Мы встретились на свидании вслепую.
И чтобы встреча эта состоялась, мать специально обращалась в брачное агентство.  Дочери ее подруг и знакомых теряли всякий интерес, едва взглянув на мою фотографию. Их не прельщал даже тот факт, что я владею целым зданием в районе Хондэ.
Что поделать. Я старый холостяк, близорук, лыс и достаточно упитан. Лично мне  нравится быть одиночкой, но родители придерживаются старых традиций и считают, что к сорока у порядочного мужчины должна быть жена, дети и собственность, выкупленная из залога.
Пока что я справился только с последним пунктом из списка. Надеялся, что и первые два решатся каким-нибудь образом, а если и нет… Кажется, уже упоминал, что я старый холостяк  и мне нравится быть одиночкой, хотя не уверен. В последнее время у меня проблемы с памятью, со сном, и вообще, я стал очень нервным. Врач сказал, у меня  шизофрения, но что он может знать, его ведь не было там, со мной.
Итак, мы познакомились на свидании вслепую. 
Она настаивала на встрече в Каннаме, а там эти вечные пробки. Конечно же, я опоздал, но виноватым  себя не чувствовал. В  ресторане почти не осталось свободных столиков, но только за одним сидела девушка без пары. Естественно, я подошел к ней. На мой вопрос – Ха́на?-  она улыбнулась и посмотрела странно, как будто не ожидала встречи, но была рада, что к ней пришли.
Я сел напротив, перевел дух, (расслабить галстук не решился, не зная, как она отреагирует на такое нарушение этикета) и только тогда внимательно  посмотрел на нее.
Обычно матушка выбирала очень красивых девушек, справедливо полагая, что наши с отцом гены не мешало бы разбавить, и чтобы ее внуков не дразнили в школе только за то, что она не сумела   как следует выбрать этим гипотетическим внукам  правильную мать. Но судя по тому, что я видел сейчас перед собой, родительница  сдалась и взяла первое, что предложило агенство.
У моей визави было плоское  как поднос лицо, типичный монголоидный нос  и кривые зубы. Она стыдливо прикрыла улыбку ладошкой, но я все же  успел заметить, что они торчат во рту как попало. Даже я почувствовал себя Аполлоном рядом с ней. Тут же стало неловко от нахлынувшего  чувства превосходства, и я попытался найти хоть что-то привлекательное в этом абсолютно непривлекательном лице. 
Надо признать, глаза были  еще ничего, но несколько выбивались из общего  портрета.  Уместнее было бы разместить на таком лице две узкие щелки, но глаза ее были большими и немного выпуклыми. Чем больше я на них смотрел, тем больше они напоминали  мне  глаза  стрекозы.
Еще были  две красивые заколки в ее волосах. Тонкие полоски, увенчанные блестящими камнями, удерживали прямые черные пряди у висков, не давая им упасть на лицо. Будь я на ее месте, наоборот, отрастил бы челку до самого подбородка. К тому же она постоянно вертела головой, и эти камешки, преломляя свет люстры, слепили меня бликами.
Только не подумайте, что мы сидели молча, как два каменных истукана, и только и делали, что пялились друг на друга. Вовсе нет. Как ни странно, она оказалась приятной собеседницей, и только один вопрос из всех ею заданных был банальным: когда она спросила, означает ли мое имя Ван – «король». Я ответил «да» и перевел тему. Не буду же я объяснять на первом свидании, что родители  назвали меня в честь водоема, на берегу которого я был зачат.
Тут же поймал себя на мысли, что был бы не против второго свидания, а может даже и третьего.
В конце концов, красивого ребенка можно усыновить, раз  уж мне и ей  так не повезло с внешностью, а общность интересов на базаре не купишь.
Мы выпили по чашке чая, потом я заказал ужин с вином и только после того как был съеден десерт,  понял, что провел в обществе этой некрасивой девушки больше трех часов и даже не заметил бег времени.
За окном, меж тем, стало совсем темно, и как истинный джентльмен я предложил довезти ее  до дома.  Она жила на окраине, в районе, как мне говорили, кишевшем наркоманами, пьяницами и еще бог весть какими асоциальными элементами, так что  я вызвался проводить ее еще и до самых дверей.
Благородный порыв мой таял с каждым поворотом извилистой дороги, петлявшей по переулкам, как безумный заяц среди сосен. Я чувствовал, как  струйки пота стекают по спине  и мокнут подмышки, и мог только надеяться, что разрекламированный дезодорант справляется со своей задачей и от меня не разит за версту.
Мы все шли и шли, дорога поднималась в гору, но у моей спутницы,  казалось,  только прибавлялось энергии, в то время как я уже начал пыхтеть вслух.
