Работа №1
Странные соседи.
Она жила одна в большом просторном доме. Постоянно задернутые шторы не пропускали ни солнечный, ни лунный свет и молчаливый полумрак рассеивала только настольная лампа. Одиночество давно стало привычным, и не было тягостным. Она проводила долгие часы в каком-то блаженном оцепенении, погружаясь в мысли о прошлом. Но порой у нее возникало ощущение, что эти воспоминания становятся неправдоподобными. Она даже начала подозревать, что это вовсе ее фантазии, в основном состоящие из событий давным-давно прочитанных книг.
Иногда она подходила к окну. Не отодвигая занавески, сквозь плотную кисею, пыталась рассмотреть подробности внешней жизни. Получалось плохо, даже время года не всегда угадывалось.
Ей нравилось, проходя по комнате, касаться корешков многочисленных книг или легонечко проводить рукой по крышке рояля. Так легко, чтобы не потревожить тонкий слой лежащей там пыли…
Однажды случились изменения, удивившие и, пожалуй, испугавшие ее. Сначала возникли звуки. Они смутно тревожили и вызывали противоречивые желания. А ведь даже сама возможность возникновения желаний была забыта, так давно она ничего не желала. Теперь ей захотелось спрятаться, чтобы не допустить изменения в свое спокойное и устоявшееся существование. Но любопытство, о котором она уже и не помнила, вдруг подняло голову. И не было сил сопротивляться ему.
Оказалось, что в доме появились новые люди. Они по-хозяйски переставляли мебель, срывали занавески, поднимая тучи пыли и даже раскрыли рояль. И она застыла в дверном проеме, слушая давно позабытые звуки. Инструмент немного фальшивил, и она подумала, что нужно вызвать настройщика. Почему-то такая простая мысль взволновала ее и, тихонько отступив, она ушла к себе.
С появлением соседей, жизнь в доме изменилась. Днем, вроде бы, все оставалось по-прежнему – тихо и спокойно. Только распахнутые занавески очень смущали ее. Не подходя близко, она издалека всматривалась в пейзаж за чисто вымытыми стеклами. Там иногда шел дождь, и ветер стучал в окно мокрыми ветками. «Осень…» - так называлось это время года.
Вечером во всем доме горело электричество, и комнаты наполнялись новыми звуками. Музыка, голоса телеведущих, смех и разговоры самих соседей раздражали и вызывали то самое любопытство. Новые жильцы оказались людьми странными, что вызывало глухое раздражение. Они совершенно не обращали на нее внимания. Правда, она не пыталась навязываться, никогда не высказывала своего недовольства, не лезла с советами и непрошенной помощью. Чаще всего она просто заглядывала в комнату, где находились соседи, и некоторое время молча наблюдала за их жизнью. Но эти странные люди полностью игнорировали ее присутствие. Ни приветственного слова или поворота головы. Даже заинтересованного взгляда ни разу не было предназначено ей.
Однажды она зашла в соседскую спальню. Это было впервые – стесняясь нарушать неприкосновенность чужой интимной жизни, она бывала только в гостиной. Но в этот раз странные жильцы, уходя, оставили дверь нараспашку. Спальня носила следы поспешных утренних сборов: неубранная кровать громоздила волны скомканных одеял и подушечные горы. Здесь же валялась мужская рубашка, со спинки стула свешивалась полосатая юбка. В углу, на туалетном столике, стояли баночки, коробочки, валялись милые женские безделушки. Ее неудержимо потянуло туда. Легкими движениями она касалась золотистых крышечек и жемчужин небрежно брошенного ожерелья. Присев на меховой пуфик, она наклонилась к хрустальному флакону и вдохнула запах духов. Они показались слишком сладкими и тяжеловато-навязчивыми.
Через зеркало она еще раз оглядела спальню. Чуть смущенно отметила действительно интимные подробности – ажурные кружевные трусики на плафоне торшера и одинокий мужской носок, почему-то лежащий в вазе с фруктами. Внезапно, что-то в отраженной картине показалось неправильным. Еще не осознав причины, она грустно улыбнулась: «Странные соседи и вещи должны иметь странные…» И тут же поняла в чем дело. Зеркало не отражало ее саму. Все предметы – кровать, шкаф, носок в вазе на подоконнике были видны отчетливо, но ее не было. Ни лица, ни тонких пальцев, застывших на вырезной пробке флакона.
