Пламя как память, племя как пепел...

     Пустота. Была лишь она, ведь даже тьма, затмившая свет и ставшая всем, исчезла с пепельным рассветом. Больше ничего не осталось и ничего не было нужно. Ни прошлое, ни имя. И только страх подкрадывался издалека. Медленно проникал в затуманенный разум. Пока не вспыхнул скорбью внутри…

     Вой разбудил, жар заставил вскричать, и Ла слепо откатилась от пламени, но его языки дотянулись. Они охватили кисть, перешли на предплечье, и обжигали всё сильнее, пока волчица не сбила их, накрыв телом. Она в отчаянии сжала клыки; дождалась когда боль станет терпимой и в ужасе посмотрела назад, где пламя уже разраслось по стене вигвама.
     И стоило Ла прийти в себя и подняться, волчий вой вновь взвился вверх. Не дойдя до пика, он затерялся в гомоне чужаков. Врагов, пришедших за кровью собратьев! Волчица бросилась к костяному ножу. Но схватив, не удержала: обожённые пальцы словно вспыхнули вновь.
     Огонь охватил вход. Коснулся подстилки, и сено зажглось, не позволив больше медлить. Ла взяла нож левой, остервенело вонзила в стену из шкур прорубая себе путь наружу. И когда она смогла, воздух холодными иглами наполнил горло, кашель разодрал его изнутри. Глаза заслезились после ядовитого дыма. Но слух был ясен. Крики, кличи и голоса. Силуэты своих и чужих — все слились на фоне пламени, охватившем поселение в ночи. Но битва только началась. Расплывчатые тени сражались. Преображались в охотников, что не щадили чужаков, ворвавшихся на их землю!
     Молодая кровь: Ла желала биться! Желала стать равной и поднялась, как кашель спал, ринувшись вперёд. Но не успев сделать и шага, заметила близко оскал. Чужак надвигался, издавая клич. Нацелившись копьём, ударил, едва Ла коснулась земли.
     Волчица уклонилась, двинулась врагу навстречу и взмахнула лезвием, метя ему в горло. Не достала: шакал поднырнул под клинок. Сбил её с ног и, выпустив оружие, прижал к земле. Клыками едва не вспорол шею, когда Ла всадила ему в спину нож. Она зажала клыками его верхнюю челюсть, обвила ногами, не позволив отдалиться. В бешенстве, чужак протащил её спиной по земле. Рыча, вдавливал в грязь, пытаясь вырваться и перегрызть горло.
     Ла выдернула из его раны нож. Не успела занести, как шакал рывком перевернулся на спину и схватился за лезвие. Вцепился в её обугленную шерсть предплечья когтями, стаскивая с себя. Он был силён. Ла не могла приблизить к его шее клинок. Крепче сжимала челюсть, пока его когти всё глубже проникали под обожённую плоть. Волчица сорвалась на рык. Дёрнув нож, вырвала из хватки, и по рукоять всадила ему в бок.
     Кровь почувствовалась на языке, и Ла ощутила, как тело под ней ослабело. Раскрыв пасть, она отстранилась и, взмахнув когтями, вонзилась в глотку, посмотрев в затухающие янтарные глаза. Глаза побеждённого. За миг Ла почувствовала. Восседая посреди хаоса, почувствовала силу, пришедшую с кровью врага. Она опьянила. Возбудила, всколыхнув инстинкты и затмив разум. Осталась одна жажда.
     Охотница зажала окровавленное лезвие в пасти. Взяла копьё чужака и ринулась к бившимся вблизи четверым старшим, окружённым вдвое большим числом чужаков.
     Тощая самка была ближе всех. Ла пронзила её спину копьём. С рёвом отскочила к следующему чужаку, выхватив из пасти нож. Шакал отступил, лезвие едва задело его шкуру, но один из охотников вскинул дротик, забрав его жизнь. Кольцо сломалось. Остатки врагов отчаянно ринулись на волков, успев забрать с собой лишь одного.
