I

Около десяти часов вечера, из Петербурга, в сторону небольшого поселка выехал экипаж. Ничем не приметная упряжка из маленькой кареты, пары коней и худенького кучера, который закутался в свой плащ, как початок кукурузы в листьях. Каждый более-менее умный человек, обладающий хотя бы примитивным умением рассчитывать время, не отправлялся бы в поездку через лес в объятия ночи. Мало ли, что может случиться, а лес, к слову, - не самое приятное место для ночных происшествий. Но все же, экипаж выехал. Причем очень торопливо.
Причиной этому могли служить только два обстоятельства. Первое -   поездкой управлял человек скорее менее умный, чем более, а второе - острая неотложность данного путешествия. К счастью (или к сожалению - мы ведь пока не знаем чем вызвана данная неотложность), наш случай относился именно ко второму варианту. Поэтому, учитывая все вышеописанные обстоятельства, мы можем прийти к выводу, что пассажир, который прятался в карете, не мог по достоинству оценить всю сказочность и таинственность атмосферы, царившей в этом дождливом, туманном и мистическом лесу, ввиду своей спешки. У него были другие мысли в голове…
Петр Алексеевич был очень раздражен своей поездкой. Нет, он безумно любил лошадей, как-никак, - ротмистр (чин в кавалерии, равный капитану), но одно дело, - рассекать над пропастями Кавказа, и совсем другое - сжиматься в тесной, сопревшей карете, медленно ползущей в дождливую ночь по болотному октябрьскому лесу. Будто старая графиня, а не кавалерист. Хотя, на самом деле, - не  карета была причиной столь сильной раздраженности спокойного характера Петра, а  обстоятельства, которые привели его сюда.
Он только сегодня утром прибыл в Петербург, заселился в гостинницу и уже под вечер, практически нарядился играть с друзьями-офицерами в карты, в кругу замечательных развязных барышень. Именно этой их развязностью и намеревался воспользоваться по полной Петр Алексеевич. Но вдруг, в дверь нагло постучались.
- Ваше Благородие! Разрешите войти! - послышался чей-то голос. 
Ротмистр даже усом не повел, ему и в голову не приходило, что это мог стучать не коридорный или лакей, в надежде лишний раз выслужиться за копейку, а кто-то намеревающийся помешать приводить себя в порядок.
- Кого там черт принес? Войди! - раздраженно ответил он.
Петр стоял перед зеркалом спиной к двери, поправляя непослушный галстук, поэтому увидеть вошедшего ему удалось не сразу, а как только тот полностью появился в комнате.
- Ваше Благородие, меня Ваша сестра, Анна Алексеевна отправила. - начал несмело, но торопливо бубнить неожиданный гость. - Почти целый день с Колпино гнался...
- С Колпино?
На этих словах Петр Алексеевич оторвался от своего галстука и ошарашено повернулся к двери. Перед ним стоял высокий и худой, как щепка, юнец, одетый в простенькое пальто, забрызганное болотом. У него были темные, непослушные волосы, бунтарски убегающие из-под старой, потертой кепки. В худощавом лице, сквозь молочную детскую наивность, поглядывала на мир совсем недетская серьезность и сила характера, а хитрый, быстрый взгляд носился по лицу хозяина гостиничного номера с тщательно скрываемым задором и интересом. Будто ожидая чего-то.
- Черт возьми, ты кто такой? И почему твое лицо мне кажется знакомым? - не выдержал Петр Алексеевич, в ответ рассматривая юнца.
- Николай я.
- Николай? Ты, видимо, думаешь, что это мне что-то скажет? Знаешь сколько Николаев у нас в полку? Милок, ты мне здесь не юли. Есть дело - говори и проваливай. А если и дела нет - то распорядок такой же, только без “говори”. А на загадки твои у меня времени нет. Ишь, Сфинкс какой нашелся...
Гость ни чуточку не изменил задор своего взгляда, продолжая молча стоять и ждать, пока старое воспоминание не настигнет голову ничего не понимающего ротмистра. Однако тот не сдавался.
- Коля? - вдруг осенило Петра Алексеевича - Малыш Коленька, это ты разве? Чего же в молчанку играть вздумал?.. Вот так вымахал!
Коля заметно покраснел. В его глазах и улыбке засияли довольство и гордость стоять высоким, почти взрослым юношей пред настоящим мужчиной военной закалки, которого последний раз видел лет десять назад, еще когда тот был поручиком, а сам Коля - шестилетним ребенком.
- Анна Алексеевна просила передать, что Вам срочно нужно ехать в Колпино, в дом Ваших родителей.
Петр еще какое-то время рассматривал гонца, которого когда-то в тайне от всех катал на плечах и подбрасывал под высоченный потолок отцовского дома. Уж очень он любил детский заливной смех и восторг, которыми, тогда еще малыш Коленька, заливал все поместье. А тайность всех этих забав необходима была для того, чтобы не злить отца Петра Алексеевича - Алексея Николаевича, - старого, ворчливого полковника. Любимыми занятиями полковника были игра в карты, верховая езда, любовь к которой, ему осталась с юности кавалериста и соблюдение дворянских порядков. Поэтому, ему очень не нравилось, когда сын - единственная надежда на достойного наследника, развлекал ребенка прислуги. Не по чину, видите ли.
- Погоди, дружок. - неторопливо и размеренно начал ротмистр - Ты, Коля, только с дороги. Присядь, отдохни, а я тебе найду где переночевать. Завтра соберемся и поедем в Колпино - все равно хотел родителей навестить, отчитаться перед полковником, так сказать.
- Никак нельзя ждать, Ваше Благородие. Что-то случилось в поместье. Анна Алексеевна просила как можно быстрее Вас доставить!
Коля сказал это решительно. Может, излишне решительно. В его голове одновременно крутилось слишком много событий и впечатлений, как для шестнадцатилетнего юнца-кучера. Мало того, что он впервые сам приехал в Петербург, мало того, что встретил человека, на которого равнялся всю свою сознательную жизнь, так теперь еще и посмел перечить ему.   Он понял это и сразу притих, виновато посматривая в глаза Петра Алексеевича.
- Видишь ли, Николай - уже менее дружелюбно продолжил Петр - Я только с войны вернулся, и ничто, слышишь? ничто не помешает мне как следует напиться сегодня и хорошенько покутить. Мой удел - суров, Коля.  Поэтому глупо стоять на пути солдата, которому выпала редкая возможность провести ночь не прячась от ветра и не выковыривая булыжники с земли, душащие в ребра и мешающие уснуть.
