Мне было семь лет, когда она вошла в мою жизнь. В тот январский день, где-то около двух часов пополудни, отец привёз маму из больницы. И с ними было маленькое, сопящее существо, которое отныне будет моей сестрой.
Я болел ветрянкой и не мог ездить с папой навещать маму и новорождённую сестру. Поэтому мы впервые встретились с ней уже дома. Вместе со мной их приезда ожидали наши родственники: дедушки, бабушки, дяди, тёти и целая куча моих кузенов, а также друзья и подруги моих родителей.
Перед входом с улицы стояла трафаретка – аист несёт ребёнка в свёртке и надпись: "Добро пожаловать, маленькая принцесса!". По дому были развешаны разноцветные флажки и воздушные шары. И стоял большой торт, украшенный детскими розовыми пинетками, с бантиками из крема и надпись: "Это девочка!".
Честно сказать, в тот момент меня, как и моих двоюродных братьев и сестёр, больше всего интересовал именно этот торт. И он уже был условно поделён на куски и распределён среди нас. Поразмыслив, мы пришли к такому выводу: раз женщины постоянно обеспокоены о диете и всегда говорят, что сладкое плохо сказывается на их фигурах, то им не стоит кушать торт. Девочек это не касалось. Мужчины же больше предпочитают пиво. Что автоматически исключало их из претендентов на десерт. Но только не мальчишек. Мы сошлись ещё в одном. Один большой кусок был выделен моей новорождённой сестре. Но, так как она пока что кормится молоком, то эта часть предназначена для мамы.
Решив эту проблему, мы разделились: девчонки пошли инспектировать комнату, предназначенную для моей сестры (кажется, в двадцатый раз), ну а мы принялись играть в настольную игру "Колонисты": сражались с пиратами, соперничали друг с другом, искали сокровища и знакомились с экзотикой этих фантастических островов. Игра уже была в самом разгаре. Девчонки же, одобрив комнатку для младенца и вернувшись к нам, присоединились в лице активных зрителей. И тут на улице раздался автомобильный сигнал, возвестивший о прибытии нового члена нашей семьи. Взрослые, до этого тихо обсуждавшие свои дела, разом зашумели и потянулись к входным дверям.
Первой в дом вошла мама, и женщины сразу бросились обнимать её и поздравлять.
Следом появился отец, который и нёс на руках мою сестру, завёрнутую в розовое одеяло.
К нему потянулись мужчины, легонько похлопывая его по спине, в знак одобрения и выражая добрые пожелание новорождённой.
А последними зашли в дом дядя Гейс и тётя Фрида, которые ездили с отцом в больницу. Родители выбрали их в крёстные моей сестре. 
И вот, наконец, отец добрался до детского столика, на который и положил свёрток с младенцем. Мама стала разворачивать одеяльце, являя обществу мою сестру, и вся любопытная детвора подтянулась как можно ближе, чтобы лучше рассмотреть ребёнка. Взрослые же стояли за их спинами, негромко переговариваясь между собой. Их больше интересовало, на кого похожа девочка.
Тётя Фрида предупредила детей:
— Только не кричать, а то вы напугаете ребёнка, — и сообщила младенцу. — Эрика, это твои родные люди.
Такое имя девочке дал мой папа.
И вот, наконец, я увидел её.
Эм…. Не то чтобы она мне не понравилась. Но выглядела она как-то странно. Личико красное и сморщенное, как у соседки-старушки. Неужели будет такой же вредной? Дёргает ручками и ножками…. Смотрит, стреляя по сторонам то одним, то другим глазом…. Нет, в свои полные семь с маленьким хвостиком, я уже повидал достаточно младенцев. Но всё же был уверен, что моя сестра будет… ну хотя бы как годовалый кузен Ян, а тут получалось, что она совсем маленькая….
И в самый разгар моих противоречивых мыслей (чего ожидал и что увидел) дядя Гейс подтолкнул меня впритык к столу и сказал:
— Знакомься Эрика, это твой старший брат.
