Юра уже третий раз едет в этот лагерь отдыхать. Он уже давно с нетерпением ждал начала смены, и даже первые два месяца лета, хоть и были насыщены самыми впечатлительными событиями, прошли с непрерывною мыслью «когда же, наконец, в лагерь?» В прошлом году одна смена в лагере показалась ему целою вечностью, наполненной невероятными приключениями. Это и всяческое коллективное баловство, ночные похождения в соседние палаты и отряды; это почти выигранный внутрилагерный чемпионат по футболу и блистательно выигранный межлагерный (Юра за хорошую игру вошёл в сборную лагеря и с гордостью играл в одной команде с ребятами из старших отрядов). А ещё Юра влюбился в одну девочку и у него с ней был его первый роман, который заключался в медленных танцах, хождении за ручку и волнительных поцелуях. Правда, с окончанием смены закончился и роман, потому что жили они в разных городах. В те времена ещё не было общедоступного интернета, и компьютеры имели лишь дети богатых родителей. Юра вспоминал о ней несколько месяцев с нежною грустью, но со временем эта грусть стушевалась под натиском новых впечатлений яркой юриной жизни.
  Теперь же, спустя год, Юра заметно вырос, окреп и возмужал, во многом за счёт начавшегося у него полового созревания. Он смело смотрел на сверстников, радостно приветствовал своих товарищей, с которыми знаком ещё с прошлых смен; на тех из них, кого, по всей видимости, половое созревание ещё не коснулось, Юра смотрел даже с некоторой, впрочем, доброй, надменностью. Не заставила себя ждать и романтическая составляющая всех прелестей лагерного отдыха. На первой же дискотеке увидел Юра эту девушку в синем платье. Не прошла – пропорхала она мимо него в двух шагах; увидел он её загорелое ангельское лицо, её точёную фигурку, пахнуло ему ароматом волшебным и сладким, и бедный Юра – погиб. Оправившись от первого шока, он тут же открыл на неё охоту. Посредством агентурной сети знакомых было выяснено, что зовут её Катей, она в первом отряде и ей 14. Разница в возрасте в 1 год была не в пользу Юры, но прошлогодний успешный опыт придавал ему столько наивной уверенности, что он даже не сомневался в успехе и с замиранием сердца ждал минуты, когда на его предложение встречаться она ответит «да».  Но если в прошлом году всё прошло легко и гладко, то теперь Юра столкнулся с некоторыми неожиданными трудностями. Во-первых, Юра узнал, что он не один ищет у Кати взаимности, и в его, а также в других отрядах есть ещё такие же, как он, охотники. И с каждым днём их становилось всё больше. Во-вторых, они с Катей в разных отрядах, что не давало сблизить дистанцию. Юра не мог, например, идя строем в столовую, пристроиться к ней поближе и о чём-то заговорить, как он делал в прошлом году. В-третьих, Катя как-то не слишком охотно ему отвечала, когда Юре удавалось, воспользовавшись каким-то удачным моментом, заговорить с ней. Проще говоря, не обращала на него, по крайней мере, особенного внимания. Но всё это не останавливало юрину борьбу, пока не обнаружилось ещё одно, гораздо более грозное препятствие, от которого у него в первый раз опустились руки: Катей заинтересовался один из банды детдомовцев.