Она никогда не любила подобные шутки. Рассердившись, резко поднялась и отправилась к себе, оставив дверь по-прежнему распахнутой.
И долгое время снова провела в одиночестве. Опять ее обступали фантазии-воспоминания, опять старые вещи успокаивали и убаюкивали ее раздражение. Только по вечерам, чужие и слишком громкие звуки врывались в сонно-призрачное существование. И тогда ей приходилось сдерживать желание снова появиться в гостиной и заставить этих людей все же обратить на нее внимание.
Однажды ею овладело странное возбуждение, сходное с торопливой головной болью, назойливо стучащей в виски. И она все же вышла в гостиную. Комната была освещена ярким солнечным светом, каким-то особенно ослепительным и блестящим. Взгляд за окно все объяснил. Белый, неправдоподобно-сказочный снег лежал на подоконнике и ветках близких деревьев. Откуда-то пришли строки: Синицы полетели с неизъяснимым звоном…
Дома было пусто и как-то умиротворяюще тихо. Привычно проведя рукой по крышке открытого рояля, она подошла к книжному шкафу. И там, за приоткрытой стеклянной дверкой, увидела незнакомую фотографию в простой деревянной рамке. Сначала ей показалось, что это новая соседка. Такие же светлые волосы, веселая беззаботная улыбка. Но внезапно узнала сначала платье, затем кольцо на женской руке, небрежно откидывающей прядь летящих волос. Серо-фиолетовый камень, зажатый причудливой серебряной окантовкой, и сейчас красовался на ее руке. Но этого фото она не помнила. Почему оно тревожит, даже злит? Что не так в этом небольшом отражении прежней жизни?
Нижний уголок фотографии, ее фотографии, был перечеркнут траурной ленточкой!
…По стеклу зазмеились трещины, почти скрыв за частой сеткой женскую улыбку…
Работа №2
Форумному флуду посвящается…
Аглаонема Стрипс
Я их вычислил. Тех, четверых, что безжалостно сожрали крошку Бегонию. А ведь я знал ее совсем отростком. Хрупкую, беззащитную, пахнущую свежим огурцом. Я помню, как первого сентября ее вносили в кабинет географии, и вот теперь ее нет на привычном месте.
Прямо слезы наворачиваются.
Но я солгал. Я никогда не плачу.
Зовите меня Аглаонема Стрипс. Безжалостный убийца.
Вы могли видеть меня в культовом фильме Бессона. В тот дождливый апрельский день на Монмартре решилась моя судьба. Едва приметив меня на окне, Люк воскликнул – это он! и взял меня на руки. Мне отвели отдельную гримерку, и специальный человек ухаживал за мной с утра до ночи. Но вмешалось провидение или чья-то зависть, назовите, как вам нравиться… Мне нравится слово рок… Так вот, злой рок в личине мучнистого червеца загубил мою актерскую карьеру. Как говорится - на корню. Дублер занял мое законное место и именно его холил и лелеял в кадре Жан Рено. Вы могли меня видеть в культовом фильме, но увы, не срослось.
Мир шоу- бизнеса суров. Больного и немощного, меня вышвырнули со съемочной площадки, и какой-то нелегал протащил меня на торговое судно. Не буду вас утомлять ужасами морского путешествия и душещипательными историями карантина таможни. Скажу лишь, что это была суровая проверка на вшивость. Хотя вши – это для человеков, у меня может быть только тля.
Но я отвлекся.
Вернемся к крошке Бегонии. Еще тогда, первого сентября, моя интуиция подсказала – не жилец. Такие долго не красуются на классных подоконниках. Их либо роняют вдребезги, либо забывают поливать. Но чтобы сожрать. Такое на моей памяти впервые.
Я говорил, что я старожил этой школы? Я, не побоюсь этого слова, ветеран этой школы. В первый же год меня облучили портативным рентгеновским аппаратом в кабинете физики, а уж чем только не поливали из пробирок в кабинете химии… Ядовитая Диффенбахия жалкий аматор в сравнении со мной. Моему зеленому с черным боевому раскрасу позавидует самый ловкий Чингачгук. О да, я четыре года провел в кабинете истории и знаю, чем закончили славные индейцы. Я не позволю сослать себя в резервацию школьной столовой. По крайней мере до тех пор, пока не отомщу тем четверым из десятого «Б». Ненавижу веганов.
