На огромном лугу студенты биофака рассыпались, как горох, гудели сосредоточено и были похожи на толстых озабоченных шмелей. Все разложили блокноты и тяжелые старинные гербарные сетки. Крупный парень с лицом, одновременно добродушным, глуповатым и озадаченным, ползал на четвереньках и старательно сравнивал цветки ромашек. Жара стояла дикая, с него лил пот в три ручья, но неповоротливым мозгом он никак не мог осознать, что от него хотел молодой, вертлявый доцент. В очередной забег он по собачьи уткнулся лбом в стройную загорелую ногу.

-Чо ищешь? Помочь? - одна из Кысь, Машень, стояла над ним, чуть изогнувшись назад, откинув голову и слегка подав вперед бедром. Она прекрасно понимала, ЧТО он оттуда, снизу, видит в высоком вырезе шорт. Усмехнувшись, она отставила ногу в сторону, еще чуть дальше. Парень аж позеленел.

- Чо мучаемся?  Давай расскажу, пока добрая, - Машень присела, придвинулась ближе, -  Вон смотри - видишь цветок огромный, лепестки длинные, - это Ромашка Ахрененная, листья на хрен похожи, вот и название такое.
Парень глупо улыбался, быстро записывал, аккуратно выкопал нивянник и уложил его в сетку, тщательно расправив между старых газет. Он совсем офигел, прущее из всех его прыщеватых пор либидо, лишило рассудка и он уже не вытирал пот и не подбирал слюни, косясь на огромный вырез полупрозрачной майки Кошки, из которого выпирала точеная грудь.

- А вот, смотри, это Ромашка - чехуерашка. Не ржи, что-ты как идиот, видишь у нее листья какие, пушистенькие, как шерстка. Пиши давай.

- Ты ничего не путаешь, если я не сдам опять, меня с института выпрут, я уж третий раз практику не сдаю, мать тогда совсем заболеет с растройства - парень ныл, но с надеждой смотрел на Машень.

- Не канючь, дурачок, я тебе помочь хочу, бедненький. Должен же ты зачет, в конце концов сдать. А вот там, глянь, без лепестков совсем, это Ромашишка Дубравная.

Парень что-то начал понимать, но Машень сорвала цветок и сунула его в вырез.

- Понюхай как пахнет. Ты что - не веришь что-ли? Да я и сама не сразу въехала, а мне потом Игаряшка лично объяснил, что ромашишка отличается от остальных, у нее цветок другой, крайние цветки крошечные, соцветие такое - корзинка. А центр выпуклый, как шишка -ромаШишка. Спроси вон - вооон он бегает

Доцент, как лошадь пронесся где -то в дальней перспективе

- Пойди, да сам спроси.

Ленка, стояла сзади и хмуро смотрела, как Машень дурит дебильноватого парнишку. Мы знали, что он из совсем нищей семьи, из глухой деревеньки, мать давно больна, отец спился. И то что он попал в Московский педагогический, это чудо, практически на уровне рождественской сказочной истории. И если он вылетит, а все к тому шло, ему никогда больше не учиться, и он сгинет, исчезнет, растворится в пыли своей маленькой жизни, как его отец и пятеро братьев. Парень тщательно сложил гербарий, и аккуратно расправил листочки, мелко исписанные четким не мужским почерком.

- А поцелуй? - Машень тянулась к его потной физиономии и в последний момент, когда он с идиотской улыбкой вытянул губы, она плюнула чуть ли ему не в рот и отпрыгнула. Остальные кошки стояли сзади и ржали.

Ленка вдруг побелела так, что рыжие волосы стали казаться красными и одним прыжком подскочила к парню.
- Дай сюда! - Она рванула листки, выхватила и стала рвать их на мелкие кусочки - Я сама тебе все напишу, вечером придешь - заберешь.
Она подскочила к Кошкам.
- Суки!
И швырнула обрывки в лицо. Кошки на секунду замерли и бросились вперед. И тут я, забыв все свои страхи, схватила ножницы, и закрыла Ленку собой. И что-то видно было такое в моем лице, что кошки, обругав всех, отступили...

Часть 5. Лотосы и осетрина

Мелкий, чистый, выжженый добела песок, почему- то не обжигал, а ласково просачивался теплыми струями через пальцев ног и щекотал. Мы вытащили лодки на берег и разбрелись кто куда. Огромные розовые цветы покачивались у самого камыша, и я сначала не поняла что это.
- Это лотосы, - усмехнулся бригадир, черный, усатый и очень похожий на шмеля мужичок. Он уже давно жужжал надо мной, пытаясь опылить, но я была неприступной девахой, замученной безответной любовью.
Бригадир положил мне руку на плечо и прошептал: "А пойдем, я тебе покажу как осетра разделывают".
- Пошел ты, - он меня достал, и я грубила.
- Я пойду, фигли ты только ее зовешь?- Хитрый зеленый глаз выглянул из-за бригадирского плеча и подмигнул мне.

