Старинный (сдуваю пыль с обложки) рассказ.
Копипаст специально для Бары, дабы она таки уверилась шо шарики могут быть черными на траурных ленточках!

Молния короткой вспышкой осветила унылую растительность болота, и через пару мгновений в ночном небе пророкотал гром.  Поднявшийся ветер всколыхнул голые ветви ивовых кустов, зашуршал пожелтевшей осокой.  Но Всеволод не чувствовал ветра, как и накрапывающего дождя.
Впрочем, его это нисколько  не смущало,  он знал, что сейчас спит и гроза – всего лишь сон. Хотя в жизни Всеволода это болото  существовало на самом деле. Каждую субботу он ездил туда, чтобы просто посидеть на поваленном дереве в зарослях осоки на маленькой поляне. Что влекло тридцатипятилетнего холостого мужчину к этому месту, сказать было трудно. Сам Всеволод  для себя решил, что раз есть куча чудиков, которые каждые выходные ездят на свои дачи, выращивая там укроп и огурцы, то почему бы ему не ездить на болото? Логика была странноватая, Всеволод это чувствовал, но это было лучшее объяснение, которое он мог выдумать.
   
Снова сверкнула молния, но вместо грома запищал будильник, а запах озона сменился ароматом блинов. Всеволод принюхался и улыбнулся: мама сегодня в ударе.  Он потянулся и, хлопнув ладонью по будильнику, вскочил с кровати.

- Доброе утро, мам! – крикнул он на ходу в ванную.
- Уже встал, Севочка? – раздалось в ответ, сквозь шипение сковороды и бухтение радиотрансляции.
Но Всеволод не ответил, скрывшись за дверью. Через пятнадцать минут выбритый, причесанный, с почищенными зубами,  он вышел к завтраку. Его мама, пожилая, но еще очень крепкая женщина, хлопотала у плиты. Всеволод плюхнулся на табуретку, отмечая чувство вины, которое возникало у него каждый раз при взгляде на абсолютно седую голову матери. Мария Ильинична состарилась десять лед назад, когда Всеволод по дурости попал в аварию. Как потом рассказал ему врач, изменения во внешности женщины произошли буквально за сутки. Она согнулась, словно под непосильной ношей, лицо избороздили морщины, и черная копна волос заблестела серебром. Сева пролежал в коме полторы недели, а когда пришел в себя - не узнал обоих родителей, так они постарели.
- Севочка, сегодня блины удались,-  улыбалась Мария Ильинична, ставя перед сыном полную тарелку вкуснятины. Всеволод взглянул на её морщинистые руки и снова ощутил сочувствие пополам с раскаянием:  пальцы матери бил мелкий тремор. 

– Тонкие и не дырявые, - весело продолжала Марья Ильинична,- как… как папа любил,- тихо закончила она. Всеволод оторвался от блинов и успел заметить блеснувшие в глазах матери слезы, которые та поспешно отерла краешком фартука. Отец прожил с той злосчастной аварии еще пару лет, но надорванное переживаниями сердце долго не выдержало.
- Спасибо, мам, - заставил себя улыбнуться Всеволод. – Папе точно понравились бы.
- Ты кушай, кушай, - снова заулыбалась Марья Ильинична, умильно разглядывая сына. – Чай стынет, на работу опоздаешь.
Всеволод кивнул и, свернув первый блин трубочкой, отхватил за раз почти треть.
- М-м-м-м! – улыбнулся он, жуя. - Вкуснота!
- Сметанки, вот, - женщина робко пододвинула пластиковую баночку. Некоторое время она отрешенно смотрела, как ест сын, потом, посерьезнев, сказала:
- Севочка, ты завтра поедешь?
- Угум, - кивнул Всеволод, - суббота, надо проветрится.
- И я с тобой, ладно? – неожиданно попросила Мария Ильинична.
- Со мной? – сын удивленно уставился на мать.- Но… мам, это далеко… и… холодно уже, не май месяц. И вообще – с чего это вдруг?
- Тоже проветриться захотелось, -  женщина поднялась, решительно сцепив руки перед собой. – Посмотрю, что за место такое, чудесное…

