внеки
Внеконкурс первый
- Я прошу... пожалуйста...
Маленькая девочка, худая до синевы, с большими, заплаканными серыми глазами почти не держалась на ногах. Трясущимися руками, похожими на птичьи лапки, она комкала грязный платок и пыталась вытереть им красный, распухший нос, но платок промок насквозь и оставлял на бледной коже серые разводы. Она смотрела на меня, как собачка, которую только что вышвырнули за шкирбан на улицу, и она отирается у подъезда, вглядываясь в каждого прохожего.
Я зло натянула клеенку на тело и бросила скальпель в лоток. Жестяной звук резанул по ушам, для звенящей тишины прозекторской он был слишком резок, и девочка вздрогнула, покачнулась и чуть не упала.
- Кто тебя пустил, бл... Какая сволочь?
Сдернув перчатки, я фурией вылетела в коридор и бросилась к охраннику.
- Ты козел старый. Я тыщу раз, тебе, дебилу, говорила - не пускать. НЕ ПУСКАТЬ. Еще раз такое вычудишь - пропердишь фанерой над Парижем отсель. Гаденыш.
Щуплый дедок в очечках, подвязанных замызганной веревкой, стоял вытянувшись во фрунт, ел меня глазами и не шевелился. Мудрый ведь гад, бывший интеллигент, автор кучи научных статей, волею небес свалившийся в охранную будку нашего морга - он точно знал - надо выждать. Сейчас скажи слово - и каменная пепельница, которую эта стерва держит в руках, каждый раз выходя с ней курить, полетит точно ему в голову. И тогда - только ловко пригнуться. Других шансов нет.
Глядя на его умную морду, я сдулась, нервно и бездарно быстро высмолила положенную сигарету, не ощутив вкуса и вернулась в зал.
- Куда? А ну вон!
Я даже обалдела, когда увидела, что девочка стоит около стола и, открыв клеенку, не отрываясь смотрит в мертвое лицо. Подскочив, оттолкнула идиотку, закрыла труп.
- Охренела? Ты чо - умалишенная?
Я давно привыкла к смерти. Мало того – я делаю на ней неплохие бабки, и в принципе, смерть – это то, что позволяет мне жить достойно. В мой сорокет я неплохо устроилась. Ничего такс- сами посудите – квартирка в районе ВДНХ в старом сталинском у метро, особнячок – халупка на Майями - крошечный, да свой. И это у одинокой бабы, до универских лет крутившей вонючие хвосты коровам с матерью на ферме. Да и высшее – то случилось, благодаря сладкому месту, вовремя красиво подставленному. Все было в жизни, противно вспомнить. А смерть… что смерть. Десятки холодных кукол… да вонь. Тут главное - не зевать.
В какой-то момент мне стало жаль эту синюю дуру, и я, потянув ее за край мятой перекошенной кофты, усадила девчонку рядом, за маленький столик в углу, где пила кофе.
- Старею, нах…. Сентиментальной становлюсь.
Я посмотрела на себя в маленькое зеркальце, подправила губы. Искоса глянула на девчонку. Она сидела, сжавшись, как воробышек и тоскливо смотрела на чашку, в который я плеснула ей кофейку. Потом подняла глаза.
- Знаете, - голос у нее дрожал и срывался, но она взяла себя в руки и смотрела настойчиво, прямо в глаза, - Знаете, он был для меня всем… Сейчас скажете мне - ложись рядом, я живьем разрежу тебе живот, а он зато встанет – я соглашусь.
Я смотрела на нее молча. Мысль о том, что сейчас последует сопливая история, мне была неприятна, но почему-то не хотелось прерывать разговор.
- И эта машина. Он за мной ехал, у меня выкидыш был. Спешил. Да еще лед… Поторопился. Всегда такой был…горячий.
Она уже не плакала, сухие глаза стали острыми и жгучими, и смотреть в них было, почему – то страшно.
- Я знаю, - девочка не отводила взгляд и мне стало прямо физически горячо, - Вы тут с органами… Я прошу. Не трогайте его.
