Это не большой рассказ, а маленький, но т.к. он вылез за пределы пяти страниц, то пришлось разбить на два отрывка и выложить здесь. Стадия работы - завершен.
Не знаю, какой жанр. Есть всего помаленьку.

Однажды, в один из тех пасмурных осенних дней, когда за окном хлещет холодный дождь, а серость и промозглость внешнего мира проникают в квартиру, Павел решил, что жизнь – не такая уж приятная и захватывающая штука. Он принял эту мысль спокойно и встретил ее, как давнего друга, решившего отдохнуть у него после долгой, изнурительной дороги.

Возможно, не будь Павел отшельником, эта мысль не пришла бы ему в голову, но он им был, и сделал это целенаправленно, с той самой целью, чтобы постичь смысл собственного существования, и случилось это следующим образом. Как-то раз, присев после работы на лавочку, скрытый от посторонних глаз зарослью кустарников, погруженный в мысли, он вдруг понял, что устал: устал смертельно и окончательно. Тогда же голове его породила целую череду возможных будущих событий, но все они сводились к одной развязке, где он, бледный и седой, со сложенными на груди руками, в черном парадном костюме, покоится в гробу. Дубовый гроб этот медленно опускают в яму, а над ним склоняются, возможно, его будущие дети и внуки, молчаливые, серьезные и задумчивые. И конечно, они уже мысленно делят его наследство и назавтра будут препираться и ругаться, сидя у юриста и позабыв о виновнике сего собрания, покоящимся под слоем промерзлой земли.

От подобных мыслей голова у Павла пошла кругом. Он резко встал, сжал кулаки и поспешил в квартиру. Без лишних объяснений распрощался с Лилой, собрал вещи и следующим ближайшим поездом покинул город.
Новая съемная квартира Павла состояла из одной-единственной комнаты-студии. Впопыхах, опасаясь передумать или потерять ту нить рассуждений, что оторвала его от насиженного места и заставила действовать, он наполнял комнату книгами, приобретенными на распродаже, запасом еды и некоторыми мелочами, необходимыми для поддержания привычной жизни. Сделав все необходимое, куда входило также отключение интернета, платных телеканалов, и стационарного телефона, он, наконец, расслабленный и успокоенный, проспал крепким сном больше двадцати часов.

Именно таким образом Павел, рядовой менеджер из небольшой малоизвестной конторки, раз и навсегда изменил собственную жизнь, чтобы в колючем одиночестве, при свете настольной лампы и при помощи книг, которым полагалось расширить его скромный кругозор, он решил искать смысл жизни и ответы на главные вопросы.

Павел поглощал книгу за книгой, перелистывал затертые страницы и успел пройтись рука об руку с вымышленными героями по всему земному шару. Он побывал на Аляске, сражаясь с Белым безмолвием, бороздил морские просторы под черными парусами, запускал гарпун в хищную пасть левиафана, путешествовал по горам, лесам, красной поверхности Марса и зыбкой глади Юпитера. Он сражался с голодом и волками, дарил миру новые открытия или развязывал воины, но каждая книга неизменно с отвращением летела в дальний угол комнаты.

Со злобой и ужасом Павел все ясней понимал, что все его старания являются пустой тратой времени. Часами он, откинувшись на диване, изучал потолок и хитросплетения паутинки домашнего паука в углу, и мысли его были спутанными и бесформенными. Они не порождали главный ответ так же, как не порождали его и философы и авторы бестселлеров. Наконец, он свел все к тому, что слишком глуп и недальнозорен, чтобы рассуждать о подобных вещах. Павел забыл, что будь в этом мире все так просто и ясно, культура искусства давно бы покоилась с миром, а люди, подобно ему ищущие ответ и урывками, несмело намекающие на него на страницах книг или в картинах, отшельники, обрекшие себя на долгие скитания, были бы людьми, обретшими главный смысл и воздвигнуты на постамент бессмертной славы. Но Павел был упрям и зол, и пришел к одной-единственной мысли: жизнь – пустая трата времени, и не стоит растягивать это удовольствие надолго, чтобы еще раз понять это на пороге глухой морщинистой старости.
Наконец, все было решено. Переполненный мыслями о жизни, Павел, вопреки смыслу, стал стремиться обречь смерть. Но как лучше это сделать? Первой мыслью, было, конечно, воспользоваться столовым ножом, но, во-первых, он был тупой, а во-вторых, Павел не хотел доставлять неудобства соседям, которые, в отличие от него самого, смысл в жизни видели и, в таком случае, им не больно-то понравиться то, что произойдет у них за стеной. Тогда, может быть, веревка, простой и по-старинному элегантный способ? Но и тут были свои недостатки. В первую очередь, не было места, куда ее повесить, во вторую же очередь он знал, что если не рассчитает длину веревки и не будет знать свой собственный точный вес, то шея его не сломается, и он будет умирать долго и мучительно. Павел от подобной мысли содрогнулся. Мучиться он не хотел. Наконец, выбор его остановился на старом револьвере, который достался ему от отца, а тому, в свою очередь от дедушки. Подсчитав патроны, он, довольный нашедшимся выходом, со вздохом облегчения погасил настольную лампу, пнул шаткую башенку книг и, закрыв дверь, спустился на улицу. Предсмертную записку Павел решил не писать для пущей драматичности и загадочности своей гибели. В какой-то мере он не видел смысла в записке так же, как не видел смысла в жизни. Во всяком случае, мало кого заинтересует его смерть, а единственная подруга Лила без угрызений совести покрутит у виска и выдаст застывшему на пороге полицейскому: «Он всегда был немного «того». Я была бы больше удивлена, если бы он этого не сделал». И захлопнет дверь перед удивленным стражем порядка без постскриптума и дальнейших объяснений.

