16+

Дрейф

Нас разбудил сигнал тревоги. Первым делом мы попытались определить, что с кораблем, но ни один из приборов не работал, лишь счетчик гейгера в шлюзовой камере показывал аномально-высокий для этого участка галактики уровень радиации. Изучив бортовые данные, мы поняли, что попали под действие какого-то излучения неизвестной природы и продолжали под ним находиться. Мы не знали ни где мы находимся, ни как выглядит космос за бортом корабля. Управление так же не работало. Корабль лег в дрейф. Мы пытались выводить в шлюзовую камеру различные приборы, но все они тут же приходили в негодность, и нам так и не удалось собрать никаких данных. Мы пытались ждать, но ни через неделю, ни через месяц, уровень радиации не снизился. В один из дней, у штурмана Воронкова Павла не выдержали нервы и, надев скафандр, он решил выйти в шлюзовую камеру, чтобы попытаться оценить ситуацию визуально. Он понимал, что это путь в один конец, но надеялся успеть рассказать нам хоть что-то о том месте, в которое мы попали. Ему стало плохо на первых секундах, а через минуту вышли из строя все приборы его скафандра. Впоследствии мы долго гадали на тему того, что удалось или не удалось увидеть Павлу…
***
Я был очень рад этому рейсу. Мне предстояло лететь с Ниной, в которою я уже несколько месяцев был влюблен. Мне никак не удавалось пересечься с ней по работе. Я читал взаимный интерес в её глазах, но нам всё время что-то мешало встретиться. А тут на нашу долю выпал целый полет. Несмотря на то, что почти весь полет мы должны были находиться в состоянии анабиоза, от нескольких часов, до нескольких дней, мы могли провести за маневрами. Это могла быть пробка на космической станции, либо изменение траектории ввиду обнаружения неизвестных болидов на пути. Но самое главное, в нашей компании была традиция, - в конце каждого полета устраивать грандиозную попойку, на которой я уж точно сумел бы подкатить к Нине. Она смотрела на меня с любопытством и это меня дико заводило, но каждый раз, когда я пытался ей что-то ответить, я вел себя как последний дебил и обязательно портил ситуацию. Именно по этой причине, я делал больше ставку на грандиозную попойку, чем на попытку наладить контакт с Ниной во время маневров. Уж спьяну я был гораздо смелее в общении с женщинами.
***
Еда закончилась через полгода. Корабль продолжал вырабатывать энергию, а его толстая обшивка защищала нас от убийственной радиации снаружи. Мы все изменились за это время. Мы ненавидели друг друга, мы ненавидели космос, мы ненавидели корабль, но больше всего мы ненавидели радиацию, уровень которой по-прежнему не снижался.
Первым умер Валентин Писаренко. Он не стал дожидаться голодной смерти и наложил на себя руки. Тогда я впервые вкусил человеческую плоть. Затем был Гриша Федоров. Он был первым, кто умер не своей смертью. Коллектив не любил его за постоянные нервные срывы и с молчаливого согласия остальных, Николай Чугаев вонзил ему нож в горло. Чем меньше нас становилось, тем сильнее мы понимали, что до финальной точки нашего путешествия дойти удастся не всем.
Спать приходилось украдкой, просыпаясь от каждого шороха. Малейшая потеря бдительности и ты в желудке у твоих товарищей. Так произошло с Татьяной Полищук. Ибрагим Мамедов подкараулил её во время сна. Она умерла тихо, без лишних мучений, её лицо выражало безмятежность. Многие из нас ей завидовали. Затем потерял бдительность сам Ибрагим. Нина вонзила ему нож в спину, но с первого удара он не умер. Он пытался бороться за жизнь, драться, но Нина была намного свирепее. Она била его ножом снова и снова, пока вся не покрылась его кровью.
Я уже привык к человечине. Мы делали шашлыки, жарили котлеты, варили бульоны. Каждый новый труп был для нас праздником. Сначала мяса хватало на несколько недель, но когда нас осталось трое, мы могли питаться одним трупом целых два месяца. За всё время мы ни разу не разговаривали о том, кто будет следующий. Всё происходило само собой.
Когда я заболел, я понял, что подошел мой черед. Нина и Коля уже не стесняясь говорили обо мне в третьем лице. С каждым днем они всё меньше и меньше со мной разговаривали, - для них я уже умер. Тогда я очень много думал о своей жизни. Я чувствовал, что слабею. Я вспоминал прошлое, - как моим успехам в училище радовались родители, как отдыхал на работе с друзьями, как водил космические тягачи, как мечтал о будущем, - и мне нравилась моя жизнь. Все её события, даже мои неудачи, казались мне достойными того, чтобы прожить их снова. Тогда я понял, насколько сильно я люблю жизнь.