Через минут сорок, бригадир смущенно раскуривал сигарету, пытаясь заставить гореть отсыревшие в промокших штанах спички. Ленка, похожая на сытого котенка, завязывала узелком оторванную лямку у топика и терла зеленые травяные пятна на шортах.

- Блин, опять - Я зло отчитывала ее, мы ругались по этому поводу тему не первый раз, -Ты видешь себя как бл.... Прости. Вот скажи мне - зачем тебе ЭТО? Ты что, день не можешь без мужика прожить?

- Да нет, Ир. Дело не в мужике, наверно, фиг знает. Понимаешь, я жить спешу, что ли. Я не знаю, как тебе объяснить... мне хочется всего быстрее. И много. И еды и любви. Может я жадная, просто? Вот ты ругаешься, а бригадир, такой смешной и славный. Ласковый. Эх. Не поймешь ты все равно. Я ласки хочу... Много. Сейчас. А вдруг потом не будет?

- Чего не будет, блинос? Ласки что ли? Да этого дерьма на твоем веку знаешь сколько будет? С твоей рожей и фигурой тока свистни. Ласки ей не будет. Твооююю маать.

Я матом тогда не ругалась, но очень хотелось отчесать ее по-черному. Цены себе баба не знает. Черти знает что.

- А вдруг? Не будет ее. И ничего не будет?

- Кретинка, блин.

Я не выдержала и выругалась. Ленка засмеялась, обняла меня, щекотнув за бок
- Не порть великий русский. Не умеешь - не берись. Тебе не идет.
Она вскочила, стряхнула песок со стройных, загорелых ляжек, мотнула головой, как нетерпеливая рыжая лошадка и попрыгала было на одной ножке к ноге. Но оступилась в вязком песке, хлопнулась на попу, опять вскочила и пошла неспеша, чуть нарочито виляя попой.
- Тьфу, профура - уже беззлобно крикнула я ей вслед.
Ленка обернулась, показала мне язык и побежала к воде.

Я долго лежала на теплом песке, щурилась на уже заходящее солнце и думала про Ленкину любовь. Какая-то ненасытная она во всем. Трахается до одури, если любит - то аж до визга, ест - до отпада, пьет - до упада. Горячая... Может просто это я -холодная московская жаба?

***
Офигенно ароматный дымок поднимался в уже мутнеющее перед закатом небо...
Вы когда нибудь ели малосольную черную икру? Которую засолили тут же? Экстемпоро? В тузлуке, отдающем перламутром в солнечных лучах, партиями пропущенную через крупное сито?
А осетровую уху с тяжелыми, как лапти, сочащимися кусками осетрины? Закусывали все это теплым серым хлебом и астраханскими помидорами, которые светятся красно-лиловым как фонари, а на изломе исходят сахарными гранями? А потом арбуз, который треснули об колено, и он развалился на две неровные части, его тоже прошил остро-сахарный разлом? Нет?

То-то.

Нажравшись так, что передвигаться можно было только на четвереньках, мы выкапывали ямки в теплом песке, укладывали туда животики и тихо млели. И были похожи на выброшенных на берег больших, белых рыб...

Ленка, грустная, сидела у самой воды, подобрав коленки и задумчиво чертила прутиком на песке.
-Ты что? Не ела что ли? - я выпучила глаза, такое в нашей жизни наблюдалось впервые.
- Я что-то есть не хочу... тошнит.
- И арбуз???
- Ага....Ленка чуть смущенно пожала плечами, - напекло мне, наверно...
-Залетела! Допрыгалась, овца.
- Не каркай! Дура!

***
Я открыла глаза и очумело вперилась в темноту. Кто-то тряс меня за плечо через полог. Подслеповато щурясь, нашарила фонарик и посветила. Катька!
- Чо надо.
Я напружинилась, готовясь к очередному отпору, но Катька выглядела мирно, и даже показалась обеспокоенной.

-Ир. Там что-то у Ленки не так. Она стонет. Я боюсь подходить, пошли вместе.
Меня смело с кровати в долю секунды и я рванула Ленкин полог. В свете фонарика она казалась очень бледной, капельки пота усеяли лицо. Грудь и плечи тоже были влажными.

-Лен. Что?