- Твою мать! - я хлебанула горячий кофе и зашипела про себя, - Ах, ах, ах. Какие мысли. Кина насмотрелась, дуро.
Все было так банально. А я - то приготовилась тут от лав стори полечь. Бл… все одинаковые.
- Мы понимаете, решили, - девочка не обращала на мой тон внимания, она совсем успокоилась, встала и попыталась отдернуть плотную занавеску, впустив солнышко, - Умереть вместе. В один день. И рядом чтобы… Вот только гадалка сказала, что в нас, - она запнулась, даже улыбнулась слегка, – Все целое было бы, ну вы поняли, в теле, потом. Главное, что б сердце, в нем вроде как душа.
Она встала и развернулась ко мне лицом. Мне показалось, что сквозь ее тонюсенькую кожу просвечивают лучи и она парит, не касаясь серой плитки пола. Я потрясла головой, зажмурилась и снова открыла глаза.
- Поэтому я очень прошу вас. За него. Ну и за меня, если я вдруг к вам..., она снова улыбнулась – легко и радостно, - Попаду...
Девочка развернулась и быстро, не оглядываясь, вышла за дверь.
Закурив прямо за столом, чего я не позволяла себе уже лет десять, я долго пускала дым в пыльный луч, прочертивший воздух прозекторской. Закуривала от одной другую и снова пускала. Рассматривала тонкие струйки, пыталась выпустить дым колечками. Не получалось. Что-то щипало в носу.
- Что меня пробрало – то? И ведь и вправду – старая корова становлюсь, во слезьми.
Этот парень, так кстати мне подвернувшийся, оказался очень вовремя. Его ливер, аккуратно упакованный в термоконтейнеры, был тем последним взносом за кредит, который мне выдал сатана, купивший мою душу, тогда, на последнем курсе меда. А в то время, глупая и влюбленная до визга овца и не знала, какими бывают адовы черти. Я с легкостью продалась красивому дьяволу - ассистенту, трахавщему меня на вилле в Анталии. Он дал кредит. И с тех пор я жила так… без души.
Теперь пришла пора ее выкупить, душу, отряхнуть от дряни и свалить от этих дел, скрывшись в тумане. Сумма за парня была – точно в дырочку и я уже собрала манатки, написав заявление об уходе. И тут, эта драная синюха…
Я медленно, как будто вдруг мой сорокет навалился пудовой гирей на плечи встала. Подошла к холодильнику, достала контейнер. ..
Последний стежок дался мне легко. Поправив прядь на меловом лбу, я тихонько задвинула парня в холодильник.
И, стащив халат, вышла в сумрак вечереющего двора
Внеконкурс второй
Ничья!
Поздняя осень кружИт листопадом,
Как не печально, но дни сочтены,
А в голове отдаётся набатом:
«Рай меня ждёт или ад сатаны?”
Вдоволь душа нагулялась по свету,
Многих достала, много любила
И на распутье, она ждёт ответа,
Время платить по счетам наступило…
Вот отделившись от грешного тела,
Вверх улетела на встречу с богами,
- Я умерла! А пожить, так хотела!
Всё… Закрывают его простынями.»
И зависая, душа обалдела,
Дьявол и Бог заключили пари,
Не ожидала она беспредела.
Бог проиграет, в аду ей гори…
Ну а они, вмиг раздали колоду,
Вот на кону оказалась душа.
А за окном ветер шлёт непогоду,
Время течет за игрой не спеша…
Память обрывками в детство уносит,
Снова босой я бегу по траве,
Вот вдалеке сенокос, кто - то косит,
Образы вьются в моей голове…
В белой рубашке юность проносится,
Мимо меня… Растворилась в заре.
Зрелось седая в гости попросится,
Утром туманным в былом сентябре…
Годы кружАтся цифрами, датами,
Вот и подходит к финалу игра,
« Господи нет! в чем я виноватая?»
Партия сыграна… Всё, брат, пора…
Бог усмехнулся: « Ничья, друг Лукавый.
Видишь, на равных с тобой мы идём».
- Ну, отпускаем её, Боже Правый?
Позже другую мы душу найдем…»
Знак вопросительный взору явился,
- Помни о нас и не трать время зря?»