Павел шел по парку быстрым шагом, и со стороны могло показаться, что у него важное, не терпящее отлагательств дело, и задерживать этого человека не стоит. День уже клонился к своему завершению, уступая права владений сумеркам. Тени деревьев пересекали тропинку, напоминая кривой частокол. Парк этот был неухоженным и заброшенным. Он раскинулся на краю города у берега грязной речушки, и редкие тропинки с шаткими скамейками не могли сделать из него образцовый цивилизованный парк, так как кроны деревьев и кустарников никогда не стригла рука садовника, а стоило пройти чуть дальше – и ты уже оказывался в настоящем, хмуром лесу. Именно такое место и искал Павел. Избегая случайных прохожих, словно они могли помешать его планам, он устремился к берегу реки, но, уже достигнув цели путешествия, резко затормозил и присел на скамейку. Павел решил насладиться последним закатом в своей жизни. Мысли его текли неспешно, направленные в нужные русло. Он уже представлял свое бренное тело, уносимое потоком реки или покоящееся на дне, и наслаждался этим зрелищем, воспринимая его, как спасения от бренности существования. В самом деле, какой смысл угнетать себя работой и обыденными обязанностями, когда все сводится к тому, чтобы не умереть с голоду и протянуть до старости? Разве что природа… Она всегда восхищала Павла своей красотой и независимостью, в особенности воробьи – серые шустрые бесшабашные проныры. Он просидел так не меньше часа, но сил, чтобы встать и совершить задуманное, не находил. Мозг помимо него выдавал причины, чтобы оставаться на месте как можно дольше – именно так работает верный друг человека – инстинкт самосохранения.
Неожиданно вечернюю тишину и спокойствие нарушил насмешливый, звонкий голос:

- Слабак, - произнес голос всего одно слово, но оно заставило Павла вскочить со скамейки. Он бы решил, что это ему показалось, но этот же голос добавил: - Превосходно. Вот ты и встал.

- Кто здесь? – выпалил Павел и огляделся. Он заглянул даже под скамейку, но не увидел никого, кроме плегавой вшивой собачонки с разодранным ухом, рывшейся в мусорном бачке. Дворняжка эта высунула морду из бачка, держа в зубах консервную банку. Поставив ее на скамейку, она села и внимательно посмотрела на парня.

- А кого бы ты хотел увидеть? – снова прозвучал голос, и Павел готов был поклясться, что в такт словам собачонка открывала и закрывала рот.

- Вы это мне? – окончательно сконфузился парень, продолжая с надеждой оглядываться по сторонам и невольно отшагнув от собаки.

- А здесь есть кто-то еще?

Теперь он был уверен, что отвечают именно на его вопросы.

- Тогда кто вы?

- Да погляди же ты вниз, остолоп.

Так и есть. Говорила именно эта собачонка, и Павел решил, что он повредился умом, когда так долго мучил себя одиночеством.

- ТЫ не можешь говорить, - наконец, изрек он.

- Позволь, но ведь я говорю, и это уже противоречит твоему утверждению. То, что я собака, не значит, что я нема, как рыба. Хотя насчет рыб я бы тоже поспорила. Внушаемые с детства стереотипы значительно портят и без того недалекому человеку жизнь, и это, в отличие от твоего утверждения, установленный факт.

- Сгинь, - выпалил Павел и отступил еще на шаг. Говорящая, но еще и ученая собака пугала его вдвойне.

- Это куда же мне сгинуть?  - весело пролаяла собака и облизнула крышку банки. – Я здесь живу. А вот что здесь делаешь ты?

- Гуляю, - осторожно сказал Павел.

- Врешь.

- И совсем не вру, - обиделся он, - и уже иду домой.

- Да постой же ты, - воскликнула собачонка и, прихватив банку, поспешила за удаляющимся Павлом. Обогнав его, она села на тропинке, преградив путь. – Не уходи. Я так давно ни с кем не говорила, а иногда этого очень не хватает.

- Я не разговариваю с галлюцинациями.

- А я здесь при чем? Я настоящая. Вот сядь на скамейку. Сядь же, не бойся. Это займет одну минуту, не больше.
Павел на секунду задумался, но поразмыслив, что от одной минуты он ничего не потеряет, вернулся назад и исполнил просьбу.

Следом за ним собака вскочила на скамейку.

- Только ты не пугайся, - смущенно сказала она, - я щас тебя лизну, можно?

- Лучше не стоит.

- Но я все же лизну. Мне так иногда хочется делать, сама не знаю почему - и не успел Павел увернуться, как почувствовал теплый мокрый язык на собственной щеке. – Можно еще раз? – радостно воскликнула собачонка, виляя облезлым хвостом.

- Вот уж нет.

- Ладно, - понурилась она и снова принялась за банку. Казалось, теперь ее не занимает ничего, кроме еды.