Васильцов тяжелой походкой приблизился к столу, оперся на него костяшками пальцев и шумно выдохнул. С трудом, будто гирю, медленно поднял дрожащую руку к серому лицу. Висок почесывает. Ага. Любимый жест. Думает, значит. Ну, Никита Антонович, ну весь как на ладони. В такие моменты его Лариска активно продвигает идеи походов по магазинам, загородных поездок, встреч с подругами и прочие трудные в дипломатическом плане вопросы. Может и мне воспользоваться? Опять оправдываться начать? Нет. Не буду. Не та ситуация. Я вспомнил, что на прошлой неделе за городом под Тополевкой отмечал новоселье с ним и огромной его семьей. Замечательный дом, трое взрослых состоявшихся сыновей с женами, по саду носятся избалованные внуки, хлопочет и везде успевает молодая беременная супруга. Душевно посидели. А на посошок мне Лариска еще и должность крестного предложила. Отец огромного семейства лукаво и хмельно улыбался, грозя своим указательным: ну, кум, смотри, это первая у меня девчонка. Будешь головой отвечать. А я смеялся, кивал, шутил.
Из полупрозрачного облака освободилось солнце и ударило его прямо по старым, в статной дорогой оправе очкам. Васильцов зажмурился и опустил голову. Погода за окном стояла игривая, пестрая. Птички, зелень, небо ясное, синее, радостные голоса, смех. Лето в самом правильном своем состоянии.
- Задвиньте уже кто-нибудь чертовы шторы, - процедил он злым металлическим голосом, не отрывая взгляда от поверхности стола. Я замер, голос этот и тон совсем мне не понравились, хотя ожидать чего-то другого было глупо.
Леночка всхлипывая, почти бегом посеменила к окну.
Из всех, кто сейчас находился здесь, мне жаль было только этих двоих. Безотказную мою длинноногую секретаршу Леночку и (бывшего) доброго друга Никиту. Никиту Антоновича впредь видимо. Занимали они место в сердце все же, немножко, но занимали. А Леночка. Так она занимала и кое-где пониже, а если уж совсем откровенно, то вообще занимала любое место, на которое я ей указывал. Она была высока во всем. Без преувеличения это самое точное ее определение. Высокий профессионализм, высокий рост, высокая грудь. Ну и зарплата опять же. 
Я стоял в центре кабинета. Лицо заливала краска, уши горели. Выглядел я сейчас как нашкодивший второклашка, ей Богу. Все напрасно.
Ладно, пора успокаиваться. Я сделал робкую попытку поправиться: потеребил галстук и начал неловко заталкивать рубашку в брюки. Период хватания за воротник и харканья в наглую бесстыдную рожу вроде-бы закончился. Или нет? Из угла комнаты, сдвинув смоляные брови на своем квадратном, кирпичного цвета, лице, молча, широкими шагами ко мне приближался Сергеич. Что-ж ты делать то собрался, Жора? Неужто опять?