За панорамным окном рождались и умирали смерчи. Акушерки лихорадочно бегали от одного новорожденного смерчика к другому, карапузы плакали, успокаивались, начинали улыбаться, жрали акушерок. Акушерки выравнивали полёт и взмывали к Башне, когда аккумуляторы под дисковидным фюзеляжем заполнялись. Ковёр из тел менее удачливых акушерок, выпавших из умерших смерчей, застилал всё вокруг Башни от Большой Дырки на севере до Облома на юге.
     Лишь Прохор Митрофанович раз за разом пересматривал фильм «Список Шиндлера», время от времени закуривая махорку. Митрофанович уже 30 лет не выходил из Башни, которая его просто не выпускала из себя, развёртывая в искажённом собою  пространстве свои коридоры и залы до гнетущей, страшной бесконечности.
     Это была башня из слоновой кости. От неё немножко пахло ладаном. Запах был чуть беспокоящим и чуть пьянящим, но привычным.
     Тем временем по соседней улице куда-то мчался полицейский патруль, завывая сиреной. Патруль попал в четырёхмерную петлю и был обречён проноситься по улице до конца Вселенной. Жигулёнок с надписью "Palicia" лавировал среди смерчей и падающих магнитопланов, а улица все не кончалась. Запах ладана остался единственным, что мог уже почувствовать в жизни ошалевший шофёр.
     «Опять этот патруль Птолемея Цезаревича разыскивает», - подумал про себя Александр Сергеевич, затем отпил чаю, пригладил бакенбарды и зашел в Play Market, дабы скачать себе чего-нибудь интересного.
     И тут в комнату вошел самосвал с парой сигарет в кузове.
     Александр Сергеевич вспомнил, что он обещал угостить сигаретой своего друга Прохора Митрофановича.
     Самосвал поклонился, разверз капот и принялся горланить башкирские песни.
     - Немедленно прекратите трансляцию бредопередачи! - возопил Прохор Митрофанович, и, поняв, какую чушь он сказал своей дочери, сел на промокшую от дождя траву.
     С неба ударила молния. В последнюю миллисекунду жизни Митрофанович обрёл свою истинную роль - человек-шашлык.
     Самосвал подошел к ошалевшей от ужаса дочери Митрофановича и погладил колесом, чтобы утешить.
     - Отрезать тебе от папки-то? - спросил самосвал и с добротой посмотрел ей в глаза фарами.
     - А папка бумажная или пластиковая?
     - Зависит от того, что ты предпочитаешь на ужин, милая.
     - Хочу кабачок в кляре!
     - Сегодня в меню только жареное мясо, увы.
     - А вареного трактира или пареного шинка не держите?
     Бармен предложил жареную официантку.
     - Спасибо, не надо, - хором ответили дочь и самосвал.
     Бармен пожал плечами и начал хрустеть жареной официанткой. Официантке нравилось, она знала толк в извращениях и в данную секунду переживала пятый оргазм.
     - Так трудно найти пульс в наше время, - посетовал самосвал, глядя на летящие брызги сока из-под зубов бармена.
     - Ой, не говорите, - отозвался бармен и повторил текилу тихо пьянеющему Прохору Митрофановичу.
     - Папа! Живой!! - захлопала в ладоши дочка.
     «Интересно, куда подевался Александр Сергеевич?» — промелькнуло в мозгу папаши.
     Александр Сергеевич помахал ему рукой из кабины самосвала.
     - О, Пушкин! - усмехнулась дочь и отпила пятипроцентный сироп оксибутирата натрия. Смеркалось...
     - Даздраперма, а ну-ка выплюнь-ка эту гадость, - посоветовал дочери Прохора Митрофановича самосвал.
     - Какая к черту разница, грузите кадавров в самосвал, рачья ферма требует прокорма! - скомандовал Александр Сергеевич и встряхнул буйными локонами.
     - Сам ты кадавр. Будущий, - сказал Дантес и нажал на курок.