Я был готов к нападению, потому как за несколько последних дней, достаточно хорошо изучил Нину и Колю. Я словно читал их мысли и был на шаг впереди. Эти дни я изображал недомогание, и мне удалось окончательно убедить своих товарищей в том, что мое убийство не составит для них больших трудностей. Видимо поэтому Коля предоставил эту честь Нине. Моей Нине, о которой я так долго мечтал. Которую я мечтал обнимать и целовать. С которой я мечтал заниматься сексом и возможно даже завести семью.
Она подошла практически бесшумно, считая меня спящим. Не знаю, откуда во мне взялось столько сил. Я перехватил её руку с ножом и моментально всадил ей в живот отвертку. Она не ожидала удара. С громким, надрывным стоном она рухнула мне прямо на руки. Медлить было нельзя и я тут же проткнул отверткой её горло. Пенящаяся кровь вылетала из её рта во все стороны. Коля стоял и наблюдал за всем этим со стороны. Я старался не тратить силы, но Коля так ни на что и не решился. Нина умерла у меня на руках. Мне было странно, но я не чувствовал по отношению к ней ни капли сострадания.
Николай, по всей вероятности, решив что я болен, намеревался просто дождаться моей смерти. Он был очень учтив и дружелюбен. У нас даже было с ним несколько откровенных бесед. Я чувствовал в нем слабость и страх. Я убил его через неделю после смерти Нины.
Мяса Нины и Николая, по моим подсчетам, должно было хватить на несколько месяцев. Я урезал рацион и с каждым днем старался есть всё меньше и меньше. Я потерял почти всю мышечную массу, превратившись в ходячий и умирающий скелет, но моя физическая слабость не была самым страшным из того, что мне пришлось пережить.
Я остался один на один с этим кораблем и космосом. Я очень хотел выжить, и, несмотря на то, что мои шансы были чуть больше нуля, во мне не было ни капли отчаяния. Опасность надвигалась с другой стороны. Мой разум постепенно отказывался мне подчиняться. В итоге, всё мое дальнейшее пребывание на корабле превратилось в яростное сражение за моё сознание. Мне пришлось приложить все свои усилия для того, чтобы не сойти с ума. Каждый день я пытался найти занятия для своего мозга. Я постоянно читал и пытался сочинять, я играл в компьютерные игры, я разговаривал с воображаемыми друзьями, - всё что угодно, лишь бы мой мозг не остановился. Но с каждым днем я неумолимо терял над собой контроль. Я засыпал где придется, иногда терялся, не понимая где нахожусь. Приступы и наваждения приходили внезапно. Я пытался их изучать, уловить в них хотя бы какую-нибудь закономерность, но всё чаще они побеждали меня. Периоды пробуждений становились скоротечными. Чаще всего я находил себя за какими-то бессмысленными занятиями. Иногда, пробуждаясь, я обнаруживал раны и ссадины на своем теле. Я даже не пытался думать о том, каким образом они у меня появились. Иногда, я наносил повреждения кораблю, и в те редкие периоды, когда мой разум был мне подвластен, пытался их починить…
***
В один день радиация кончилась. Я подошел к счетчику и увидел, что показания в норме. Несколько дней я считал это галлюцинацией, но, по неизвестной мне причине, с тех пор, мои наваждения прекратились. Сначала я вывел в шлюзовую камеру диагностического робота и окончательно убедившись, что он не вышел из строя и полностью подчиняется командам с пульта, надел скафандр и впервые за два года увидел космос. Вокруг были звезды и никаких признаков аномалий. Безмятежный покой. Через некоторое время я уже определил свои координаты. Затем я восстановил связь и отправил сигнал о помощи. Я уже не сомневался, что меня спасут. Когда со мной вышли на связь, я окончательно пришел в себя. Я собрал и подготовил все данные о полете. Я намеревался рассказать всю правду без прикрас и надеялся, что меня поймут, но в момент первого контакта с людьми я понял, что нить понимания между мной и ними навсегда оборвалась. Меня не стали арестовывать, - просмотрев видеозаписи и данные бортового регистратора, космическая полиция не нашла в моих действиях ничего преступного. Психиатр установил, что я здоров, но, несмотря на его терапию, я больше никак не мог себя почувствовать человеком. Мне хотелось верить, что я остался самим собой. Я спрашивал себя о том, что со мной произошло.
Я нашел ответ в борьбе за жизнь. Никто не виноват в случившемся. Мы боролись за жизнь, и я боролся. Я пытался выжить. И я выжил…