Младенец будто услышал его слова. Девочка открыла глаза и уставилась на меня своим бездонно-голубым взглядом. Она пару секунд, чуть хмурясь, смотрела прямо мне в лицо, а затем улыбнулась. А мне почему-то стало так легко от этой улыбки! И уже было всё равно, что она не как кузен Ян. И даже мгновенно пропал облик сварливой старушки…. А в душе возникло такое же чувство тепла и лёгкости, которое у меня бывало, когда я обнимал маму….

Моя сестра Эрика Ван дер Велде не дожила до одиннадцати лет два месяца, двенадцать дней и семь часов…. Пьяный мотоциклист сбил её, когда она переходила дорогу, возвращаясь из школы домой. Прямо перед ним. За семнадцать шагов до входной двери….
Она была ещё жива, но без сознания, и её быстро доставили в больницу. Врачи делали всё возможное, что только могла дать современная медицина. Но на третий день вынуждены были признать: Эрика фактически умерла. Умер её мозг, получивший тяжёлую травму. А вот маленькое и сильное сердце продолжало биться в груди моей умершей сестры. Почти одиннадцать лет оно работало в теле Эрики, которая была жизнерадостным ребёнком и маленьким лучиком счастья нашей семьи. Казалось, что её сердце никак не хотело смириться с таким вот концом.…
Врач, хмурясь и отводя взгляд, сообщил, что они больше не в силах что-либо сделать. Она получила тяжёлые травмы головы, не совместимые с жизнью. Он сообщил: мои родители дали согласие отключить Эрику от аппаратов. И буркнув: "Простите", врач быстро растворился в коридоре больницы.
Женщины заохали и заплакали. Мужчины же угрюмо буравили взглядом пол, стены, потолок, лишь бы не встретиться со мной глазами. А потом все потянулись ко мне, выразить свои сочувствия. Женщины рыдая, а мужчины –  глухими голосами….
А я стоял, слушал слова сожаления, и мне казалось, что я разделился. Моя оболочка принимала все эти: "крепись", "какая трагедия", "мои глубочайшие сожаления"…. А моя душа в тоже время витала вне меня и стенала: "Это неправда! Так не должно быть! Врачи ошибаются – Эрика жива! Ей же ещё не исполнилось и одиннадцати лет!"….
А потом вышел отец с почерневшим от горя лицом и безапелляционным голосом потребовал, чтобы все, включая меня, разошлись по домам. И добавил, что о дне похорон Эрики он всех известит чуть позже.
Необычно было это услышать от папы, ибо в больнице собрались все родные и близкие друзья. И они любили Эрику. Но все привыкли, что если мой отец на чём-то настаивал, то лучше последовать его требованию. И все потянулись домой.
Отец и мама вернулись лишь к вечеру следующего дня. Уставшие и безжизненные. Мама обняла меня, поцеловала и ушла в их с отцом комнату. Она не сказала мне ни слова. Но я почувствовал волну горя, исходящую от неё. А в её глазах потух задор, который я привык всегда видеть. Такой же был у Эрики….
Отец, с нескрываемой душевной болью в голосе сообщил мне, что он распорядился на счёт похорон. И Эрику предадут земле через три дня. Он попросил обзвонить близких предупредить о дате и времени, а завтра с утра отнести пригласительную открытку, чтобы её оформили и размножили. Ближе к обеду придут кузены и помогут мне заполнить адреса на конвертах, чтобы отправить по почте. И передал мне образец приглашения на похороны, а также три листа бумаги с напечатанными на них адресами.
Так как сестру крестили, то её отпевали в городском соборе. Он был полон людей. И мне показалось, будто весь город пришёл, чтобы проводить Эрику. Ну, отчасти это из-за моих родителей-врачей. Мама – педиатр, а отец – довольно известный кардиохирург. И многие бывшие пациенты, и их родственники пришли выразить свои сожаления по поводу гибели Эрики. Таким образом отплатить благодарностью за своё лечение.
А после мы отвезли её на кладбище.
