Наконец-то я был один. Лежал и думал о ночном госте, который зачастил в мои сны. Мне казалось, что я его уже где-то видел. Только не помнил где и когда. Может быть очень давно. Может в детстве.
Перед глазами поплыли детские страхи. Костлявая рука, хватающая за ногу из-под кровати. Невидимое существо, которое ходило по квартире, когда родители на работе. Невидимка следил за мной, сопел и иногда ронял что-нибудь. Я делал вид, что не замечаю. Если бы он понял, что я о нём знаю, он бы убил меня на месте. Ещё был страх темноты, точнее боязнь того, кто прячется во тьме. Не просто прячется - следит, подстерегает, подбирается, преследует и нападает. До последнего, конечно, не доходило. К тому моменту я уже включал свет или покидал тёмную комнату. Обитатель тёмных закоулков был также неуловим как мой невидимка.
Кажется, я был впечатлительным ребенком. Родители часто смеялись, вспоминая одну мою выходку. Как-то они ушли в ночь на работу. Я остался один. Телевизор в Советском Союзе по ночам не показывал. Было скучно. Я лежал с включенным светом и пялился на невидимку. Не помню точно, что мне тогда не понравилось. Это было давно, ещё до школы. Но я напялил на себя что попало и вылез через форточку. Ключа от двери у меня не было. Добрался до края посёлка, прошел по степи, через лесок, через отвалы, вдоль карьера. В отвалах ночью можно было реально убиться. Но я благополучно прошел пять километров сильно пересечённой местности, чтобы постучать в дверь кабинета, где работала моя мама. На вопрос, что случилось, я ответил, что мне было страшно одному.
Вроде бы невидимка отстал от меня ещё в первом классе. Костлявая рука пряталась под кроватями и диванами ещё пару лет, а вот человек в темноте задержался намного дольше. И у этого была причина.
Я вспомнил дом, где прошло моё детство. Чердак с голубями, подвал с крысами. Подвал мы иногда обследовали, используя как факелы куски пластмассы. Этот материал горел, выстреливая капли, которые падали со звуком маленьких реактивных снарядов. Для детей это было страшным, но притягательным местом. Бетонные ступени уходили вниз к чёрному проему, который вёл в подземелье. Там всегда было темно и сыро. Множество закоулков, плесень, непонятные трубы. Иногда мы любили пощекотать себе нервы, пробираясь в полной темноте. С друзьями это было не страшно. Все веселились, пока не начинали друг друга пугать. Потом с криками неслись наперегонки к выходу. Хуже всех было последнему, ведь за его спиной никого не было, кроме того, кто вечно прячется во тьме.
Однажды мы обнаружили логово бродячих собак. Это был проём в стене, куда уходили трубы, и пролезть в него было проблематично даже ребенку. В этой норе повизгивали маленькие щенята. Достать мы их не смогли. И я вернулся в тот подвал на следующий день один.
Пришёл с коробком спичек и ногой от какой-то куклы. Привязал пластмассовую ногу к ветке, поджег её и двинулся к логову. Дрожащий свет от кукольной ноги едва освещал островок земли вокруг меня и только подчёркивал глубокие тени и непроницаемую темноту углов. Свистящие капли бомбардировали пыль и мусор под ногами. Они создавали шум, который мешал мне разобрать шаги и шорохи обитателей тьмы. Одному здесь было совсем не так интересно, но желание получить щенка пересиливало ужасы, которые рисовало моё воображение. Было страшно поворачивать за угол. И очень неуютно проходить мимо тёмных комнат, которые будто отгораживались от мерцающего света. А ещё хуже было заходить в такие комнаты. Будто ныряешь в темноту и потом, нервно размахивая факелом, пытаешься посмотреть во все стороны одновременно.
Добравшись до логова, я лёг на трубы. Попытался дотянуться до щенят. Потом осветил потолок и стенки проёма в стене. Наверное, маленькие дети не часто страдают клаустрофобией. Я готов был ползти на животе. Малыши забились в дальний угол, но один оказался любопытный. Он пошёл на огонь моего факела. Я быстро схватил за лапу и вытащил скулящего щенка из норы.
Обратная дорога прошла легче. Я был уже не один. Со мной был тот, кто меньше и слабее и нуждается в моей защите. Как ни странно, это придавало уверенности.
Щенок вырос и прожил у меня много лет. Бросался на незнакомых собак, дружил с соседским котом и смешно прыгал по сугробам. Когда он случайно попал в воду, сразу показал себя хорошим пловцом. А мне, чтобы научиться плавать, понадобилось несколько посещений бассейна.
Я вынырнул из воспоминаний и взял телефон. На экране пять утра. Через час утренний укол. Почему я начал вспоминать детство, да ещё такое далекое, которое помнят только фрагментами. Наверное, подумал об одном, оно навело на второе и так далее. Чем ещё заниматься мозгу во время бессонницы. Нанизывать мысли одну за другой на ниточку. В палате жара, спина намокла. Сделал попытку лечь на бок. Боль. Остановился на том, что просто повернул голову. За окном в темноте горел фонарь. Вспомнил белую маску и тёмное существо.
Вот откуда эта ниточка. Плавание, собака, боязнь темноты.
Когда я хвастал своим щенком во дворе, одна из девочек попросила меня достать ей из подвала такого же. Не помню, что это была за девочка. Видимо, она мне нравилась. Потому что я легко согласился и быстро пошел вниз по ступеням. С собой ни спичек, ни фонарика, но как это может остановить такого храброго рыцаря.
