Весна в этом году не спешила. Днём солнце припекало, освобождая улицы от последнего грязного снега, но ночами ещё прихватывало морозцем, и утро встречало ледяной коркой на лужах. В воздухе пахло талой водой, мокрым асфальтом и чем-то терпким – может, гнилыми листьями, может, дымом из чьей-то печки.
      Он шёл неторопливо, слегка ссутулившись, кутаясь в расстёгнутое пальто. Крутил в кармане коробок спичек, старый, с обшарпанными краями. Курить давно бросил, но носил его с собой – так, на всякий случай. Спички должны быть у человека. Спички и сахар в запасе. Война давно закончилась, а привычка готовиться к ней не становилась слабее.
      Сегодня была суббота, короткий день. Он шёл со смены – хоть и начальник, а от бумаг никуда не деться. За годы службы привык к порядку: в понедельник – разбор докладов, во вторник – инспекция казарм, в среду – приёмка техники, а в субботу вот получилось уйти сразу после планерки.
      Аннушка просила купить чего-то вкусного, для души. Он свернул к гастроному. Очередь была небольшая, как раз завезли свежую селёдку. Взял две – одну пожирнее, другую помельче, с расчётом, что жена оставит на засолку. Подумал и купил ещё чёрного хлеба и зелёного лука.
       Вышел на улицу, вдохнул влажный весенний воздух. Он шагал домой, думая о том, что в воскресенье можно будет не вставать по будильнику, спокойно почитать газету, попить неспеша чай. Сходить с женой в кино в конце концов. Она давно намекает, что засиделась дома.
    — Михаил!
     Он уже ступил на зебру, собираясь перейти улицу, но голос заставил замереть. Не громкий, хрипловатый, чуть растягивающий гласные, будто человек всю жизнь говорил сквозь усмешку.
    Медленно обернулся. У газетного киоска стоял мужчина — плотный, чуть сутулый, в тёмном пальто и поношенной шляпе. Лицо — знакомое, но словно потёртое временем. Михаил нахмурился, вглядываясь. Тот улыбнулся краешком губ.
     — Ну, узнал?
    Веер глубоких морщин вокруг карих глаз , массивный подбородок, тень старого шрама у виска…
      — Павел?
      — Он самый.— мужчина развёл руками. - Ну, здравствуй, чертяка.
     Не сразу смог заставить себя двинуться с места. В груди сменяли друг друга радость, удивление, тревога.
      Павел шагнул ближе. Обнялись — крепко, по-мужски, похлопав друг друга по плечу.
      — Чёрт возьми, сколько лет… — Михаил отстранился, оглядывая товарища.
      — Двадцать три, если считать от последнего дня войны, — сказал Павел. — Ты-то как?
      — Да как все. Работа, дом… Седины вот прибавилось, — провёл рукой по виску. — А ты?
       — А я вот так и не женился. Держусь.
      Павел смотрел пристально, с лёгкой хитрой улыбкой.
     — Слушай, давай пропустим по стаканчику, а?
      Михаил тяжело вздохнул, поморщился.
     — Да ну, слушай, я как-то не планировал. Жена ждёт. Ругаться будет.
     — Брось, — Павел хлопнул его по плечу. — Ох, уж эти семейные! Всё с собой есть. Не каждый день фронтовики встречаются. И, Миш, сегодня четверть столетия как Веньки не стало. Тебя сам Бог послал. Кто его помянет, если не ты? Я один день всего в Харькове. Давай!
       Михаил колебался. Кошмары прошлого, от которых он убегал столько лет застали врасплох, но нельзя было просто отмахнуться и уйти. Как бы сильно не хотелось. 
     — Ладно, но ненадолго. И нужно домой заскочить, предупредить, что задержусь.
    — Вот и славно. Поехали. Я на колесах.
    Павел повёл его к припаркованной неподалёку машине. Блестящий бордовый "сороковой" Москвич. Машина выглядела почти новой, ухоженной, как с выставки.
      — Ничего себе, разжился, — Михаил невольно присвистнул, проводя ладонью по крылу.
      — Да так, — товарищ махнул рукой. — Работа хорошая, платят неплохо.
      Михаил уселся на пассажирское сиденье. Пахло табаком и чем-то еле уловимым, металлическим.
      — Куда сначала? — спросил Павел, заводя двигатель.
      — Домой заедем. Тут пару кварталов буквально.