Сестра любила птиц. Когда её предавали земле, деревья вокруг нас были буквально усеяны пернатыми. Они молча сидели на ветвях и в тот момент, когда гроб опустился в могилу, большая их часть взмыла в воздух, как по команде. Неужели и они оплакивали чудо жизни, оборванное пьяным человеком?..

Прошло четыре месяца, как не стало моей младшей сестрёнки….
У отца были проблемы на работе, его даже отстранили от операций. Целых три месяца он мог только консультировать больных. Родители сказали, что это были административные трудности. Папа нарушил какую-то инструкцию, но, вроде, всё нормализовалось. Его восстановили в должности заведующего кардиологическим центром, и он мог продолжать свою работу. Дома же он часто пребывал в задумчивом состоянии. И не надо было быть проницательным человеком, чтобы догадаться, о ком он думал.
Мама? Её потухший взгляд прояснился. Но больше в них не светится тот задорный блеск, который был раньше. И она каждый раз ставила на стол четвёртый столовый прибор, напротив того места, где любила сидеть Эрика. Кажется, она держится только за счёт своего профессионализма. Я даже и не знаю, что бы случилось с ней, если бы не выработанная годами врачебная выдержка.
А я так и не смог смириться с гибелью сестры….
Она была слишком живая, и я безумно любил её: маленький фонтанчик, бьющий жизненной энергией. Эрика танцевала, занималась плаваньем, играла на пианино, которое купили ещё для меня, но пианист из меня не вышел. В девять лет начала рисовать и делала это очень хорошо для своего возраста.
Она была талантливым ребёнком. И это не только мои слова, как брата. Её хвалили все. Учителя, тренеры, да и просто знакомые. Если она была не первой, то в их числе. Эрика успевала всё и везде. И за что бы ни бралась, это не нужно было вновь переделывать. Я ей даже завидовал. Но по-доброму. 
Она жила и заражала жизнью. Какой бы ты ни был уставший, но пару минут пребывания с ней – и твою усталость снимало как рукой. Я стал интересоваться такими вещами, какие до неё у меня не вызывали и толику любопытства. Но она умела восхищаться окружающему миру и это передавалось и мне. Хоть я и был старшим братом, но не я, а она увлекала меня за собой. Иногда мне казалось, Эрика куда взрослей и мудрей, чем я. Над многими своими знаниями я никогда не задумывался так глубоко, как это делала она, и это было поразительно для ребёнка её возраста.
А ещё она была очень смелой. В шестилетнем возрасте Эрика влезла на большое дерево, чтобы достать котёнка. Туда его загнала собака, а назад он слезть боялся, потому что забрался слишком высоко. Вот она и полезла за ним под самую крону дерева. Слезла на землю вся расцарапанная испуганным животным, но безгранично довольная, что спасла его.   
Целый день учёба, тренировки и обязательные прогулки не могли угомонить её. Перед сном Эрика прибегала ко мне и пересказывала всё, что делала за день и всё, что узнала. Тихим шёпотом, чтобы не услышали родители и не погнали её обратно в спальню.
Когда мы гуляли всей семьёй, Эрика брала меня за руку. Я до сих пор чувствую тепло её ладошки. Если ей было больно, она сначала бежала ко мне. Но мы редко, видели её слёзы. Чаще всего она стоически переносила болезни и полученные травмы. 
Она, будучи ребёнком, жила полной жизнью, какой не живут многие взрослые люди. И теперь мне кажется, я знаю, почему. Сдаётся мне, душой Эрика предчувствовала, что судьба отмерила ей малую толику жизненного пути. И поэтому она стремилась как можно больше узнать и попробовать на себе, пока у неё была такая возможность. Оттого у неё любое дело, за которое она бралась, прямо «горело» в руках….
А ещё она любила меня, своего старшего брата. А я её, свою младшую сестрёнку….
Я никак не мог свыкнуться с тем, что больше никогда не увижу Эрику. И не услышу её задорный смех. Тихий шёпот. И её ладошка не возьмётся за мою руку….