Я нырнул в темноту и торопливо прошел сквозь неё до первого поворота. Старался шагать быстро, не давая себе опомниться. Обитатели тьмы, наверное, были в шоке от такой наглости. Я знал, что если замедлюсь и дам себе немного подумать, страх начнет расти и превратится в панику. Поэтому, просто не думая ни о чём, шел вдоль стены, слегка касаясь её рукой. Высоко поднимал ноги, чтобы не споткнуться. И не видел ничего. Темнота и страх окутали меня так сильно, что я перестал воспринимать окружающее как что-то реальное. Почти перестал боятся. Прошел в следующее помещение, перешагнул через трубы и добрался до тупика в торце дома. Здесь было вентиляционное окно, забитое железным листом. В листе пара дырочек, которые горели как звёзды, но были слишком малы, чтобы осветить помещение. В углу, где располагалось логово, что-то зашуршало. Трубы глухо стукнулись о бетон, как будто на них шагнул кто-то тяжелый. Явно не щенок. Может крупная собака. Я застыл и прислушался. Вокруг была атмосфера зловещего ожидания. У противоположной стены, на высоте двух метров от пола виднелось что-то светлое, чуть светлее всего остального. По форме походило на лицо. Оно смотрело на меня. Я пытался рассмотреть тело и вроде рассмотрел. В этот момент опять послышался шорох, светлое пятно сузилось - лицо повернулось. Я дёрнулся, задел ногой какую-то бутылку и перестал себя контролировать.
Бежал как сумасшедший, выставив вперед руки. Каким-то образом мне удалось добежать до выхода. Только обе ладони исцарапал в кровь о стены. Девчонкам сказал, что на меня напали собаки, которые защищали щенков. И в тот подвал я больше в одиночку не ходил.
Похоже ли то, что я видел в детстве, на существо в белой маске из моих снов. Может быть, с натяжкой. Скорее всего, пятно на стене получилось от рассеянного луча из маленькой дырочки в забитом вентиляционном окне. А топать и шуршать там могла собака.
Но я видел этот образ где-то ещё, может когда-то во сне. Не просто так я с детства побаивался мимов и всяких печальных клоунов с белым лицом. Только вспоминать старые сны, занятие бесполезное. Нормальный сон, как правило, размытый, мутный и плохо запоминается. А то, что я видел в этой больнице на сны вообще не похоже. Очень острые ощущения, много деталей и четкое запоминание. Как будто ещё одна реальность. И ладно бы приятная реальность, а то всё время пытаются убить или покалечить. Лучше уж полежать с бессонницей.
Под утро раздался уже привычный вопль, словно кого-то убивают. Затем вошла раздраженная медсестра. Я отодвинул одеяло, указал ей на левое бедро. Старался чередовать и не делать два укола подряд в одну ногу. Иногда, конечно, сбивался. Семь, восемь внутримышечных в день – не шутка.
Медсестра воткнула шприц, выдернула, приложила ватку. Всё ожидаемо больно. Я уже знал, какие медсёстры кололи больно, а какие нет. Хорошо хоть вены мои они не сильно трогали благодаря катетеру под ключицей. Все системы подключали через него.
- А кто там постоянно кричит? – Спросил я, глядя вслед уходящей медсестре.
- Больная женщина, – бросила она, не повернувшись.
Ну то, что больная, я и так знал. Кто ещё мог здесь лежать.
После завтрака мне подселили молодого, длинного, как шпала, парнишку по имени Петя. Светлые волосы и добрый нрав. Сюда он попал с переломом рёбер после автомобильной аварии. Ехал по трассе мимо нашего города и врезался в грузовик.
Новый сосед был общительный, но не навязчивый. Помогал мне, если я что-то ронял, подавал вещи, до которых я не мог дотянуться. Гулял по коридору и быстро сошелся со всеми медсестрами. Ему было хорошо, болели только рёбра. И то, наверное, не болели. У меня среди многочисленных переломов также рёбра значились, но совершенно не тревожили.
До него был ветеран Чечни, у которого только голова, а у первого соседа только нога. Все были с нормальными человеческими травмами, которые в принципе не мешают радоваться жизни и уж точно не делят жизнь на до и после. Только я здесь лежал с одной рабочей рукой, которая могла дотянуться до верхней полки тумбочки, а до розетки уже не могла. Новый врач объяснил мне, что ходить в ближайшие четыре месяца нельзя. А дальше, как получится. Всё будет зависеть от того, как срастутся кости в ногах. Вот в правой руке срастаться особо нечему. Часть костей раскрошилась, часть вообще потерялась. Но руку удалось сохранить. Под кожей теперь металлическая пластина, фиксирующая локоть под углом 90 градусов. Если нервы срастутся, пальцы когда-нибудь заработают. Но в локте она так и останется в согнутом положении. Такой рукой ни выпить, ни закусить, ни затылок почесать.
Так я и лежал в больнице, размышляя о своей нелегкой судьбе. Была какая-то потаённая, глупая обида на обстоятельства. И даже на посторонних людей, которые ни в чём не виноваты.
Семью не завел, в институт не поступил. А лет то уже достаточно, чтобы найти своё место в жизни. Пить пиво с друзьями, конечно весело. И работать, не напрягая мозг, довольно удобно. Но проводить так всю жизнь я вроде не собирался. Думал, это временно, а потом всё будет. Работа в чистом кабинете, любимая жена. В детстве вот на пианино играл, музыкантом стать хотел. Сейчас уже пианино не светит. С одной то рукой.
