Работа
- А ведь художник мог видеть, чем мы там с вами, Павел Семёнович, занимались. В кустах-то.
Павел Семёнович поморщился, но промолчал. Он и сам понимал, как глупо всё вышло, но какое-то незыблемое спокойствие снизошло на него. Костёр у ног только разгорался, набирая силу, как и закат в небе за деревьями.
- Куртышев, глядите, а деревья тоже будто в огне, - усмехнулся он, задрав голову вверх. Его спутник нетерпеливо похлопал себя по правой стороне жилета, где должно быть лежали его часы. - А куда нам спешить теперь уж. Может и заночуем здесь?
- Не думаю, что это хорошая идея. Сыро ночью будет. И всё-таки. Что мы будем делать с художником? - Куртышев всегда был упрямым, но сегодня его упрямство как-то особенно раздражало.
- А ничего. Пускай себе рисует. Или вы что думаете, он картину потом в сыскное понесёт? Поглядите, ваше благородие, я тут подозрительнейшую живопись изобразил!
Куртышев ещё больше нахмурился, а Павел Семёнович продолжал:
- Бросьте, дружище. Художники - народ блаженный. Мы ему с вами натюр морте, и не более того. Вот что тот камушек, что столоначальник в хозяйственном департаменте - игра тени и света, объект для оттачивания мастерства. Вот он сейчас ваш сюртук выписывает и сожалеет лишь о том, что оный диссонирует с окружающим буйством цвета.
Мужчины дружно рассмеялись и напряжение между ними сошло на нет. Куртышев наконец-то уселся, а Павел Семёнович напротив - отодвинулся подальше от костра, чтобы вдыхать этот дивный прохладный вечерний воздух. "Хоть в кружку наливай", - без конца повторял он.
- Павел Семёнович, а как вы потратите свои деньги?
- Ох, ну сложно будет их тратить, пока они тут лежат закопанные. А вот когда достанем, оставлю службу, да поеду на юг. Вот хоть в Ялту. Куплю себе домик на берегу, буду книжки выписывать, да... ну не знаю... осетров разводить или вон - меценатствовать, таланты молодые поощрять. А ты, Мишенька, я думаю, промотаешь всё на девку Янсон. Купишь ей жемчугов, да туалетов дорогих, повезёшь её заграницу разок-другой...
Куртышев собрался выдать возмущённое "ну, знаете ли", но потом заулыбался какой-то беззащитной улыбкой и сказал:
- Скорее всего так и будет. Только вот место это нам запомнить нужно. А то мне не видать моей девицы в жемчугах, а вам - вашего домика.
Оба мужчины как по команде обернулись. Художник, издалека представлявшийся им неясным пятном без лица и возраста, вблизи оказался молодым ясноглазым мужчиной с лощёной бородкой. Он представился, спросил разрешения посидеть у костра и, не дождавшись ответа, уютно устроил сложенный этюдник между кочек, присел и вытянул руки к огню.
- Зябко как, промозгло. А у меня ещё и, не поверите, лошадь сбежала!
- Вот недоразумение. А как ваша работа? Продвигается? - Павел Семёнович с любопытством разглядывал художника.
- Ой, забавная вышла история с работой. Всю неделю ездил писать закаты, и никак не мог поймать нужное настроение. А сегодня вот ваш костёр увидел, и понял, чего мне не хватало. И замечательно вышло!
- Получается, нас вам и не хватало? - Куртышев усмехнулся, но снова сделался хмурым и каким-то опасным.
- Костра вашего не хватало. И задумчивости какой-то. А может быть вечер просто такой выдался... Но огонь пришёлся кстати. А я вам сейчас покажу! - художник засуетился и принялся развязывать узел на большой кожаной папке и шуршать пергаментом, разворачивая плохо просохшую картонку.
Мужчины уставились на картину. В сумерках её было толком не разглядеть, но яркий закат и река были чудо как хороши.
- А могу я купить вашу работу? - нарушил тишину Павел Семёнович. Оба - и Куртышев, и художник, с недоумением уставились на него.
- Ну... не ожидал я такого предложения, да и... закончить её нужно, - художник явно опешил, но потом тряхнул головой, - а забирайте так, пожалуй. Дарю!
- Так возьмите денег-то, не отказывайте мне в удовольствии заплатить за хорошую работу!
Какое-то время они ещё спорили, но в конечном счёте, тщательно обёрнутая в бумагу, картина перешла в собственность Павла Семёновича совершенно бесплатно и в качестве подарка.
Совсем стемнело, и мужчины засобирались в путь. Лошадь художника нашлась - сама пришла к костру, словно почуяв, что пора ехать. Закатные краски померкли, и небо усеяли звёзды. Три всадника слились с тёмным силуэтом леса, а негромкие возгласы да глухой топот лошадиных копыт скоро стихли, и лишь изредка слышался то крик лисы, то кряканье утки.
Место схоронки они так и не нашли. Точно помнили, что с дороги нужно свернуть налево, а потом ехать прямо до самой воды, но заросший зеленью мысок с высоким тополем, как заколдованный - пропал, будто и не было его никогда. Через полгода Куртышев сознался в краже. Его судили и приговорили к лишению всех прав состояния и ссылке. Преступник сознался, что действовал по собственной воле и в одиночку. Павел Семёнович недолго маялся совестью, а чувство благодарности и вовсе было мимолётным. Вскоре он женился на богатой вдове и всё-таки приобрёл домик в Ялте. Жене не нравилась картина, которую он велел повесить в своём кабинете.
- Грустная она какая-то, Павлушенька.
- Ой, грустная - не то слово, - отвечал тот и усмехался.