Жизнь продолжается, таймер включился,
Дан второй шанс, поживу еще я!
Внеконкурс третий
Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь грязное стекло, образовывали на сером бетоне пола вытянутые прямоугольники. Четыре по вертикали, пять по горизонтали. Трофим смотрел на них безучастно, уже успев привыкнуть, что в полдень в его камеру попадает свет солнца. Вернее не в полдень, а где-то в период с десяти до трех дня, примерно. Часов у Трофима не было, Да и не к чему они. Все время, когда появлялись эти солнечные зайчики, он просто наблюдал за ними, как медленно и необратимо путешествуют они от противоположной стены к его нарам. Одиночка в СИЗО. Такую льготу он получил из-за того, что сам когда-то был сотрудником УГРО. Все Хаты были переполнены, и то, что у него была своя шконка – уже было огромным плюсом. Но главное – тишина. Можно было подумать, но вот только думать – особо не хотелось.
В голову все - же пробивались отдельные мысли, всплывали, будто из темной глубины, фрагменты из прошлого, но Трофим равнодушно отмахивался от них. Если бы можно было что-то изменить из прошлого, то вряд ли бы что подлежало корректировке. Не потому, что мужчина считал себя непогрешимым, нет. Просто, всё что произошло – это должно было произойти. И шестнадцать лет работы «опером», и увольнение из органов, «по собственному». Не жалел. Да, наступил «на больное», пошел на принцип, «уперся рогами», как сказал начальник отдела. Плевать. Плевать было и тогда, и сейчас. Та мразь должна была понести заслуженное наказание. Не человек он, хотя и в газетах тогда шум поднялся, мол «беспредел органов, уважаемый человек и прочая хрень». А «уважаемый» и собакой прохожего травил, и в пьяном виде три автомобиля разбил, и еще грехов за душой – более чем. И дело тогда развалили. Сознательно. Свидетелей купили, запугали. Еще бы, это ж депутат, «хозяин заводов, газет, пароходов», а тут какой-то майор. Тогда дело до суда не дошло, и теперь бы – то же самое. Отмазали бы этого ублюдка- мажора, как и пять лет его дядечку. Сто процентов – выставили бы изнасилование этим боровом, так, что сама пострадавшая оказалась бы виноватой. И то, что девчушке было едва семнадцать, вряд ли бы кого-то остановило. Никто её не видел в тот момент, кроме него. Не видел того страха в глазах, той неприкрытой обиды, той глубины горя, которое переполняло её существо. Как она вышла в полночь к гаражам, где он, Трофим заканчивал ремонт своего «москвича».
Не нужно быть опером, чтобы мгновенно оценить ситуацию. За гаражами была лесопосадка и там частенько гуляла молодежь. Там даже место оборудовали, возле небольшого ручейка и, по – лету, живущие поблизости жители ходили туда на пикники. Въезд, столики, лавки. И, естественно молодежь, с алкоголем и музыкой до утра. Но в этот раз погулять не получилось.
Участкового так и не дозвонился, а дежурный наряд, с которым Трофим подъехал к подогретой компании молодежи на поляне, просто не желал ничего выяснять. Знакомый еще по времени службы, сержантик только посмотрел на три дорогие авто и качнул головой, заранее капитулируя:
- Мажоры.
- Пошли,- настоял Трофим, глядя на молодого милиционера,- посмотрим.
Толку то,- уныло протянул сержант,- бесполезно.
Сержант оказался прав, и толку последующего разговора с «золотой молодежью» не было. Им откровенно хамили и милиция быстро «умыла руки».
- Будет заявление от пострадавшей,- уныло протянул сержант, как бы оправдываясь за то, что спасовал перед «мажорами».
- Бу-удет,- передразнил его Трофим, прекрасно понимая, что « будет, если будет».
Сделают эту девчонку, которая всхлипывала, уткнувшись в его плече, пока не уехала на скорой, виноватой. Да сама виновата, что оказалась в такой кампании, но они – то что, молодцы? И подтверждая его догадки, сержант протянул:
- А может она сама хотела? Ребята богатенькие может, решила деньжат срубить?