Постепенно наваливалось осознание того, что такие травмы могут остаться на всю жизнь. С завода придётся увольняться. Чем заниматься дальше, пока не понятно. Оставалась какая-то надежда на то, что после выписки всё начнет налаживаться. Дома и стены помогают, а мой организм до этого меня ещё не подводил. Может и сейчас он как-то исцелится. На удивление всем докторам.
В больнице лежать было тяжело. Мечтал вернуться домой. Казалось, что врачи здесь только и делают, что мучают и не отпускают. Но рациональная часть сознания понимала, хирурги делают всё возможное. Они работают с живыми людьми отбросив сантименты. Работают с кровью, мясом, костями, воспалением и гноем. Им приходится быть безжалостными, если нужно причинить боль во время лечения.
В целом я относился с почтением к хирургам. Ко всем, кроме заведующего, который сейчас заболел. Ну, так ему и надо.

На следующий день меня покатили на электромиографию, чтобы оценить степень повреждения нервов. Я не знал, что это за процедура. Слово миография мне понравилось. Только слово «электро» немного напрягало. Но не сильно. Не будут же меня там током бить.
Всю дорогу приходилось напрягать шею, чтобы не биться головой при переезде через пороги. И удерживать больную руку на животе, чтобы не цепляться за дверные косяки. После долгой тряски по всем коридорам мы добрались до двери без опознавательных табличек. Внутри кабинета никого не было. Кушетка, стол, компьютер, немного проводов. С привычным раз, два, три меня подняли и перекинули на кровать.
Вошла женщина-врач в коротком медицинском халате.
- Ну здрасьте.
- Здравствуйте.
Она прыснула. Будто мой голос её развеселил.
- Ты где был пропащая душа?
Я слегка опешил. Всмотрелся. Молодая, темные волосы, короткая стрижка, бледная кожа. Можно сказать, изящные черты лица. Где-то её видел.
- Да вот, в больницу попал.
- Я тебе неделю названивала.
- Телефон разбился.
- Домой к тебе несколько раза приходила.
- Ну, я же в больнице.
- А мой номер забыл?
- Забыл.
- Давно в больнице?
- Третья неделя пошла, если считать с реанимацией.
- Ого. А что случилось? – Она по-хозяйски сняла покрывало с моих ног и приложила пальцы к губам.
- Взрыв на заводе. Открытый оскольчатый перелом – прокомментировал я увиденное.
- Кошмар, – прошептала врач, застыв в круглыми накрашенными глазами.
Мне польстила такая реакция от доктора. Хотя, судя по всему, она для меня кто-то больше. Но кто не понятно. Зовут, судя по бейджику, Екатерина.
В кабинет заглянула дама, которой было назначено. Катя быстро вспомнила про свои обязанности. Схватила моё направление.
- Когда-нибудь проходил электромиографию.
- Нет. Это больно?
- Немного неприятно.
- Это я переживу.
- Конечно, после того, что ты уже пережил.
Она присела на стул. На бедре показалась татуировка.
- Сейчас я наложу на ноги электроды, если найду место между этими спицами. Потом буду подавать слабые электрические сигналы и замерю, как быстро эти сигналы проходят через нервы.
- Я готов, – сказал я и улыбнулся.
Она начала свою процедуру и по ходу расспрашивала о том, что со мной случилось. Мы начали болтать, как старые знакомые. Катя вроде не догадывалась, что я понятия не имею, кто она такая. Смеялась и била меня током. Сначала чуть-чуть, потом всё сильней. Моя нога начала подпрыгивать так, что я испугался за свои кости. Катерина извинялась и говорила, что ей приходится повышать уровень из-за того, что нога очень опухла и качество сигналов плохое. В принципе, было терпимо, но постоянное ожидание удара током немного нервировало. Я старался отвлечься за разговором. Живописал ей свои повреждения, перечислил переломы нескольких костей у своего черепа и мимоходом сообщил о ретроградной амнезии на последние три месяца. Сначала она пропустила это мимо ушей. Потом переспросила. Помолчала и отложила электроды.
- Ты не помнишь ничего за последние три месяца?
- Да.
- И меня не помнишь?
- Не помню, – сказал я. Хотя, кажется, вспомнил. Она была в моем сне. Та самая девушка, которая прыгала мне на спину и которую убило током.
- Ну, ты… - девушка начала злиться. – Почему сразу не сказал?
Я слабо улыбнулся. она закусила губу и вроде уже не злилась.
Заглянули мои санитары.
- Ещё пять минут! – Крикнула Екатерина и начала что-то быстро печатать на клавиатуре. Лицо её было печальным и сосредоточенным.
- Телефона с собой нет, – констатировала она, не глядя в мою сторону.
- В палате.
- Свой новый номер не помнишь?
- Нет. У меня последнее время с памятью не очень.
Мы посмеялись.
- Ладно, завтра заскочу в твоё отделение. Палату то помнишь?
- Четвертая.
- Хорошо. – Она распечатала несколько листов. Повернулась ко мне. Посмотрела, хотела что-то сказать, улыбнулась и промолчала.
Меня доставили обратно в палату, воткнули систему, и я тут же начал ждать завтрашнего дня. Настроение было приподнятое. Но перед сном мне его немного понизили. Санитарки оповестили о новой операции на завтра и тут же принесли гигантскую клизму.