На какое-то мгновение Коля и вправду притих, и, казалось бы, смирился с твердой волей ротмистра. Но поизучав немного пол под ногами, он, не поднимая взгляд, решил настоять на своем, окончательно повергнув свой шаткий внутренний мир в суматоху.
- Анна Алексеевна была очень встревожена... Может быть, даже перепугана. Мне кажется, что-то случилось с полковником, Петр Алексеевич! В последние два месяца он был слаб и постоянно чувствовал себя нездоровым. Нужно ехать! Я Анне Алексеевне обещал к утру доставить Вас...
На этот раз, ротмистр не стал перебивать или хоть каким-то образом перечить гонцу. Он какое-то время стоял перед зеркалом, ничего не видя в нем, потом молча подошел к окну и посмотрел на вечерний город, на улицах которого уже потихоньку появлялись первые искатели ночных развлечений. Как долго он, промокший от дождя, поедая очередную порцию отвратительнейшего солдатского обеда, приготовленную, казалось бы самым шеф-поваром преисподней, мечтал о том, как беззаботно сможет присоединиться к ним.   Он глубоко вздохнул, почти беззвучно выругался и развязал галстук, который так долго и мучительно завязывал.

Таким вот странным и неуместным образом, Петр Алексеевич оказался в этой старой, скрипящей карете, медленно курсирующей сквозь лес. Он был зол. Зол не на сорвавшуюся гулянку, не на Николая и болотную дорогу, а на то, что будучи уже давно взрослым и состоявшимся воякой, он по первому зову бросает все, и как зеленый курсант, летит домой. А для чего? Чтобы в очередной раз узнать, что у отца всего-лишь разболелась голова и он очень горячо и важно возжелал напомнить сыну о том, что тот должен быть на хорошем счету у генерала Цурикова. Потому что, без этого, видите-ли, никак. Было ведь уже такое, не единожды, и каждый раз послушный офицер кавалерии бросал все и мчался домой...
Но гнев - дело ситуативное и скоротечное. Покачивание кареты и огромная луна, плывущая над верхушками елей, сумели успокоить бубнящего под нос проклятия ротмистра. Они напомнили собой долгие походы по перевалам Кавказа, которого Петр любил и боялся одновременно. Слишком много страшных вещей довелось ему увидеть на войне. Но, чем ужаснее и безнадежнее события окружали ротмистра - тем сильнее среди них пробуждалось что-то светлое, тем больше ему хотелось любить что-то и знать, что есть куда возвращаться. Что есть где-то место, в котором его всегда ждут, где наливают чай и поправляют разлетающуюся на ветру челку, а не пытаются насадить на штык и выдавить глаза. Место, где он сможет смотреть на что-то красивое и родное, а не будет просыпаться посреди ночи от внезапных видений простреленных лиц. Таким он и был, этот Петр Алексеевич: суровым, угрюмым, а иногда - хамоватым. Но стоит немного понаблюдать, и откроются совсем другие грани, совсем другие детали, в которых, собственно, и пряталась вся хрустальность его души. Даже сейчас, сдвинув недовольно брови и мысленно матерясь на все живое, он в душе искренне радовался тому, что вскоре увидит мать и младшую сестренку. А это опасно. На войне такие непозволительные милости могут стоять огромную цену.
- Ваше Благородие! - сквозь туман сна послышался Колин  голос. - Прибыли.
Петр Алексеевич открыл глаза и через запотевшее стекло дверцы кареты увидел слабый свет. Покачивание прекратилось, сменившись громким дыханием лошадей, пышущих жаром от долгой и торопливой поездки.
Время уже давно перешагнуло за черту полуночи, но выйдя на улицу, ротмистр удивился. Обычно, в такой поздний час, поместье уже полностью поглощалось тьмой. Полковник строго придерживался армейского распорядка дня, даже (скорее - особенно) в своем собственном доме. Поэтому, увидеть где-то зажженный свет в окне - было большой редкостью и необыкновенной дерзостью. Но сейчас свет горел везде, где он только способен был гореть. Казалось, не осталось ни одного темного окна. Это насторожило Петра Алексеевича. Видимо, что-то действительно из ряда вон выходящее приключилось, раз строжайшие порядки его отца были так грубо нарушены.
Коля повел упряжку в конюшню, а Петр, рассмотрев оживленное поместье, схватил свой саквояж и уверенно зашагал ко входу в дом.
Входная дверь оказалась приоткрытой. За ней его ждал вестибюль, который сразу напомнил собой все подробности взросления Петра Алексеевича. Как приятные, так и такие, о которых вспоминать стыдно.
Пилястры, колонны, немного выцветшие портьеры говорили об огромном стремлении хозяев не отличаться от высшего дворянства. Но ввиду нехватки денег, отсутствие мастеров, которые работают с высшими дворянами, оставило свой след на впечатлении от дома полковника. В нем чувствовался маскарад и ненатуральность. Как будто нанять английского дворецкого обслуживать захудалый трактир. С одной стороны - забавно, когда старого, пьяного сапожника угощают чаем в фарфоровых чашечках, но с другой - ну совсем уж не к месту. Но, нужно отдать должное, - в доме полковника, все-таки чувствовалась некая элегантность. Своеобразная, совсем слабо, но чувствовалась.
Не успел ротмистр полноценно насладиться ностальгией, как в вестибюль из столовой ворвалась горничная Нина Степановна, с раскрасневшимися щеками и прерывистым, возмущенным дыханием. Она была достаточно крупной персоной, сохранив при этом женственные контуры тела, а ее кругленькое лицо всегда светилось добротой, и, казалось, не может принадлежать плохому человеку. Но не в этот раз...
- Нет, Вы только посмотрите! - гневно начала возмущаться она - Появился Бог знает откуда и музыкантов ему подавай!
Едва закончив изливать свой гнев праведный, горничная увидела стоящего у двери гостя, спокойно посматривающего на нее из-под новенького, еще блестящего цилиндра.
- Батюшки! Петр Алексеевич! - воскликнула она и ударила в ладоши. - Хоть кто-то со светлым умом появился в этом безумии!
- Безумии? Отчего же, Нина Степановна? - Петр спрятал в аккуратных черных усах едва проступающую улыбку. - Даже я, маленьким бесенком, не мог Вас вывести из себя, а тут целое безумие...
Нина Степановна подбежала к ротмистру и остановилась в двух шагах, пристально рассматривая элегантный наряд и скрытую усталость в глазах своего бывшего воспитанника. Она не видела его уже много лет, и ей было очень тяжело сопоставить образ по-детски юного курсанта, который все еще жил в ее голове, с четким и строгим силуэтом человека военного, человека сильного, который стоял перед ней в данный момент.