Я готовился целый месяц, оттачивал все шестые чувства, имеющиеся в моем арсенале. И не надо учить меня математике. Привычные вам пять чувств у меня напрочь отсутствуют, по понятным причинам. Поэтому мой счет начинается с шести. Можно было продолжить – семь, восемь и так далее, но я давно для себя решил, что я гуманитарий и с тех пор потерял к цифрам всякий интерес.
Итак, интуицию я, кажется, упоминал. Всегда оказываюсь прав. Жаль, что не могу делать ставки.
Телекинез давался с трудом – слишком тяжелый горшок. А то бы я за ночь успевал сделать пару кругов вокруг школы. И еще уборщицы мешались постоянно. Двигали меня шваброй обратно, пока я не додумался освоить телепатию. После этого дело пошло как по маслу. Я внушил им мыть коридор с другого конца, и они начали толкать меня в верном направлении.
Оставалось всего каких-то метров десять до кабинета географии, но информатичке показалось, что я на этом месте чахну. В тот день были магнитные бури, а я метеозависим, так что не в моих суперсилах оказалось противостоять вмешательству человеческих сил. Я мог бы сказать – лошадиных, но моей природе претит оскорблять даму. Хотя, к слову, меня отказывался переносить с места на место даже физрук.
И вот я в кабинете информатики, и до цели снова как до Северного Полюса.
Жалеть себя – удел традесканций. Аглаонема, сказал я себе, какой же ты после этого Стрипс, если не сможешь выбраться из этой комнаты. Давай-ка, дружок, воспользуйся пирокинезом. Сожги к чертям эту дверь, разделяющую тебя и тех четверых цветоедов. Я едва не поддался соблазну.
Но словно по щелчку включилось ясновидение. Вот по коридору цокает на тонких каблучках географичка, в руках пакет с пирожками из столовой, идет в кабинет информатики, выпить с подругой по чашечке чая, пока есть окно в расписании. Вот она открывает дверь, видит меня и восклицает – «О, эта прелесть должна стоять у меня в кабинете!»
Надо ли говорить, что я снова оказался прав.
Следующий урок у десятого «Б». Всего сорок пять минут и месть моя свершится. Я мог бы зловеще ухмыляться или потирать руки в предвкушении скорой развязки, если бы было чем.
Но мне достаточно и того, что к концу сегодняшнего дня эти четверо будут мучаться от поноса и золотухи, чесотки и зуда в конечностях, жестокого пищевого отравления…. Я размечтался, простите.
Но вот и она, долгожданная минута Х. Я усиленно начал внушать запах свежего огурца. Жрите меня, жрите. О, да, тяните ко мне свои ручки, испачканные чернилами и мелом. Тщательно пережевывайте, глотайте – незабываемые минуты желудочных колик вам обеспечены.
Бегония, крошка, ты видишь меня? Аглаонема Стрипс отомстил.
Не переживай, детка. Листья не корни, отрастут.
Работа №3
Сага о шестом чувстве.
Не решусь взять на себя смелость заявить, что жизнь тундровых леммингов прекрасна и безоблачна. Все-таки, существование за полярным кругом требует определенной выдержки и навыков выживания. Холод, скудная пища и обилие врагов заставляет наш народ вести образ жизни, близкий к аскетическому.
Хотя, конечно, год на год не приходится. Вот и сейчас, плотно закусив веточками полярной ивы и недозрелой черникой, разомлев от июльской жары (+12 на солнце, шутка ли!), я мог себе позволить часик беззаботного отдыха. Но, вкусить полное блаженство не позволяло мое шестое чувство. Оно, проклятое, так хорошо развитое у всех представителей нашего заполярного сообщества, нашептывало совершенно гадкие вещи. Ну, типа того, что такое благоденствие не может продолжаться долго, придет пора расплаты, обильная и сытная пора обязательно сменится бескормицей и голодом. Короче, «Мы все умрем!». Но я отгонял эти мысли, добродушно наблюдая за малышами, во множестве появившимися во всех семьях в нынешний благодатный сезон.