     Ла разомкнула клыки с глотки последнего. Поднялась, чтобы увидеть, как её собратья чувствуют то же, что и она. Жажду, прописанную в кровавых оскалах. Азарт и блики огня в хищных глазах, потерявших страх. Они не произнесли ни слова. Но их кивки сказали всё, что она желала услышать. Признание равной.
     Но битва только началась!
     Безумный смех чужаков шёл отовсюду. Отчаянные вопли стариков стали редки, но крики юных не прекращались, громко раздаваясь из центра поселения. У ритуального костра.
     Охотники бросились им навстречу, и Ла последовала за ними. Держа в зубах клинок и в руке копьё, зорко смотрела вперёд, выискивая врагов сквозь пламя и дым. То, что отличало старших, передалось и ей: возбуждение не спало, но оно стало привычным. Всё так же пьяня, позволило рассудку вспомнить цель, ради которой Ла и оставили здесь — защитить дом. Защитить стаю!
     Остов вигвама впереди треснул. Его горящая шкура повалилась на пути, и Ла едва успела отпрыгнуть от объятий пламени. Не прекратив бежать, скользнула взглядом по снопу вырвавшихся искр. И заметила, как тонкая тень пронеслась сквозь них. Охотники разошлись в стороны, и стрелы усеяли путь, по которому они бежали миг назад.
     Волчица укрылась за вигвамом. Расслышала ропот чужаков вдали, что сменился на воинственный клич, и посмотрела на стрелы, пытаясь сосчитать. Но не могла. Много, и к ним упал один из охотников. Он не увернулся, наконечник пронзил ему шею.
Негромкий рык раздался у уха. Ла повернулась, и Атли схватил волчицу за пасть, наклонив голову, и, стукнув лбом в лоб, всмотрелся в её глаза. Старший охотник искал в них страх. Сомнения. Но вера Ла была сильна. Она оттолкнула его, не нуждаясь в поддержке. Свирепо приоткрыв клыки, издала тот же рык, и матёрый волк довольно опустил руку. Убедившись, он вновь бросился к крикам молодых, позвав её за собой, пока клич чужаков не добрался до всех.
     Зажатый в пасти нож сместился и надрезал губу после хвата. Но Ла не замечала, как и всю боль покинувшую тело. Бежала вслед за Атли, пока вигвамы впереди не расступились.
     Она пошатнулась. Её дыхание замерло, и разгорячённое сердце пропустило удар. Ла опустила наконечник копья, увидев священную площадь. Землю, насыщенную кровью. Плотно усеянную телами соплеменников и ползающих среди них тварей. Не дождавшись конца битвы, они вгрызались в павших и набивали свои тощие тела их силой. Пока те из них, что сражались, ниспадали куда ниже. Они не были воинами. Ла осознала это, увидев, как шакалы измывались над живыми и мёртвыми.
     У самого костра, в центре площади, ещё защищалось её племя. Но охотников среди них почти не было: одни молодые, только взявшие оружие в руки или не бравшие его вовсе… Шакалы вытягивали их одного за другим. Уворачивались от неумелых атак и ломали хребты, бросая скулящих на землю. Не добивали. Топча, шли на следующих и действовали подобно тварям, не знающим чести.
     Бешенство охватило сердце. Оскал застыл на губах, и ярость затмила всё, оставив лишь тварей!