- Ой, Петр Алексеевич… - выхватила у него из рук саквояж - Я бы ответила Вам, да, боюсь, и сама ничего не понимаю. С самого утра Лизавета Гавриловна заперлась в кабинете Алексея Николаевича, велела конюху Архипу стать у входа и не пускать никого. А Вы же знаете, если конюху велено стоять - то его уже ничто с места не сдвинет. 
- Мама? Отчего же ей запираться? - ротмистр все пытался аккуратно разложить новости по полочкам. - А отец где?
- Так с Алексеем Николаевичем там и заперлась, Ваше Благородие!
Горничная поставила саквояж под ноги, и сдерживая слезы, принялась искать платочек.
- Боюсь, случилось что с полковником, Петр Алексеевич… В последнее время очень уж слаб он был, даже на улице не появлялся.  Вы же знаете, как важно ему утром на прогулку выходить, на коня своего нового посмотреть, а это еще с позавчера, с кабинета не показывался. Ой, неладное что-то чую… И с утра еще Дмитрий Алексеевич явился и ходит тут все, рассматривает, как коршун. И адвокат этот, Маслов, и еще какие-то господа, сидят, музыкантов просят... Безумие! Натуральное Безумие!
- И Дмитрий здесь? - удивился Петр Алексеевич, услышав о брате. - Он же зарекся в поместье появляться…
- Зарекся, Ваше Благородие, зарекся. А вон сидит в столовой, и стреляет взглядом на все. Допрашивает прислугу что здесь, да как. Ничего не понятно, твориться нынче какой-то театр…
- Ладно-с, разберемся. - сказал ротмистр, направляясь к столовой. - Ты, мне Нина Степановна, лучше спальню подготовь - с ног валюсь. А там видно будет, что к чему.
Горничная послушно кивнула, подобрала саквояж и засеменила по лестнице на второй этаж. Петр Алексеевич подошел к двери, послушал какое-то время суматоху, которая творилась в столовой и тихонько притворил ее.
В образовавшемся проходе показалась чья-то спина, спрятавшая за собой весь вид в столовую. И хотя было видно всего лишь небольшую полоску платья, аккуратно подводящего к тонкой женской шее, Петр сразу узнал обладательницу сих атрибутов. Несомненно, эта спина принадлежала его сестре, Анне.
У полковника Алексея Николаевича и его жены, Лизаветы Гавриловны, всего было трое детей: Дмитрий, Петр и Анна.
Самым старшим был Дмитрий. Тридцать шесть лет назад он появился на свет, когда Алексей Николаевич был всего лишь поручиком, поэтому его детство проходило отнюдь не в поместье и  роскоши, а в небольшой квартире, на одной из улочек Петербурга, которую молодой военный содержал на весьма скудное жалованье. Но вскоре, карьерный рост новоявленного отца стремительно пополз вверх, как и качество жизни всей семьи. Небольшая квартира сменилась квартирой побольше, которая, в свою очередь, сменилась домом с гувернанткой. Дмитрий был первым и единственным ребенком в семье, ощутившим на собственной шкуре разницу между жизнью  скромной и жизнью, привилегированной высоким чином. Именно тогда он и спрятал в дальний сундук своего сознания нежелание хоть когда-либо испытывать трудности финансовые или нравственные. Правда, это в дальнейшем сыграло с ним в злую шутку.
Дмитрий Алексеевич заранее дал понять, что рассчитывать на его военную карьеру - есть занятием весьма бессмысленным и бесполезным. Но когда же дело все-таки дошло до определения собственного будущего - он решил выбрать наиболее легкий и, как ему тогда казалось, наиболее перспективный путь, - стать чиновником. Покончив с лицеем, Дмитрий, не без влияния своего отца, получил чин коллежского юнкера. Он был приставлен помощником к одному старому надворному советнику, который должен был сформировать с юнкера настоящего управленца. Но в действительности, советник формировал только пьяные горячки и увесистые подзатыльники своему подопечному, который, скрипя зубами, терпел весь произвол и мечтал о временах, когда никто не посмеет обратиться к нему без “Ваше Благородие”, даже его собственный отец. С последним, впрочем, Дмитрий неслабо поссорился, обвинив в бездействии в то время, когда его сына грязно принижали и ни во что не ставили на службе у советника. Сам же Алексей Николаевич объявил, что уже достаточно помог сыну, и теперь тот должен сам проходить свой жизненный путь ровно также, как когда-то его прошел и он. После этого, в порыве гнева, которыми Дмитрий был весьма известен, он поклялся никогда не появляться в отчем поместье. Что и  исправно выполнял. До сегодня.
Спустя восемь лет после рождения первенца, вторым ребенком в семье Алексея Николаевича стал Петр. Он, в отличии от брата, появился на свет уже не сыном поручика, а подполковника кавалерийского полка, имеющим свое поместье, дачу, целый штат прислуги и несколько прекрасных скакунов, слабость к которым горячо испытывал Алексей Николаевич. И, если рождение Дмитрия стало результатом молодой и неконтролируемой любви его родителей, то появление Петра было событием тщательно спланированным и весьма долгожданным. Он должен был стать воплощением всех амбиций и планов подполковника, который, между прочим, нисколько не стеснялся представлять себя компаньоном генералов или, даже, фельдмаршала. Но Петр лишь частично оправдал возлагаемую на него миссию.
В отличии от старшего брата, который ни в коей мере не принимал даже мысль о бедности, Петр отчаянно боролся с безоблачным дворянским будущем, которым его кормили ложечкой еще с пеленок. И дело было не в том, что он не хотел быть богатым и при высоком чине, а скорее в том, что его до дрожи раздражала предопределенность собственной жизни. Каждый его год, каждый месяц был расписан отцом, и, любая попытка отступить от заданного плана, воспринималась полковником, как недопустимый произвол.
В конце-концов, собрав в себе достаточно возмущения и алкоголя, Петр заявил, что отныне он сам себе хозяин, и что свой путь пройдет без чьей-либо помощи. В подтверждение своим словам, он сбежал из дома и с помощью хитрости и умалчивания собственной личности, поступил на службу в армию. Так как некоторые навыки военного дела он уже имел, окончив до этого кадетский корпус, беглец без особых проблем смог проявить себя на службе. Спустя год обычным рядовым пехоты, он перевелся в кавалерийский полк, где явив командованию свое настоящее имя и доказательства окончания военного училища, получил титул корнета, с которого, шаг за шагом, добрался до ротмистра.