Я успел десять раз поклясться, что больше сюда ни ногой, и что в следующий раз (если он будет) пойду провожать  девушку, живущую только на ровной  прямой улице с фонарями. Собрался поклясться в одиннадцатый раз, но тут мы  пришли.
Тридцать пять ступенек наверх казались мне сущим пустяком, после того, что я уже вытерпел.
Хана жила в домике на крыше. Когда-то я сам снимал подобное жилище, поэтому многого не ожидал. Но внутри оказалось на удивление уютно, о чем я тут же ей сообщил.
Хана улыбнулась и в полумраке комнате, освещенной только небольшим бра,  показалась мне даже симпатичной.
Я попросился в ванную, а она занялась приготовлением закусок.
Посетовал, что придется снять пиджак, а на рубашке расплылись пятна пота. Неприлично. Снял пиджак, чтобы проверить предположение и посмотрел на себя в большое зеркало, приделанное к двери. Никаких пятен не обнаружилось, я повертелся и так и эдак – сухо и чисто. И вообще, я не так уж плохо выгляжу и даже брюшко втянулось, и как будто ростом повыше стал. Я открыл кран, вымыл руки и провел мокрой ладонью по лысине, ощутив под пальцами легкое покалывание. Щурясь, вгляделся в свое отражение. На макушке как будто стала пробиваться  щетина. Еще раз провел пальцами и еще раз вгляделся – вроде показалось. Откуда взяться щетине, если лысина у меня появилась, когда я еще учился в университете.
Но, тем не менее, я чувствал себя намного увереннее, чем в тот момент, когда только входил в ресторан и еще не знал, насколько Хана окажется приятной в общении.
Она уже успела поставить легкие закуски и бутылку вина на низенький столик у кровати. Пожелав мне чувствовать себя как дома,  тоже ушла в ванную.
Как раз сегодня я не хотел чувствовать себя как дома. Дома я напялил бы на себя тренировочные брюки и растянутую майку с логотипом прошедшего чемпионата по футболу, и валялся бы на диване, потягивая пиво.  А тут явно намечалось романтическое продолжение. А если повезет, то и секс, которого у меня не было, боюсь даже озвучить сколько.
Нет, все-таки в некрасивых женщинах что-то есть. Они не кривляются и не строят из себя невесть что, а используют любую подвернувшуюся возможность. Так я думал и оглядывал комнату, ища, чем бы можно создать соответствующую моим мыслям атмосферу.
На глаза попалась коробка с ароматическими свечами и старый проигрыватель для виниловых пластинок. Я думал такие уже сто лет назад вышли из обращения, но у Ханы, оказывается, был. Рядом, в специальном стеллаже, коллекция пластинок. Я пролистал конверты, в основном танго.
Расставил по комнате свечи в живописном беспорядке, зажег их и погасил бра, включил музыку и с бокалом вина разлегся на кровати. Чувствовал себя как турецкий султан в ожидании любимой одалиски.
И он вошла. Или вплыла. Я затрудняюсь ответить, потому что успел снять очки, на всякий случай, подготовившись… ну, я уже говорил к чему.
Комната плыла перед глазами и Хана тоже плыла, и с ней явно произошли какие-то метаморфозы.
Плоское лицо вдруг обрело выразительность, нос удлинился, а глаза сдвинулись от переносицы ближе к вискам и блестели в мерцающем свете свечей. С ее приходом комната наполнилась тонким  цветочно-медовым ароматом. Красивые заколки с камешками бликовали, их искорки оседали на Хане, и кожа ее светилась, будто покрытая золотистой пыльцой.
Я потянулся к ней как завороженный, и она раскинула руки, приглашая меня в объятия. Широкие рукава  кимоно  взметнулись как крылья бабочки, и сомкнулись за моей спиной.
Вело свой мотив колдовское танго, я вел Хану в танце или она вела меня, неважно, все стало второстепенным, когда я склонился к ней и поцеловал сладкие как нектар губы.
Секс был безумным и нежным. Язык Ханы порхал по моему телу. Ее руки поднимали меня на вершину, чтобы в следующий миг столкнуть вниз. Я падал в манящую пропасть и  разбивался вдребезги, она губами собирала меня по кусочкам, чтобы снова начать все сначала. Она была на мне, подо мной и во мне, я не чувствал переходов, все слилось в  прекрасный полет, танец с бабочкой.

Я проснулся с головной болью и тошнотой. В комнате темно, хоть выколи глаз. В желудке копошилось что-то неприятное, просящееся наружу. Я дернулся, пытаясь вскочить с постели, но  руки и ноги не слушались. Я попытался хотя бы пошевелить конечностями, но снова безуспешно.