     Подобно шквальному ветру, охотница настигла следующую жертву. Копьё влетело в не успевшую раскрыться пасть, выбив осколки клыков сквозь загривок и не дав и шанса подняться с колен. Ла пронеслась мимо осевшего тела. Забыв защищаться, слепо атаковала снова и снова, пока кровь всё больше окропляла тело. Тело, забывшее об усталости и отданное во власть первобытной ярости. Она била, не ведая жалости. Отправляла в бездну, ведомая одними инстинктами, затмившими раны и боль. Ярость! Была лишь она. Единственный слышимый звук — боевой клич. Он приближался. Нарастал, и те, кто издавал его, могли выйти на площадь в любое мгновение. Но никто не спасёт тех, кто сейчас перед ней!
     Ритуальный костёр запылал во всю силу. Озарил тьму и волчье племя, готовое к последней схватке. Атли пробился к ним сквозь ослеплённых скорой победой врагов и, израненный, встал во главе. Во главе загнанных сестёр и братьев, потерявших надежду и пожелавших пасть подобно избранникам богов. Богов, что сейчас не сводят с них взгляда и разжигают костёр за их спинами.
     Вой трёх десятков затмил собой клич. Объединил и разжёг сердца, лишив их страха и наполнив верой. Ла услышала его. Повалив шакала с рассечённой глоткой, ответила голосам своим. И едва их вой стих, стая бросилась в объятия битвы.
     Пламя бушующее в сердцах. Пламя, что охватило площадь. Оно безжалостно пожирало всех. И своих, и чужих, не различая никого из них. Ла не могла уследить. Без конца взмахивая клинком, кружилась среди мертвецов, забывая дышать. Срываясь на рык, распалялась сильнее, ощущая всю кровь, пропитавшую тело.
     Охотница увернулась от выпада копья. Выбила из равновесия ударом по внешней стороне бедра и нанесла смертельную рану. Оттолкнулась, и тяжёлый молот, едва не задев голову, пронёсся над ней и впечатался в грудь замертво падающего тела. Ла не заметила его. Шакала, чья уродливая гримаса предстала пред глазами за миг до того, как его удар лишил зрения.
     Ноги подкосились. Пасть наполнилась кровью, и земля прогнулась под телом. В глазах прояснилось, едва был сделан вдох, и шакал с перечёркнутой шрамами мордой утробно зарычал, занося молот над её головой. Не в силах увернуться, Ла взревела и вскинула руки с ножом, принимая удар.
     Но не пришлось. Копьё пронзило затылок урода, его безвольное тело выронило молот. Атли стоял за ним. Тяжело дыша, он держался за проколотый бок, но в его взгляде ещё не затихло пламя. Волк немым укором смотрел на охотницу. И она заметила, как он слегка покачал головой, прежде чем направиться к ней.
     Ла усмехнулась в ответ, поняв, что принимала за землю. Она в бессилии уронила голову и посмотрела в ночное небо, накрыла заслезившиеся глаза сгибом локтя. И нервный смех тут же пробился наружу, расслабив истощённое тело, словно и не было никакой битвы. Никакого сражения. И пусть этот клич ещё не настиг их. Пусть бой ещё не окончен и она падёт, не увидев завтрашней зари. Она хотела смеяться. И была счастлива, смеясь сейчас и продолжая жить.
     Атли устало припал на колено у края обтянутой шкурой ямы. Осмотрелся вокруг, насчитав лишь шестерых живых из волчьего племени. Одни, посреди площади, залитой кровью. Уставшие, они стояли, облокотившись на копья. Сидели, опёршись спиной на поверженных, и храбро смотрели туда, откуда надвигался многоголосый клич. Он уже заглушил всё. Но только не её смех. Атли схватил волчицу за ногу, потянул на себя, медленно возвращая на твёрдую землю. И печальная ухмылка сменила оскал на его морде, не ставшей смеяться в ответ. Но внутри он смеялся. Отчаянно. Счастливо. Забыв обо всём, просто смеялся и вскоре услышал смех остальных.