- Приехали,- хмыкнул Трофим, хлопая по плечу водителя,- я отсюда – напрямую.
- Спокойной ночи, - пожелал сержант, и вздохнул, на прощание,- нет возможности их, сволочей, к ногтю прижать. Откупятся, папы-мамы. Связи. Ох, не лезли бы вы в это, Трофим Петрович.
- Спокойной службы,- кивнул Трофим и направился к гаражам. Но как только огни милицейского «вазика» скрылись за поворотом, развернулся и пошел обратно, к компании ублюдков.
Разговаривать он уже не собирался, так как это было бесполезно. Кто именно виноват, тоже уже высчитал, благодаря большому опыту. И выйдя из зарослей кустарника на освещенную костром поляну, сомнений у него не было – мразь нужно было наказать.
- О! Смотрите, братва – явление,- пьяный издевательский голос одного из хамов привлек внимание компании к мужчине,- Чё приперся? Мы ничего не нарушаем, народный блюститель.
- А может он тоже хочет? - заливаясь пьяным смехом, рявкнул другой,- Обкатаешь, а Митяй?
- Запросто! – так же, по идиотски заржал «Митяй», пытаясь подняться из-за уставленного пивными бутылками стола навстречу приближающемуся Трофиму.,- Че мужик, здоровья вагон? Разгрузиться пришел?
Даже если бы эти уроды не оставались на месте, даже если бы их пришлось искать день, неделю, Трофим бы не отступил. Но в тот момент он отступил. Совсем немного, для лучшего упора. Один удар, в нос. Снизу – вверх, основанием ладони. Этого достаточно. Хруст ломаемой переносицы, Осколки уходят вверх, в мозг. Здоровая туша ублюдка откинулась назад, издавая хрипы, упала на спину, дернулась и затихла. «Летальный». Остальные четверо отморозков и их три пьяные подружки не поняли ничего, и кинулись на Трофима. Минута, не более – и вся компания, стонущая и вопящая, была разбросана по поляне. Несколько жестких ударов и пару переломов мгновенно успокоили весь боевой дух мразей. Трофим оглядел столик и увидел, что искал. Телефон. Свой-то он в гараже забыл. Посмотрев на навороченную, (с камерой и цветным экраном), модель набрал уже ставшие привычным для той ночи номер скорой помощи. Сообщив ей, куда нужно ехать, отключил телефон. Оглянулся на поляну, и принял решение.
- Алло, дежурный? – мужчина чувствовал внутреннюю опустошенность и страшную усталость, - Произошло убийство.
Квадратики света медленно, но уверенно переползали к его ногам, преодолевая отмеченные им миллиметры бетонного пола. Трофим не испытывал никаких иллюзий о том, что его ждет. И никаких эмоций это не вызывало. Дело расследуется быстро. Показаний достаточно, Да и он сам, «чистуху» подписал сразу же. «Предумышленное убийство» - с этой трактовкой вполне согласился. Как там в Библии? «По делам его…» Трофим понимал, что «по делам». И раскаиваться в совершенном он не собирался. Ни капли. Даже на суде.
Единственный вопрос, который грыз его всё время, звучал иначе: «Неужели не было иного способа? А как, просто,- надавать по почкам? Так не дети малые, чтобы их подзатыльниками направлять. Должны же понимать, что делают. А раз должны понимать,- то и ответственность должна быть. А кто их привлечет к ответственности? Закон, выше которого они забрались, чтобы мочиться на него и всех остальных людей? Конечно же нет. Закон - это для бабки-пенсионерки, для работяги, с фабрики. Но не для них. Если те, кто служат закону – сами плюют на него, о чем может быть разговор. Есть такие, что выше закона и морали. У них своя мораль. Не общепринятая, а своя, собственная. Спусти им хоть раз – так остановить этих мразей будет невозможно».
Единое, что понимал Трофим – это то что, наказав зло он сам стал злом. Но увы, другого пути он не видел. Да и есть ли он, иной путь?
Отредактировано aequans (30.03.2017 20:37:40)