     - Отлично, ракам прибавилось еды, мэр одобрит! - покивал бармен.
     Официантка стояла в стороне и думала, что лучше - есть раков, запивая пивом, или стоять раком.
     - Дантес, какими ветрами? - спросил Прохор Митрофанович.
     - Да вот, акушерок ищу, что роды у смерчей принимают, - ответил ему Дантес и вышел из заведения.
     Напевая "Белые розы, беззащитны шипы", бармен и официантка ловко перетаскали трупы со склада под баром в кузов самосвала; солнце русской поэзии закатилось в груду безымянной разлагающейся плоти.
     - Развели здесь декаденс, понимаешь! - проворчал Митрофаныч.
     Официантка задумалась о семантике слова декаденс - не знала она о существовании такого слова раньше.
     Груженый самосвал с криком «Идэмо!!!» рванул к рачьей ферме прямо по задумавшейся официантке.
     Тем временем Александр Сергеевич очнулся и обнаружил, что снаряд пробил металлическую фляжку и остался внутри. Мимо промчался полицейский патруль, завывая сиреной. «Кажись, опять за мной поехали, сволочи ,- подумал Пушкин. - Хм, а не Птолемей ли это Цезаревич в патрульной машине сидит?»
     Александр Сергеевич попытался выбраться и крикнуть полицейским, однако из-за движений начали взрываться трупы. Полицейские оторвались от своих смартфонов и айфонов, на которых всё это время играли в "Angry birds". Фейерверк взлетающих над бортами внутренностей изрядно позабавил их. Лишь один полицейский не отвлекался, так как читал личное дело некой Вари Красавец.
     Один из смерчей втянул в себя жигулёнок с полицейскими, поднял в сверкающую молниями высь, затем швырнул в Башню.
     Башня устояла.
     Багажник, раскрывшийся от внезапного толчка, извергал из себя всё своё содержимое: фотографии Вари Красавец топлесс, банные веники, найденную на месте преступления накладную бороду…
     Прохор Митрофанович не ожидал такого поворота событий.
     Трудно было отделаться от ощущения, будто что-то, затаившееся в башне, подстроило этот странный смерч, дабы скрыть тайну, но оттуда доносился лишь звук, похо-жий на хруст костей, разгрызаемых кондилятрами.
     Птолемей Цезаревич вышел из машины и, завидев Митрофаныча, вскинул руку в римском приветствии. Митрофаныч завопил: «Ах ты, гнида фашистская, хайлить тут вздумал?!» и огляделся в поисках чего-нибудь тяжёлого. К его ногам внезапно рухнул обрубок жигулёнка с погрызенным кейсом внутри, прикованным наручниками к чей-то ноге, все еще давившей на педаль газа. Митрофаныч, не мешкая, поднял обрубок с земли и заорал:
     - Ох, и задам я тебе жару, морда басурманская!
     Следом за останками машины упал и Птолемей Цезаревич со все еще вскинутой рукой. Пролежал он так, с закоченевшей рукой, три дня, поскольку коммунальные служ-бы в городе работали плохо. Наконец бармен преодолел лень и утащил его к себе на склад дожидаться самосвала.
     Но не будем забегать вперед, вернемся к многострадальному Александру Сергеевичу.
     Жестокое похмелье подняло его в воскресенье в 6 утра. Он обнаружил себя в пруду, кишащем крупными раками; множество клешней впилось в его квёлое тело.
     - Моё истерзанное тело в поталу ракам отдано! - начал стихотворничать великий поэт.
     Импровизируя стихи под нос, он отплыл к берегу и выбрался по корням ивы. Там, с подносом, его уже ждал Василий Алибабаевич.
     - Вот, держи, - Александр Сергеевич протянул ему свою промокшую черную футболку с надписью "ЯПУШКИН".