Эту ночь я опять не спал. Думал о Екатерине и о причудах памяти. Вроде всё забыл, но она как-то попала в мою голову через сон. Интересно, у нас что-нибудь было? Хорошо бы узнать. Чтобы понять, как себя вести. Но спрашивать о таком не удобно. Хотя в моей ситуации всё удобно. Знакомы мы ещё мало, меньше трёх месяцев. А я парень скромный. Но она вроде бойкая. Так что может и было.
Утром меня не кормили и к полудню повезли в операционную.
Нужно было пересадить часть кожи с бедра на голень. Анестезиолог с первой операции пропал. Сказали, что он реально пропал и никто не знает куда. Вместо него была молодая женщина.
Я попросил общий наркоз. Мне ответили, что операция быстрая. Сделают укольчик в спину и ничего не почувствую. Я сказал, что такое уже проходил и всё прекрасно чувствовал, а укол в позвоночник на меня не действует. Женщина анестезиолог успокоила, сообщив, что если у меня начнется паника во время операции, она введет мне в вену сонник и я отключусь. В общем, меня опять уговорили на операцию без погружения в сон. Может это и к лучшему, а то опять приснится что-нибудь про маньяков и садистов.
Начиналась операция довольно тревожно. Меня переложили на узкий и жёсткий операционный стол. Ушли и оставили минут на двадцать смотреть в лампы на потолке и предвкушать.
Потом сделали анестезию, подождали ещё минут десять, и молодой веселый хирург начал протирать мою ногу. Он постоянно болтал с ассистенткой на какие-то отвлеченные темы. Я молча нервничал, но больно пока не было. Девушка уточнила у меня это. А потом огорошила тем, что операция уже давно идет. Тут я узнал, что такое правильная спинальная анестезия. Вероятно, в первый раз мне «не туда» попали и делали «на живую». В этот раз всё отличалось. С шутками и прибаутками хирург отрезал шмат кожи размером с ладонь и быстро пришил его куда нужно. Бедро с удаленной кожей просто обмотали тонким слоем бинтов, и операция закончилась. Тревога улеглась. Небольшое беспокойство вызывало только то, что для частых уколов у меня теперь осталась только одна нога. Задом я повернуться не мог. Придется обкалывать бедро, которое как-то внезапно похудело за время моего лежания в больнице.
После этой операции я ещё долго не чувствовал своих ног. Даже задницу не ощущал. Лежал как парализованный и злился на Беслана с анестезиологом, которые мучили меня несколько дней назад. Сильная боль остаётся в памяти навсегда, как шрам. И оказалось, что она была совсем не обязательной.
В палату заскочил Петр. Расспросил, как дела, подал бутылку с водой, до которой я пытался дотянуться. Поведал новости от медсестер. Я узнал, что заведующий, который ушел на больничный, внезапно умер от сердечного приступа. Узнал и не понял, как я к этому отношусь. Только что желал ему всего плохого, но теперь не мог на него злиться. Это уже не живой человек, его нет. И хоть он и напоминал садиста из того кошмара, который я видел в реанимации, но всё-таки он делал то, что было необходимо. Лечил и спасал. Да, он не обращал внимания на жалобы о боли, но может это его профессиональная деформация. Смерти я ему точно не желал.
Зашел доктор Фикс с настольной лампой в руках. Поставил её на кровать рядом со мной, включил в розетку и направил в сторону красного пятна на бедре.
- Пусть светит и подсушивает кровь. На ночь выключайте. Там, где нет бинта, прикройте ногу одеялом. Если свет будет падать на голую кожу, может появиться ожог.
- А когда можно будет выписаться? – Подал голос Петр.
- Вам ещё рано.
- Но вроде не беспокоит.
- У вас сломаны рёбра, – вздохнул хирург. – Что будет если ребро проткнёт лёгкое?
- Я буду вести себя аккуратно, меньше двигаться. Также, как здесь. Куплю корсет, бандаж или как его…
- Даже если не делают никаких процедур, – прервал его доктор, – здесь вы под наблюдением.
После небольшой паузы он добавил. - Недавно один пациент с травмой головы написал отказ от лечения и ушёл. А потом кровоизлияние, отёк мозга и повреждение дыхательного центра. Спасти его было некому.
Настольная лампа накренилась, уткнувшись горячим плафоном в кровь, которая пропитала бинт. Запахло металлом. Глядя на врача, я быстро поднял лампу и спросил.
- Тот, который лежал в этой палате?
Он кивнул. И оставил нас.
- Жесть! – Выдохнул долговязый сосед, медленно вставая с кровати. – С тобой лежал?
- Да, но недолго, – ответил я задумчиво и, чтобы подбодрить парня, добавил. – Не парься, он же не на этой койке умер.
Мы помолчали каждый о своём. Мне было о чём подумать. Вспомнил, как убил того ветерана во сне. А через несколько дней он взял и умер в реальности. Вспомнил заведующего, который два часа сверлил мне ноги. Вроде он был в том кошмаре, где нарушитель ворвался в здание и учинил полный разгром. Сами по себе эти сны были достаточно странными. А тут ещё такие новости. Два сна и два трупа. Или больше. Ещё тот сволочной анестезиолог, говорят, пропал. Но был ли он в первом сне, я вообще не знал. Там было много народу.
А ещё во сне была Катя. Но она жива. Вчера мы с ней говорили. Сегодня должна заскочить.