Я почему-то жутко испугалась и попыталась приподнять ее. Она застонала.

- Подожди, не трогай. Что-то у меня все так болит, сил нет. Прямо до жути.
- Что болит, ну говори, блин. Где болит -то? Живот?
Жуткие картинки из учебника для медсестер всплыли перед глазами. Внематочная? Кровотечение? И здесь один этот чертов двоечник, выкормыш Астраханского медицинского?

- Не. Вроде не живот,- она снова застонала, выгнулась аж от боли и еще сильнее побелела- Спина вроде. Или бока? Не пойму.. где -то, где ребра. Может сердце?

Она уже почти кричала, слезы градом текли по иссиня-белым щекам.
Катька рванула за врачом.

До утра врач просидел около Ленки, вкалывая ей обезболивающие и проверяя пульс и давление. К утру боль утихла и Ленку отвезли в медчасть.
Вернулась она к вечеру, повеселевшая, но слабая и осунувшаяся.
- Все нормак, не канючь,- щелкнула меня по носу - Бум жить. Врач сказал -радикулит!

Осенняя Москва грохнула фейервером желтеющих листьев, запахом увядающих бархоток на ярких по-летнему еще клумбах. Учебный год завертелся, закрутился, у меня начался новый роман и я стала невнимательной. Я не замечала, что в Ленкиных кошачьих глазах балованная искорка чуть притухла. Я не замечала, что она на лекциях как-то слишком задумчиво смотрит в окно и долго кусает шариковую ручку на практических занятиях, думает о чем-то своем. Мы почти не говорили, я срывалась сразу с последней пары и неслась, выпучив глаза, влекомая нежным вечерним сентябрьским воздухом и гормонами.

Она не трогала меня. Только иногда я чувствовала ее взгляд, но было ясно, что она не обижается. Просто живет отдельно. Сама. Без меня.

К концу сентября, я немного очухалась, посмотрела вокруг и увидела, что моя блестящая рыжеволосая красотка стала похожа на маленького грустного котенка.
- Лен. Что-то случилось у тебя? Ты как-то изменилась вроде?
- Да я что-то чувствую себя странно. Горло вот болит и бок. Мама ругается, хочет меня в больницу уложить. Врачу из поликлинники не верит, чот. Я не пойду в больницу. Все будет по капустке. Только вот настроение еще неважное, как назло. Не хочу ничего. Да ладно -не обрашай внимания.

Я не обращала. Я кружилась в водовороте своей любви, счастливая и совершенно осатаневшая. Тараканы в моей голове и бабочки в животе сговорились и съели мозг.

Все рухнуло, когда я поняла, что Ленки нет уже неделю в институте. И я, наконец остановилась, вернее споткнулась, как лошадь, налетевшая на препятствие.

Огромный центр на Каширской внушал ужас. Громадные светлые коридоры казались наполненными болью и страхом. Я, с колотящимся сердцем шла, стараясь не стучать каблуками и казаться невидимой. Я старалась не замечать вывески с равнодушным словом " онколог". И когда мне навстречу попадались малыши с огромными страдающими глазами, в которых отражалось полмира - я отводила глаза. Я понимала, что миру наплевать на то, что маленький светлоглазый эльф - без ног...
Ленка лежала в палате на двоих. На огромной белой подушке, маленькое личико казалось желтоватым, а рыжие волосы - почти красными. Горящими...

Она смотрела на меня молча. Долго. Глаза были сухими и такими зелеными и блестящими, что казались неестественными. Кукольными. Я не могла найти слов и мы смотрели друг на друга минут пять, без единственного слова.
- Ир. Она с трудом разлепила сухие губы. - ты знаешь, что я умру?

Все слова, которые я быстро и жалко лепетала, о том что сейчас хорошие доктора, что она молодая, что мне сказали о ремиссии по восемь лет, такой, что можно даже родить, были пустым шелестом на фоне её молчания. Она смотрела на меня своими странными глазами и я видела, как она впитывала каждое моё слово.

-Ир. Пообещай мне, что я не умру...

Я слишком поздно заметила, что в углу у окна сидит маленькая сгорбленная старушка... Крошечная, зеленоглазая. Она тоже молча и какими то сухими глазами смотрела мимо меня. Если бы не знала, то никогда бы не поверила, что это она, Ленкина мама.

Я шла ко коридору, не замечая никого. Серые стены, серый линолеум, серый кафель. Холодно. ..

Одна только фраза крутилась в моей воспаленно - отупевшей голове - "За что"?

Легкий звенящий смех разрушил сонную вязкость полутемного коридора и такой знакомый голосок откуда-то возник, пропев, чуть с хрипотцой -"Ты что - не узнаешь меня, что ли?".