Алексей Николаевич целый год безуспешно пытался найти своего сына. Он все никак не мог принять то, что и вторая его надежда себя не оправдала. Но спустя этот удручённый поисками год, в один теплый майский день, к полковнику явился старый знакомый майор, который весьма тепло поблагодарил Алексея Николаевича за прекрасно дисциплинированного и талантливого  сына. Полковник сперва возмутился, обвинив майора в дурном чувстве юмора, но после небольшого расспроса и расследования, понял, что сын никуда не исчез, а сделал то, что Алексей Николаевич всегда от него ждал - пошел по его же пути.
Неправдой будет то, что после этой потери и находки, отношения между отцом и сыном сильно укрепились. Петр все также не принимал любой намек на семейные перспективы, а Алексей Николаевич продолжил всячески (явно и скрытно в том числе) пытаться подсобить сыну в службе, отчего ротмистр и был очень редким гостем в поместье, а всё больше на Кавказе ошивался.
Отношения с Дмитрием у Петра, на удивление были достаточно теплые. Один брат стремился любым способом залезть в верхние слои пищевой цепочки, когда второй всеми правдами и неправдами пытался отделить свои собственные амбиции от отцовских. Поэтому, их сферы интересов абсолютно не совпадали. Но был еще третий элемент, который связывал братьев - их сестра, Анна.
Она родилась через пять лет после Петра и принесла собой то, чего так не хватало этой семье, - мир. Аня росла невероятно впечатлительной девочкой, главной чертой которой, было сострадание. Испытывала она его ко всему: старенькому дедушке-плотнику, настоятелю монастыря, сломанному стулу и, даже, к толстому коту, который отказался есть колбасу. Чего уж говорить о том, как тяжело ей было наблюдать распри между отцом и братьями. А видеть ее маленькое личико, по которому огромными горошинами стекали слезы - было настоящим испытанием. Казалось, будто вызвать горечь в таком маленьком и чистом человеке может только настоящий садист и изверг. Поэтому, в ее присутствии любые споры пресекались, а обиды прятались. Но всё спрятать невозможно.
Анна Алексеевна весьма успешно получила образование в Петербурге, где и планировала остаться. Поводы для этого у нее были. Во-первых, хорошая учеба в училище открывала ей путь в высшие академические круги, даже не смотря на то, что женщине в то время было очень трудно пробиться к науке. Во-вторых, будучи дворянской девушкой, кроме острого, гибкого ума, ей достались также изумительно красивые черты лица и утонченный стан. Что в свою очередь, не осталось незамеченным среди пары князьков и поручиков, которые намеревались максимально помочь Анне Алексеевне обустроить жизнь в Петербурге. Рядом с собой, разумеется.  Но внезапно плохое состояние отца и ее собственная сердобольность нарушили все амбитные планы, заставив отодвинуть их на времена получше.
И вот теперь, ее изящная спина светилась в дверном проходе в столовую, а Петр стоял и наслаждался тем спокойным моментом, когда он мог молча любоваться сестрой и ее голосом, без различных вздохов и эмоциональных приветствий. Но всему есть свой конец, а приятным мгновениям -  подавно.
- А кто это там? - послышался чей-то голос из столовой. - А ну-ка, Анечка, отойди немного.
Изящная спина испуганно повернулась в сторону двери. Петр Алексеевич уже несколько лет не видел сестру, которая, к слову, необычайно похорошела за это время. Из наивной, круглощекой девченки она превратилась в удивительной красоты девушку, с тонкими, во истину дворянскими чертами лица. При этой невообразимой гармонии бровей, носа и губ, с её взгляда никуда не делась тревога, ощущение которой только усиливалось быстрыми черными глазами. Они, подобно выстрелам из пушек, бегали по лицу Петра, ища в нем спасение или хоть что-то, что сможет унять эту тревогу, приглушить ее.
- Петя! - вздохом выбросила она. - Ну слава Богу, ты наконец-то приехал!
Девушка подбежала к ротмистру и сразу же обняла его, принявшись целовать в щеки.
- Гонца своего благодари, сестрица. - негромко сказал Петр Алексеевич, указывая взглядом на Колю, который как раз вернулся с конюшни и скромно встал возле дальней стены.
Коля, услышав упоминание о себе, тут же покраснел и принялся рассматривать ножку стула, за которым стоял.
- Да, Николай, спасибо. Вы молодец. - проронила Анна, заставив растерянного юношу поднять свой взгляд на себя.
Петр еще какое-то время терпел нежности со стороны сестры, а потом аккуратно отодвинулся от нее и оглядел с ног до головы. Каждый сантиметр платья, пальцев, рук и волос невероятно тешил и радовал кавалериста. Он, может, впервые в жизни увидел настоящую красоту. Не такую, которая манит собой и побуждает к мыслям неприличным и грязным, подобно тем развязным барышням, обществом которых ротмистр хотел себя побаловать несколько часов назад, а такую, которой просто хочется любоваться. Смотреть и беречь, ведь это родная кровь.
- Ох и красавицей ты стала, Аня! - подвел итог своих разглядываний Петр. - Как же нам теперь тебе жениха достойного найти? Боюсь, обычными графами и князьками тут так просто не обойтись... Нам что поинтереснее нужно!
Девушка смущенно опустила взгляд, пытаясь, ради приличия спрятать улыбку. Возле стены, из-за стула, едва различимо послышался Колин тяжелый выдох.
- Да полно тебе, Петя!.. Ты лучше посмотри, в кои-то веки все мои братья дома собрались. Ох, сколько же я этого ждала…
- А вот я этого, признаюсь, совсем не ожидал. - сказал чей-то голос из-за спины Анны.
Владелец голоса стоял посреди столовой. Это был высокий мужчина в черном сюртуке со скрещенными на груди руками. На гладковыбритом лице, обрамленном строгими контурами, которые были свойственны всему семейству полковника, светилась улыбка, а в хитро прищуренных глазах читалось спокойствие и тепло. Тепло, с которым обычно смотрят на близких людей.
- Митя! - воскликнул ротмистр - Ну здравствуй! А я уж думал, что стариками встретимся…
Петр Алексеевич быстрым шагом подошел к брату и они крепко обнялись, похлопывая друг друга по спине. Затем, все еще держась за плечи, встретились взглядом и захохотали.
- И сам так думал, Петя, боялся даже. А вот встретились же! Ишь, посмотрите на него! Статный, строгий, ну будущий генерал, не иначе.
- Ну не паясничай, сам-то тоже хорош. Не знал бы тебя, подумал бы, что женился.
- Говоришь, что знаешь, а выходит - и не знаешь совсем. - Дмитрий Алексеевич засмеялся пуще прежнего. - А ведь и вправду женился!
- Да ну тебя с твоими шутками…
- Петя, а наш Дмитрий и вправду теперь супруг и ответственный семьянин. - не выдержала в молчании Анна - Это он виляет, чтоб над тобой лишний раз посмеяться.