  Детдомовцы – ложка дёгтя этого замечательного детского лагеря. И с каждым годом ложка эта росла и всё больше отравляла жизнь всем окружающим. Вероятно, существовала какая-то договорённость с администрацией лагеря, что эти дети каждое лето проводят тут все три смены. Это были всегда одни и те же лица: 11 мальчиков и 3 девочки. Воспитатели у них были тоже свои, из детдома, – мужчина и женщина. Мужчина, Пётр Архипович, был суровый до грубости, усатый дядька с багровым лицом. Он хоть и любил опрокинуть с утра стакан-другой, но подопечных держал всегда в покорности и страхе. Весь лагерь хорошо знал его громовой бас, раздающийся по всей округе, когда он кричал на кого-то из своих подопечных или просто подавал команды. Женщина, Ирина Ивановна, особого авторитета для детей из детдома не представляла. Она была в годах почти преклонных, поэтому пронырливые детдомовцы с успехом придумывали всё новые и новые приёмы, чтобы обмануть её бдительность. Они в этом лагере уже давно обвыклись и знали каждый куст, каждую тропу, каждую дырку в заборе. С годами они становились всё наглее, наводили всё больше страха не только на детей, но и на многих вожатых. Все старались с ними не связываться и обходить стороной, но тесная лагерная жизнь вынуждала так или иначе идти с ними на контакт. Они не были одногодки, самый старший из них был года на 3-4 старше самого младшего. В этом году их поселили в высший по возрасту первый отряд. Они теперь чувствовали себя в этом лагере абсолютными хозяевами и с плотоядной ухмылкой смотрели на других детей. Про них ходило множество слухов об их воровстве, о том, что они могут избить просто за взгляд на них. Говорили даже, что они как-то пытались изнасиловать какую-то девочку, и та в страхе уехала из лагеря досрочно, хотя вожатые уверяли, что это выдумка. Конечно, приезжали родители с претензиями «у моего сына отняли», «моего сына избили», «у моей дочки украли» и пр., и принимались меры: детдомовцев обыскивали, допрашивали. Если что-то находили или доказывали, Пётр Архипович сначала громко ругал, а потом, когда никто не видит, делал «физическое замечание». Или не находили и не доказывали: взрослые разводили руками, а детдомовцы смотрели на них праведными взглядами. Одежда у них была плохая, многое не по размеру, лица и руки всегда были как будто грязные. Среди них выделялся высокий лысый парень в спортивном костюме, он всегда был явным лидером их довольно дружной банды. Парень этот, Дима, был физически сильнее и, возможно, умнее остальных в этой компании, все слушались его беспрекословно. Он же был и главным затейником и дирижёром всех их проделок и преступлений, за исключением мелких и незначительных. И вот этому-то Диме и приглянулась красавица Катя.
  Катя действительно была хороша собой и значительно выделялась из остальных редкой своей красотой. Она только начинала сознавать свою растущую с каждым днём привлекательность, и это отражалось на её осанке, походке, манерах, которым она старалась придавать гордую изящность  и грациозность. Благо, мудрое родительское воспитание не давало сильно развиться излишней гордости за себя, и змеиная зависть других девочек была смягчена катиной простотой и весельем в общении. Она уже начала привыкать к постоянному вниманию к себе со стороны мужского пола и поначалу совсем не обращала внимания на пахабные шутки и подтрунивания со стороны какого-то лысого неопрятного хулигана. Позже ей рассказали, что это детдомовцы, сироты, рассказали и об их репутации. За первые несколько дней смены Дима, кроме «комплиментов», успел несколько раз шлёпнуть её по мягкому месту, а один раз почти задрал, подкравшись сзади, юбку. Катя увернулась, вскрикнув: «Ты совсем больной что ли?!» Но в ответ прозвучал лишь злобный хохот Димы и его команды.
На одной из дискотек Юра бледный от страха, но решившийся, шёл приглашать Катю на медленный танец. Его приближение было сначала замечено её подругами: Юра видел, как одна из них сказала что-то Кате, указывая на него взглядом. Но Катя к нему не обернулась. Она стояла к нему почти спиной. Юра остановился в шаге от неё, замер на мгновение, соображая, как обратить на себя её внимание. Неловким движением он прикоснулся к её руке, Катя обернулась, но сказать Юра ничего не успел. В этот момент кто-то грубо отпихнул его сбоку со словами: «Отойди, слышь, маленький ещё». Это был Дима, самый страшный человек во всём лагере, а для Юры теперь – во всём мире. Юра стоял, испуганный и растерявшийся, и смотрел, как Дима настойчиво приглашает Катю на танец.
- Пойдём, потанцуем.
Катя отрицательно покачала головой, отклоняясь от его протянутой руки.
- Да ладно тебе, один танец!
- Ты ненормальный? Я не хочу.
- Ну что ты, обиделась что ли? Да я не буду к тебе больше приставать.