Инсульт? Парализовало? Страшная догадка заставила меня раскрыть рот, чтобы позвать Хану на помощь, но вместо слов из недр организма выплеснулась    вонючая  дрянь. Я зафыркал как морж, пытаясь исторгнуть эту субстанцию из носа, чтобы не задохнуться. 
Несколько секунд   боролся за жизнь, а потом вдруг подумал – странно, что Ха́на никак не реагирует на происходящее. Я всего лишь хотел повернуть голову, чтобы посмотреть на нее, но неожиданно сделал два открытия, относительно моего  состояния. Во-первых, голова поворачивалась  градусов на пять, не больше, а во вторых, я понял, что темнота в комнате какая-то неестественная. По логике, глаза должны были уже привыкнуть и начать различать хоть какие-то очертания, мебели, например, но я по-прежнему не видел ничего.   
Слепой и обездвиженный я впал в отчаяние. Не думаю, что кто-то вправе упрекнуть меня за это.
Особенно печалила мысль, что служба спасения обнаружит меня абсолютно голым, в моем-то возрасте, с моей-то комплекцией… Ведь Хана вызвала медиков? Господи, стыд-то какой. Ничего себе сходил на свидание. Что-то долго едет реанимация, так ведь и умереть не долго.
По моим ощущениям прошло достаточно времени. За окном уже стали чирикать птицы, и кто-то включил в своей квартире музыку. Звуки наступившего утра подарили мне маленькую надежду:
я хотя бы не оглох, и на этом спасибо.
Хана никак себя не проявляла, и я вынужден был признать, что ее нет рядом со мной. Я много слышал о мошенницах, опаивающих незадачливых кавалеров вином с клофелином и всегда втайне посмеивался над этими простофилями. Разве ж я мог предположить, что окажусь одним из них? Правду говорят, смеется тот, кто смеется последним. 
Я не помню, о чем думал дальше.  Зато помню тот момент, когда ко мне вернулась чувствительность. Возвращение ее было неприятным и даже болезненным. Мне показалось, что по мне ползают какие-то насекомые, покусывая и щекоча кожу в интимных местах.
Полчища мелких тварей, с острыми как у пираний зубами. От их укусов кожа стала зудеть и чесаться, и когда терпеть это издевательство стало выше моих сил, я … пошевелился.
Ползанье прекратилось, более того, я различил какое-то светлое пятно, словно темнота отступила перед полуденным солнцем. Этот свет я видел словно из-под воды на большой глубине. Я едва не запел от радости, но на лице засохла исторгнутая накануне дрянь и рот попросту не открылся.
Вы думаете, что я вскочил и побежал умываться? Увы. Теперь, когда я мог контролировать телодвижения, понял, что оказался туго спелёнатым по рукам и ногам, как египетская мумия.
Клофелин я еще могу понять, всё-таки в бумажнике  у меня было достаточно наличных, но зачем было Хане забинтовывать меня в простыни?
Я напрягся изо-всех сил, пытаясь разорвать полотно, но только испортил воздух.  Никогда не делайте так в замкнутом пространстве, иначе как я рискуете потерять сознание.
Когда пришел в себя, снова чирикали птицы, а меня терзал голод. Настолько беспощадный, что я, даже не отдавая себе отчета, начал откусывать от своих пелён нитку за ниткой, пока не прогрыз достаточное отверстие, чтобы в него пролезло  лицо.
Мое удивление было безграничным. Я был закован в панцирь, похожий на скорлупу кокоса, только гладкий и блестящий,  эдакая безобразная личинка в коконе.
Мне захотелось тут же сбросить эту мерзость с себя. Я начал раскачиваться из стороны в сторону, увеличивая амплитуду, пока, наконец, с громким стуком не свалился на пол.
Кокон раскололся, выпуская меня наружу.  И тут же зазвонил телефон. Странная воровка оставила его на ворохе моей одежды у кровати.
Звонила матушка, а я ни при каких обстоятельствах не могу себе позволить игнорировать ее позывы к общению.
Пока она сокрушалась по поводу детей, не ночующих дома, я успел, пошатываясь, добрести до ванной и включить воду.
В тот момент, когда мать спросила, почему я не явился на свидание к Хане, я как раз посмотрел в зеркало на двери и ответить уже не смог. Потому что от испуга утопил телефон.
Из зеркала на меня, моими же глазами, глядела огромная, мохнатая, кривозубая  бабочка.
Я с воплем выскочил в коридор, стал метаться, задевая крыльями стены, биться о мебель, цепляться ногтями за  потолок и падать обратно на пол. Сколько длилось это безумие я не знаю, но оно закончилось, как только я выпорхнул из окна на улицу. С третьего этажа.
От удара, крылья отвалились и остались лежать на грязном асфальте. Я точно помню – справа и слева от меня. Странно, что полиция их потом не нашла.