В августе, когда количество сородичей увеличилось многократно, позагорать уже не удавалось. Чтобы поесть досыта, приходилось как следует потопать ножками – еды в округе становилось все меньше. Многие соседи уже перешли на ягель, не слишком вкусный и питательный, к тому же суховатый до колючести. Шестое чувство мстительно подсовывало злорадные мысли, типа «Мы же вас предупреждали…»
С приходом осенней непогоды стало совсем тяжело. И в одно ненастное утро я проснулся с ясным пониманием, что время пришло! Выглянув из норки, увидел толпы леммингов, знакомых и не очень. Все они сосредоточенно устремлялись в направлении обрывистого берега океана. Мое шестое чувство тоже радостно завопило: «Вперед!!!» И сопротивляться не было сил.
Живым ковром катились маленькие зверьки к собственной гибели. Ведь всем давно известно, что в случае бескормицы наш несчастный род сам себя изгоняет из жизни, бросаясь в беспощадные волны холодного океана. Дабы освободить жизненное пространство для немногих выживших.
Но сегодня все шло, как-то неправильно. На обрыве, у самого края, суетился небольшой лемминг в пестрой шкурке. Он громко пищал, шустро бросаясь наперерез прибывающим собратьям. Многие останавливались в недоумении, начинали вопросительно оглядываться.
- Не надо бросаться с обрыва. Пожалейте свои молодые жизни! Знайте, лемминги, что вас обманывали! Никакой привычки к самоубийству в нас не заложено! Люди придумали эту нелепую лживую сказку. На самом деле, никогда раньше наши предки и не думали топиться. Зачем? Это просто глупо! Остановитесь!
Толпа грызунов закрутилась водоворотом. Те, кто пробрался к самому краю, тормозили, пятились, поворачивали обратно. Ну, в самом деле, помирать-то никому не охота!
В результате, постепенно началось неторопливое, но ускоряющееся, движение назад. Широкая лента леммингов потекла обратно. Я, придавив горло шестому чувству, обрадовано влился в толпу соплеменников.
… Шестое чувство, откашлявшись, немного хриплым голосом стало расписывать мою дальнейшую жизнь. Апофеозом этого эпического полотна была моя медленная и мучительная смерть от голода…
Работа №4
На распутье
Тенистый и прохладный парк в городе N почитался местными жителями как восьмое чудо света. И никто в этом не сомневался. Особенно в июле, тем более в полдень - час, распускающего руки солнца.
Как обычно в душный обеденный перерыв все парковые скамейки пестрили яркими майками, шортами и юбками, потому Ги расположился прямо на траве под крупным деревом, по-дальше от дорожек и, соответственно, людей. Ги раскрыл принесенный с собой пакет и, улыбаясь словно кот из Чешира, извлек теплый гамбургер и стеклянную бутылку холодной газировки. Юноша исходил слюной, предвкушая трапезу, но все-же не торопился с обедом. Держа в одной руке бумажный сверток с гамбургером, другой строчил на смартфоне что-то насчет домашней еды и пикника на природе. Когда закончил писать, он отложил сверток и переместил запотевшую бутылку поглубже в траву, чтобы нацелиться на нее объективом смартфона. Долго искал нужный ракурс, фотографировал, удалял: то капли на бутылке выходили размытые, то травинки лезли в кадр грязные и жухлые. Наконец, отправив фото холодной газировки, подписанное как «Лучшее в эту жару», Ги закончил с обеденной прелюдией. Телефон отправился на колени, а гамбургер лишился бумажной защиты. Юноша раскрыл рот, предвкушая восхитительный вкус жареной котлеты, сыра, овощей и соуса (мысленно он уже пожалел, что взял всего один гамбургер), как в паре шагов возник полупрозрачный человеческий силуэт. Словно «жидкий» воздух над раскаленной поверхностью.