- Да отстань от меня…
- Ну, давай так, один танец, да? Один танец, и я от тебя отстану и приставать больше не буду.
- Один танец и ты отстанешь?
- Да.
- Обещаешь?
- Обещаю.
  И они прошли мимо Юры:  Катя со строгим выражением лица смотрела вниз, а Дима, обняв её за талию, с кривой нахальной улыбочкой смотрел то на лицо, то ниже на катины выпуклости. Юра смотрел, как они танцуют, и совершенно не помнил себя. Лишь спустя минуту или две он опомнился, когда с удивлением почувствовал, что у него текут слёзы; тогда он сорвался и убежал с танцпола куда-нибудь, где потемнее. Грудь его разрывало от вопиющей боли, он даже удивлялся силе этой боли, доведшей его до слёз и до дрожи. Юра думал, что раз Дима танцует с ней медленный танец, значит, она ему нравится, и он будет её добиваться и, как следствие, будет ревновать, то есть не только Юре – никому теперь нельзя к ней даже близко подойти. В отчаяние он бродил по пустующему лагерю, убитый горем, пока не кончилась дискотека. Перед отбоем Юра успел спросить у одного из товарищей, кому доверял, что̀ там Дима с Катей. Ему рассказали, что сначала они просто танцевали, потом он несколько раз пытался опустить руку на её талии ниже дозволенного уровня. Лицо своё держал максимально близко к её лицу, возможно, пытаясь поцеловать, и всё что-то говорил ей. Она же брезгливо отвернулась. Под конец он резким движением схватил её за грудь, Катя, вскрикнув, вывернулась и убежала. Дима с самодовольной ухмылкой, оглядываясь сощуренными лукавыми глазками, медленно ушёл в другую сторону. Этот рассказ Юру несколько успокоил, хотя бы тем, что димина симпатия к Кате оказалась не взаимна. В ту ночь он долго не мог уснуть. Ему всё представлялось, что Катя попадает в какую-то беду, например, Дима похищает её. А Юра, проявив храбрость, проворство и огромную силу, торжественно её спасает. И хотя со дня первой его встречи с ней она больше не надевала то синее платье, в котором он её увидел в первый раз, в его мечтах она почему-то была именно в нём. Он ещё много всего себе выдумывал юношеским своим воображением, воспитанным американскими боевиками и мультфильмами про супергероев.
  Активная лагерная жизнь, наполненная различными массовыми играми и мероприятиями, уже не так увлекали Юру, как в прошлых сменах. Всё его сознание было сосредоточено только на Кате. Везде он её выглядывал, выгадывал моменты, чтобы оказаться к ней ближе, и с каждым днём всё сильнее страдал по ней. Стоит только появиться Кате в его поле зрения, тут же всё остальное как будто обволакивало туманом и переставало существовать, всё внутри замирало и сжималось до такого нервного напряжения, что Юра сам себе удивлялся потом. Юра понимал, что вот это мучение в его груди есть любовь, о которой все вокруг говорят, и над которой почему-то смеются, и сам он раньше смеялся. Лежа ночью на кровати, он без тени стыда признавался себе: «Я её люблю. Я её так люблю, так люблю, что…» – и вздрагивал мужественный юрин подбородок, текли горячие слёзы, скрытые ото всех темнотою. И всё мечталось ему, как ответит она ему, наконец: «Да, ты мне тоже нравишься», – и сольются они в упоительном поцелуе и нежных объятьях. И как они будут гулять за ручку, и сидеть, обнявшись, на какой-нибудь лавочке вечером. Но понимал Юра, что для этого надо сначала её завоевать, и каждый новый день его был новой войной.
Что касается Димы, то его внимание к Кате вроде ослабло. Юра видел, как он несколько раз подшучивал над ней непристойными грязными шуточками, но этому со стороны детдомовцев подвергалась не только Катя. Поэтому на очередной дискотеке он решился-таки её пригласить. И она согласилась! С минуту они танцевали молча, затем Юра нашёл, чем начать разговор.
- Всё достаёт тебя этот-то?