Прошел день. Мне сделали несколько уколов, перевязку. Навестили друзья с работы. Похвастался им кровавой кляксой на бедре и заплаткой на голени. Они сфотографировали заплатку телефоном, перекинули мне. Рассмотрел. Ужаснулся.
- Это типа пластическая хирургия по Елигорски, – сказал я, глядя на серый с желтыми пятнами кусок кожи с сильно оттянутыми, прошитыми краями. – Франкенштейн какой-то.
- Заживет, незаметно будет – крикнул сосед со своей кровати.
После этого все вместе поудивлялись тому, как незатейливо врачи обошлись с местом, где сняли кожу. Только тонкий слой бинта, через который по всей площади оголенного мяса постоянно проступала кровь.
- Наверное, чтобы рана «дышала», - предположил я, – быстрее заживет.
- А долго такое будет заживать?
- Не знаю. Сказали бинт не снимать и не отдирать. Только подсушивать лампой.
Посетители сфотографировали и это место тоже. Посидели немного. Ушли.
Наступила ночь. Знакомая незнакомка не пришла. Я смотрел в потолок и думал о своих странных делах. Мысли прыгали хаотично с одного на другое. Будто брался за разные задачи и бросал их, так и не решив ни одну.
Сначала думал о девушке, которую я не помню, но которая неделю мне звонила и приходила домой, пока я был тут. Ей никто ничего не сказал и, наверное, контактов моих друзей у неё нет.
Сегодня она не пришла, хотя обещала. Могло ей что-нибудь помешать? Что-нибудь, кроме смерти. Конечно, могла быть куча причин: занята, забыла, замоталась, не успела, заболела, умерла… Вот опять. Почему-то я решил, что она должна умереть? Из-за того, что два человека ушли на тот свет? Просто я головой ударился, сломал её в десяти местах. Мои дурацкие сновидения, которые я так ясно помню, могут быть чем-то вроде ложных воспоминаний. Может, я узнаю о смерти человека и тут же формирую в голове воспоминание о сне, где я этого человека убил. Потом мучаюсь, как же так совпало. А снов этих могло и не быть, просто я их придумал. А что тогда было? Про смерть врача и пациента я узнал сегодня. Но уже две недели вспоминаю тот кошмар, где врач меня пытал, а чёрный человек потом разобрался. Если две недели в больнице - это ложные воспоминания, тогда где память о реальном.
Нет, версию о том, что у меня совсем крыша поехала, я отодвину. Всё-таки сначала были сны с убийствами, потом я узнал, что эти люди умерли по-настоящему. Ну, бывает. Люди смертны. Совпало, что оба они были во снах. Ещё была девушка Катя, с которой ничего не ясно. Так и буду о ней думать до утра. Кстати, ещё одна странность моего пребывания в больнице. Я не сплю. Ну, практически. Лежу круглые сутки в полусонном состоянии. Иногда будто медленно моргаю и вздрагиваю. Может успеваю вздремнуть в эти моменты.
Единственный раз, не считая реанимации, когда я нормально заснул - это дней десять назад. Тогда мне дали снотворное после операции. И я увидел сон, где погибает сосед и девушка в коротком халате. И ещё там было существо в белой маске, которое растворилось в моём теле.
Может, лучше думать о девушке. О чёрном человеке посреди ночи вспоминать не очень хочется, но придется. Эта мысль теперь не отвяжется. Прилипчивая тварь, нарушитель, которого я пригласил войти в первом сне. А во втором он уже сидел на моей койке.
Прошлой ночью я размышлял о нём. И позапрошлой тоже. Пришел к тому, что это мой страх из самого детства. Вырос незаметно для меня в подсознании. И как-то активизировался, пока я спал в реанимации.
Раздался пронзительный крик. Я дёрнулся всеми мышцами своего тела. «Господи, опять. Уже утро что ли».
Женщина за стенкой кричала – Нет, нет, уйди! Не трожь! Вубар! Вубар!
- Вот блин, – пробормотал сосед.
- Разбудили?
- Да
- Последнее время часто орёт. Под утро.
- Слово непонятное повторяла.
- Заговаривается уже.
- Обычно кричала, чтобы уходили, не трогали. Я думал, это когда за ней ухаживают. Но кто там в пять утра её трогает.
- Никто. Сама по себе орёт, – сообщил осведомленный Петя. – Медсестры говорят, она их уже замучила. Там бабка старая.
Полежали молча. Петр опять засопел, свесив длинные ноги с кровати. Быстро засыпает. Находился за день по больнице. Устал, наверное. А я постоянно лежу без движения, не сплю, думаю о всякой ерунде.

В Елигорске у Пети не было ни родственников, ни знакомых, и я с удовольствием делился с ним своими припасами. Мне всё равно приносили больше, чем я мог съесть.
Навещали каждый день. Друзья, коллеги, начальство. Первый раз в жизни беседовал с начальником цеха, с директором по персоналу и даже с генеральным директором завода. Каждый из них приносил подарки, и все беспокоились о моём здоровье. По-настоящему переживала, конечно, моя мать. Она приходила каждый день. Хлопотала у моей кровати, протирала меня, приподнимала и посыпала спину тальком от пролежней. Говорила, что после выписки мне нужно поселиться у неё. Будет ухаживать. Я же пока лежачий, беспомощный.
Почему-то представил, что вижу маму во сне. Испугался за неё и начал отнекиваться.
- Но мне же надо быть рядом, – говорила она, – в твоей квартире никаких условий. Каждый день я ходить не смогу.