И эта безысходность убивала меня. Чем дальше время отодвигало нас от случившейся трагедии, тем горше для меня была наша потеря. 
Даже через четыре месяца я всё никак не мог восстановить равновесие в своей душе. Примириться со смертью сестры.  Уцепиться за что-то в жизни, что могло бы встряхнуть меня. И пока я жил, как робот, механически выполняя своё предназначение.
Может быть, если бы тот мотоциклист остался жив, то злость на него быстро привела бы в порядок все мои чувства. Но Вселенский суд мгновенно вынес смертный приговор убийце моей сестры. И незамедлительно привёл его в исполнение. Так что, живого объекта для ненависти не было, ему уже воздали по заслугам….

Звонок телефона вырвал меня из моего очередного экскурса в то время, когда Эрика ещё была жива. Звонил отец. Он попросил меня приехать в больницу, где они работали вместе с мамой, подчеркнув, что это срочно.   
Я переоделся, вывел из гаража велосипед и покатил по маршруту, который был знаком мне с самого детства.  Изъездив ранее все возможные пути, я нашёл самый короткий и уже через двадцать минут приехал к больнице.
К моему удивлению, отец ожидал меня перед входом в больничный холл. Обычно мы встречались уже в его кабинете. Он подождал, пока я тросиком прицеплял к стойке велосипед, и поманил меня, коротко распорядившись: "Иди за мной". Войдя в холл следом за папой, я кивнул знакомым женщинам, сидевшим в регистратуре. И в ответ получил приветственные улыбки.
Пока ждали служебный лифт, отец не проронил ни слова. И только когда мы вошли в него, оказавшись там вдвоём, он заговорил, не глядя на меня. И опять в голосе папы прозвучали требовательные нотки:
— Мы идём в смотровую, там нас ждёт пациент. И я хочу, чтобы ты выполнил одну мою просьбу безо всяких вопросов.
Он даже не спросил согласен ли я или нет. Просто распорядился.
Я кивнул в ответ, дав понять, что выполню его пожелание. Впрочем, как мне показалось, отец не принял бы моего отказа. А у меня не было желания с ним спорить.   
Вообще-то, для папы строгость исполнения –  характерная черта. Но он был взыскательным не только к окружающим его людям. В первую очередь, отец был требователен сам к себе. И, видя это, все кто его знал, никогда не обвиняли папу в чрезмерной придирчивости. Впрочем, отец хорошо чувствовал ту грань, за которой начинался начальственный каприз, и никогда не перешагивал эту границу. 
Мы вышли из лифта, и я, пропустив отца вперёд, тронулся за ним, хотя прекрасно знал, где и что расположено на этом этаже. Правда, я тут не был с тех пор, как на нашу семью обрушилось несчастье. Тогда скорая помощь отвезла Эрику в другую больницу. Так что уже прошло четыре месяца, как я не заходил на работу к родителям.
Я шёл по коридору, перекидываясь словами приветствий с медсёстрами. С многими я был знаком ещё с детства.
Но в какой-то момент я вдруг понял: поздоровавшись, они замирали на месте, провожая нас с отцом долгим взглядом. Я обернулся, чтобы удостовериться в своей догадке и, хотя они сразу суетливо отворачивали взгляд, я успел заметить сочувствие в их глазах. Может, оно было адресовано мне? После гибели сестры они видели меня только на её похоронах. Вот только тогда я не смог их разглядеть, поглощённый горем от гибели Эрики.   
Наконец мы добрались до двери в смотровую. Здесь отец осматривал больных, вместе со своими коллегами, если требовалась консультация специалистов по другим профилям. Именно здесь я впервые услышал, как бьётся больное человеческое сердце. 
— Итак, ты сейчас войдёшь и сделаешь следующее. Там находится мой пациент, который дал согласие на то, чтобы ты мог послушать его сердце, — остановившись перед дверью и повернувшись ко мне заговорил отец. — Просто сделай то, что я тебя прошу. А потом я тебе всё объясню. Хорошо?