- Ой, да дурак он, я не обращаю внимания.
- Их там целая стая дураков.
- Ага, я сначала ещё жалела, думала, что это всё-таки сироты, у них жизнь тяжёлая.
- А теперь не жалеешь?
- А теперь я только жалею, что согласилась на танец тогда.
Катя улыбнулась прелестною своею улыбкой. Юра улыбнулся в ответ, сердце его билось со всей своей юношеской силою, он вспотел и покраснел. На всякий случай он передвинул ладони на её талии чуть выше, ведь она была немного выше его ростом, и он мог невольно нарушить границу дозволенного. Юра не прижимался к ней, как это делали другие пары, а держал «пионерскую» дистанцию, боясь смутить её излишней наглостью, за что потом был сверстниками осмеян и осуждён. Он ещё обменялся с ней несколькими фразами и сумел вызвать ещё одну улыбку. Песня из фильма «Титаник» кончилась и все пары, отлепившись друг от друга, разошлись. Юра сходил с танцпола, направляясь к ребятам из своего отряда, как вдруг один из детдомовцев подошёл к нему и позвал: «Пойдём, поговорим». Он отвёл насторожившегося Юру на несколько шагов, чтобы можно было говорить, не перекрикивая музыку.
- Я смотрю, тебе Катя понравилась, да?
- А что?
- Ну, она тебе нравится?
- Ну, не то, чтобы прямо…
- Ну ты же с ней танцевал.
Юра видел, что у края танцпола стоял, засунув руки в карманы, Дима. Он стоял спиной к танцполу и смотрел прямо на Юру. Поэтому Юра побоялся признаваться в симпатии к Кате, ему показалось подозрительным, что у него это признание так настойчиво выпытывает этот детдомовец, который, как понял Юра, был Димой подослан для этого разговора.
- Ну, так ты скажи, нравится или нет?
- Нет.
- А чё ты тогда с ней танцевал?
- Просто потанцевать хотел.
- Просто потанцевать?
- Да, просто потанцевать.
Детдомовец оглянулся, соображая, затем склонился к Юре и тихим голосом сказал:
- Если ты ещё раз с ней потанцуешь, домой поедешь на «скорой» с переломанными костями, ты понял?
Юра молчал в холодном поту, не зная, что сказать.
- Понял, нет?
- Понял.
- Всё, давай.
Детдомовец пошёл обратно к танцполу, Юра, чувствуя на себе уничтожающий взгляд Димы, который всё продолжал смотреть на него, направился к своим. Теперь Юра начинал догадываться, почему Катю в последнее время никто не приглашает на медленный танец. Новый оборот ситуации поставил его в тупик, он не знал, как теперь ему завоёвывать Катю. Его мечты вновь обрели характер спасения Кати из рук злонамеренного Димы, но уже с новою силой. Хотя разумною частью своего сознания Юра понимал, что шансы его безнадёжно тают с каждым днём, и чем дальше, тем безнадёжнее, и чем безнадёжнее, тем сильнее и возвышеннее были его мечты. Всю вторую половину смены он провёл в нарастающей тоске и страданиях о Кате. И даже чемпионат по футболу его не развлёк, кроме матча, когда он играл против первого отряда – Катя смотрела. Хорошо, что детдомовцы никогда не играли, никто не знал, почему. Юра бился изо всех сил и даже забил один гол, но Катю он только расстроил, ведь она болела за своих. Всё равно проиграли. В сборную лагеря его не взяли, он и не рвался.