Сошлись на том, что первое время поживу с ней. Убеждал себя, что это ненадолго. Только бы выписаться из этого кошмара, а там уж я долго лежать не буду. За шкирку себя подниму.
Зашла медсестра с небольшим столиком на колесиках. Маленькая круглолицая девушка. Всегда шутила, когда делала уколы и перевязки. С ней было легко и не больно. Подкатила столик с инструментами к кровати, осмотрела мою повязку на бедре. За ночь алое пятно потемнело, стало коричневым. Я на всякий случай предупредил её, что доктор сказал не отрывать.
- Конечно нельзя, – сказала она, доставая ножницы, – подсохнет и само потом отвалится через несколько дней.
С этими словами медсестра обрезала бинт вокруг кровавого пятна. На коже остался только овальный кусочек ткани. После этого занялась моей голенью. Прошлась перекисью водорода, затем хлоргексидином. Получалось ловко. Пальчики мелькали как у пианистки.
Это была медсестра, с которой я общался больше, чем со всем остальным медперсоналом вместе взятым. Поэтому попросил её узнать, работает ли сегодня женщина, которая делала мне электромиографию. Она выпучила губки, сделала вид, что ревнует. Очередная шутка с её стороны. Потом согласилась, потому что была хорошая и безотказная.
К вечеру привезли каталку. Меня в очередной раз забирали на КТ головы. Что-то сидело в мозгу и не уменьшалось ни на миллиметр. Если оно начнет расти, потребуется сложная операция. Придется ехать в Москву. Но если начнет уменьшаться, меня скорей всего, просто выпишут. Как сказал врач, они уже сделали со мной всё, что могли. Жаль, что нельзя сделать МРТ. Слишком много железа на ногах.
Мы ехали по коридору. Я меланхолично смотрел в сторону. Увидел за открытой дверью женщину, которая кричит по ночам. Почему-то решил, что это та самая. Она тоже меня заметила. Смотрела, вытаращив глаза. Но через секунду передо мной была просто стена. Каталка набирала ход. Мы въехали в большой металлический лифт. Туда же заскочила моя знакомая медсестра. Я привычно улыбнулся. В ответ она свела брови и напряженно спросила.
- А кто вам та женщина из неврологии?
- Никто, – ответил я беззаботно, – просто врач.
Она кивнула и наклонилась ко мне. – Санитарки сказали, её током ударило насмерть. Прямо на работе. Полиция приходила.
Пока она говорила, глаза её расширялись. Я был спокоен. Наверное, даже слишком. Не выразил ни удивления, ни сочувствия. Она подождала какой-то реакции. Двери с глухим скрежетом открылись. Меня вывезли из кабины и покатили дальше.
В голове был туман. Всплыла короткая одинокая мысль. «Мои сны убивают». Больше ничего не пришло на ум по этому поводу. Чувствовал какое-то отупение. Наверное, от недосыпа.
Заехали в комнату, где по центру стоял аппарат внушительных размеров. Он был похож на стоящий вертикально полутораметровый бублик, к которому приставили узкий длинный стол.
Меня перетащили на этот помост вместе с простынёй. После чего все ушли. Санитарки в коридор, а врач в соседнюю комнату, из которой она могла наблюдать за мной через небольшое окно. Это должно было защитить её от облучения.
Мне на облучение было плевать. Просто разглядывал прямоугольники на потолке и медленно моргал. Возникло странное ощущения изолированности от всех вокруг. Которое переросло в чувство тотального одиночества. Как будто я был один в пустоте. Пустота вокруг стала абсолютной, и я тоже перестал существовать. А может, просто задремал.
Проснулся от бесцеремонного толчка в бок. Увидел пластик перед глазами. Кажется, стол уже заехал внутрь кольца, где будут просвечивать мою голову. Закрыл глаза и постарался не двигаться. Холодный предмет несколько раз коснулся моей голой стопы. Послышался звук, будто кто-то пытался незаметно высморкаться. В нос ударил отвратительный запах. И когда по пятке прошлись мокрой тряпкой, моя нога самопроизвольно дёрнулась.
В ту же секунду ступню схватили и сдавили с такой силой, что захрустели кости. Я сразу перестал чувствовать себя одиноким и попытался отмахнуться второй ногой. Кольца на левой голени звякнули о металлические стержни на правой. Меня отпустили. Я быстро схватился одной рукой за круглый обод и начал протаскивать себя сквозь кольцо аппарата.
Раздался оглушающий рёв, будто заводят бензопилу. На помост, где только что лежало моё тело, запрыгнул кто-то очень большой. Я уже вываливался из отверстия с другой стороны. Зверь поймал меня за носок стопы. Несколько пальцев легко отделились и остались у него в зубах.
Спина ударилась об пол и надо мной показалась мохнатая морда медведя. Он раскрыл пасть, разбрызгивая кровавые слюни. Потом просунул в дыру передние лапы и попытался достать меня. Я вовремя отполз в сторону. Длинные, как ножи, когти разодрали линолеум.
Зверь махал передними лапами и загребал задними. Длинная шерсть вздыбилась, и он казался ещё больше. При этом рычал так, что дрожала мебель. А я сделал то, что меня удивило. Схватил стул и бросил ему в морду. Стул отлетел обратно без ножки. Животное взревело громче и задергалось. Массивный аппарат компьютерной томографии подпрыгивал вместе с ним. Я схватил стул и бросил ещё раз. Стул попал в лоб и развалился. Медведь издал обиженный рык. Стало понятно, что он застрял.