     Шакалы хлынули на площадь. Волной надвигались, пока их задние ряды натягивали луки в желании прибрать все заслуги себе. Но чистый смех не умолк. И когда были пущены стрелы, он не стал умолкать…

И пусть дождь из стрел, но его я приму...

     Вода была так холодна. Сильна. Стремительным потоком сковывала кисть и завлекала в объятия, желая утащить. Но вскоре разочаровалась, ведь жертва была неприступна. Сидя на земле, она лишь наблюдала, вслушиваясь в тихий шелест травы, в нескончаемые всплески реки. Омываемые раны больше не жгло, пальцы сводило от холода. Но кровь ещё сочилась из порезов среди белоснежной шерсти. Уплывала, тонкими нитями преображаясь в узоры…
     Ветер стих. Ветви за спиной раздвинулись, заставив обернуться и приготовиться к битве. Но это были не они. Старший охотник вышел на берег и встал рядом, находясь в тени. Он был спокоен, и безымянная опустила кулаки, зная, что он не причинит вреда. Но зачем он здесь? Настороженно навострив уши, она словно задала этот вопрос и теперь, в ожидании, не сводила с него глаз.
     — Ты не обретешь имя, всегда оставаясь одной, — волк подошёл ближе. Поставив копьё на траву, сел рядом и всмотрелся в бурный поток. — Ты чувствуешь, почему они бьют тебя?
     — Я не их крови, — безымянная отвернулась. Села обратно и коснулась холодной воды. Но молчание не продлилось долго, ведь злость вернулась и вырвалась голосом, — и не твоей. Никогда не помогай мне больше.
     — Ты этого не желаешь?
     — Я справлюсь одна! — она приоткрыла клыки. — Пройду испытание! Я сильна. Сильнее их всех! — зарычала, повернувшись к Атли вспыхнувшим яростью взглядом. Но волк не придал этому значения, продолжая смотреть на горную реку. — И я докажу это.
     Он был глух как и все. Не принимал её слова всерьёз, и безымянная перестала считаться с ним. Устав наблюдать, наклонилась к воде, отпив. И уже вставала, когда его твёрдый голос донёсся до слуха:
     — Всплыви.
     Толчок в спину сбил с ног. Река захватила едва она успела вдохнуть, и сковывающий холод обволок её тело. Стихийная сила поглотила, со страстным упорством потащила ко дну, вовлекая в неистовое течение. Извернувшись в нём, безымянная оттолкнулась от дна. Но даже здесь, у истока, потоки снесли, не позволив всплыть.
     Уверенность сменилась страхом. И сопротивляясь реке, она чувствовала, как воздух заканчивался. Сердце всё сильнее отдавалось в груди. Мутная вода без конца застилала глаза, в ушах грохотали волны от каждой отчаянной попытки подняться, но река не позволила вырваться. Пока не стало поздно…
     Пороги возникли, и течение набрало сил. Причинило боль, незаглушаемую сорвавшимся криком. Спину рассекло словно ножом. Колени расшибло, кожу содрало об встречные скалы. И стремясь защититься, она сжалась в ожидании удара. Но не смогла терпеть долго. Нужен был воздух! Река отозвалась. Позволила всплыть и сделать спасительный глоток. Тут же, издеваясь, захлестнула обратно, ударив об острое дно. Мысли покинули объятый страхом разум. Пальцы невыносимо заныли в попытке уцепиться за неровные камни. Всё было напрасно. Потоки срывали, без конца обрушивали на новые скалы и всё рвение, устремленное вверх, обрывалось о них.
     До последнего удара… Когда звон затмил мысли. Наполнил голову и лишил воздуха вместе с пониманием. Тело развернуло течением, подняв вверх. Так близко к спасению, что стали видны небеса. Но на грани сознания, она не пошевелила и пальцем. Даже не попытавшись дотянуться до света, медленно погружалась, провожаемая лишь его бликами.
     Кровавый узор предстал пред глазами. Тихо всплывая вверх, он звал за собой, обещая жизнь. И никто не откликнулся на его зов…

     Свет наполнил глаза. Горло обжёг свежий воздух, и безымянная, содрогнувшись, перевернулась, выкашливая воду. Судорожный вдох сменился жадным дыханием. Слух возвратился, уловив шелест травы. Зрение прояснилось, позволило различить силуэты деревьев, и дрожащие пальцы отчаянно сжали траву, больше никогда не пожелав отпускать. Она чувствовала, как холодные потоки ещё бились о спину. Сносили ноги и хвост, но под грудью была земля. Берег…
     — Может, ты любимица богов, в которых отказываешься верить, — голос Атли затмил собой шелест, его силуэт заслонил свет. — Может, ты и сильна, но твоя сила ничего не стоит, пока ты одна. Все мы едины, пока мы вместе. Ты не одна из нас и никогда не будешь. Чужая. Но когда ты пройдёшь обряд, станешь охотницей, никто не посмеет тебе об этом напомнить. Не нужно настраивать всех против себя сейчас. Как и не стоит отдаляться от племени и от тех, кто желает помочь, — он опустился на колено. Твёрдо всмотрелся в её дрожащий взгляд. — Если отказываешься от помощи, если не помогаешь и не защищаешь племя — тебе здесь нет места. И твоя жизнь перестаёт иметь значение, — замолчав, подал намокшую руку, наклоняясь ниже. — Ты примешь мою помощь?

     — Я всегда принимала тебя… — Ла перевела уставший взгляд на него. Смех прекратился и сменился тоской, с которой она посмотрела на его печальную ухмылку. Ухватилась за протянутую руку и крепко сжала, почувствовав, как он сжимает в ответ.
     — Я всегда дышал тобой, — Атли потянул на себя. Помог ей подняться и принял объятия, какими Ла одарила его, зарывшись пальцами в огрубевшую шерсть.
     Пламя ещё было ярким. Ночь ещё была темна, но битва уже подошла к концу. Шакалы надвигались свирепой волной, готовые унести последних живых. И Атли читал это в их глазах. Жажда. Голод, лишивший рассудка…
     Ла не желала смотреть. Уткнувшись носом в его грудь, опустила веки в ожидании тишины, пока смех остальных противился кличу. Живые храбрились, тяжело подымались пред сворой врагов. Смеялись им в морды и скалились, готовые нанести последний удар!
     И Ла ощутила, как Атли крепко обнял в ответ. Склонил голову и коснулся уха горячим дыханием, ласково прижимая к себе. Пока воздух не рассёк свист…

Как смерти мгновенье и отзвук на веки...