***

Суббота выдалась пасмурной и холодной. Октябрь не баловал солнечным теплом, уверенно намекая на приближающуюся зиму.
Марья Ильинична, кутаясь в старую дубленку, осторожно пробиралась по мшистым пожелтевшим кочкам, опираясь на руку сына. Всеволод, поддерживая мать, тащил за спиной рюкзак с наготовленным провиантом и большим двухлитровым термосом горячего чая.
- Сегодня, что-то особенно сыро, - заметил он, утопая резиновыми сапогами по щиколотку в темной болотной воде. – Вроде, и дождей-то не было…
- Ой, погоду эту – не поймешь, - махнула ладонью Марья Ильинична,- это у нас не было, а здесь наверняка лило, как из ведра. Уф-ф!
Женщина оступилась и чуть не зачерпнула полный сапог, уйдя в трясину почти по колено. Ухватившись обеими руками за сына, она с трудом вытащила ногу из вязких лап болота.
- И ты здесь один ходишь?! – сердито поинтересовалась она, переводя дух.
- Один… - виновато пробубнил Всеволод. – Но… я же говорю, сухо было… Только сегодня что-то…
- Ох,  Севочка, - сокрушенно покачала головой Марья Ильинична. – Ладно, сейчас пойдем… только отдышусь.
- Да здесь недалеко уже, - ободрил её Всеволод. – Вон за теми кустиками.
- Да, да… сейчас,  - покивала мама и непонятно добавила:  - Духом соберусь и пойдём.

Они постояли минут пять, и, наконец, шагнули за кусты. Перед путниками открылась небольшая полянка, поперек которой лежал почерневший ствол осины.
- Я здесь… посижу, - Всеволод неожиданно почувствовал дикую усталость. На подгибающихся ногах он подошел к поваленному дереву и, присев рядом,  облокотился на него, примостив рюкзак.
- Посиди, Севушка, посиди… - Марья Ильинична подошла к сыну, и склонилась над ним. Всеволод застыл, буравя немигающим взором осоку чуть впереди себя.
Женщина молчала, разглядывая Всеволода.
- Вы знаете, я бы рекомендовал вам расторгнуть договор, пока не поздно.
От неожиданно раздавшегося голоса, Марья Ильинична вздрогнула и обернулась. Чуть поодаль на стволе сидел смуглый носатый мужчина в старомодном костюме в серо-белую полоску. Карие глаза незнакомца насмешливо блестели из-под полей серой фетровой шляпы. Он ослепительно улыбнулся и, элегантно ступая по осоке легкими туфлями, подошел ближе.
- Я – архангел Астарот, - представился он, вежливо приподнимая шляпу. – Представитель… э-э-э… так сказать, противоположной стороны. У нас есть несколько минут, поэтому я хотел бы предложить вам свой контракт.

Мария Ильинична молчала, разглядывая перламутровые пуговицы на пиджаке Астарота.

- Вы молчите? – вскинул бровь архангел. – А! Вы сомневаетесь в моем ангельском происхождении? Так вот, мои крылья.
Через мгновение за полосатой спиной взметнулись два пушистых белоснежных крыла.
- Руками попрошу не трогать! – строго попросил он, пресекая попытку Марьи Ильиничны коснуться пушистого покрова.

- Вы не ангел, - выдохнула она. – Вы – такой же, как и они. Только – взрослый.

- А вас не проведешь, - сверкнул зубами псевдо-архангел. -  Хорошо! Мне удалось их немного задержать, чтобы озвучить свое предложение! Итак! Вы вернете красоту и молодость. Более того, вы получите настоящего сына, взамен этого… - он насмешливо покосился на застывшего Всеволода.
- Это и есть мой сын, - глухо отозвалась Марья Ильинична.
- Как вы ошибаетесь! – горячо выпалил Астарот, начиная энергично жестикулировать. – Это – всего лишь модель, голем, робот, который вынужден каждую неделю заряжать батарейки. Это не человек, это – бумеранг, который запускают каждую неделю на новый виток.
- Это мой сын, - упрямо сообщила женщина. – В нем – его душа.
- Это они вам так сказали! – рассмеялся Астарот. – А на самом деле душа вашего сыночка трудится на серных рудниках. Но я могу посодействовать и заполучить её для вас.