Папа очень хотел, чтобы я пошёл по их с мамой стопам, выучившись на врача. Но я всё же чувствовал, инженер из меня вышел бы гораздо лучше доктора. Глядя на родителей, я понимал: мне не передалось их желание лечить людей. А после гибели сестры мне вообще не хотелось быть хоть как-то связанным с медициной. Нет, эта была не обида. Я знал, как много людей спас отец от смерти. И как много детей вылечила моя мама. И поэтому я не мог злиться на врачей. Просто в тот день, когда врач сообщил о смерти сестры, эта наука для меня стала чужой.
Я вздохнул, думая о том, что отец никак не оставит попыток уговорить меня идти учиться на доктора. Но всё равно ответил согласием:
— Хорошо, папа, я сделаю то, что ты просишь.
Он кивнул и, открыв дверь, вошёл в комнату и направился к своему столу.
Первым кого я увидел, перешагнув порог, была девочка-подросток, сидевшая на передвижной кровати. Худенькая, светловолосая и с большими голубыми глазами. Увидев моего отца, она улыбнулась ему.
И только после этого я заметил мужчину и женщину, сидящих в креслах у стены. То, что это родители девочки, я понял сразу. Особенно по женщине. Девочка была уменьшенной копией своей мамы, так была на неё похожа.
— Это минир и мефрау Беккерс, — представил мне отец супружескую пару. — они положительно откликнулись на мою просьбу, дав своё согласие. За что я им благодарен.
Мужчина попытался что-то вставить, но отец взмахом руки остановил его:
— Я знаю, что вы хотите сказать, и это лишнее, — он подошёл к сидящей девочке и погладил её по голове. — А это Натили, — и уже обращаясь к ней. — Милая, молодого человека зовут Роберт, и я тебе о нём рассказывал. 
А вот это меня удивило. Отец рассказывал девочке обо мне? С чего бы это? Сколько я его помнил, у него был девиз: работу оставлять за порогом дома, а дом – за порогом работы. Но следующие его слова разозлили меня. Хотя он говорил с Натали, но они были адресованы мне.
— Роберт немного потерялся и ему нужно уже вернуться в настоящие, сделав правильный выбор в своей жизни. Вот поэтому я попросил тебя об одолжении – позволить ему послушать твоё новое сердечко.
Я уже был готов высказать отцу, что он зря всё это затеял, не буду я учиться на врача. А потом уйти, и, желательно, хлопнув дверьми. Я так взбеленился, что за этим даже не заметил, что папа ни разу не сказал, что я его сын. Просто Роберт, человек со стороны.
Но я не успел выплеснуть своё раздражение. Отец протянул мне стетоскоп и, что удивило ещё больше, притушив мою обиду, он мягко и, кажется, умоляюще, попросил:
— Просто сделай, что обещал. Ради своей мамы….   
"Только ради мамы!" — подумал я и довольно грубо выхватил стетоскоп из его рук.
Кажется, девочка почувствовала возникшее напряжение между мной и моим отцом. Она вопросительно глянула на него, а он ободряюще улыбнулся ей. Тогда она перевела взгляд на меня и решительно ткнула своим пальчиком себе в грудь:
— Вот тут.
Мне стало неловко за то, что она лицезрела мой конфликт с отцом. И я последовал примеру папы – улыбнулся ей и пошутил:
— Спасибо, что показала, где надо слушать, а то я бы сам не догадался.
Натали же с серьёзным видом кивнула мне в ответ.
Я понял, что получилось глупо. Для неё тема о сердце вряд ли была предметом для шуток. Раз потребовалась пересадка, то девочка, скорей всего, была уже на грани. А моя осведомлённость в этом вопросе, благодаря своему отцу, была довольно глубокой. Худоба Натали и слабо развитые на руках и ногах мышцы подсказали мне, что в последнее время перед операцией она очень мало двигалась. На ней были надеты маечка и шорты, и мне не составило труда быстро оценить её физическое развитие. Да, наверное, и раньше девочка была не особо активна из-за врождённого порока сердца.
