Выстрел №1
- Почему-то в детстве всегда кажется, что вырастешь ты непременно великим человеком. А как же иначе, ведь совершают люди и подвиги, и открытия делают. Творят историю, пишут книги, снимают фильмы. И, кажется, что каждый приходит в этот мир для того, чтобы оставить свой след.
Бутылка блеснула стеклянным боком в тусклом свете карманного фонарика. Антон Дмитриевич разлил водку по пластиковым стаканчикам, выпил свою, не дожидаясь собеседника, крякнул и занюхал рукавом.
- Вот только где его, этот самый след, оставить, и как – никто не знает. Повезёт, если от рождения талант дан. Если не зарыл его в землю, а развиваешь, занимаешься любимым делом. По настоящему любимым, а не «мама хочет, чтоб я стала балериной». И хорошо, если тебя на твоём пути поддерживают, если не единомышленники, так хотя бы сочувствующие. Повторим?
И, не дожидаясь ответа, разлил по новой.
- Ты вот послушай, чего я расскажу. Жил-был, значит, мальчик. Не особо одарённый, но свезло ему чуть больше, чем многим его сверстникам. Ему нравилось играть на пианино, куда его определила матушка. Другие мальчишки в его группе просто ненавидели сей инструмент, хоть и таланта в некоторых было чуть больше, чем в нашем герое, а вот смотри-ка ты как. Не хотели играть, хоть убейся. Сбегали с занятий, или саботировали их, благо, что преподавательница добренькая была. Или просто не умела справляться с детьми, такое тоже часто бывает. Но сейчас не о ней рассказ. А о мальчике, который любил играть на пианино... У тебя как с куревом? Вот и у меня по нулям. Ты водку-то не тепли, пей
На этот раз собутыльники выпили вместе.
- Так вот. Время шло, и настал у них отчётный день - это когда сгоняют максимум учеников, и должны они перед комиссией показать, чему научились. Давай они, значит, усиленно готовится, да так, что даже самый отпетые хулиганы прониклись важностью грядущего мероприятия, и начали старательно наяривать собачий вальс и прочих «бетховенов». Преподавательница аж расцвела и лет на сорок помолодела на радостях. А наш мальчонка начал духом падать – таланты-то все вернулись, играют так заливисто, что потерялся он на их фоне. Всё меньше видит его преподаватель, всё реже хвалит. А он старается, но не дано ему, понимаешь, просто не дано.
Антон Дмитриевич замолчал, уныло рассматривая дно своего стаканчика, вздохнул и потянулся к бутылке.
- А день «икс» всё ближе и ближе, все волнуются, матушка так и вовсе нервная стала. Рубашку праздничную раз двадцать постирала, столько же перегладила. Ведь сыночек-то, кровинушка родимая, на сцене играть будет! Как настоящий музыкант, перед высокими гостями из самого Министерства Образования! А сынок всё ниже и ниже нос опускает. Уже не хочется ему на сцену, уже не радует его пианино. Но деваться-то некуда. Давай ещё по одной.
Стаканы наполнились и опустели.
- И вот оно, утро «судного дня». Матушка носится по квартире как угорелая, всё роняет, наш герой сидит за столом, завтрак ложкой ковыряет. Не хочется ему идти, вот не хочется, и всё тут. Но кто ж его спрашивает. И вот идут они по улице, снег под ногами хрустит, в свете фонарей блестит. И провалиться бы пацану под землю, но нет, не получается. Они всё равно пришли. А там! Весь актовый зал забит битком, из кабинетов стулья принесли ажно, чтоб всех гостей разместить. Преподавательница бледнее мела, суетится так, что голова от неё кружится. Таланты все нарядные, как на подбор, стоят такие важные, как индюки, смотрят на нашего героя сверху вниз презрительно так, мол, что ты можешь, тугоухий. Концерт начался, там сначала малыши стихи читали, да хороводы водили, а после только ребята постарше пошли. Вот выходят они один за другим, а мальчонка наш всё сильнее духом падает. Ну, понятно, что самых звёзд на конец концерта придержали, но и парнишку не в самое начало определили, не такой уж он и бесталанный был, так среднячок… Что-то долго мы не наливаем, не находишь?
Выпил, крякнул, занюхал и продолжил.
- И вот, вот его очередь. На трясущихся ногах выходит он сцену, садиться на табуреточку, и только начинает играть, как вдруг! Вдруг резко выключается свет. Вот прям как у нас тут, только что был – и нету. И темно, зима же, темнеет-то рано. В зале зашумели, заволновались, а пацан внезапно успокоился и продолжил играть по памяти. Вслепую. И тише стало в зале, все сели и слушают, внимательно так. Отыграл он одну песню, другую, а тут и свет вернули. И так ему аплодировали! Все гости на ноги встали и рукоплескали как великому музыканту, матушка слёзы вытирает, преподаватель от гордости надулась как воздушный шарик, таланты стоят, дар речи потерявши, и такие жалкие, и не важные больше. А мальчонке так хорошо стало, словами не рассказать. С того дня больше никто его не дразнил тугоухим, и на все концерты он выходил. И поступил в музыкальное училище, потом в консерваторию, всю страну с концертами объехал. И всё как он мечтал складывалось, но случилась в стране перестройка, и стал наш музыкант никому не нужен нафиг. Эх…
Антон Дмитриевич разлил остатки водки, на всякий случай потряс хорошенько стеклотару.
- Смотри-ка, кончилась. Ну, света всё равно нет, и работать мы не сможем, пойду ещё достану. У меня тут припрятана, как раз на такой случай.
