Очень нужна помощь в финальной переделке рассказа. Что не так?
История длиною в выкуренную сигарету.
«…ноль часов пятнадцать минут. А на волнах нашей радиостанции «Для тех, кто в пути» звучит бессмертная композиция «Отель Калифорния»».
-Так уж и бессмертная, - хмыкнул я, натирая до скрипа стакан и завидуя жизнерадостному голосу диктора. Смена только началась, а в глаза хоть спички вставляй. И затылок ломит.
- Дождь, наверное, - посочувствовала Салли, заметив мое страдальческое выражение лица.
Салли хорошая девочка. Она в нашем заведении уже давно, но оно ей совсем не подходит. Сидела бы в какой- нибудь библиотеке, выдавала книжки таким же очкарикам, как сама… Неуклюжая хромоножка, ей бы уйти, да вот не уходит. Салли нравятся наши чудики-посетители, а мне нравится Салли. Поэтому я не кричу, когда она, в который раз, пролила кофе на стойку, а даже как-то ласково бросаю ей вслед:
-Безрукая.
Салли умудряется пожать плечами, относит клиенту полчашки кофе и берет следующий заказ.
Не скажу, что работа кипит в нашем баре, но гостей всегда предостаточно. Люди не перестают передвигаться с места на место и, рано или поздно, попадают к нам. Кто-то уходит, едва успев выпить банку газировки, а кто-то становится завсегдатаем, ценителем бесхитростной стряпни повара-мексиканца Хосе.
У Хосе изуродовано лицо и он старается не попадаться на глаза посетителям, и когда передает мне очередную порцию бурито, из кухонного окна видны только его волосатые руки. Иногда я думаю, на кой черт я собираю вокруг себя подобных уродов? Длинноногие белокурые красотки куда приятнее глазу, а темпераментные брюнетки могли бы скрасить мои одинокие ночи, но как-то рука не поднимается выгнать Салли и Хосе на улицу. К тому же Салли делает превосходный массаж, а Хосе умудряется доставать текилу, вкуснее которой вы не сыщите и в самой Мексике.
Вот так мы и работаем. Три одиночества под одной крышей. У каждого из нас, когда-то была семья, другая работа, иные интересы, но это было так давно, что кажется неправдой. Наша жизнь проходит в этих четырех стенах, и смысл ее заключается во встречах и проводах людей, идущих своей дорогой. Мы - всего лишь придорожное заведение, одно из многих, встречающихся им на пути.
Хлопнула левая входная дверь. Кого принесло на этот раз?
Два мексиканца, награждая друг друга проклятьями и тумаками, протопали к барной стойке и уставились на меня черными блестящими как бусины глазами. Эти явно не ко мне. Своих я узнаю сразу.
-Эй, Хосе! – крикнул я, не оборачиваясь. – Поставщики!
Скрипнула боковая дверца и, вытирая руки о засаленный передник, вышел Хосе. Внимательно разглядывал своих соотечественников, оценивая, насколько они могут быть полезны и сколько заплатить за услуги. Затем кивнул, приглашая их в кухню, и они скрылись с моих глаз. Я слышал через окно их быструю сбивчивую речь, но ни черта не понял. По-испански я знаю всего четыре фразы, но мне и этого достаточно, чтобы поддержать беседу.
El saludo, cómo te llamas? qué tal va todo? ha ido al diablo1.
- Два фахитос, одна «Маргарита», кружка пива и блюдце, – Салли неловко взобралась на высокий барный табурет, зевнула и принялась что-то черкать в своем блокноте.
Я передал заказ Хосе и потянулся за бокалом. Не хочу показаться нескромным, но «Маргариту» я делаю исключительную. Мой секрет, в добавлении особого ликера. Какого, я, конечно же, не скажу, монополия, знаете ли.
Салли отвлеклась от своего занятия и с интересом наблюдала за моими манипуляциями.
- Знаешь, Ларс, а мне его жалко, - сказала не к месту.