"Я уже рассуждаю как заправский врач…" — подумал я и приставил стетоскоп в указанное девочкой место.
Мой отец ещё в годы учёбы выделялся как перспективный студент и быстро завоевал славу талантливого кардиохирурга. Он всегда хотел, чтобы я пошёл по его стопам. Папа думал, что таким образом сможет передать мне много ценного, чем владел сам. А это его знания.
Мне же льстило его внимание. Запоминал все медицинские термины. Как устроено сердце и как оно работает. Я выслушал биение сотен сердец – больных, выздоравливающих и уже здоровых. И поэтому мне было не трудно понять, что сердце бьющееся в груди Натали совершенно здорово.
Стараясь не иронизировать, чтобы не задеть чувства Натали, вынув "оливы" из ушей, я вынес свой вердикт:
— Ну, насколько я понял, у девочки вполне здоровое сердце. И, кажется, оно хорошо прижилось, — и спросил. — А когда ты делал ей операцию?
Отец ответил коротко:
— Четыре месяца назад, — при этом он смотрел прямо мне в глаза.
У меня в голове завертелась вычислительная машина, которая выдала отрицательный ответ.
— Постой, папа, но сколько я помню до…— тут я запнулся, мне очень не хотелось произносить в слух слова: "до гибели Эрики". И я их проглотил. — А после тебя отстранили от операций на….
И тут меня будто молнией прошибло! Я знал о всех пересадках сердца, которые делал мой отец. Но только не об этом случае. И у меня потемнело в глазах. И в голове тяжело запульсировала кровь, а перед глазами заметались тени и обрывки фраз из тех трёх дней четырёхмесячной давности….
"У неё умер мозг"….
"А сердце ещё продолжает работать"….
Отведённый взгляд врача – "Простите!"….
И, наконец, отец со скорбным лицом:
"Я прошу всех разойтись по домам…. О дне похорон я сообщу сразу, как только мы сами определимся…. Роберт, и ты иди домой, тебе надо отдохнуть…. Всё тяжёлое ещё впереди…".
Я наконец вынырнул, судорожно вздохнув. Мои руки дрожали, как и тело, сотрясаемое ознобом догадки. Между "до" и "после" была смерть Эрики, у которой было здоровое сердце….
Но я быстро взял себя в руки.
— То есть, ты хочешь сказать, что в ту ночь пересадил сердце Эрики в тело Натали?
— На следующий день. Ночью мне нужно было прийти немного в норму…. А операцию я сделал уже утром. Мы так решили вместе с мамой. Если нашей дочери не судьба выжить, то она даст этот шанс Натали…. А частичка от Эрики будет продолжать и дальше жить….
И тут сокрушённо крякнул отец Натали, а её мать заплакала. Тихо так, наверное, чтобы не испугать дочку. Я посмотрел на них и удивился. Они оба сидели, как будто их чем-то прибило. Мужчина уставился в пол и шептал, всё повторяя: "Как же это так?". А женщина сидела, зажав двумя руками рот, стараясь сдержать рвущиеся наружу рыдания….
Я перевёл взгляд на отца, а он пояснил:
— Они не знали кто был донором. А сердце Эрики подходило их дочери по всем параметрам. Тебе мы не говорили пока не удостоверились, что у Натали всё хорошо. Сердце прижилось будто своё, родное….
Теперь мне стало понятно, почему медсёстры провожали меня таким взглядом. Они знали и наверно ассистировали отцу при пересадке. Но он запретил им говорить об этом кому-либо. Особенно родителям Натали и мне. Пока не будет полностью уверен в положительном исходе операции и в том, что сердце приживётся в груди девочки.
И по его просьбе врач вышел и объявил нам о смерти Эрики. Так ему было легче убрать всех нас из зала ожидания больницы. А потом они с мамой перевезли практически умершую дочь уже в свой госпиталь.
