Пчела разочаровано прожжужала над чернильницей, на миг замерла в воздухе, потом полетела к открытому окну.
— Лети- лети, глупышка, — седой мужчина окунул гусиное перо в чернильницу, подержал над склянкой, ожидая когда стечёт глянцево черная капля, и решительно начертал на белом листе бумаги цифры – 1819 год от Р.Х. Подождал немного, и продолжил: «Отчёт о деяниях товарищества на земле для учётного департамента Минской губернии». Чернила кончились, и вновь последовала привычная процедура. Цифры ложились на глянцевый гербовый лист, тридцать копеек штука(!), ровно и без помарок. Так что, тоненький ножичек лежал на блюдце рядом с оглушительно благоухающим яблоком совершенно без дела. Да и нечего гневить бога, дела в товариществе шли хорошо, хоть и прошло всего пять лет с указа о свободном крестьянстве и, только два календаря сменилось с той поры, когда помыкавшись на узеньких делянках крестьяне собрали мир, и просили бывшего барина войти в товарищество с равным паем. Вот только грамотных было совсем никого, так что кроме дел товарищеских, приходилось и бумаги самому писать. О том, что надо школу ставить, и учителя нанимать крестьяне всё ещё судили и рядили, истово веря в то, что начальство всё за них решит, и школа появится в вёске по милости божей или по указу исправника. А пока… Вот и сейчас, еле успел поймать «у краткую» за её кокетливую челочку. Положено писать по-русски, так что нечего полещуковым буквам в документе делать. Ножичек аккуратно срезал предательски пересекшую линейку черту, и перо вновь заскользило по бумаге превратив недописку в утвержденную начальством букву «в». Пусть в губернии снисходительно смотрят на вавилонскую смесь языков, но официальная бумага, это уже серьезно. Не любит царь-батюшка иноземцев, и всё тут. Бумага хоть и всё терпит, а вот бусурманских языков на ней не положено являть. Хоть и родные полещуки, а никак не можно писать в департамент на их наречии. Ибо канцелярия в Российской империи пишет только на российском языке! Порядок должен быть! И пусть к порядку отставной штабс-капитан инженерных войск относился с уважением, а всё-таки жаль было певучего наречия, которое с легкостью приняло в себя и хохляцкую напевность, польский гонор, безбрежную русскую мову, жидовскую хитринку, оставшись при этом доброй, немного тягучей, но нежной маткиной речью. Перекликаясь с мыслию лукавый ветерок донес с ближайшего луга «косил ясь конюшину…», но тут же поперхнулся незнакомым лязгающим звуком. Впрочем, сей звук прервался паническим шипением, будто волот наступил на хвост цмоку, и деловито стал этого змея подтягивать к своему недружелюбно сжатому кулаку. Мужчина поднялся со стула, бережно отодвинув от края дописанный отчёт, и тут дробным стакаттто застучали двери и в комнату влетела маленькая рыжая девчонка в уже испачканном домотканном платьице:
— Пан! Там на дорозце што у Скрыгалов, самокатка стоит, и важный пан счас сюда идёт. Вось как важный, што даже пан исправник ему не ровня! А самокатка дюже белым дымом плюется, в точь-точь как Иван, когда ему в горилку воды плескануть! Обед подавать панам, или Ядвигу кликнуть, пусть готовит по-барски?
— Цыть егоза! Зови Ядвигу, но шоб быстро! А Польке скажи, пусть наливок подаёт, да заедок шибче накидает! И чтоб на серебре подала, а не как исправнику, на деревянном блюде!! А мне мундир притащите, а ладно, не надо, всё равно не успеете!
В дверь аккуратно постучали, и хозяин обречено взмахнув рукой, негромко сказал:
— Входите, пожалуйста.
Дверь, на удивление бесшумно открылась, и в комнату неторопливо вошёл невысокий, полноватый человек в застёгнутом на все пуговицы чёрном сюртуке. Кавалерийские, с кожаными нашлепками, штаны были заправлены в мягкие сапоги без шпор. В правой руке незнакомец держал тяжелую трость с белым, костяным, навершием.