- Жрать надо меньше! – Крикнул я насмешливым тоном.
Он замер на секунду, будто удивился. Я тоже поражался себе всё больше. Особенно когда перевернул стол и начал откручивать ножку. Во мне будто поселилось два человека: безумный и рациональный. Безумец хотел воткнуть длинную ножку зверю в пасть. Рационалист думал, что у него шизофрения, и просто хотел уйти.
«Шизофрения во сне не считается», - решил я и пополз к медведю. Я понимал, что сплю. Обычно такое понимание приводило к тому, что сон заканчивался. Но это было до травмы. Теперь сны другие. Они убивают.
Остановился, подумал и направился к выходу, оставляя за собой многополосный кровавый след. «Чёрт с ним, пусть живёт». Потом передумал, развернулся. Ножку стола продолжал таскать с собой. Опять остановился. Внимание привлекла тощая фигура за маленьким окном. Точнее фрагменты фигуры: две ноги и две длинные руки. В соседней комнате стоял очень высокий человек. Гигант наклонился, заглянул, встретился со мной взглядом. Это был Петр. Только он стал ещё длиннее. Чтобы посмотреть в окошко, ему пришлось согнуться пополам.
Его злобный взгляд не мог сбить меня с толку. Я напомнил себе, что в реальности он нормальный добродушный парень. Прекратил крутиться и пополз к двери. Результат моих колебаний остался на полу в виде чёткого красного кольца.
Медведь перестал реветь и начал издавать звуки, похожие на храп. Это напомнило мне первого соседа, который непрерывно храпел по ночам.
Повернулся. На помосте лежал сильно похудевший зверь. Он тяжело дышал и храпел. Присмотревшись, разглядел в нём лохматого старичка. В этот момент разбилось стекло.
Длинная, как ветка, рука дотянулась до моей ноги. Тонкие пальцы схватились за металлические стержни, и я быстро заскользил в сторону разбитого окна. Невероятно сильный долговязый человек пытался затащить меня в соседнее помещение. В ладонь попал осколок стекла, похожий на клык. Я напряг живот, согнулся, полоснул его по запястью. Брызнула кровь. Он продолжал тянуть. Воткнул стекло ему в руку, повернул. Стекло сломалась. Его пальцы, наконец, разжались. Петр убрал руку, потоптался и выбежал куда-то в коридор. Из его комнаты был отдельный выход. Раздались удаляющиеся шаги. Кто-то во мне облегченно вздохнул, другой жалел и думал. «Надо было его по горлу».
Мы оба продолжали ползти к двери. Старик проснулся, сел, посмотрел в мою сторону. Я устало прислонился к стене. Взял порезанной рукой длинную круглую дубинку, которая раньше была ножкой стола.
- Сергей, тебе нельзя двигаться, – сказал Михаил Фёдорович. – Посмотри, весь пол в крови.
Старик улыбнулся, показав острые зубы. – Разве можно так тратить ценную жидкость.
Он встал и пошел ко мне. – Знаешь сколько тебе чужой крови перелили, когда ты попал сюда?
Взгляд его был ненормальный, впрочем, как и всегда. И говорил он всегда без умолку, как телевизор. И ехидная улыбка такая же.
- Сколько друзей пришли сдать кровь, чтобы спасти тебя. – Он подошел, наклонился, – лежи спокойно.
Я махнул дубинкой, перешибая ему ноги. Старик упал. Деревяшка сломалась пополам.
- Ах вот ты какой, - вурдалак провел ладонью по кровавой полосе на полу, облизнул пальцы и прыгнул.
Он врезался в меня и как будто прилип. Лицом впечатался в поднятую загипсованную руку и, кажется, погнул железные пластины в локте. Грудью наткнулся на обломок от ножки стола, который я держал перед собой. Руками вцепился мне в плечи. Тупым кольцом деревяшка вдавилась мне в грудину. Какое-то время я не мог вдохнуть.
Михаил Федорович выдохнул: «Старый я уже. На пенсию пора». Я отодвинул его от себя. Старик с колом в сердце завалился на бок.
«Мне нужно на волю», - сказала какая-то из моих личностей. Подняв руку, я открыл дверь и покинул комнату.
По коридору полз быстро, немного даже помогая сломанной рукой. Боль вроде бы чувствовал, но она была не совсем моя, не только моя.
Приближался топот нескольких ног. Нырнул в комнату, которая оказалась туалетом. Мимо, пригнув голову, пробежал Петр. Из-за длинных конечностей он был похож на паука и на ходу помогал руками.
Я двинулся дальше. Очень хотелось выбраться отсюда. Несколько раз сворачивал. Мне удавалось разминуться с Петей, который носился по всему этажу. А я никак не мог найти лестницу в этом лабиринте. По пути размышлял о банальностях своего сна. Первый сосед сыграл роль оборотня, затем вампира. Петр превратился в какого-то космического монстра. Больница опустела, как после апокалипсиса. Что дальше?
Жаль, конечно, Михаила Фёдоровича. Человек ни в чем не виноват, просто работал по сценарию моей больной фантазии. Хорошо бы не столкнуться с Петей. Парню ещё жить и жить.
За очередным поворотом обнаружил лестницу. Обрадовался. Но когда подобрался ближе, увидел целую толпу странных людей. Они стояли на пролет ниже и смотрели на меня, задрав головы. Люди был знакомые: врачи, медсестры, санитарки. Только вели себя непонятно. Молчали, не двигались, стояли как-то кривобоко. Одежда рваная, с пятнами крови. Лица у некоторых были грязные.
