё, – сказала Марья печалью. – Вымай меня – уже померло.
Грум вытер лезвие секиры.
– Неужто нравится вся эта кровь?
– Нет, не нравится. Но знаешь, так хочется порою, хоть бочком, хоть краешком побывать в ещё живом теле, а не в этой железяке.
– Железяка? Прочнейшая сталь, между прочим. – Бормотал Грум для оскорблённого вида, а сам жалел древнюю ведьму. – Всё, домой пора.
– Угу.
Он снял колпак и запихнул в карман.
– Грум.
– Ну, чего тебе?
– У камина поставишь на ночь?
Палач вздохнул обречённо.
– Ладно.
Он закинул её обратно на плечо и зашагал в другой конец города. Секира кокетливо подмигивала на солнце: и королю, и судье, и народу.
*** (внеконкурс от Пинки)
Одна старушка, будучи удивительно живой, жила в совершенно неживом доме, в неживой квартире и даже вся была постоянно плотно укутана неживой одеждой. Все так живут, но в старушкином случае удивительным было то, что дом был не столько неживым, сколько мёртвым.
Старушка не помнила, как и когда это случилось, но дом жил, а потом вдруг взял и умер. Она погоревала, но смирилось - горе не ушло, а повисло паутинами по углам. Вот только другого дома у неё не было, поэтому уходить ей было некуда - пришлось жить в мёртвом доме. А ещё ходить по его мёртвым лестницам и глядеть в его мёртвые окна.
Так она и жила - живая в неживом. Но вот однажды она встретила маленького серого котёнка. Грязного, блохастого котёнка со слезящимися глазами, торчащими рёбрами и раздувшимся животом. Старушка охнула, подобрала котёнка и понесла его домой. Да, да, в своё мёртвый дом - полумёртвого котёнка. Хуже-то уже не будет, - думала она.
Мёртвый дом встретил её привычной мёртвой тишиной, но старушка нарушила её - загремели тазы, загудел чайник, захлопали двери. Котёнок вырывался и протестовал, но был вымыт добела - даже блохи с отвращением покинули его, обнаружив, что он не такой серый и грязный, как им хотелось бы. А миска коровьего молока хоть и не пошла ему на пользу, но значительно улучшила его настроение.
Через пару месяцев, когда посуда была перебита, цветы съедены, а обои сорваны, старушка вдруг услышала что-то кто-то из соседей распускайт странные слухи - поговаривали, что её дом ожил. Старушка с подозрением начала приглядываться к своему дому, и неожиданно заметила, что дом и правда выглядит вполне живым.
- Жив? - спросила она его тихонько?
- Угу, - ответил он, умилённо глядя на котёнка, катающего по полу клубочек.
Отредактировано aequans (05.01.2017 23:05:10)
