Новогодняя история
Часть 1. Шар
Поехала нога, да так неудачно, что Петрова, вывернув бедро, пробежала пару метров, семеня, как старая курица, но удержалась, не загремела в серую, исплёванную жижу, в которую превратился лёгкий, утренний снежок. Однако длинная пола новой, светло-серой дублёнки всё же плюхнулась в грязную лужицу, и шикарный мех оторочки противно набряк какой-то скользкой дрянью. Муж - маленький, похожий на хорька мужчинка, увенчанный сверху широкополой, идиотской шляпой (ковбой фигов), стоял чуть позади и с его любимым равнодушно-клоунским прищуром смотрел, как жена корячится, пытаясь достать из сумки платок. Петровой жутко мешал пакет с торчащими желтыми когтистыми лапами какого-то динозавра, которого она решила запечь к приходу гостей, и съезжающая на глаза шапка с идиотскими белыми ушками.
- Какого ляда она себе эту шапку купила? Всё молодится, дура.
Петров сплюнул окурок в снег, желчно ухмыльнулся и потёр бок, в котором уже неделю ворочалось будто что-то острое и периодически кололо тупой, противной иглой. «Сала обожрался», - злобно подумал он, - «Говорил дуре – готовь диетическое. Не, что побыстрее сляпать норовит. Фря!»
Муж Петровой и в молодости-то не отличался особой любвеобильностью, а сейчас, когда в паспорте цифры года рождения стали напоминать исторические даты прошедших войн, совсем обленился, заплыл жирком, и любовь-секс воспринимал только, как раздражающую помеху в детективном сериале. Вроде рекламы. Пока они трахаются там, можно пописать сходить...Или чайку...
Петрова, наконец, оттерла мех, выпрямилась, поудобнее перехватила своего динозавра, норовящего зацепить кривым когтем пушистый дубленкин манжет.
«Зачем я на рынок-то её напялила, дубленку?» - ленивые мысли медленно ползли в голове и таяли, не хуже этого сегодняшнего, волгло-грязного снега, - «Лучше б на работу завтра надела. Теперь вот...пятно небось останется. Правду муж говорит: "Синдром престарелой снегурочки". Ну и пусть, зато капюшон с мехом, манжетики, подол даже. Давно ж хотела такую. С юности. А...ладно».
Она, не обращая внимания на тоскливо толкущегося сзади ковбоя, сделала ещё пару-тройку незначительных покупок, сунула пакеты ему в руки и бросила: «Коль, ты иди к машине. Мне тут колготки надо купить, вооон в том магазинчике. Я быстро. Мы ёлку, кстати, будем ставить? Пора, три дня осталось».
Петрова всегда испытывала странный трепет в предвкушении Нового года. Скажем так, последние лет десять, она испытывала такое чувство вообще только один раз в году. Именно в тот момент, когда настоящая, живая, покрытая легким инеем лесная красавица вдруг начинала оттаивать в тепле и пахнуть так, что кружилась голова, у Петровой внутри что-то сладко срывалось, тоненько лопалось и останавливалось на мгновение. Тогда ей казалось, что она вдруг резко уменьшалась в росте, маленькие ножки несли её быстро и легко, крошечные ручки разгребали ветки, и она совала внутрь пахучего царства голову, замирая от колючих прикосновений. Это длилось всего пару мгновений, но именно из-за них, Петрова ежегодно тащила ёлку сама, устанавливала, выдерживая нудь мужниных выступлений по поводу своей дури, и, под брюзгливое ворчание о застревающих в ковре иголках, развешивала игрушки. Те. Ещё бабушкины, настоящие, почти живые. Она гладила зайчиков, подмигивала совятам, и становилась ненадолго не Петровой, а крохотуличкой-свистулечкой. Так звал её дед...
- Да пошла ты, со своей ёлкой! Достала уже. Иди вон, штаны свои покупай, Снегурка хренова. Да побыстрей, жрать давно пора.
Петрова даже не сразу поняла, что эта тирада относится к ней, вынырнула из своих мыслей и недоумевающе посмотрела на, говорящий эти слова, рот. Рот мужа всегда ей напоминал куриную гузку, когда она торчит их жирного супа. И, вроде, даже шевелится.
Равнодушно развернулась и пошла в магазинчик, осторожно ступая по грязной снежной хляби замызганного рынка. Она шла быстро, стараясь поменьше вдыхать. Кто-то продавал тухлую квашеную капусту и амбре заполонило всё рыночное пространство, вызывая непреодолимое желание помереть.
В тесном магазинчике было душно, спертый воздух пах плесенью и пластмассой. Это был даже не магазинчик, а, скорее ларёк, плотно набитый всякой всячиной, необходимой в хозяйстве. Там, среди одноразовых стаканчиков и ломких, словно сухие ветки тоже одноразовых вилок и ножей, можно было обнаружить чашку такого тончайшего фарфора, что сквозь него просвечивала тусклая лампа, а мир сквозь этот просвет казался зыбким и сказочным. Или круто выгнутый нож, с тяжелой литой ручкой, который плотно и удобно ложился в ладонь, и отливал, ну точно настоящим золотом.