     На фоне рисовых полей и прудов под полимерным куполом, за пределами которого смерчи соединяли рыжий песок и жёлтое небо, Василий Алибабаевич выглядел живым портретом Ким Чен Ына, и при том весьма эффектным.
     - Ни хрена вы тут зажигаете!
     - Товарищ Рашид Джавба, здравствуйте! - хором закричали все.
     Они не угадали, Раш пролетал мимо курсом на Титан, но послал всем привет на межгалактическом языке: «/./».
     Василий Алибабаевич отдал поднос Пушкину и вытер слезы радости мокрой футболкой с висящими на ней раками:
     - Я верил, что увижу его вновь, и яростные небеса Венеры станут чуточку добрее.
     С подноса улыбалась голова жареной официантки. Ей было не привыкать быть жареной.
     - Соскрёб с колеса самосвала, - похвалился Василий Алибабаевич. - Хотел сам съесть, но решил вас угостить - всё ж лучше, чем этим насекомым-переросткам.
     Пушкин оглянулся на пруд: среди рачьих стай дрейфовали похороненные.
     - Ееееесть в графском парке чёрный пруууууд, там лииииииилии цветууууут! - запел Пушкин.
     Выбор закуски был широк, не хватало мотивации и этого самого… нормального бухла.
     - Что имеется из горячительного? - спросил Пушкин, отрывая раков от себя и откусывая им клешни.
     - Как всегда, горячий пульке,- отозвался бармен, дожаривая со стоном официантку.
     - Когда ты уже перестанешь их жарить, - задал риторический вопрос Прохор Митрофанович. - Ладно, давай свою пульку.
     Все дружно рассаживались в круг, пока официантка, прихрамывая, разносила груши.
     А в сорока пяти километрах от бара, в теплице, Василий Алибабаевич угощал Пушкина другой официанткой, раками, консервированными хлореллами и сакэ.
Вот так, за нехитрыми радостями и утешениями, дарованными самой природой и пытливым умом рассказчика, проходили дни наших необычных героев, имевших опыт взаимодействия с таинственными лицами инопланетной локализации.
     Тем временем действие препарата постепенно угасало, личности героев постепенно сталкивались и сливались в одну, лица инопланетной локализации все больше и больше походили на бородатого доктора со странным инструментом в руке и довольно привлекательную медсестру, одетую в прозрачный халатик на голое тело и вооруженную огромным шприцем. Через минуту вид сверху показал  бетонный стол с лежащим на нем телом, рядом старую санитарку в резиновом переднике и бородатого прозектора с ножовкой, вскрывающего черепную коробку - МОЮ...
     - Бедный рассказчик, - произнес Пушкин; в компании Василия Алибабаевича он возвращался обратно к Башне на магнитоплане-акушерке. - Его внутренние барьеры, воздвигнутые советской школой, не дают поверить в реальность увиденного... боюсь, он сходит с ума.
     - Ох, трупный газ вас совсем плохой сделал... побудьте в дезинфектор, пожалуйста.
     - Вася, Вася... как удивительна судьба - хозяин фермы едва сам не стал в ней кормом, но выжил, и сожрал злодейку, отправившую его на корм!
     - Странный вещь говорите, Александр Сергеевич, и какой-такой рассказчик?
     В магнитоплане не было кабины управления, им управлял ИИ, зато имелся пассажирский отсек с уютной мебелью; Пушкин удобнее устроился в кресле, готовясь к долгим философствованиям. Его одежда еще не успела высохнуть после пруда, и потому промокшее от нее кресло хлюпало и чавкало при каждом движении.
     - Рассказчик... он за нами наблюдает, в Башне миллионы камер, и вдобавок этот зонд. - Он указал на пластиковый мяч, парящий под потолком; синий видеоглазок, рас-положенный по центру мяча, был нацелен прямо на Пушкина.
     Василий Алибабаевич посмотрел на зонд:
     - Это не мэр, что ли?