- Да брось! Правда что-ли? - В одно мгновение, улыбка исчезла с лица ротмистра, сменившись искренним удивлением. - А чего же не сказал, не написал? Это что же выходит - я и на свадьбе твоей не был, невесту твою не видел? Как же так? Какого черта, Митя?
- Не пригласил - правда. Но не значит, что не приглашал. - Дмитрий Алексеевич виновато посмотрел в глаза брату. - Ты ведь в прятки ото всех играть задумал. До того спрятался, что и найти тебя невозможно на этом чертовом Кавказе. Два месяца свадьбу откладывал, все тебя найти хотел.
- Ну, что есть - то есть.  Жаль, и вправду очень жаль, что так сложилось. Эх, а хотел же загулять, да с тобой, да чтоб до Петербурга слышно было!
- Ну ты ведь, если я ничего не упустил, вольный еще. Как ветер в твоих любимых горах. Вот на твоей свадьбе и погуляем!
- Обязательно… - ответил Петр Алексеевич без какого либо энтузиазма в голосе.
Между тем, в столовой находилось еще несколько господ, которых ротмистр заметил лишь окончив церемонию приветствия со семьей. Недалеко от Коли, в кресле, возле камина сидел мужчина, на вид лет пятидесяти. Он был худым, весьма невысокого роста. В руках он держал стакан с чем-то крепким, судя по всему, - коньяком. Сцену воссоединения семьи он наблюдал с довольной улыбкой, поочередно поглядывая то на Дмитрия Алексеевича, то на Петра, то на их сестру. Но на Анну он, разумеется, поглядывал куда чаще, чем на ее братьев. Его довольное, морщинистое лицо ярко выражало восторг и умиление от наблюдаемой им картины, но взгляд при этом не терял какой-то замысел. По одной, лишь ему известной причине он находился в поместье и в этой комнате. Данная его черта сразу же бросилась в глаза Петру Алексеевичу, который узнал в мужчине старого адвоката семьи - господина Маслова. Он занимался всеми финансовыми, юридическими и бюрократическими вопросами Алексея Николаевича.
Немного дальше, по другую сторону камина, сидело еще двое господ. Один из них был постарше, примерно того же возраста, что и полковник, а второй - порядком моложе. Их общая легкая сутулость, некая болезненность в худых, бледноватых лицах и одинаковая манера беззвучно смеяться, выдыхая лишь только носом, говорила о некой родственной связи этих господ. Вероятно перед ротмистром сидели отец и сын.
Заметив, что внимание Петра Алексеевича понемногу переводится с сестры и брата на окружение, господин Маслов юрко поднялся с кресла и, приблизившись к ротмистру, протянул ему руку.
- Адвокат Его Благородия, Маслов Андрей Аркадьевич! - сказал, и тут же начал трясти руку Петра. - Честь имею!
- Здравствуйте, господин Маслов! В Вашем представлении, по правде сказать, не нуждаюсь. - у Маслова едва заметно приподнялась бровь - Я Вас прекрасно знаю и помню, как долго Вы проводили время с отцом в его кабинете. А вот вас, к сожалению…
Двое господ, будто дождавшись своей очереди, тут же подошли и встали в один ряд с адвокатом.
- Позвольте отрекомендоваться, Ваше Благородие. - начал старший из них, - Я Чечетов Михаил Арнольдович, а это мой сын, Гаврила Михайлович. Я, позвольте изъяснить, древний друг Вашего отца, Алексея Николаевича.
- Очень приятно, Михаил Арнольдович, но позвольте… - Петр Алексеевич слегка прищурил глаз. - Не находите ли Вы любопытным тот факт, что мы бы не нуждались в знакомстве, будь Вы древним другом моего отца?
- Петя, к чему эта подозрительность? - виновато перебила брата Анна Алексеевна. - Михаил Арнольдович действительно старый знакомый папеньки. У них много лет назад было какое-то общее важное дело. Правильно говорю, Михаил Арнольдович?
- В совершенстве, Анна Алексеевна! Когда-то в молодость довелось нам с Вашим отцом решить вместе судьбу и всё наше будущее за один раз… Но, это давняя история, не к месту она сейчас, времена ведь совсем другие нынче. Сын вот мой, Гаврила, может место мое займет в Вашей семье. И тоже когда-то станет древним другом Вам, господа. Анна Алексеевна, что скажете?
Анна рассеянно посмотрела сначала на Михаила Арнольдовича, потом перевела взгляд на Гаврила, который все еще робко стоял подле отца. Она попыталась ему улыбнуться, но только не так, как улыбаются девушки своим кавалерам, а более тихо, сдержанно. Подобно улыбке графине своему любимому пажу, в день его рождения.
- Отчего же нет… - тихо сказала она - Конечно подружимся. Братьям моим обоим друзья лишними не будут, всю жизнь, как те отшельники от людей прячутся. Ну, чего молчите все время, Гаврила Михайлович? Я ведь и голоса Вашего еще не слышала.
Гаврила поднял взгляд на Анну и попытался ответить ей улыбкой. Но больно уж робкая она у него получилась.
- Мне и рассказать то особо нечего… - начал он так тихо, будто на исповеди. - Мне больше слушать нравится, особенно Вас, Анна Алексеевна.
Во взгляде Анны на мгновение сверкнула беззаботность и та напряженная атмосфера, которая до этого царила в столовой, слегка разбавилась.  Но в целом, хоть все теперь и знакомы друг с другом, неизвестным осталось только одно - причина. Причина, по которой это знакомство произошло.
Чечетовы продолжили молча созерцать куда-то в камин, изредка переглядываясь. Адвокат Маслов уселся обратно в свое кресло и с неприкрытым самодовольством продолжил рассматривать поочередно всех гостей столовой. Коля так и не сдвинулся со своего места у стены. Если бы кто обратил на него внимание, то обязательно заметил бы недовольство. Он молча, из-под лба, стрелял взглядом на Чечетовых и лишь иногда, совсем-совсем незаметно поглядывал на Анну Алексеевну. Первым не выдержал Дмитрий Алексеевич.
- Господа мои хорошие… - начал вальяжно он. - Несомненно, наша встреча и знакомство - это хороший посыл для жизни будущей. Но позвольте мне озвучить то, что сейчас играет у каждого на уме. Кто-нибудь знает, что вообще происходит? Почему меня и Петра так грубо выдернули из наших домов и дел, не терпящих отлагательств? Где отец? Где мама? Адвокат, господа, кто-нибудь тут ответит хотя бы на один из этих вопросов?
Ни Маслов, ни Чечетовы не обронили ни слова, продолжив и дальше по-партизански посматривать на всех, но теперь более живо и активно.