— Простите, что без доклада. Чиновник по особым поручением при Его Императорском величества Наместнике Северо-Западного края, граф испанского величества, Сергей Валерьянович Инодин.
— Нет, это вы меня простите, что докладывать о вас некому, — хозяин, тяжело оперся на простую дубовую трость, и сделал два шага вперёд, подтягивая за собой правую ногу, вернее деревянный протез, — Барон прусский, штабс-капитан пионерских войск в отставке, бывший помещик, а в сиё время, глава товарищества на земле, Лавр Устинович Бекетов. Уж не серчайте Ваше сиятельство, что в полном раздрае вас встречаю, но совершенно вы неожиданно нагрянули. Прошу к столу, сейчас прислуга бумаги сгребёт, да и соберёт что-нибудь поснедать.
— Ну что вы, не стоит беспокойства. Просто посидим, пока с машиной шоффер совладает.
— Прошу вас не отказываться, аль мы не русские. А что случилось-то?
Инодин нахмурился, и досадливо содрал перчатку с правой руки.
— Да загрузили дрова в Мозыре из казенного амбара, а там сплошная береза. А шельма исправник, всё клялся, что поленца сухие, да одно к одному ровнехенькие. На обратном пути ох, и получит он по первое число.
— Ваше сиятельство, вы уж меня простите, — хозяин расмеялся, — Да и не серчайте на Званидзе сильно. Конечно, скажите своё неудовольство, а он уж сам разберётся с купцами, что ему березу подсунули. Князь у нас человек кавказский, да и гусар впридачу. Он что в дереве здешнем, что в машинах, ничего не понимает. Небось ему то дерево под видом дуба и подвезли, а сам-то и не глянул. Недавно он у нас, ещё не привык. Не серчайте сильно, прошу вас. А помочь я вам смогу, счас мальчонку за кузнецом пошлю, прокалят с шоффером котел, да и с божью помощью дальше покатите. Прошу вас к столу, чтож мы стоим?
Бекетов повернулся, слегка покачнулся, но выправился сам, с небольшой помощью костыля.
Устроившись в кресле он поднял голову и застыл смотря, как из серебристой ладони графа выскакивают и прячутся сверкающие лезвия.
— Что случилось, Ваше сиятельство?
— Ох, простите, — Инодин быстро натянул на руку перчатку, — Сильно я удивился вашему протезу, и занервничал. Сами знаете, что калек, уж вы не обижайтесь, сейчас и не осталось.
— Сам знаю, — хозяин махнул рукой на полку, где рядком стояли журналы в малахитового цвета переплёте, — «Натур-философский журнал» активно почитываю, тем более что, по указу государя он свободно продаётся. Но в моём лице вы имеете возможность видеть полную несовместимость с новейшими веяними натурфилософии. Так мне лекари и сказали, после дела на Березине.
— Искренне вам сочувствую, — граф присел на удобный гостевой стул, и небрежно прислонил к столу трость, — Небось жаркое дело-то было? Я сам, извините, далеко от России находился.
Бекетов усмехнулся краешком губ и повернулся к забежавшей прислуге:
— Что ты копаешься? Накрой стол, да и беги себе в хату, скоро уже мужики с поля придут. Да и передай Исааку, чтобы к машине подошел. Я ему потом заплачу, скажи что, по казенной надобности, чтоб не торговался.
Дождавшись пока справная молодка расставит на столе блюда с копченным и холодным варенным мясом, тарелки со нарезанными огурчиками, плошки с шедро политой постным маслом капустой, жаренные грибы прямо на сковородке, и пару штофов с наливками, хозяин придал ей ускорения шлепком по выпуклой части спины, и когда за довольно взвигнувшей бабой закрылась дверь, обратился к невозмутимо сидевшему графу.
— Довелось мне про вашу службу слышать, не скажу чтобы одобряю, но о делах императорской канцелярии никогда судить не могу.
— Вы о чём? — Левая бровь Инодина безукоризненно поднялась в тщательно исполненном недоумении, — Чем вам чиновники по особым поручениям не угодили? Если какое нарушение знаете, то говорите прямо. Наместнику нерадивые слуги не надобны!
классно же!