— И из-за этого у тебя были проблемы…— прокрутив всё это в голове, я скорей констатировал чем спросил у него.
Он кивнул:
— Да. Я своевольно передвинул Натали вверх по очереди. Я не был уверен, что смогу сделать так, что сердце Эрики достанется ей. Если пойду официальным путём. А девочка была давним нашим с твоей мамой пациентом. Но это всё уже позади и того стоило.
Я услышал шум открывающейся двери и глянул в ту сторону. Это вошла моя мама. И первое что она сделала это посмотрела на девочку долгим внимательным взглядом. Так обычно смотрят на своё дитя – всё ли у него в порядке? И я увидел, как в её глазах зажглись огоньки, которые я не видел со дня смерти Эрики.
Женщина почти сразу бросилась к моей маме, запричитав словами благодарности, путаясь в них и начиная заново. Но мама её остановила:
— Не надо ничего говорить. Давайте просто обнимемся и постоим так минутку.
Та выдохнула и кивнула. И они обнялись. Две матери….
Мужчина последовал примеру своей жены. Он встал и с растерянным видом направился к моему отцу. По пути он на мгновенье положил руку на моё плечо, легонько сжав его. Это "спасибо" было адресовано мне, как брату Эрики, чьё сердце спасло его дочь.
Мужчина, подойдя к отцу, сказал ему, что выполнит любую нашу просьбу, если это будет в его силах. Но отец остановил его и попросил только одно:
— Спасибо. Вот только если вы будете иногда отпускать Натали к нам погостить, то большего ничего и не нужно.
Отец Натали опять крякнул и ответил:
— Да это даже и обговаривать не нужно. Только дайте знать, когда пожелаете её увидеть.
А я слушал их всех и вновь окунулся в прошлое. Мне вспомнился тот январский день, когда в наш дом вошёл отец, неся на руках живой сопящий комочек. А потом это чудо приветствовало меня своей улыбкой, глядя на меня своими бездонно-голубыми глазами младенца. И теперь передо мной сидела девочка, а в её груди билось сердце моей сестры. Сердце, которое так и не смирилось со смертью, отобрав у неё вторую жертву.
Натали передалось то же состояние оторопи, которое охватило её родителей, когда они узнали кто, был донором для их дочери. И её блуждающий взгляд наконец зацепился за мои глаза.
И девочка, чуть заикаясь, спросила меня:
— Это твоя сестра умерла?
Я кивнул головой.
— И её сердце пересадили мне?
Снова утвердительный кивок.
— Ой... мне так жаль…. Теперь у тебя нет больше сестры…. Её звали Эрика?
Я вздохнул:
— Нет, больше нету. И да, её имя Эрика.
И спросил у Натали:
— А у тебя есть старший брат?
Она покачала головой:
— Тоже нету…. Но его никогда не было…— и серьёзно пояснила:
— А это уже совсем по-другому. И это изменить невозможно.
Я согласился:
— По-другому. Но иногда всё же можно что-то и нам с тобой поменять в этой жизни.
У Натали приподнялись бровки, и она спросила с любопытством:
— А что мы можем изменить?
— Восстановить баланс. У тебя не было брата, а я потерял сестру….
Натали мгновенно сообразила, что я хотел сказать. Она даже потянулась чуть вперёд:
— Постой. Ты хочешь сказать, что если бы мы стали, как брат и сестра, то этим мы вернём равновесие?
Она захлопала в ладоши:
— Ой, это было бы здорово! Я всегда мечтала о брате!
Я распахнул объятия:
— Ну что? Брат и сестра?
Девочка радостно улыбнулась:
— Сестра и брат! — и потянулась ко мне.

Я обнимал худенькую Натали, с сердцем Эрики в груди. И точно знал, что скоро полюблю её так же, как любил погибшую сестру. Потому что в моём мире наступило равновесие и моя душа, наконец, вернулась на место.
"Натали, ты будешь для меня так же дорога, как и Эрика!"….

Отредактировано САБ (01.09.2017 01:59:01)