Наша деревня дала трещину еще в начале 2000-х, когда весь народ начал массово покидать ее в надежде устроить свой уютный уголок в центре города. Дорога, соединявшая деревню с городом, так и осталось единственной, и проходила через поле, на котором возвышался ковер из бесчисленного множества головок клевера. Скота в деревне оставалось крайне мало. Редко где слышался рык сытой свиньи; коровы исхудали так, что каждая косточка их скелета была видна, сквозь покусанную оводами кожу. Расстояние между городом и деревней  было ничтожно по деревенским меркам, и составляло шесть километров.
Я шел по полю, и по краям дороги виднелись мрачные, трухлявые очертания домов, заросших двухметровой крапивой. Их было не так много. Они располагались очень близко друг к другу, больше напоминая огромные кучи строительного мусора, которые высыпал самосвал. Мне было печально смотреть на то, что от когда-то жилых домов оставался лишь прах, который через несколько лет обещал смешаться с почвой и уйти в небытие.
На горизонте виднелась старая, накренившаяся на левый бок, часовня обнесенная, с трех сторон, покосившемся частоколом. Крохотная часовня была собрана из бревенчатого сруба, почерневшего от старости и покрытого зеленым мхом. Крыша ее была выполнена из дерева и покрыта свежим накатником. С торца часовни стояла Нина Ивановна. Мне сложно оценить ее точный возраст, но на вид ей было, предположительно, около восьмидесяти. Она обвязывала зыбкий частокол стальной, проржавевшей проволокой.
- Нина Ивановна, Бог в помощь!
Она подняла голову и прищурилась, пытаясь рассмотреть меня.
- Кто это?
- Это я, Андрей, Нина Ивановна!
- А-а-а-а, Андрюша. Ты помочь пришел или помолиться?
- Я скорей вас проведать, а может и помочь, если требуется.
- Ну, глупость какая - проведать. Что со мной станется?! С загородкой я почти закончила, а ты иди внутрь, там две иконы стоят – их нужно повесить рядом с иконостасом.
В часовне было прохладно. Двери и окон давно уже не было, поэтому здесь всегда гулял сквозняк. Внутри часовня выглядела скудно и бедно. В самом центре стоял самодельный,  сколоченный кустарным способом, деревянный аналой, на котором находился молитвослов. В левом углу был сделан иконостас – на нем бледным огнем горели свечи. На полу – под иконостасом, я увидел две символично стоящие иконы, размером в половину человеческого роста – икона Богородицы и икона Иисуса Христа; а рядом, в пластиковой баночке лежало несколько гвоздей. Я вбил по гвоздику в стену, и повесил иконы.
- Вот, как хорошо! Спасибо, Андрюша! – я услышал скрипящий голос Нины Ивановны.
- И что же вы, так и оставите их здесь висеть?
- Конечно, а куда они могут деваться отсюда.
- Народ разный, место проходное. Да и иконы, по-видимому, не дешевые.
- Да брось ты, Андрюша, ничего с ними не станется, - она заявила это с такой уверенностью, что мое беспокойство сразу исчезло.
- Я могу вам чем-то еще помочь, Нина Ивановна?
- Нет, на сегодня достаточно. Мне уже пора. Ты и так много сделал. Я бы эти гвоздочки (она сказала это именно так) не меньше часа прибивала. Ты ступай Андрюша, меня не жди, я за тобой потихоньку поковыляю своими больными ногами. А если есть желание помочь, приходи завтра пораньше, часиков в восемь. Мы тебе работу найдем.
- Хорошо, до свидания Нина Ивановна.
- Благослови тебя Бог!
Она перекрестила меня три раза своей морщинистой рукой, и я направился в сторону дома.
На следующее утро, я намеренно проснулся раньше, что бы встретить по дороге в часовню Нину Ивановну и составить ей компанию, но ее все не было видно. Поле просматривалось плохо. Над поверхностью земли стоял туман. И даже если бы впереди шла рота солдат, то ее невозможно было бы разглядеть – такой был густой туман. Я шел дальше, предполагая, что Нина Ивановна встала спозаранку и уже находится на месте. Но дойдя до церкви, я не увидел ни единой души, лишь черный ворон испугал меня взмахом своих крыльев. Я вошел в часовню. Аналой был опрокинут на пол. Огарки свечей были окружены остывшей, бесформенной лужей воска. Иконы исчезли. Очевидно – их своровали. Я обошел часовню два раза подряд, что бы удостовериться в отсутствии Нины Ивановны. Ошибки быть не могло – ее там не было. Я быстрым шагом направился в сторону деревни, целенаправленно держа курс на ее дом. Что-то очень тревожило меня, и дурные мысли посещали мой мнительный разум. Туман искусно размывал реальность, создавая миражи. Я был уверен, что Нина Ивановна идет мне навстречу, и каждый раз ускорял шаг при виде темного силуэта, но, увы, то это был черный пенек, то пробегавшая мимо собака. Подойдя к калитке ее дома, я испугался, что найду здесь подтверждения всех моих нелепых домыслов и предположений, которые кишели, словно черви, в моей голове. К сожалению, они подтвердились.
Я нашел ее тело в доме, напротив домашнего иконостаса – он был очень большой. Она лежала ничком в одежде и обуви, рядом с ее рукой находился пожелтевший от времени листок бумаги, на котором была написана молитва. Иконостас был пуст. Икон там не было, но по светлым, прямоугольным контурам на стене можно было определить, что их здесь было не меньше двадцати. Контуры были различных размеров. Самые большие я узнал и не мог их ни с чем перепутать. Они принадлежали иконе Богородицы и Иисуса Христа, которые я повесил в часовне.
Я шел на кладбище со стороны города прогулочным шагом. Это был сороковой день со смерти Нины Ивановны. День был очень яркий. Солнце ослепляло так, что приходилось идти с едва открытыми глазами, и постоянно опущенным в землю взглядом. Солнце словно, стремилось бросить на меня всю свою радиоактивную энергию, что бы скрыть что-то важное, и все-таки оно было бессильно в то утро. Сквозь зайчиков, оккупировавших мое зрение, я увидел очертания забора. Подойдя ближе, и через силу пытаясь широко открыть глаза, я увидел покосившийся частокол, обвитый ржавой проволокой и осыпавшуюся на землю, словно карточный домик, часовню, которая своим примером показывала, что здесь больше не осталось ничего святого.