- За тобой и Петей отправила я. - начала Анна Алексеевна - Я не могу вам сказать, что здесь происходит, потому что, видит Бог, и сама не знаю. Вчера утром я не дождалась родителей к завтраку, а когда поднялась к кабинету отца - обнаружила возле двери конюха, который наотрез отказался мне что-либо пояснять и, тем более, пускать внутрь. Потом, ближе к обеду, мама, через конюха послала за чем-то гонца в Петербург. Он все еще не вернулся. Мне стало страшно, и я слышала, что сегодня как раз Петя приехал с Кавказа, поэтому и велела как можно скорее доставить вас домой…
- Ну понятно. - ответил Дмитрий Алексеевич. - Вернее - ничего не понятно, лишь только то, зачем ты за нами отправила людей. А что с отцом? Нина Степановна вскользь упоминала, что полковнику в последнее время нездоровилось.
- Да, так и есть. Последние два месяца он вовсе поплохел. Мало ел, не хотел разговаривать, ослаб. Мы с маменькой звали доктора, но тот только руками разводил. Сказал: “К сожалению, сердце полковника исчерпало свой ресурс”. - На этих словах голос Анны Алексеевны начал дрожать, а глаза заблестели от слез. - Мне страшно. Очень-очень. Но ведь, если бы с папой что-то случилось, то маменька не стала бы гонцов посылать? А может ему плохо стало, а мы тут стоим попусту… Правда же? Может ведь такое быть?
Анна была больше не в силах сдерживать слезы и начала рыдать, всматриваясь в глаза то Петра, то Дмитрия. Увидев свою сестру плачущей, братья тут же подошли и взяли ее за руки, пытаясь успокоить.
- Мне тоже птица донесла, что что-то случилось в доме Алексея Николаевича.  - попытался отвлечь внимание на себя Маслов. - Я, как-никак, адвокат Его Благородия. И это моя прямая обязанность являться сюда при первой надобности. И, Вы меня простите старого и грубого, но если и случилось самое плохое - то без меня уж никак.
Петр и Дмитрий гневно посмотрели на Маслова, который только подкинул дрова в огонь и без того пылающей страхом Анны Алексеевны. Адвокат, то ли осознал всю неуместность своей реплики, то ли испугался нешуточно угрожающих взглядов сыновей полковника, но тут же притих. Коля стал заметно нервничать и не мог отвести взгляд от Анны. Если бы глаза умели говорить в голос, то все бы услышали, как он хотел подбежать к ней, выгнав всех из столовой, и крепко-крепко обнять. Но к счастью или сожалению, от него не вырвалось ни звука, кроме тяжелого дыхания.
- Надеемся, с Алексеем Николаевичем все хорошо… - совсем тихо напомнил о своем присутствии Чечетов-старший. - Мы с Гаврилой тоже услышали полковнике, поэтому и примчались сразу. У меня к нему есть давнее дело, известное лишь только нам.
Адвокат Маслов, услышав Чечетова, ухмыльнулся и хитро посмотрел на него. Тот заметив его взгляд, сразу же притих, решив не нагнетать и без того тяжелую атмосферу, которая уже, между прочим, уже весьма надоела Петру Алексеевичу своей нелепостью.
Он, как раздраженный кот метался взглядом по залу, пытаясь найти видимый источник этой раздраженности, которая явным образом исходила где-то из-за пределов гостинной. Ротмистр, отпустив руку сестры, пошел к выходу в вестибюль. Он боялся, что за ним кто-то отправится, но все были встревожены слезами Анны Алексеевны, отчего, никто и не придал значение внезапному исчезновению Петра. Закрыв за собой дверь в столовую, он направился к лестнице, ведущей на верхний этаж. Поднявшись, он подошел к кабинету, вокруг которого уже собралось столько тайного и неизвестного.
Возле двери стоял конюх. Он был огромен - рост больше двух метров, плечи широченные, и невероятной силы руки. Было заметно, что столь длинное стояние, изрядно утомило угрюмого великана, потому, как он оперся плечом о дверной косяк. Лишь лицо его оставалось непоколебимо уверенным и решительным.
- Вечер добрый, Архип! - начал дружелюбно Петр Алексеевич.
- Здравия желаю, Ваше Благородие! Вы простите, но не велено мне говорить и уж тем более впускать в кабинет. - тут же раскусил весь шпионский замысел ротмистра.
- Говорить о чем?
- Простите, Ваше Благородие. Не велено…
Лицо Петра Алексеевича с дружелюбности тут же сменилось на злость и раздраженность.
- Да черт тебя возьми, Архип! Целую ночь в карете теснился, чтобы услышать твое “простите”?!
- Простите, Ваше Благородие…
- Не велено! - злобно перебил его Петр. - Да, слыхали уже…
На этой не шибко продуктивной и информативной ноте, ротмистр развернулся к лестнице и быстро зашагал вниз.
В столовой ничего за время его отсутствия практически не изменилось. Анна Алексеевна уже не рыдала, а просто молча сидела за столом, гипнотизируя чашку чая, которую ей принесла Нина Степановна. Другие господа заняли свои исходные положения, на которых их и застал с приездом ротмистр.
- Да что же это творится здесь? - пронзил тишину Петр Алексеевич, громко захлопнув дверь.
- К конюху ходил? - мрачно спросила Анна
- Да.
- Мог бы не утруждаться, я бы тебе наперед сказала, чем закончится твой визит.
- Упертый, как баран… Хоть бы что-то выронил…
- Да-с… - поддержал Дмитрий Алексеевич - Ситуация, видимо, патовая… Предлагаю подождать до завтра. А если нет - навалиться все вместе на конюха и к черту эти тайны!
- Боюсь, не справимся… Чтобы Архипа сдвинуть, придется пол полка моего призывать.
- Справимся, справимся… Мы ведь тоже не лыком шиты. С нами Чечетовы! Их только хватит, чтоб любую стену свалить. Хоть конюха, хоть Китайскую!
- Очень смешно, Митя… - тихо обрагоразумила брата Анна.
Чечетовы болезнено переглянувшись, по всей видимости, не очень высоко оценили юмор Дмитрия Алексеевича, но вот Коле эта шутка пришлась в пору. Он, даже, пожалел, что не смог во весь голос засмеяться.
Напряжение, витавшее в воздухе с каждой минутой только усиливалось. Господа нервно смотрели кто куда, не имея абсолютно никаких мыслей. Петр Алексеевич, не спавший уже более двух суток, чуть было не свалился с ног, всего на секунду прикрыв глаза. В целом, ситуация уверенно вела к тому, что каждый гость столовой намеревался отправиться спать, но вдруг, где-то в вестибюле послышались чьи то шаги.