        Машина мягко тронулась, выкатила на проспект.  Город менялся — новых зданий становилось всё больше, деревья, посаженные сразу после войны, теперь стояли крепкими, раскидистыми. Но в его районе всё было по-старому: те же пятиэтажки, тот же гастроном на углу, та же детская площадка с облупленной каруселью.
       — Жди, я быстро, — сказал Михаил, когда подъехали к дому.
      Аннушка встретила у двери. Светлые волосы убраны в пучок, тонкие пальцы в муке — видно, тесто месила.
      — Привет. Ты чего взъерошенный такой? — спросила, принимая у него пакет с продуктами.
      — Да так, встретил старого друга, Павла. Помнишь, рассказывал? Брат Вени.
    — Война? - слово тяжело повисло в воздухе.
    — Да... Посидим с ним немного. Ты не против? Помянем Веньку...
      Анна взглянула на него внимательно, чуть нахмурилась. Затем, будто что-то решив, кивнула.
      — Ладно. Но смотри, без глупостей.
     — Конечно, — Михаил наклонился, поцеловал её в лоб. - Ты же знаешь, я не любитель запойных посиделок.
      — Знаю, — улыбнулась она. - Только не поздно. Не хочу нервничать.
       - О-бе-ща-ю. Люблю.
     Он вернулся к машине, сел, хлопнув дверью.
     — Ну? — спросил Павел.
     — Дано добро.
     — Тогда в путь.
     — Куда едем хоть?
     — Мне дачка досталась у озера. Родительский дом, всё как полагается, тихо, спокойно. Сам увидишь.
      Михаил кивнул.
     — Ну, раз возле озера, тогда поехали.
     Павел выжал сцепление, включил передачу, и «Москвич» плавно тронулся с места.
    Машина мягко покачивалась на неровностях дороги, мотор урчал ровно, успокаивающе.
       — Ну, рассказывай, как твои? — спросил Павел, не отрывая взгляд от дороги.
       — Да всё хорошо, — Михаил устроился поудобнее, расстегнул верхнюю пуговицу пальто. — Дочки выросли, замуж вышли, слава Богу, удачно. Старшая, Ольга, в Москве живёт, муж у неё инженер, а у Наташки супруг военный, майор.
     — Три же у тебя было?
     — Три. Младшая, Катька, ещё учится. В медицинский поступила. Хирургом будет. Голова у неё светлая, характер — кремень. В мать, — Михаил усмехнулся.
     — Аню свою любишь? — неожиданно спросил Павел. - Помню, знатная красотка была. Все пацаны тебе завидовали.
     — Конечно люблю. Мы с ней уже сколько вместе, а всё будто вчера встретились. Я ведь в ней уверен, понимаешь? Абсолютно уверен. Такое счастье, наверное, не каждому выпадает.
     — Хорошо, когда так.
     — А ты? Всё один?
      — Один, — Павел коротко усмехнулся. — Да и не судьба мне, видно, семейным быть. Всё не до того было… да и сейчас, если честно, тоже.
      — А с работой как? Ты что, в Харькове теперь? Я ж помню, ты после войны в нашем родном Орехове оставался.
     — Да так, дела привели, — уклончиво ответил Павел. — Думал, дачку родительскую продать. А заглянул, тоска накатила. Вспомнил, как с Венькой малые играли, купались. Думаю, а к чертям, не буду продавать! А тут встретил тебя… ну, это Божье проведение, не иначе.
      Михаил посмотрел на него внимательнее. В груди шевельнулось смутное беспокойство, но он отмахнулся — мало ли, жизнь всякое закручивает. И не такие совпадения бывают.
     — А ты что, в армии дослужился до важного  начальника?
      — Да, пришлось переквалифицироваться, — Михаил недовольно поморщился. — После войны думал — ну её, военную службу, а потом как-то так вышло, что опять вернулся. Начал с учебки, дослужился до начальника части. Теперь вот больше с бумагами воюю, чем с людьми.
       Павел молчал, кивнул лишь рассеянно.
       Они выехали за город. Дома редели, деревья вдоль дороги ещё стояли голыми, хотя у некоторых уже набухли почки.
       — Куда мы, говоришь, едем?
      — Солоницевка. Почти на месте.
      Михаил прикрыл глаза. Автомобиль мягко кивнул на повороте, свернув на узкую дорогу между деревьями.
    Машина проехала вдоль высоких сосен и выскочила на небольшой пригорок. Внизу прятался аккуратный домик с широкой верандой, обнесённый крепким забором. За ним раскинулось озеро — гладкое, чуть подёрнутое рябью от лёгкого ветерка.