Он кряхтя поднялся, и, аккуратно ступая среди обломков кирпичей и досок, ушёл в темноту. Его собеседник встрепенулся и крикнул в след:
- Эй! Дмитрич! Может, возьмёшь фонарик?
- Да нет, мне нормально! Я здесь каждый закуток знаю, как свои пять пальцев.
Некоторое время оттуда слышались возня и звук передвигаемых табуретов. Потом Антон Дмитриевич загремел стремянкой, и, видимо, полез наверх, заскрипели дверцы антресолей.
- Вот она, родимая…
Победоносная фраза прервалась грохотом и громким матом. Собеседник подхватил фонарь и помчался на шум, по дороге спотыкаясь об мусор. Антон Дмитриевич сидел на полу, рядом валялась стремянка, а в свете фонаря блестели осколки стекла и стремительно расползающаяся под ними лужица с характерным запахом.
- Ох, Дмитрич, ну ё моё! Как же так, а?
- Эх, ё… - С досадой вздохнул Антон Дмитриевич, – Последняя была. Ну что за день такой, ни поработать, не выпить. Тьфу ты…
Выстрел №2
Мемуары Невезухина.
Пафнутий Эрастович Невезухин решил, с бухты-барахты, написать мемуары.
Эта мысль осветила его незамутнённый интеллектом разум внезапно, без предупреждения, в пять утра. Лёжа в кровати и почёсывая своё пивное пузо, он размышлял: "Вот прочтут благодарные потомки мои мемуары и возгордятся моей превеликой мудростью! А сограждане ещё и на памятник скинутся бронзовый или мраморный. И поставят его на центральной площади! И переименуют её. Будет центральная площадь имени меня! Как всё славно вырисовывается..."
Невезухин вылез из кровати. И натянув на свою сонную тушку дырявый, давно нестиранный халат, сунул волосатые ноги в рваные тапки.
Прошлёпав в уборную и сделав там свои грязные дела, Пафнутий вернулся в комнату и сел обдумывать свой будущий триумф. Сидеть и думать в кровати было неудобно - Невезухина так и клонило в сон. На столе царил кавардак и прибираться было лень. Не заморачиваясь уборкой, будущий великий писатель просто смахнул все фантики и огрызки на пол. Шагнул к стулу и тут-же поскользнулся на банановой кожуре!
Отборный мат непризнанного гения полетел вслед этому знаменательному событию.
Из норки за шкафом высунулся домовой и злорадно захихикал: "Эрастыч, а чегой-то ты ни свет - ни заря колобродишь? Давай-ка, лучше мусор выгреби из дома. Я за тебя Золушку изображать не собираюсь."
Невезухин мрачно пробухтел: "Обленился ты совсем, пень старый. Тоже-мне домовой! Мог-бы в доме порядок навести."
Домовой фыркнул: "Ага, щас-прям! Побегу я твою работу выполнять! Может за тебя ещё и мемуары сварганить?!"
Пафнутий в праведном гневе запустил в домового пивной бутылкой! Но хитрюга не стал дожидаться метко брошенного снаряда и ловко ускользнул обратно в норку.
Бутылка, разлетевшаяся на острые осколки, коварно поранила ногу Невезухина, когда тот направился в сторону стола. Матюги, которым удивился-бы любой сапожник, загрохотали из уст будущего писателя. Всё-таки тапки его были очень рваные. Так-что осколок без труда уязвил стопу Невезухина. Охая и возмущённо икая, Пафнутий прошкандыбал к аптечке и не найдя там ни зелёнки, ни йода, ни хлоргексидина, прихрамывая, поплёлся на кухню. Открыл холодильник. И тут-же ему на голову свалился жирный таракан! От омерзения мужик взвизгнул, точно баба и дёрнулся назад. Нечаянно свалил графин с водой на пол. И тот разбился на новые осколки. Новые замысловатые выражения посыпались изо-рта несчастного Невезухина. Осторожно двигаясь, он снова предпринял попытку открыть холодильник. Достав дешёвую водку, обеззаразил ей ужаленную подлым осколком ногу. А остатками водки обеззаразил свою утомлённую приключениями душу.
Ворча и хромая, Невезухин дошёл в комнату и сел на стул. Стул предательски скрипнул и развалился под массой пьяного "гения". От горя Пафнутий заплакал. Видно, не суждено ему увековечить себя в бессмертном творении! Мемуары никогда не будут написаны. Да и о чём писать? О постоянных неудачах?
В отчаянии, бедняга решил повеситься!
Смастерив из галстука петлю и завязав её на люстре, Невезухин, зажмурив от ужаса глаза, шагнул с табуретки вниз. Люстра, видимо назло простофиле, оторвалась и грохнулась рядом! Неудавшийся самоубийца обалдело уставился и на эти осколки. Матюгаться он уже устал.
Сзади послышался издевательский смех. К Пафнутию подошла Смерть и острой косой перерезала петлю: "Не торопи меня, Невезухин. Я ещё поразвлекаюсь, пожалуй. Ты так уморительно живёшь! Об этом и напиши в своих мемуарах. Если ещё удумаешь спешить ко-мне, то я помешаю. Домовому - привет!" - И с этими словами Смерть исчезла где-то, вне времени и пространства. Или просто из поля видимости оболдуя.
И тут он понял - впереди ещё множество несуразностей и конфузов никчёмной жизни.
За окошком забрезжил, серый от туч, рассвет, ознаменовав очередной из многих, самый худший день в жизни Невезухина.
