Кто-то сказал, что жизнь – это то, что с вами случается как раз тогда, когда у вас совсем другие планы. Как я с ним сейчас был согласен. Вместо того чтобы лететь на море, я ехал за триста километров от города на похороны моего отца. Шестилетний сын Вовчик увязался за мной, как мы его с женой ни отговаривали. Пришлось Наташке лететь на отдых одной. Сказала: «Не пропадать же билетам». И то правда.
Вот уже два с половиной часа я крутил руль, глаза слезились от яркого летнего солнца, от марева, исходящего от раскаленного асфальта. За окном мелькали зеленые стройные ряды вековечных сосен, но ближе к деревне на смену им пришли голубые поля васильков, розовые – иван-чая, желтые – ржи и пшеницы.
С каждым километром сердце мое билось все сильнее. Как давно я не был в краю моего детства? Пятнадцать, двадцать лет? Если быть точным – восемнадцать. Последний раз приезжал сюда перед армией – попрощаться с бабушкой. Помню, какие мне проводы учинили – вся деревня гудела! Да, давно это было. И баба Марфа давно померла, а теперь вот и отец. У него рак год назад обнаружили, до последнего скрывал. Уехал на родину. «Где родился, там и пригодился», - так говаривал.
Показался указатель на Шумиху, значит скоро уже, пять километров, а там и деревня наша Полетаевка. Завошкался на заднем сиденье Вовчик, сопевший вот уже час, открыл глаза, протер по-детски кулачками:
- Еще не приехали?
- Подъезжаем.
И правда, показались первые покосившиеся домики, заросшие по пояс лебедой, а вот и магазин, красная кирпичная кладка которого так заметно выделялась на фоне коричневых срубов, клуб с поблекшей от времени вывеской. А ведь почти не изменилась деревня, только просела маленько, поизносилась.
* * *
Похороны прошли быстро. Похоронили рядом с бабкой Марфой, как отец того и хотел. Потом были поминки. Собрались все. Спасибо тетке, все хлопоты на себя взяла. Пили водку, самогон, закусывали солеными грибами, вспоминала батю, всех родственников, живших здесь когда-то. Разошлись лишь к ночи. Я вышел на крыльцо покурить. Сидел и смотрел на звезды, слушая трели кузнечиков за оградой. Послезавтра собрались домой. Тяжело дастся мне эта поездка. Тяжелее, чем сюда. С Наташкой-то решили разводиться. Охладели мы друг к другу. Соседи по жилью, иначе нас не назовешь. На море решили лететь только ради сына – обещали. Не случилось.
На следующий день решил разобрать отцовские вещи. Стоял босыми ногами на давно некрашеном дощатом полу, перебирал, разглядывал все эти  старые фотографии, блокноты, исписанные крупным, размашистым почерком, и словно пролистывал календарь. Да, батя, печально твоя жизнь прошла, ничего толком и не повидал.
Вбежал Вовчик. Улыбка до ушей, в руках – воздушный змей. Ба! Да это ж мой давний приятель!
- Где ж ты его откопал? – спрашиваю.
- В сарае, в сундуке. Запустим?
- Давай попробуем.
Я взял змея в руки, в нос ударил запах пыли и сырости, столько лет пролежал взаперти. Краска выцвела, облезла, и все равно так приятно держать его в руках. Помню, с отцом вместе мастерили. Мне тогда лет двенадцать было. Эх, батя, батя! Почувствовал, как покатилась слеза. Когда хоронили, не плакал, а теперь вот пробило.
Мы вышли на улицу, пошли к реке, блестевшей на солнце как чешуя, и запустили змея. Но он не поддался, шлепнулся о землю, и метра не пролетев. Запустили еще раз – та же история. Вовчик расстроился, подошел к воде, стал бросать камешки. Я вдруг вспомнил: двадцать пять лет назад я вот так же, как Вовчик, стоял и бросал в реку камешки, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать, – родители разводились. Но мужчины ведь не плачут. Отец тогда подошел и обнял меня:
- Не держи обиды, Сань. Вырастешь – поймешь.
Это что ж получается, история повторяется? И мне также предстоит сказать Вовчику: не держи обиды, сын, вырастешь – поймешь. Нет. Не хочу я для него того, что сам пережил. Да, прошли годы, я понял отца, а вот простил ли? Ведь сколько у нас могло быть с ним хороших моментов, но не случилось. После этого воздушного змея – огромная черная пустота.
Я вдруг понял: буду бороться изо всех сил, но не допущу пустоты. Не знаю как, но с Наташкой  отношения налажу. Не может же быть, чтобы все чувства бесследно пропали. Если хоть искорка осталась, пламя разгорится.
Я подошел к сыну, обнял его, заглянул в голубые, как это ясное небо над головой, глаза.
- Давай еще раз попробуем запустить? Верю, на этот раз все получится.
Он посмотрел на меня и кивнул.
Через минуту змей наш расправил крылья, взмыл в воздух и парил под облаками. Вовчик со счастливым лицом бежал за ним следом, а я смотрел на него и улыбался.