Ей всегда кого-нибудь жалко, но на этот раз я знал, о ком она говорит. Печальный безобидный гей – один из наших постоянных. Он пользуется особой привилегией входить через правую дверь. Он никогда не пристает к остальным посетителям, просто тихо сидит за угловым столиком и смотрит в окно. С ним его неизменный спутник – карликовый пудель, старый всклокоченный алкоголик, с длинным рубцом на пузе, замазанным зеленкой. Мне нравился этот гей. Как посетитель. Он тихо приходил, сидел не долго, выпивал неизменную «Маргариту» и заказывал пуделю пиво, а потом незаметно уходил, словно растворяясь в воздухе. Я еще не знал его историю, но рано или поздно он присядет на высокий табурет за стойкой и поведает ее мне. Все так делают. Это закон. Когда у вас на душе скребутся кошки, когда жена в очередной раз отказала, начальник обозвал уродом, а дочь пришла только под утро с запахом алкоголя и секса, куда вы пойдете? К психоаналитику? Не смешите меня. Вы пойдете в ближайший бар, где напьетесь до одури и, икая и размазывая пьяные слезы по щекам, поведаете мне, что были нападающим футбольной команды и первая красавица школы отдалась вам на заднем сиденье новенького «Порше». Что были полны надежд и амбиций, а теперь продаете подержанные пикапы, в каком-то захолустье на конце географии. Что в душе вы все еще плейбой, но с лысиной и пивным брюшком похожи на плебея…
А я выслушаю вас, как служба доверия, подам салфетку и выдам рецепт, как бороться с непроходимой безнадегой. Но меня не тронут ваши слезы. Я слишком долго стою за стойкой, и душа моя закостенела как панцирь броненосца. Я очерствел настолько, что мне безразлична даже собственная участь. Я слушаю вас, я смешиваю вам коктейли и мечтаю только о том, когда закончится моя смена.
Снова скрипнула дверца кухни. Довольные мексиканцы кивали головами, и Хосе положил в их протянутые руки по монете. Я подал знак Харону, и он поднялся со своего места, отложив недочитанную газету. Старик раздражал меня своей манерой одеваться. Черный плащ с капюшоном, надвинутым низко на лоб, делал его похожим на маньяка, но другого перевозчика у нас не было, а людям надо было добираться до места.
Салли забрала заказ и уронив по пути ломтик лайма, поковыляла в зал.
Я повертел головой, разминая шею. Хрустнули позвонки, и напряжение немного отступило. Но в затылок по-прежнему долбил неугомонный дятел.
Там, наверное, дождь. Как же тянется время. Я плеснул в стакан виски безо льда и залпом проглотил. Вообще-то я не пью на работе, но скучно. Чертовски скучно.
Гей взглянул в мою сторону, кивнул, но так и не набрался решимости. Ничего, у нас еще будет время поболтать.
Свежий поток воздуха ворвался в душное помещение. Очередной посетитель. Он принес с собой запах дождя и холод. Растерянно озираясь, он постоял немного, привыкая к полумраку зала, а потом направился прямо ко мне, оставляя на полу цепочку мокрых следов.
Сердце мое екнуло, а спина покрылась холодным потом. Много я повидал клиентов, но этот был какой- то… «Не такой» - неправильное слово. Совсем еще мальчишка, лет семнадцать. Судя по всему, красавцем он никогда не был, но то, что я видел сейчас перед собой, явно не было дано ему природой изначально.
Не было ничего странного в том, что его лицо было худым, но щеки запали так глубоко, словно он втянул их в себя и забыл вернуть на место. При этом рот его застыл в безмолвном крике, обнажая ровные белые зубы. Все тридцать два.
Кожа землисто-серого цвета и абсолютно седые волосы совсем не соответствовали юному возрасту. Но самое главное – его глаза. Синие, навыкате.
Хотя, если честно, глазами я бы их уже не назвал. Это были глазные яблоки. Да, да, именно глазные яблоки. Такие выдает учительница на уроке биологии, что бы вы могли получше рассмотреть их строение.
Они едва не вываливались из орбит. Я видел красную сеточку лопнувших капилляров и синюю жилку, убегавшую вглубь черепа; воспаленные веки не могли накрыть их целиком и нижний краешек белка подсох и пожелтел. Клянусь вам, если бы у меня были не такие крепкие нервы, я бы заорал, как старлетка из фильма ужасов. Но достаточно было и того, что волосы на руках встали дыбом, а ноги приросли к месту.
-Я знаю, что выгляжу… непривлекательно…– его голос благовоспитанного мальчика никак не вязался с образом Гуимплена, и от этого мне стало жалко его.
Кто, или что могло так изуродовать бедного паренька?
- Откуда ты, сынок? – я придал голосу отеческой заботы, уже зная, что предстоит выслушать новую историю.
-Из Огайо, – он сглотнул с громким звуком, и я достал из холодильника бутылку воды.
-И что же привело тебя в наши края? – протягивая ему бутылку, я нечаянно прикоснулся к его руке. Тонкие как у музыканта пальцы были ледяными.
Он на какое-то время задумался, словно не зная с чего начать, а я тем временем достал из кармана пачку сигарет и приготовился слушать. Я успел всунуть сигарету в рот, прикурить и сделать первую затяжку, когда он начал…
Я слушал его, затягивался горьким дымом и пускал колечки в потолок, я кивал головой и вставлял, когда надо: «Да, дела…», а он рассказывал, что отец его - рядовой бухгалтер, а мать домохозяйка. Что у него есть еще два брата и черно-белый кот по кличке Снуппи. Что всегда хотел стать куотербеком, а его заставляли играть на скрипке, что у него еще никогда не было девочки…
Я слушал, кивал и курил…
- Я так обрадовался, когда меня приняли в университет. Я думал, вот она - новая жизнь, полная новых запахов, ощущений, именно такая, как я всегда и мечтал. Первый семестр пролетел незаметно. А потом настало время вступить в братство. Нас, претендентов, было четверо и было четыре последних испытания. По одному на каждого, – в уголке его разорванного рта выступила капелька крови, но он не заметил. Он смотрел прямо перед собой и в его синих, навыкате, глазах я видел картину происходящего, словно сам был участником событий.