Марья Ильинична поджала губы и, казалось, стала еще меньше ростом, ссутулив плечи.
- А что взамен? – наконец, вымолвила она.
- Вашу душу, конечно, - уверенно произнес Астарот.
- Вы – проходимец, - вдруг  вынесла неожиданный вердикт Марья Ильинична. – Я не желаю иметь с вами дело. Убирайтесь!
- Но…- демон опешил и, удивленно моргая, попятился. – Почему?
- Если бы вы могли достать душу моего Севы, на кой вам тогда моя?
- Апостол задери! – выругался Астарот и мгновенно исчез в невесть откуда взявшемся черном облаке.

В тот же миг затрещали кусты, и на поляну вылезли две девчонки, таща за ручки большой зеленый ящик.
- Шелл, ты дура! – шипела рыжая девчонка, сверкая зелеными глазами и рассержено звеня цепями и заклепками на своем джинсовом костюме. – Заблудиться в четырех деревьях!
- Соснах,- мрачно поправила её темноволосая Шелл, свободной рукой поправляя ворот кожаного плаща. – Сама – дура.
- Я?! – взвилась рыжая, тут же оступаясь и увлекая за собой ящик и темноволосую оппонентку. 
- Бесс! – взревела Шельма, перехватываясь за ручку ящика обеими руками и восстанавливая статус-кво.
- Ну, чё? – буркнула Бестия, вновь обретая равновесие. 
– Смотри под ноги! – отрезала Шельма.

Они поднесли ящик к замершему Всеволоду и, откинув крышку, вытащили красно-синий шнур с парой электродов. Когда рыжая укрепила на висках мужчины присоски, Шельма щелкнула переключателем в недрах ящика, и тот негромко зажужжал. Девушки повернулись к Марье Ильиничне. 
- Прет, старуха – поздоровалась Бестия. – Ну как тебе вечное семидесятилетие? Втыкаешь?

- Бесс.. заткнись, а? – негромко процедила Шельма и, улыбнувшись уголками рта, приветливо взглянула на женщину. От черного взгляда бесовки Марья Ильинична вздрогнула и попятилась.
- Неожиданно было вас здесь увидеть, - подала голос Шельма. – Полагаю, вы хотите изменить  договор?

- Сева, он… он ведь у вас? – подала голос женщина. – То есть… его душа?
- Формально, да, - согласилась Шельма. – Трудится на серных копиях.
- Но мы его стырили! - просияла Бестия. – Без души големы – полный отстой.
- А с душой – вполне себе человечек, - чуть усмехнулась Шельма. – Ну, со странностями, - добавила она, покосившись на провода и жужжащий ящик.
Марья Ильинична заломила руки:
- Я… я вам – не верю, - прошептала она.
Сестры переглянулись.
- Я хочу внуков, - вдруг окрепшим голосом сообщила женщина. – Хочу, чтобы Сева привел в дом невесту, сноху… Ему уже тридцать пять!
- А тебе – семьдесят, - гадливо улыбнулась Бесс. – Каких тебе еще внуков? О гробах думай!
- Марья Ильинична, - неожиданно мягко произнесла Шельма,- поймите, ваш сын умер в двадцать пять. На тот момент он не помышлял о семье. Его душа остановилась в развитии на этом этапе. Ему теперь всегда – двадцать пять. Как вам – всегда семьдесят.
- Но он – меняется, - возразила женщина. – полнеет, стареет…
- Телом – да, а душой – нет.
- И нет никакой возможности? – прошептала Марья Ильинична.
Шельма отрицательно покачала головой.
Внезапно ящик звякнул колокольчиком и жужжание прекратилось. Бесовки шустро сняли провода с висков Всеволода и упаковали их.
- Чао, карга!  - махнула Марье Ильиничне рукой Бестия.
- До нескорой встречи, - попрощалась Шельма.
Девчонки и ящик исчезли, и в тот же миг Всеволод ожил. Он встал и, улыбнувшись, снял рюкзак:
- Вроде на минутку присел, - сказал он, развязывая веревки и извлекая из недр мешка термос, - а сил столько прибавилось! Сейчас еще чайком полирнуть! Чудное здесь место… Вот и езжу сюда...
Он замолчал, с беспокойством глядя, как по морщинистым щекам Марьи Ильиничны побежали две крупные слезинки:
- Как бумеранг, - прошептала женщина.