     - У мэра другой голос... но этот тоже знаком... я услышал как он описывает происходящее, затем что-то про психбольницу, вот и сейчас он повторяет наш диалог, разве не слышишь?
     - Кто же он?
     - Случайно нажать кнопку обратной связи по причине собственной расхлябанности здесь, на Венере, мог только один человек.
     - Голос, посаженный махоркой... - начал догадываться Василий Алибабаевич.
     - Точное попадание! - хлопнул в ладоши Пушкин. - После нашествия кондилятров людей в колонии осталось не так много, это существенно сужает круг поиска... ну, имя нашего общего друга!
     - Прохор Митрофанович!
     - Да, это мой папа!
     Как сквозь сон, Даздраперма проплыла в отсек из дезинфектора; действие оксибутирата натрия еще не закончилось, хотя и заметно ослабло.
     Тем временем Птолемей Цезаревич пытался вспомнить, за что его так отмутузили: «То ли Брут это был, то ли кто...»
     - Вот, опять голос Митрофановича! - воскликнул Пушкин.
     - Ты откуда тут? - спросил Василий Алибабаевич у девочки.
     - Так это же я к вам магнитоплан привела! Слава Богу, что вы живы, вы мой любимый поэт, Александр Сергеевич!
     - Ма шер, я не чужд и прозе, - улыбнулся Пушкин.
     - Папа жутко пьян, это всё из-за злого бармена! - сжала кулачки Даздраперма.
     - Я думал, что хочешь меня поцеловать, а ты ушла в проклятья.
     - Простите, не хочу ничего плохого сказать, но от вас жутко воняет мертвечиной... Василий Алибабаевич дал вам хороший совет. - Даздраперма попыталась сгладить острые слова милой улыбкой.
     - Хорошо, но сначала ответь - зачем твой отец следит за нами?
     - Он получил контракт на книгу от одного земного издательства, но у него творческий кризис, не может написать ни строчки, еще этот бармен нагло спаивает...
     - И он не придумал ничего лучше, чем писать книгу методом акына?
     Василий Алибабаевич кинул тапок в зонд; зонд покачнулся и сразу стабилизировался.
     - Папа адепт соцреализма.
     - А как твой папа относится к детективным произведениям?
     - Он очень любит книги Агаты Кристи, Жоржа Сименона, Рекса Стаута, рассказы про Шерлока Холмса, вот только сам ничего такого писать не умеет.
     - Жаль, но мы ведь можем помочь ему, верно? Так ведь?
     - Как, дорогой? - спросил Василий Алибабаевич.
     - Все мы хотим отомстить бармену... догадываетесь, к чему я клоню?
     С этими словами Пушкин подошел к Даздраперме и Василию Алибабаевичу, взял их за руки и уволок в отсек дезинфектора, подальше от зонда.
     - Главное, стоните погромче, - прошептал он, сорвав платьице с хрупкой девушки и одним броском нацепив его на камеру в дезинфекторе, - пока я буду объяснять суть моего плана. - И тут же начал издавать непонятные звуки, оглушая своим рёвом ползающих по отсеку жучков. Рёв был словами языка, распространенного на равнине Снегурочки.
     Девочка завизжала и попыталась прикрыть руками голое тело.
     - Дорогой, говори по-русски, я ни хрена ни понимать! - разозлился Василий Алибабаевич. - И верни платье девка, ей шонза со вчера только!
     Девочка подпрыгнула и стянула платье с камеры.
     Пушкин схватился за голову:
     - Да уж, конспираторы из вас что надо... какого черта тут ползают жуки?!
     - А у нас настоящий Пушкин? - спросила очередная новая официантка.
     - Да, - ответил ей Прохор Митрофанович, не сводя глаз с экрана.
     Бармен тем временем яростно жестикулировал за спиной у официантки, пытаясь выторговать за нее девчонку для каких-то своих экспериментов. Прохор Митрофанович подошёл к нему и взял за плечо:
     - Владимир Владимирович, против вас замышляют недоброе.