«Ну, конечно. Ещё вот этого не хватало». Начал медленно отползать назад за угол. Сзади опять послышался топот Петра. Я быстро вернулся к лестнице. Топот приближался.
«Смогу ли перебить столько народу? А если победят они, что станет со мной?». Начал подниматься на ноги, подтягиваясь за перила. Будто вырастал над ними. Зомби не поднимались наверх. Но я, кажется, собирался спуститься к ним. Безумец во мне рвался в бой, другая часть меня была в ступоре.
«Это мой сон», - сказал я, стоя на краю верхней ступени, - «и правила мои», в этот момент сзади подбежал Петр. Я качнулся вперед, нога опустилась в пустоту. Лестница побежала вверх, ударила по лицу, промелькнул потолок и снова лестница. Всё завертелось. Я влетел в толпу, сбив с ног несколько человек. Остальные навалились сверху и начали рвать зубами. Дёргали за руки в разные стороны. Один вцепился в щёку, другой пытался откусить нос. Я дёрнулся, стряхнул с себя пару человек. Схватил кого-то за горло и отпустил. По шее текла кровь. Что-то вытаскивали из живота. Не выдержал, рванулся, выскользнул из этой кучи. Зомби даже не заметили. Они продолжали рвать какое-то тело.
Одно ухо мне с хрустом отгрызли. Сквозь мельтешение голов над собой я видел человека, очень похожего на меня. Он сидел в стороне на ступеньках и смотрел с ужасом.
Человек, которого рвали на куски, лежал и ничего не делал. Это выглядело безобразно. Я хотел ему помочь. Но, кажется, было уже поздно.
Меня постоянно трясли и что-то отрывали. Уже совсем перестал чувствовать боль. Оставшимся глазом последний раз посмотрел на своего двойника. «Кто он?»
Мою копию разорвали, и я остался один. Врачи и медсестры сразу успокоились, начали расходиться. Кто-то подошёл сзади, взял меня плечо. Я сбил руку, резко повернул голову. Раздался пронзительный визг.
Около меня стояла испуганная санитарка.
- Чуть руку не оторвал.
С другой стороны подошла вторая, – так, больной, не буяним.
- Приснилось что-то? – Спросила третья.
- Да, тут немного неприятный сон был, - пробормотал я, пытаясь помочь женщинам передвинуть себя на каталку. В реальности я был уже не такой шустрый.
В палате меня встретил Петя, который светился от счастья.
- Завтра выписывают.
- Поздравляю.
- Спасибо. Завтра к обеду отец приедет и на его машине домой. Йес-йес-йес! - Он замахал руками и крутнулся на месте.
- Аккуратнее, - сказал я со смехом, - не сломай себе ничего.
Я был рад за него. И был рад что не убил его.
- А тебе что сказали? - Он сел на свою кровать.
- Да тоже скоро. Сказали, в ближайшие дни.
Мы ещё поболтали с минуту и зависли каждый в своём телефоне. Я держал смартфон перед собой по привычке. Ничего не включал и просто пытался переварить свой последний сон. Меня ещё никогда не съедали живьем, и от воспоминаний передёргивало. Но казалось, что всё прошло как надо. Я был тем, кто ни хотел никого убивать. Тем, кто отдал себя на съедение. При этом почему-то видел, как съели другого. И чувствовал, что съели кого надо.
В эту ночь я традиционно не спал. А утром во время обхода сообщили, что меня выписывают. Гематома в мозгу уменьшилась в два раза с момента последнего КТ и это был очень хороший знак.
Доктор Фикс сам принес мне выписку. Я взял её с трепетом, как будто мне вручили вольную грамоту. Радовался, шутил и чувствовал себя свободным человеком. Хотя моя свобода всё ещё была ограничена моим состоянием.
Врач улыбался и давал наставления.
- Наблюдаетесь у травматолога по месту жительства. Через полтора месяца рентген. Если что, звоните мне.
Я кивал в ответ. Он продолжал.
- Наша работа по большому счету закончена. Теперь начинается ваша. Нужно стараться каждый день. Нужно двигаться. Поднимать ноги, сгибать ноги. Вставать на ноги. Первые шаги самые болезненные. А первая победа – дойти до туалета.
Мы засмеялись. Я впервые посмотрел на доктора, как на живого человека. Нормальный мужик. Примерно моего возраста.
- Маленьких побед будет много. Но иногда будет казаться, что ничего не меняется. Тут главное - не останавливаться. Двигаться, работать. Потому что время начнет работать против вас. Помните: то, что не работает – атрофируется. Обязательно запишитесь в центр реабилитации.
Я поблагодарил его. Друзья с завода переложили меня на носилки и вынесли из больницы. На улице уже был снег. Наступала зима. Одеяло сползало, оголяя мои ноги. Но я не чувствовал холода. Чувствовал только радость. Забыл даже про свои кошмары. Бросил последний взгляд на серое здание. Увидел в окне хирурга, медсестру и кого-то ещё. Носилки щелкнули и заехали в салон скорой помощи.
Наконец-то еду домой. Высплюсь и за работу. Вытащу себя из этого состояния. Встану на ноги. И тогда ух! До травмы я не думал о том, сколько возможностей у здорового человека. Чтобы это понять, нужно было переломаться.
Но сейчас у меня всё только начинается.