  Наконец настала та самая, торжественная, всеми с трепетом и некоторой грустью ожидаемая королевская ночь. И, разумеется, последняя дискотека. Прямо с самого утра Юра решил, что именно сегодня он просто подойдёт к ней и всё скажет. Он понимал, что не будет заветного «да», но ему просто хотелось, чтобы она узнала о его великой любви к ней. Юре казалось, что тогда он как будто сбросит с себя этот груз и ему хоть немного станет легче. Уже само это решение как-то Юру взбодрило и даже развеселило. Несколько раз в этот день она мелькнула в его глазах, но уже не было того тумана и замирания. Юра в сердцах прощался с ней. Наконец, после всех торжественных мероприятий с костром и подарками началась дискотека. Катя надела то синее платье, в котором была на первой дискотеке. Юра всё хотел выгадать минуту, чтобы позвать её поговорить, отвести и тогда рассказать обо всём. Но крутились всё время неподалёку и злосчастные детдомовцы, глядя на которых Юра намерение переменил. Он решил пригласить её на медленный танец и обо всём сказать в танце. Пусть ломают ему теперь кости, пусть хоть убьют – Юра уже не боялся! И стал выжидать, когда же объявят очередной медленный танец. Но пока дожидался, потерял её из виду. Когда началась заветная медленная песня, Юра никак её не мог найти. Дважды обойдя вокруг, он начал спрашивать сначала у своих, не видел ли её кто, но никто не видел. Он спросил у её подруг с её отряда, с которыми, как видел Юра, она постоянно общалась. Те сказали, что она вроде пошла в туалет, но вот уже минут 15 её нет. Юра пошёл к туалету и там стал спрашивать о ней у всех, кто попадётся. Наконец один паренёк лет десяти-одиннадцати, сказал, что видел её. (После того, как Катя выиграла конкурс красоты, она окончательно стала знаменитостью.) Мальчик этот рассказал, что тот большой лысый из первого отряда увёл её в «их место» «поговорить на две минуты», но это было минут 20 назад. «Их место» – обжитый детдомовцами тёмный уголок в кустах, где они часто сидели, курили и откуда их постоянно гонял Пётр Архипович. К слову сказать, Петра-то Архиповича сегодня Юра не видел ни разу, может, прихворал или ещё что. С дурным предчувствием направился Юра в таинственную темноту за туалет по тропе. Шум дискотеки слабо доносился досюда, Юра шёл почти на ощупь. Ему послышалось, что где-то впереди переговаривались какие-то голоса и вдруг затихли. Юра знал, где находится «то место» и когда почти дошёл до него, увидел там чей-то силуэт. Он подошёл ближе. Было темно, деревья и кусты загораживали свет фонарей, и когда между Юрой и силуэтом осталось около пяти метров, он узнал в нём одного из детдомовцев. Тот стоял к Юре левым боком и небрежно помахивал какой-то длинной тряпкой или предметом одежды. Юра с ужасом разглядел, что это было катино синее платье. Детдомовец уже заметил Юру и когда понял, что Юра один, сказал в темноту: «Всё нормально». Где-то позади него (детдомовца) сразу всё оживилось, зашевелилось и заговорило. Юра увидел, как задёргалась за спиной детдомовца нога, обутая в женскую туфлю. Оказывается, он держал эту ногу правой рукой, а точнее – удерживал. Юра видел лишь этого детдомовца, держащего ногу, всё остальное было скрыто за кустами и темнотой, только мелькали движения каких-то силуэтов, скучившихся неестественно близко друг к другу. Среди нескольких подростковых голосов послышался и девичий голос, пытающийся кричать, но, видимо, сдавленный кляпом или рукой. Юра смог расслышать лишь несколько фраз:
- Чё, кто следующий?
- Дай я.
- Да куда ты-то? Ты уже был!
- И чё? Я ещё хочу.
- Да дайте мне-то, я тоже хочу!
- А ты ваще последний будешь!
- Иди, малой, хоть титьку потрогаешь.
- Кто последний – тот отец!
В темноте было не видно, что там происходило, кто там был и сколько их. Тот единственный детдомовец, которого видел Юра, накинул небрежно катино платье себе на плечо, как полотенце, чтобы освободить руку и что-то достал из кармана. Это был небольшой кухонный нож. Он указал ножом на Юру, затем приставил лезвие к губам. Юра распознал в этом жесте: «Ты – молчи». Затем детдомовец сделал жест ножом как бы угрожающий и несколько раз махнул. В последнем жесте Юра понял, что его прогоняют и надо уйти. Всё это время была слышна возня, голоса, переговаривающиеся шёпотом и полушёпотом, и отчаянные вскрики и всхлипы приглушённого чем-то девичьего голоса.