Петр, Дмитрий и Маслов первыми дернули к двери. За ней они увидели священника, который быстрым шагом и с явно недовольным выражением лица, устремился к лестнице на второй этаж. Он был в длинной черной рясе, которая всячески намеревалась запутаться в ногах, но шаг священника был слишком уверенным и твердым, для того, чтобы увязнуть в ней. Вся бравая компания, покинувшая столовую, замерла возле лестницы, провожая попа удивленными и необычайно заинтересованными взглядами. Заинтересованность у них достигла того уровня, что и спросить забыли святого отца, зачем пожаловал. А он, за это время, успел подняться и скрыться на втором этаже.
Анна Алексеевна, едва увидев священника, тут же схватилась за перила, к которым только-только подошла. Ее мгновенную слабость сразу же заметил Коля и бросился ловить дочь полковника, которая слабо, но все же устояла на ногах.
- Анна Алексеевна, Вы не бойтесь. - сказал Коля - Кто знает, зачем он пришел, никто ведь не звал священника, тем более в такой поздний час.
Анна, даже услышав ободряющие слова Николая, не смогла выдать и слова, пытаясь глубоко дышать, чтобы окончательно не провалиться в тьму.
- Интересненько… - сказал про себя Дмитрий Алексеевич.
- Да, весьма… - поддержал его Маслов, довольно теребя бородку.
После этого в вестибюле наступила тишина. Нервная, тяжелая тишина, которую никто не смел нарушить. Каждый из господ посматривал наверх, пытаясь предположить, что стало целью визита священника. И, хотя никто из присутствующих не осмеливался озвучивать в голос свои, даже самые страшные мысли, все и так догадывались к чему движутся события.
Спустя минут десять, где-то со второго этажа раздался громкий хлопок закрывающейся двери. Анна Алексеевна вздрогнула от  неожиданного нарушения тишины, которое продолжилось звуками шагов. Все господа дружно подняли взгляд вверх, готовясь встретить виновника этих бьющих по сознанию звуков тяжелой подошвы о гранитный пол.
Священник появился куда более рассерженным, чем перед подъемом по лестнице. Его раскрасневшиеся щеки дрожали от злости, а из глаз, казалось, вырывались языки пламени. Он подошел к спуску и гневно окинул всех присутствующих взглядом, полным презрения.
- Ноги моей здесь больше не будет! - глубоким басом отрезал священник. - Еретики! Богохульники! 
Дмитрий и Петр недоуменно переглянулись. Гаврила и Анна Алексеевна, будучи наиболее впечатлительными и уязвимыми к эмоциональным ударам, сразу побелели от оскорблений святого отца. Они никогда и представить не могли, что в их сторону, от человека духовного, могут полететь столь серьезные слова.
Пока каждый из господ пытался опомниться и осознать, что произошло, священник дошел до выхода на улицу и скрылся за дверью. За ним сразу же отправился Петр Алексеевич.
- Святой отец, подождите!
Священник даже усом не повел. Тогда ротмистр, выбежав на улицу, со всех ног бросился за попом.
- Святой отец! Да остановитесь Вы, ради Бога!
Петр догнал попа, когда тот уже практически покинул поместье. Но тот и не думал останавливаться, он как комета, устремился куда-то, черт знает куда.
- До что там происходит, в конце концов? - отчаянно крикнул ротмистр.
- Будто ты не знаешь, безбожник… - в кои-то веке раздраженно ответил священник.
- Богом клянусь, ничего не знаю! Сегодня только приехал и никто ничего не говорит.
Поп приостановился и обернулся к Петру. За это время их успели догнать все оставшиеся в доме господа, кроме Анны.
- Ваше Святейшество, простите нас, грешных! - послышался голос Маслова, поспешно ковыляющего в конце всей бравой компании. - Расскажите, что Вы увидели в кабинете? Вы один из нас всех, кто там побывал.
Священник был все еще разгневанным, но поверить в то, что никто из присутствующих не был в том кабинете, - ему удалось. Его и самого туда впустил конюх только после того, как из-за двери послышался женский голос, разрешающий войти. Но подавать виду, что он вошел в положение господ он не стал, так как был человеком весьма гордым.
- Ваш отец… - батюшка посмотрел на Петра и Дмитрия - умер вчера утром.
- То есть, как умер? - ошарашенно спросил ротмистр. Вся толпа замерла.
- Как все старики умирают… С миром. И хоронить его нужно по обычаю христианскому. А маменька Ваша… Отказывается! Расспрашивать начала, бывают ли случаи, когда мертвые оживали. Я ей рассказал о Евангелии от Иоанна, в котором говорится о Лазаре. Его воскресил Иисус силой веры в Отца нашего, сотворив чудо великое. Но к остальным мертвым это не относится! Всякий человек, у которого сердце биться перестало, должен к Богу отправляться, на суд. А то что мать Ваша задумала - не есть замыслом Божьим и перечит всем законам! Я в этом удел брать отказываюсь! И Вам запрещаю!
- Постойте! Остановитесь! - вмешался Дмитрий Алексеевич. - Что полковник умер - мы, чего уж греха таить, предполагали… Но что значит хоронить отказывается? Никак не могу понять… А что же она там с ним все это время делает?
- Не знаю я! Ритуалы дьявольские задумала…
- Как можна, святой отец? - тихо, но с укором сказал Чечетов старший - Я уверен, всему можно найти свое объяснение.
Батюшка пропустил мимо ушей последнее замечание, грустно окинув взглядом братьев. Они смотрели на землю, очевидно, пытаясь найти место услышанному в своем понимании.
- Соболезную утрате отца… - мрачно отпустил поп. - Человеком он достойным был. А у Лизаветы Гавриловны от горя сознание помутилось! Проследите, чтоб проводили полковника достойно…
На этом он подобрал рясу, чтоб не испачкать ее в болоте, которого было полно за пределами поместья, развернулся и скрылся в неизвестном направлении, оставив всех в полном недоумении и тишине.
Тишина эта еще какое-то время висела в воздухе, утяжеляя его, подобно едкому дыму. Анна Алексеевна, которая вслед за всеми вышла из поместья, уже догадалась о разговоре со священником. Она не способна была хоть как-то среагировать на эту мрачную новость. Просто стояла молча, белая, как мрамор, и смотрела куда-то вдаль. Ни Коля, ни Гаврила, ни кто-либо из господ не осмеливался подойти к ней, боясь нарушить ее молчание. Первым вышел из ступора Дмитрий Алексеевич.
- С меня довольно… - тихо, но уверенно сказал он. - Допрашиваться от посторонних, чужих здесь людей о своих родителях я больше не намерен.