Я озиралась, всматривалась в редкие фигуры, бессильно вжавшиеся в кресла, расставленные у дверей палат. Ленки не было, вообще не видно было не одной девчонки, и только неуклюжая полная женщина медленно ковыляла, держась за стену.

" Крыша едет, неудивительно в моем положении, да еще в таком месте", - раздраженно подумала я. Тот малюсенький комочек, который уже поселился внутри, изменил мои мозги до неузнаваемости, внушал что-то такое, трусливое, чего я подспудно стыдилась. Мне уже не хотелось ехать сюда. Страшный гнет этой жуткой больницы пробуждал, спящий доныне инстинкт самосохранения и я, каждый раз, с трудом заставляла себя приехать.

-Да я это! Ты уж совсем!
Я всмотрелась в женщину. Зеленые глаза, такие знакомые, на одутловатом, раздутом и синюшном лице, смеялись
-Леееен?
- Да ладно. Не боись - это гормоны мне колят. Ща курс закончат - все само сольется, там вода одна. Пошли сядем, стоять не могу долго, суставы к весу не привыкли.

Мы сели. От Ленки так пахло... Странный, болезненный, мясной какой-то запах, лез мне в ноздри, и тот, мой маленький внутри меня, сопротивлялся этому запаху, бился и выворачивал мое тело почти наизнанку. Я сдерживалась. Запах духов смешивался с вонью болезни и мне казалось, что мы с Ленкой, теперь с разных планет. Там на той, где теперь живет она, вернее -эта - грузная, одутловатая женщина, там - боль и страх и безысходность. Здесь, на моей - новый дом, аромат предновогодних пирогов и мандаринов, легкий снег, иголки в прихожей от огромной елки, с трудом впихнутой в дверь... И он, комочек, биение которого, каждый вечер пытается услышать, прижавшись к животу, стройный, смуглый мужчина. Мой муж...

Мы просидели минут сорок. Ленка подробно рассказывала о схеме лечения, о своих ощущениях, ремиссиях своих новых друзей, смерти и выживании. Я задыхалась и сдерживала тошноту. Я не понимала своим идиотским молодым мозгом - она рассказывает мне о своей надежде. И вдруг, Ленка запнулась, тоскливо посмотрела на меня и потом, на часы...
-Знаешь, ты иди... Я устала.
Облегчено вздохнув, я встала, заставила себя ее поцеловать.

Я больше в больницу не пришла.
ПРОСТИ МЕНЯ. Ленка...

***
Последний курс, пора ГОСов. .. Это время неслось, как скорый поезд. Изнемогая от тяжести своего огромного живота, помирая от недосыпа, я приползала на лекции и зачеты, задыхалась и потела. Жизнь моя сузилась до одного маленького желания- лечь и уснуть.
Ленка приезжала тоже. Она стала такой...
Худая, почти эфемерная женщина, со странным взглядом, в котором таилась полуулыбка и знание. Знание тайное, непостигаемое. Глаза, то ли наказуемой блудницы, то ли святой, зеленые и прозрачные светились нездешне. У Ленки не было ресниц, и ее глаза от этого казались еще более нездешними. У нее не было и бровей и тонкая нарисованная ниточка была удивленной и немного страдающей. У нее не было и волос, но парик из длинных, ниспадающих волнистых прядей, рыжих, почти таких же, как раньше, делал ее красивой.
Она, конечно, ничего не сдавала, но приезжала поболтать, у нее была ремиссия и чувствовала она себя неплохо.

-Ир. Я вижу, тебе не по себе. Давай, не межуйся. Я все понимаю, ты что, думаешь Америку открыла, что приезжать не хотела? Матери пугаются, мужья не выдерживают, а то ты. Да и нормально все у меня, я привыкла, у нас знаешь там жизнь своя, танцы даже бывают.

У меня любовник знаешь - охренеть-не встать! (Ленкин взгляд блеснул и заискрился прежней чертовщинкой). Тебе и не снилось. Вот так вот. А то пряяяяячется она от меня. Пошли я покурю, поболтаем.
Она курила из тонкой пачки длинную сигарету, я никогда не видела таких.
-Ага... Во-во. У меня в палате ликер, знаешь какой. Надо было захватить, не подумала. Хотя с тобой пиииить....Он богатый, гад. Грузин. Только стоИт уж не всегда у него. Да и ладно... Пооодумаешь... мне и не надо уж так -то очень. Зато у него ..опа волосатая, как я люблю...

Она запнулась, помолчала.
-Была... волосатая...