     Тьма. И только гул тянулся внутри. Он возрастал. Медленно спадал и снова возвышался, подражая ударам у материнской груди. Ударам, принадлежавшим живым и неведомым павшим. Гул возвысился вновь. Тягуче отозвался, когда во тьму проник свет. Слабое мерцание далеко впереди звездой всколыхнуло мрак. Неровными всполохами раздвинуло грань, пока не коснулось края земли. И что-то живое возникло на нём. В бликах огня…
     Слёзы заволокли глаза. Размыли и смешали всё вместе, не дав рассмотреть, но веки не смахнули их. Не двигались, оставшись без воли. И только гул возвышался внутри… пустоты?
     Сердце вспыхнуло кровью. Крик сорвался немым, и неподъёмное тело изогнулось в припадке. Пальцы ломались и срастались, лишь бы сломаться вновь. Кожа рвалась каждым движением, и шею без конца дробили, стирая кости в песок. Но она не могла перестать. Не могла прекратить изгибаться и задыхаться, крича. Отчаяние, страх, ярость и скорбь. Они лишили всего!
     Атли. Он защитил, повернувшись к своре спиной. Стрелы вонзились и пошатнули, утопив в крови последний его вдох. И нечто оборвалось внутри, когда она подняла взгляд. Увидела потухшее пламя в синеве глаз… Миг, забытый падением, — вернулся отчаянным криком. Он длился дольше, чем вечность, ведь Ла не могла отпустить. Не могла дать ему пасть, когда его тело стало клонить, и держала до конца!
     Пока их не захлестнула тьма…
     Она утащила. Разбила о землю жертвенной ямы, но не привела тишину. Чувства проснулись, и Ла вновь смотрела на них — тварей. На морды шакалов, что изучая свесились с края земли. Глумились над её необъятной злобой и устрашающим криком, что слышался зовом, взывающим к смерти.
     Они не прекратили муки. Вслушиваясь в её сорванный голос, срубили лозу, ведущую наверх, оставив Ла одну. Оставив гнить с телом Атли в холоде вечной тьмы…

     Ночь уходила, но плач тварей ещё спускался с затянутых небес. Садился на грудь, расправляя крылья, и вонзался клювом в пересохшее горло. В раскрытые глаза, без конца наблюдавшие за дымом, всплывающим вверх.
     Ла слышала их рыдания и не прекращала винить. Они убили всех, а теперь оплакивали своих, словно познали слёзы и грусть. Она не верила им. Они не могли, ведь они все твари. Жестокие, вечно голодные твари. И они пришли вслед за ней…
     Возникли из кошмаров, что она вечно желала забыть: когда она была молода, слаба. Когда кровное племя осветил огонь, а ночь была так черна, что был слышен гул тьмы… Ла помнила дикие вопли. Помнила страх, слабость в ногах.
     И как бежала всё дальше от криков. Глубже в лесную чащу, пытаясь сохранить жизнь, не принадлежавшую ей. Пока силы не покинули тело. Ноги не удержали, и пальцы проредили опавшие листья, когда грудь повстречалась с землёй. И больше ничто не могло заставить подняться.
     Она задыхалась, пытаясь дышать. Сердце разрывалось от гула, заменившего бешенный ритм. И его невозможно было унять. Как и прекратить отчаянно звать, желая услышать ответы богов. Но они молчали. Позволив тварям убить всех, в ком она видела смысл, зачем они дали сбежать?!
     Нет. Ложь. Боги не защитили, потому что их нет. И она бежала не по их воли. По своей. Лишь бы спастись и не чувствовать страха, боли. Лишь бы больше не слышать криков…
     Тишина…
     Одна…

     Удар прогнал сон. Заставил обхватить живот, поджать ноги сквозь боль, пронзившую тело. И пытаясь вдохнуть, волчица приникла к холодной земле. Вспомнила, кто она. Где.
     Силуэты щенков сидели наверху, пока остальные твари стояли, замахиваясь камнями и обнажая клыки. Вымещая злобу, они без конца бросали и кровожадно смеялись. Наслаждались вскриками, что Ла не могла сдержать, вынося раны и боль. Она видела их всех. Замечала слёзы во многих поникших глазах тощих тел. Ощущала их кровную месть.
     И перестала лгать… Как долго она верила, что стала сильна? Но не стала другой. Навсегда осталась той, кто бежала, и сейчас молила только об одном — чтобы пришла тишина. Прекратила всю боль…
     Кровь пролилась с рассечённой брови. Руки отнялись, прекратив защищать, и огонь охватил всё, что осталось внутри. Больше не было сил. Ла не могла видеть их яростные оскалы, слышать их скорбные вопли. Дрожа под ударами, она сжалась, позволив слёзам наполнить глаза. Насытить их печалью и ненавистью к павшему рядом… Но погасший взгляд Атли не отвечал. «Зачем ты спас?..»