    — Вот она, родимая, — Павел остановил машину, заглушил мотор.
      Михаил выбрался наружу, потянулся, вдохнул полной грудью свежий, прохладный  воздух. Солнце приятно припекало, согревая плечи.
      Дом выглядел ухоженным: светлый сруб, крыша покрыта крепким шифером, окна чистые, ставни покрашены в зелёный. На веранде — деревянный стол, пара плетёных кресел. Под забором виднелись грядки, а у самого крыльца куст сирени, пока ещё без листьев, но с набухшими почками.
    С куста вдруг слетела бабочка — бледно-жёлтая, с тонкими, почти прозрачными крыльями. Михаил на мгновение задержал на ней взгляд. Подумал, что рановато проснулась чертовка.
     — Проходи, располагайся, — Павел хлопнул его по плечу. — Ты - гость. Я сам накрою.
       Он ушёл в дом, а Михаил остался на веранде, оглядываясь. Озеро внизу переливалось под солнцем, кое-где по краям ещё белели островки льда, но вода уже ожила, темнела в глубине. Ветки деревьев чуть покачивались, в траве что-то шуршало — может, мышь, может, ящерица.
      На столе быстро появились закуски: толстые ломти деревенского хлеба, тарелка с нарезанным салом — белым, с тонкой мясной прожилкой, маринованные огурцы, зелёный лук, картошка, горячая, рассыпчатая. В центре — бутылка водки, запотевшая, будто только что из погреба.
      Павел разлил немного по гранёным стаканам, передал один Михаилу.
      — Ну что, друг, за встречу?
     — За встречу, — кивнул Михаил.
      Чокнулись, выпили. Водка оказалась мягкой, огненным ручьем растеклась по груди, согревая изнутри. Михаил закусил хрустящим огурцом.
      — Хорошо, — выдохнул Павел, наливая снова. — Давай ещё, за Веньку. Не чокаясь. Лучший парень был.
       Михаил сжал стакан в руке.
       — За Веньку, — тихо повторил он.
      Ветер шевельнул занавеску на веранде. В тишине слышалось только журчание озера — лёгкое, весеннее дыхание воды.
    Павел закурил, прищурившись на солнце. Дым тонкой струйкой поднялся в прозрачный весенний воздух.
      — Будешь? — он протянул Михаилу пачку Примы.
     — Бросил пару лет назад. - тот покачал головой.
     — Молодец, — Павел кивнул, затянулся. — Я всё не могу. Привычка, понимаешь?
     Михаил молча кивнул, откусил кусок хлеба. Павел стряхнул пепел в сторону, посмотрел на него внимательно.
     — Ты же подполковником закончил?
     — Так точно.
     — Хороший чин. Медалей, небось, хватает?
     — Медали… — слово прозвучало внезапно зловеще. — Есть. Только не греют.
     — Почему?
     — Понимаешь, Паш… — он замялся, тяжело вздохнул. — Каждая железка чужими жизнями оплачена. Мы не просили эту войну.
   Павел кивнул.
    — Веню каким запомнил?
    Михаил поднял на него взгляд.
    — Какой он был… Да ты же сам знаешь. Парень — золотой. Весёлый, добрый. Вечно что-то сочинял, стихи какие-то… Даже там, на фронте, умудрялся писать. А погиб… — Михаил замолчал, сжал стакан.
     — Как погиб взвод? — тихо спросил Павел.
     Михаил напрягся. Разговор неприятно давил, тянул вниз, в память, которую он всю жизнь пытался утопить.
     — Нас отправили в разведку, — заговорил, будто через силу. — Должны были проверить, не осталось ли немецких частей в лесу. Под Лиозно это было. А там… там засада оказалась. Я даже не понял, что произошло.  — Михаил сжал зубы. — Взрывы. Меня контузило. Кто-то упал сверху. Думал, всё, конец. Лежал там, как падаль. А потом наши подошли… Но поздно...
       Он осушил стакан, молча поставил его на стол. Павел выдохнул, стряхнул пепел.
       — Ты один выжил…
       — Да.
      Повисла гнетущая тишина. Только озеро тихо плескалось внизу.
      — А ты? — вдруг спросил Михаил, прищурившись. — Ты где воевал? Как служба твоя сложилась? Что мы все обо мне да обо мне.
      Павел на секунду задержался с ответом, прикрыл глаза, будто что-то обдумывал. Затем медленно выдохнул дым и достал из внутреннего кармана старую, пожелтевшую фотографию, разгладил пальцами.