     Владимир Владимирович лишь иронично ухмыльнулся и, буркнув что-то невнятное, хлопнул официантку по заду.
     На девушек больше никто не обращал внимания (даже поэт ХІХ века), и они уединились в душевой кабинке, чтобы прочесть наконец надпись, которую Пушкин оставил на спине Даздрапермы, пока та громко визжала от щекотки.
     - Нет, не так! - Прохор Митрофанович стер написанное. - Эротические фантазии в отношении дочери очень не понравятся цензорам...
     И он вновь уставился в экран.
     Однако этого краткого мгновенья официантке с филологическим образованием было вполне достаточно, чтобы прочесть первые строки и убедиться в подлинности их автора. Тогда как на экране Даздраперма отвечала Пушкину, натягивая порвавшееся платье:
     - Тут жуки потому, что дезинфектором не пользовались с самой постройки магнитоплана, кругом насекомые и плесень!
     А в это время официантка-лингвистка упала на колени и зарыдала ‒ наконец тайна Лемносской стелы разгадана!
     - Не желаете ли чем-либо угоститься? - выйдя из душа, спросила официантка, внезапно прильнув к поэту, словно некая фанатичная муза.
     - Нет, спасибо, я не голодный, - ответил определённо чем-то увлечённый поэт.
     - Наша система скидок для знаменитых поэтов включает в себя закуску и лёд полностью за счет заведе… Ой! - девушка внезапно отпрыгнула от разлетающихся осколков бармена, заигравшегося с криодезинфектором.
     - Я не столь уж и знаменит, - поскромничал поэт Прохор Митрофанович, и упал, сбитый со стула расщепленным барменом. - Ну ёперный театр, я же просил не чистить стойку это хреновиной!!
     - Зато Я знаменит, - грозно прошипел Александр Сергеевич.
     ...В конце концов, они заказали себе по чашке кофе.
     - Где Птолемей, сын Цезаря? И почему до сих пор работает временной портал? - спросил у собравшихся Брут, внезапно материализовавшись у барной стойки.
     - Он в подсобке, - промурлыкала вошедшая в зал новая официантка, загадочно улыбаясь и поправляя на ходу лифчик.
     - Благодарю тебя, о прекрасный варвар! - Брут попытался интерпретировать надпись на ее бейджике, но, видимо, неудачно.
     - Сам ты варвар! - возмутилась официантка,треснув его подносом по голове.
     Пожалев ушибленного Брута, официантка кокетливо добавила:
     - Ты очень странный парниша, но можешь угостить даму стаканчиком самогона... - Хотя Брут понятия не имел, ни что такое самогон, ни что такое стакан, и в целом его шокировало происходящее, в частности то, что он понимает и говорит на каком-то варварском языке.
     Побагровевший Брут нервно запустил руку под тогу, ища старый добрый гладиус, чтобы выпустить "наглой рабыне", ну, а кто мог ещё прислуживать в этой тошниловке, кишки.
     Увидев это, Александр Сергеевич дал Бруту по затылку стоявшим рядом канделябром.
     - Фи, сударь, вас надо проучить, защищайтесь! - последнее, что услышал Брут, прежде чем канделябр, забыв о своем предназначении, вдруг сделал темноту в его мозгу.
     Тем временем на телепроекте "Дом 2", в городской квартире, разглядывая фотографии Даздрапермы Пригожиной, досасывал свой семнадцатый чупа-чупс Касьян Марцинкявичюс (он просто обожал свою одноклассницу).
     ...Когда Брут очнулся, он был весь укутан, к нему шли какие-то трубки, затылок не чувствовался, что-то рядом пищало, а стены были синие; Брут не знал, куда попал, ведь такая обстановка ему была в новинку.
     - О боги, я уже переплыл Стикс? - прошептал он, увидев санитарку Марию Николаевну, которую еще в молодости прозвали кикиморой.