На этом, он повернулся в сторону дома и медленно пошел ко входу. За ним потянулись и остальные. Поравнявшись с сестрой, он молча, деликатно взял ее под руку и повел внутрь. Больше никто не проронил ни слова.
Самым живым из всей компании выглядел Маслов. Он хоть и не говорил ничего, но глаза его бегали по семье полковника, как тараканы по грязной тарелке. Вся сложившаяся ситуация, безусловно произвела на него впечатление, но он не выглядел удивленным. Будто, всего лишь, осуществился один из пунктов его странного плана.
Дмитрий и Анна вошли в дом последними. И, хотя уже, казалось, ничего более странного и ужасного произойти в эту ночь не могло, но все-таки судьба припрятала еще пару козырей в рукаве. Войдя в дом они обнаружили всю компанию застывшей в вестибюле. Они смотрели на лестницу, с которой, спокойно и непринужденно спускалась Лизавета Гавриловна.
Она была одета в повседневное платье. Немного сутулая, худая, с огромным количеством седых волос, аккуратно собранных в узелок, но при всем этом, движения ее были грациозны, фигура - женственная, а на лице виднелись остатки необыкновенной красоты. При виде Лизаветы Гавриловны сразу становится понятно, от кого Анна Алексеевна унаследовала свою утонченность, а Дмитрий и Петр ровные и строгие черты лица.
Спускалась она неторопливо, будто на завтрак после сна, но вместе с этим, в ее движениях чувствовалось что-то чужое, лишнее. Руку по перилу она переставляла едва заметными рывками, а при каждом новом шаге, нога будто замирала в воздухе, ища следующую ступеньку. Лицо улыбалось, но взгляд при этом, был обрывистым и не задерживался в одной точке больше секунды.
- Мальчики! Боже, вы оба дома… - сказала смеясь Лизавета Гавриловна. - Как же я соскучилась!
Она подошла к Дмитрию Алексеевичу, обняла его крепко и поцеловала в щеки. Кроме обычного парфюма, от нее исходил слабый запах чего-то непонятного, незнакомого. Как будто дым от фимиама смешанный с чем-то еще.
- Дима, до чего же идет тебе этот сюртук! Как там Оленька? Не обижаешь жену?
Дмитрий Алексеевич в полном недоумении окинул взглядом брата и сестру, пытаясь найти в них ответ. Он не знал что говорить, как реагировать.
- Спасибо, ма… - растерянно и невнятно ответил он.
Но Лизавета Гавриловна не стала дожидаться ответа сына и тут же повернулась к Петру Алексеевичу. Она приблизилась к нему и посмотрела в глаза. Всего на одно мгновение, ротмистр поймал во взгляде матери какую-то вспышку. Она больше года не видела сына, и было заметно, что его появление ее взволновало, но вспышка эта, тут же сменилась прежним пустым улыбчивым взглядом. Петр понял, что за показной спокойностью матери прячется что-то другое, что-то страшное, что-то, что она всячески пытается укрыть ото всех.
- Петруша, какой же ты красивый! Чего так редко навещаешь матушку? Разве не знаешь, как тяжело мне считать дни, в которые дети обо мне забыли?
- Я каждый день о Вас думаю, маменька.
- Думать мало, сына, а надо брать и навещать почаще!
- Простите, исправлюсь…
Лизавета Гавриловна опять не дождалась окончания ответа, и повернулась к Анне Алексеевне. Она ничего не сказала дочери,  а лишь только погладила ее по руке.
- Господин Маслов, как здоровье? - тут же переключила внимание на следующего гостя.
- Да все как-то… - мнительно и робко промлялил адвокат.
- Ну и отлично! На сей ноте, позвольте отправиться спать, час то уже какой поздний…
Дмитрий и Петр переглянулись. Они не на шутку были встревожены всеми этими событиями, которые хоть и оставались непонятными, но тревога и страх за мать чувствовалась куда более выразительней.
- Мама, что с отцом? - вдруг тишину нарушил твердый и обозленный голос Анны Алексеевны.
Лизавета Гавриловна, которая уже почти дошла до лестницы, остановилась и замерла на мгновение. Потом повернула лицо, на котором тут же образовалась улыбка.
- А что с отцом? - спокойно спросила она.
- Где он?
- У себя в кабинете.
- Я хочу пойти к нему.
- Нет.
- Почему?
- Ночь уже, дочка, что с тобой? Все приличные люди спят давно.
- Я хочу немедленно его увидеть!
- Завтра увидишь…
- Мама, он умер?
Губы дрогнули, а глаза забегали по гостям, ища в них защиту. Слабая рука незаметно дрожала, поглаживая перило.
- Что за чушь…
Улыбка Лизаветы Гавриловны все также неизменно повергала в абсолютную растерянность любого, кто ее видел. Ее тон был спокойным, но вот спрятать усилия, которыми это спокойство поддерживалось - никак не выходило. Взгляд то и дело, что бегал по всему вестибюлю, прячась от глаз дочери.
- Завтра отец спустится к ужину и мы всей семьей, впервые за полвека сядем за стол. А теперь я больше не желаю разговаривать! Спокойной ночи, господа!
Она молча поднялась и скрылась на втором этаже. Анна Алексеевна стояла и смотрела в пол, а по ее щекам медленно сползали слезы. Ситуация нисколько не прояснилась: что было тайным - таковым и осталось, а встреча с матерью никаких секретов не раскрыла. Лишь только новые породила.
- Все, я больше не могу… - сказала Анна. - Я к себе.
Гаврила был повадился провожать ее под злобный взгляд Коли, но его тут же остановил Петр Алексеевич, опустив руку на плечо.
- Эту ночь пора уже закончить. - сказал Дмитрий. - Настоятельно рекомендую разойтись всем по своим комнатам, сегодня ничего больше мы все равно не узнаем… А дурдом этот… А к черту все!
На этом он удалился быстрым шагом. Петр Алексеевич не стал перечить или что-то спрашивать, а тут же отправился за братом, как и Маслов. Чечетовы, пошептавшись о чем-то, также пошли к своим гостевым комнатам.
В пустой, полумрачной столовой осталась лишь только Нина Степановна, которая сидела и сквозь слезы рассматривала висящий над камином семейный портрет полковника. На ее глазах молодая, скромная семья разрослась до именитого поместья, с красивыми детьми и любовью, которая, несмотря на все распри и конфликты, жила в каждом ее члене. И как же трудно и страшно было осознавать, что вместе с рождением этой семьи, ей придется стать свидетелем и ее смерти, которая уже вовсю стучится в дверь.

Отредактировано Litsemer (14.04.2017 18:00:53)