Ги сморгнул, силуэт пропал. Зато из кустов вылез немолодой мужчина в гавайской рубашке и в клетчатом кильте. Его незатейливая соломенная шляпа и потрепанные кожаные сандалии стремительно приближались. Мужчина явно хотел подойти раньше, чем Ги сделает первый надкус. На шее странного господина на связанных между собой черных шнурках болтался монокль с треснутым стеклом. Юноша замер, удивленно хлопая глазами, ожив лишь спустя время, когда рука автоматически потянулась за телефоном. Он не мог не сфотографировать такое. В то же время где-то в океане подсознания тревожно встрепенулось шестое чувство, предупреждающее об …
- Добрый день, молодой человек, - обратился подошедший мужчина. – У меня к вам небольшая просьба…
- Добрый… день… - сказал Ги. – Слушаю.
- Ввиду некоторых обстоятельств… - начал мужчина, и Ги с сожалением догадался, что столкнулся с обычным представителем маргинальной свободы. – Я хочу есть и пить.
Ги, ожидающий хотя-бы краткой истории о выпавших на долю гостя испытаний, удивился. И даже немного взбунтовался в сердцах, словно его обделили рассказом, да еще и требуют за это хлеба и питья. Но через мгновение уже смеялся над собой за эти мысли.
- Могу предложить половину гамбургера и газировки. Отопью и отдам всю бутылку.
- Не сочтите за грубость, но я приму лишь что-то одно из двух, и только целиком.
- То есть либо гамбургер либо содовая?
- Верно.
Юноша подумал, а не послать ли куда подальше столь избирательного попрошайку. Но, взглянув на сломанный монокль и беспощадно шерстяной кильт, ему стало жалко бедолагу.
- Выбирайте сами, - сказал Ги.
- О, что-то новенькое, - удивился мужчина и выбрал гамбургер.
Понюхал его, но есть не стал.
- Чудесно, - сказал он.
Ги встал и протянул неоткрытую бутылку.
- Возьмите, в сухомятку не то.
- Благодарю, молодой человек.
Мужчина принял второй дар и, хитро ухмыляясь, уставился на парня.
- Сегодня удачливый день, - сказал он. – Для вас.
- Пожалуй и у вас неплохой выдался, - ответил Ги, отряхнув шорты. Он собирался уходить.
- Постойте, - сказал мужчина. – Всего один вопрос.
- Тогда и я спрошу, хорошо?
- Договорились, - сказал странный господин и начал, - Представьте, что у вас есть выбор между долгой и мучительной болезнью, от которой вы в конце концов умрете, но проживете достаточно долго, или между быстрой, почти безболезненной смертью от несчастного случая, но в ближайшем будущем. Что выберете?
- Мда… после такого у меня отпали все вопросы по поводу вашего наряда. До свидания.
- Прощайте, молодой человек и полноправный хозяин своей судьбы.
Ги ушел, а мужчина остался и задумчиво разглядывал дары в своих руках. Потом, не спеша, начал есть гамбургер. Тщательно прожевав и посмаковав последний кусок, он произнес:
- Мм, изумительно! Пятьсот лошадиных сил и нетрезвый лихач за рулем.
Затем открыл бутылку и начал жадно пить, до тех пор, пока последняя капля не исчезла в его горле.
- Прекрасная, изнуряющая, неизлечимая хворь. Одна из моих любимых… Как можно от такого отказаться?..
Мужчина вздохнул, подкинул бутылку и быстро, словно фокусник, снял шляпу и поймал в нее пустую тару. Она исчезла в ней как волшебный кролик в цирке.
- Сегодня не мой день, - сказал он, надев шляпу.
Господин в гавайке и кильте подцепил, сверкнувший на солнце, монокль в руки и стал протирать его краем рубахи. Затем, высоко приподняв бровь, раскрыл один глаз пошире, вставил треснутый монокль и, начиная с сандалий, начал растворяться в воздухе.
Отредактировано Туся (30.01.2019 00:38:17)
) Целиком узкоглазая педагог величалась - (опять же не побоюсь этого слова) Хуйдамайхарова Сания Хайруловна. ШЕСТОЕ ЧУВСТВО сразу подсказало мне, что ждать чего-то хорошего от человека с такой фамилией явно не стоит. Хотя выглядела она довольно безобидно - низкорослая, с полуприкрытым разрезом глаз, скуластая, с собранными в большую гульку на макушке чёрными волосами. Она бойко шкандыбала по школе кривоватыми ножками, и так бы и осталась в моей памяти учительницей с прикольной фамилией, если бы не один случай. 
, шестое чувство бегонии 
и подальше убираю ядовитые цветы.