- Я боялся только одного, что вытяну бумажку, на которой будет написано «переспать с…» Эта записка уже лежала в коробке. Смешно, но тогда страшнее этой участи я не представлял. Мы были пьяны, в стельку пьяны, но я все же заметил, куда упала последняя бумажка, написанная Гарри Флетчером и я взял именно ее. Я смеялся до колик вместе со всеми, когда читал задание. Мне всего-то и надо было пойти в полночь на кладбище и нарвать на могилах букет цветов. Эти цветы я должен был отдать тому, кто вытянул записку «переспать», а он – подарить их той девочке.
Я все еще смеялся, когда меня привезли и оставили у кладбищенских ворот. Смеялся, когда сделал первый шаг…. Не было никакого зловещего тумана, я не слышал за спиной крадущихся шагов, в небе висела половинка обыкновенной луны. Все было как-то обыденно. Я шел между могил, на некоторых успевал прочитать надписи, искал живые цветы. Но в вазах стояли только пластмассовые. Я уходил все дальше, хмель выветрился, и до меня дошло, где я нахожусь. Я начал прислушиваться. Ко мне пришел страх. Детский, примитивный, про кладбище и покойников. Я уже не верил, что это ветер шуршит листвой, что следящие за мной глаза с фотографий всего лишь оптический обман, что под моей ногой хрустят сухие ветки, а не кости мертвецов. Я сам нагонял на себя ужас. Где-то в глубине сознания я еще понимал это, но уже ничего не мог поделать с собой. Я уже готов был с позором вернуться обратно, когда , наконец -то, увидел цветы. Все, что мне оставалось, это сорвать их и бежать. Бежать со всех ног… Моя рука надломила стебелек, и он с тихим хрустом сломался. И тогда…. Я услышал крик «Не смей!» и жуткий, леденящий кровь хохот….
- Это был сыч? – я знал, эта птица может свести с ума.
-Да. И ночной сторож, - парень с трудом моргнул, и из глаза выкатилась слеза. – Я понял это позже. А тогда я почувствовал, нет, я отчетливо услышал, как разорвалось мое сердце. С таким звуком, будто лопнул воздушный шарик.
-М-да, дела…. – протянул я и погасил окурок.
Он закончил свою историю. На миг я увидел его прежним. Простое лицо простого паренька из Огайо. Он смотрел на меня чуть виновато, словно извиняясь, что отнял у меня время. А мне захотелось сделать для него что-нибудь приятное.
- Я, пожалуй, угощу тебя текилой. Не знаю, как Хосе удается ее заказывать, но вкуснее ты не сыщешь по эту сторону границы, а по ту - и подавно.
-Что это у вас? – он заметил маленькую точку в центре моего лба. Я машинально потер это место пальцем
- Да так, память о бесцельно прожитых годах.
-Болит? – участливо спросил он
- Иногда, – я повернулся к нему спиной, собираясь взять стаканы, и услышал грохот падения. Черт, все время забываю, какое впечатление производит на людей мой развороченный пулей затылок.
Я вышел из-за стойки, помог ему подняться и достал из кармана монетку. Распахнулась правая дверь, повеяло сыростью и затхлым запахом тины, вернулся перевозчик.
-Харон, перевези его на ту сторону. Он рассказал свою историю, – я бросил монетку, она перевернулась в воздухе, сверкнув гранями, и исчезла в подставленных ладонях старика.
Они ушли.
-Куда его? – жертва крушения, Салли, обняла меня за талию единственной рукой.
-Там разберутся,– из кухонного окна на миг показалось раздавленное всмятку лицо бывшего нелегала-строителя Хосе и снова скрылось в царстве ароматного бурито и контрабандной текилы.
Я засунул руки в карманы и постоял еще немного, раскачиваясь на пятках, глядя им вслед, пока лодка Харона не скрылась из виду. А потом дверь закрылась.
Вот так мы и живем. Три одиночества под одной крышей. Мы – придорожное заведение.
Вы входите к нам через одну дверь и выходите через другую. Надо всего лишь заплатить Харону монетку.
Я не жадный, я дам вам одну. Но за это вы должны рассказать мне историю. И только от вас зависит, уйдете вы быстро, едва успев выпить банку газировки, или будете тихо сидеть за угловым столиком, печально глядя в пустоту за окном, а потом так же тихо уходить, словно растворяясь в ночи.
1Привет, как тебя зовут? как дела? пошел к черту.