     Тишина… Наедине с видениями, совсем одна в своих снах, она скиталась. Пока крик из глубин леса не встревожил ночь. Разбудил, раздавшись совсем рядом, и страх пришёл вслед за ним. Но лёжа в опавшей листве, она не хотела бежать. Не знала — «зачем?», и больше не искала ответ. Желала исчезнуть, наблюдая сквозь голые ветви деревьев за звёздами, чей свет не померк.
     Твари уже были близко. Тихий хруст листьев и ветвей позади становился всё громче, пока мигом нахлынувший ужас не завладел всем. Не давая опомниться, он погнал меж деревьев без оглядки назад. Забвенно уносил от теней, даже когда лес расступился и сменился полем по обеим от неё сторонам. Но только не впереди, где каменные исполины рассекали небо. Источенные пещерами, чёрными пчелиными сотами среди гладких костей, они не сходили со своих мест и без того внушая трепет, что никогда не позволял подойти. Она бежала к ним, потеряв это чувство, ведь ужас, исходивший от тварей, затмил и его…

«Зачем ты бежишь?..»

     Серое марево заволокло небеса. Миг забвения прервался кровавым кашлем, и холод окутал снаружи, пока тело сгорало внутри. Ла не узнала ответ. Не поверила, когда он был совсем рядом, и потеряла всё вместе с ним. В глазах Атли больше не вспыхнет пламя. Его горячее дыхание никогда не укроет во сне…
     Ла смотрела на него, прекратив проклинать. Он должен был спасти и не мог поступить иначе. Так было всегда… Атли всегда оберегал. С тех пор, как нашёл потерянной в лесу, как привёл щенком в своё племя — он обучил и вернул смысл. Веру, что она не мертва. И что стоит бороться за жизнь. Если не за проклятую свою, то за чью-ту из тех, кто рядом, и во чтобы то ни стало — жить!

— Всплыви…

     Уже тогда он всё понял, пока Ла отказывалась признаться себе. Она желала исчезнуть. Навеки чужая. Она сбежала, когда должна была умереть с кровными ей. И не могла простить себе это. Но больше она не предаст. Не отвернётся от тварей и не сбежит. Ведь только дав бой, она сможет спастись. Защитив всех, кто ушёл на охоту и вскоре вернётся, она искупит вину и заслужит право на жизнь.

     И право на смерть.

Стоя над бездной скорбь ставить в вину...

     Острые камни, тощие корни, торчащие из скользких стен ямы, врезались в ладони. Грязь осыпалась, забивалась в глаза и ударялась о свежие раны, но Ла не прекращала ползти. Держась клыками за корни, нащупывала под ногами опору и вбивала затупившийся нож в землю.
     Там, наверху, мерцало звёздное небо. Ветер шумел, гулял по жухлой траве. И Ла слышала его. Тянулась, лихорадочно вскидывая руки, перебирая ногами, снова и снова стискивая зубы.
     Сил не хватило, чтобы сбросить с глаз крошки песка. В голове помутнело, кашель кровью прорвался наружу, и Ла соскользнула.
     Она выронила нож, успела схватиться за корень. Подтянулась и остервенело зарычала, намертво вгрызаясь в него зубами. Боль не прекращалась. Взгляд всё мутнел, воздух заканчивался, пока опора не нашлась под ногой. Последний выступ, и Ла дотянулась до острого камня. Почувствовала, как он вошёл в ладонь и что-то тёплое закапало сверху. Кровавым узором залило глаза, когда она решилась на последний рывок.

     Последний вздох…

     И холодный воздух растёкся внутри. Пальцы коснулись края земли, и она упала на мокрую траву — уже начала выступать роса. Густой туман стелился в предрассветном мгновеньи. Но ни тел павших, ни тварей не было вокруг. Пустота…

     За спиной вдруг стало тепло. Костёр зажёгся и, повернувшись к нему, Ла узнала:

     — Атли…