Петрова обожала копаться в этом богатстве, делая вид, что выбирает всего-то щетку для обуви, ну или колготки, как сегодня, но... хозяйка магазинчика всё понимала. Она тихонько сидела в смутной глубине своего царства, молчала и тихонько кивала головой. Глаза у неё отливали в мутном, еле проникающем через грязные стекла уличном свете, почему-то желтовато-красной медью, а черный ком волос, с торчащими в разные стороны прядями, поднятый на самый затылок и скреплённый витой, тяжёлой заколкой с перьями делал её похожей на большую сказочную птицу.
Впрочем, сегодня хозяйки не было. За прилавком вообще никого не было, поэтому Петрова, неуверенно подтащив большую коробку с колготками, начала в ней было рыться самостоятельно. Но тут, в поле зрения попал он! Шар!
Нельзя сказать, чтоб шар был очень большим. Нет, он был среднего размера, тёмный, туманный, такой бывает вода в лесном пруду, поздним летом, когда жаркий день клонится к вечеру. Шар лежал в ворохе перепутанной мишуры, в дальнем углу длинного прилавка, между коробкой с мужскими носками и искусственными ёлочными лапами. Он поблёскивал так загадочно и так к себе тянул, что Петрова, разом забыв о колготках и голодном ковбое, который, наверняка уже сожрал собственную шляпу, осторожно протянула руку. Шар, как будто сам по себе перекатился ей на ладонь. На ощупь он был теплым и слегка вибрировал, нежно-нежно, практически не ощутимо. Или это казалось? С чего бы простому, стеклянному ёлочному шарику дрыгаться... Глупость.
- Да вы берите, не стесняйтесь. Что вы испугались? Он недорогой совсем, так, копейки, чисто условная цена. А вам я, вообще даром отдам.
От неожиданности Петрова пряданула было назад, но чёртов подол опять попал под каблук и она, совершив пируэт на скользком полузамёрзшем полу ларька, с трудом удержалась, вцепившись в развешанные гирляндами разноцветные китайские шарфы. Потом, приняв приличный, слегка отстраненный вид английской принцессы по крови, величаво поправила подол, этак, двумя пальчиками и вернулась к прилавку.
Продавец был новый. Высокий мужчина, с аккуратно подстриженной седоватой бородкой, смотрел на Петрову пристально, но ласково. Из-под мягкого, велюрового берета, какие носили раньше художники (эти знания Петрова почерпнула из глянцевых альбомов племянницы, обожающей живопись) были видны красивые волны длинных волос, тоже седых. Волосы явно были забраны в хвост, и Петрову кольнула неприятная мысль. "Хорошо, мужа нет, а то сейчас бы обязательно тявкнул какую-нибудь гадость. Как это... гомофобия, вроде. Во-во. Вечно он..."
"Я и не боюсь!"- вслух сказала Петрова, вернее пропищала, потому что, вдруг осипла,- "С чего бы это? Я просто поскользнулась. Полы надо протирать!"
Мужчина молчал и смотрел. Смотрел так странно, что Петрова вдруг почувствовала то, давно забытое чувство, где-то между сердцем и пупком, сладкое, тянущее. От которого хотелось покраснеть и хихикнуть, и, спрятавшись за сумкой, быстро накрасить губы ярко-красной сочной помадой, оставляющей во рту фруктово-химический привкус. Но она выдержала, не хихикнула, и сама не зная зачем, опять взяла шар.
- Ты смотри не на него. Ты смотри в него! Вглубь. Отринь окружающее, он сам поможет тебе...
Голос мужчины звучал откуда-то сверху, томяще-нежно, чуть хрипло, тихо. Петровой показалось, что его и нет совсем, а стены ларька, увешанные барахлом, стали растворяться, мерцать, таять. И вроде пошёл легкий, невесомый снежок... Потянуло прохладой, свежий ветерок разметал душные волны тепла от обогревателя и откуда-то зазвучала музыка.
- Какая же...не пойму...
Петрова напряженно пыталась вспомнить знакомую мелодию. Потом плюнула, поеяввсматриваясь в шар. Там, в выпуклом стекле, она видела белесую физиономию с белыми острыми поросячьими ушами и огромным уродливым носом. Под глазами этой свинки синели неприятно-дряблые пятна, а под подбородком намечался явный мешок. Свинка спрятала подбородок в пушистый воротник, и посильнее выпучила глаза.
И вдруг, стекло провалилось. Вернее, оно втянулось внутрь, и на дне свинцовой стеклянной воронки закружила метель.
Отредактировано Ijeni (14.12.2017 09:26:11)