      — Узнаешь?
      На выцветшем фронтовом фото трое — молодые, улыбающиеся, запылённые. Михаил сразу узнал себя и Веньку. И ещё одного парня—Алексей Бондарев, радист.
     — Лёшка…
    — Он выжил, — сказал Павел. — Всё это время жил в маленьком селе под Брянском. Осколок в голове, память потерял. Его женщина выходила местная. А пару лет назад память вернулась, представляешь?
     — И что...? Как он? Что рассказал? — Михаил сжал фото так, что побелели пальцы.
     — Сказал, что не было тебя в тот день в лесу, — спокойно произнёс Павел. — Ты пропал за несколько дней до той операции.
      — Ты сам понимаешь, как это звучит? — голос звенел от злости.
     — Понимаю, — Павел не шелохнулся. — Поэтому проверил. Я сделал запрос в архив. Поднял донесения, перехваченные немецкие шифровки того периода. Наткнулся на список пленных. Даже не список, полусгоревшая записка. Но даты совпадают.
      Михаил замер.
      — Врёшь…
      — А вот это самое интересное, — Павел вытащил ещё один лист. — После этой даты в перехваченных немецких шифровках появилось новое имя. Позывной "Schmetterling". Всё гадал, что за мотылёк порхает по разным участкам фронта? Потом... Потом дело техники. Мне продолжать?
    - Так кем ты служил на фронте, Паш?
    Товарищ достал из кармана бордовое удостоверение и неспеша развернул. Будто редкая, красная бабочка взмахнула кровавыми крыльями.
      Ветра почти не было, но Михаилу, даже несмотря на выпитое вдруг стало ужасно холодно.
    - А чего ждал-то столько лет?!
    - Думал, дурак, долго. Так долго, что когда додумал спешить было некуда. А сегодня, видишь, дата символичная.
    - А ты бы, что сделал на моем месте, Паш? - голос стал сдавленный, со злой хрипотцой. - Когда дома жена и две дочурки маленькие? Когда ты их и не видел толком? Кто о них бы позаботился, если бы сдох я в этом лесу?! Кому они нужны? А так я им будущее дал. Взводу нашему и так конец бы был! Раньше, позже... Швыряли как мясо в бой! Кто там за бойцов переживал?! Я тебя спрашиваю! Корочку мне свою тычешь! Ты явно не в окопах сидел! Да пошёл ты! Понял?
     Он резко встал, опрокинув стакан. Раздался металлический щелчок.
    - Сядь! - Павел положил на стол револьвер со взведенным курком. - Сядь и послушай.
    - Я брата своего отпустил давно. - продолжил Павел, когда недовольный Михаил медленно опустился в кресло. - У него ведь тоже дети могли быть. И у Лёшки Бондарева. Погиб он тогда кстати. Я соврал, ты прав. У многих жены, девушки, матери остались дома. И, знаешь, возможно, как ты говоришь, взвод бы положили через день. Но у них у всех был бы шанс. А ты решил, что шанс должен достаться только тебе. Ты сделал тогда свой выбор. И прожил хорошую жизнь. Плата за эту жизнь оказалась только высокая и деньги не твои.
    - И что, убьёшь меня?! - Михаила переполняли раскаяние, страх, ненависть. К себе, к Павлу. Все чёрное, что пряталось годами за ширмой благочестия, вдруг вывылилось грязной помойной лужей на обеденный стол. - Давай! Покончим с этим. Устал оправдываться, устал так жить...
    Павел смотрел на него не мигая. Пропала тень задорности с лица, добродушие сменилось грустью. Михаил хотел увидеть на лице товарища злость, но видел только унизительное презрение. И это ранило гораздо больше.
    - У тебя был выбор тогда. - Павел толкнул револьвер через стол. - У тебя есть выбор сейчас. Попробовать жить с клеймом предателя родины. Или уйти уставшим героем. Это тебе прощальный подарок от Веньки. Я тебя никогда не прощу. Но и руки марать не буду. Выбирай.
    Павел встал и не оборачиваясь пошёл к машине. Лицо горело. Поднявшийся ветерок неприятно холодил кожу. Дойдя до Москвича перевёл дух, закурил сигарету. Озеро пошло рябью, зашуршали от порыва ветра длинные серьги одинокой ивы. Бросил под ноги догоревшую почти до самого фильтра сигарету, напряженно прислушался. Ни один посторонний звук не нарушил умиротворенную тишину вокруг.