  Герой нашего рассказа – не герой. Юра был обычным тринадцатилетним мальчиком. Он повернулся и побежал, что есть силы, прочь. Он бежал к себе в отряд, слёзы душили его. Досада, ужас и панический страх с не по-детски жестокою силою содрогали его ещё совсем детское сердце. Но даже несмотря на это какой-то голос внутри подсказывал ему, что надо пойти и рассказать обо всём, что хоть и нельзя уже предотвратить это преступление, но наказать-то их надо же. За свои тринадцать лет усвоил Юра, что самое ценное в мире – это его жизнь, и её надо сохранять любой ценой. Поэтому угрожающий нож, блеснувший в темноте, заставил Юру молчать. Думалось Юре, что вот он всё рассказал, и их поймали. Но ведь могут не всех поймать. Один кто-нибудь изловчится, убежит, потом найдёт Юру и перережет ему горло вот этим ножом. Об этом и говорят «у страха глаза велики». Юра вбежал в свою пустующую палату и ринулся на кровать. Он истерически плакал, то закрыв лицо руками, то бия со всей силы кулаками в подушку и кровать. «Кто последний – тот отец». Раньше Юра, услышав эту фразу, весело бросался бежать наперегонки, чтобы быть если не первым, то уж точно не последним, не вникая в неё. Только теперь ему открылся весь ужасающе-грязный смысл этой фразы.
  Детдомовцев увезли, как обычно, раньше всех утром отдельным автобусом. Юра больше Катю не видел, не попалась она ему в день отъезда на глаза. Да он и боялся её увидеть. На вопросы, почему он такой мрачный, говорил, что болит голова.
  Разумеется, Юра долго и много потом обдумывал это страшное происшествие и своё поведение в нём. Много фантазировал, но много и рассуждал трезво, как надо было поступить. А надо было бежать до ближайших вожатых и всех звать быстрее к месту преступления, чтобы остановить, взять с поличным, а там пусть хоть десять, хоть сто ножей. Но все мы хороши, храбры и рассудительны задним умом. Как бы то ни было, в итоге Юра воспринял для себя тот случай как свой унизительнейший позор, как постыдный грех, великую тяжесть которого он будет вынужден тянуть всю свою жизнь. И нельзя этим ни с кем поделиться.
  В школе у Юры на радостное удивление родителей и учителей с каждым годом успеваемость была всё лучше и лучше. И закончил он её, немного не дотянув до медали. То же было и в институте. Вопреки благоприятным обстоятельствам и покровительству влиятельных знакомых отца он не стал избегать армии и добросовестно отслужил свои два года. Демобилизовался сержантом.   Далее мы уже не будем вдаваться в подробности. Скажем только, что Юра ушёл в политику и для многих стал Юрием Николаевичем. Это был волевой, честный, принципиальный и решительный человек. К сожалению, на одной только воле и решительности Юра не смог достичь верховных высот из-за того, что не имел недостатков, необходимых для продвижения вверх по карьерной лестнице. Его честность и принципиальность не позволяли ему сотрудничать с «серым бизнесом», теневую часть которого он как административный ресурс мог бы эффективно прикрыть. С таковыми он не соглашался ни на какие компромиссы и, как следствие, был лишён серьёзной поддержки. Но многие, кто хорошо знал его и имел с ним дело, могли сказать о нём: «Юрий Николаевич никогда ничего не боится, не жалеет себя нисколько и способен на самые смелые решения. Это редкий пример честного и сильного политика». А был он таким потому… а такая репутация потому… а весь этот успех потому – что в минуту сомнения; в минуту уныния; в минуту, когда слабость сковывает внутренние силы; в минуту, когда другой человек побоялся бы угроз, опасностей и со здравомыслием и предосторожностью отступил бы; в минуту, когда другой человек поддался бы соблазну заработать не честно – в каждую такую минуту поднималось в памяти синее платье в руках бессовестного оборванца; и Юра – решался, не ленился, не боялся, преодолевал, действовал.

Отредактировано Иван (28.02.2017 07:59:42)