     - Здравствуйте. Я доктор Марцинкявичюс, ваш лечащий врач, и Стикс вы не переплывали, - обратился к Бруту человек в белом халате, во рту которого торчала белая трубочка, а за правой щекой было нечто круглое. - Марь Николавна, подайте-ка историю болезни.
     Вспомнив что-то, доктор спросил:
     - Да, больной, у вас есть документы? Как вас зовут?
     - Какие к чёрту документы, плебей? Я Марк Юний Брут Цепион, и выплюнь эту палку!
     В глазах доктора промелькнула искра: «Наконец-то, наконец-то настоящий псих, есть на ком проверить мою методику!»
     За спиной доктора Марцинкявичюса стоял другой врач, чуть повыше, доктор Витовт Бачанскас:
     - Касьян, дай мне этого, я хоть заработаю немого, у тебя-то еще и этот телепроект, как его там...
     - "Жить здорово", - ответил Марцинкявичус и распаковал новый чупа-чупс.
     - Да, жить здорово, - повторил Витовт, который понял, что сможет заработать, сразу как увидел перстень на пальце Брута с изумрудом размером с голубиное яйцо, которое другие приняли за обычную стекляшку на пальце одетого в простыню бомжа .
     Касьян загрузил Брута тремя кубиками диазепама и обратился к коллеге:
     - Всё, Витовт, занимайся своими делами, это мой пациент...
     - Касьян, друг, что с тобой? - громко закричал Витовт, предварительно двинув коллегу разрядом электрошокера в основание черепа.
     - A-a-a, jūs esate blogas žmogus, Vytautas, я не ожидал... - прокричал Касьян перед тем, как упасть наземь.
     - А, нима?
     - Опайни ами.
     «Цікаво, а що буде, як іще раз молотком по цій скриньці?..» - збадьорений безкоштовною випивкою, Олександр Сергійович несподівано відкрив у себе талант інженера і взявся лагодити модуль автоматичного перекладу.
     Александр Сергеевич, несмотря на свои русско-абиссинские корни, по пьяни почему-то всегда думал на украинском.
     Официантка прильнула грудями к спине Александра Сергеевича:
     - Прохор Митрофанович, надо отправить сообщение в Кремль о случившемся!
     - Не называй меня сим странным именем, ибо аз есмь Александр Сергеевич Пушкин!
     От возмущения он даже уронил нетбук со стола.
     - Вы пьяны, Прохор Митрофанович!
     - Да, я пьян. Но не светило русской литературы! - чуть ли не прокричал Прохор Митрофанович.
     На экране нетбука были открыты текстовый редактор, трансляция Дом-2 и картинка с зонда, где настоящий Пушкин, Даздраперма и Василий Алибабаевич играли в шахматы на трёхмерной доске.
     - Вот, смотрите, - указала официантка на экран, - они летят на магнитоплане и скоро будут здесь, в Башне.
     - Я не Пушкин! Я - не он! – вновь воскликнул Прохор Митрофанович.
     - Рада, что вы наконец-то поняли, а теперь нам надо сообщить в Кремль о гибели Владимира Владимировича.
     Прохор Митрофанович поставил нетбук на стол, открыл почту и быстро набрал сообщение о страшном несчастном случае, постигшем Владимира Владимировича во время отпуска на Венере.
     - Милочка, будь так добра, прочитай-ка, что я там напечатал.
     Глаза официантки расширились:
     - Как? Вы не умеете читать?!
     - Я поэт и писатель, мне надо уметь писать, но не читать; будь я читателем, тогда другое дело, но я - писатель.
     Прохор Митрофанович на минуту предался воспоминаниям о вечерах у буржуйки, когда заботливая дочь читала ему зарубежные детективы... Где теперь те безмятежные времена...
     - А как же вы читаете то, что пишете?
     - Не будь глупой, милочка - на это есть товарищ редактор, мне же достаточно помнить предыдущую фразу.

Отредактировано Easy (24.08.2017 19:35:20)