Глава пятая: Истоки Зла

За десять лет владычества Идразеля, Индрус разросся вдвое, переживая эпоху расцвета. Конечно, подобные перемены имели довольно высокую и подчас кровавую цену, однако великий воитель считал, что результат стоит жертв.
Вместе с верхним городом разрастались и его подземные ярусы. В большей части своей они напоминали скальные пещеры, хотя встречались и вполне ровные коридоры и анфилады, украшенные колоннадами и мозаикой.
Лэнс и Лили шли, держась за руки, по мрачным и плохо освещённым переходам, перепрыгивая через сиявшие глубинным огнём трещины, обходя уродливых обитателей подземелья, избегая встречаться с прожорливыми полуразумными созданиями самых невообразимых форм, не имевших никакого сходства с человеческим образом.
Воздух под землёй был особенно душен и тяжёл. Когда на путников накатывали волны горького дыма, небожитель кашлял, пытаясь закрыть руками обожжённые глаза и нос. В горле ощутимо першило. Голова кружилась. Слезились глаза.
Лили переносил испытания спокойно и безболезненно, сочувственно глядя на своего компаньона и пытаясь прикрывать его от опасностей недр.
Один раз их попытался съесть круглый мясистый демон-пожиратель, выкатившийся прямо перед парочкой и протянувший к ним короткие склизкие щупальца. Лэнс отпихнул друга за спину и порубил щупальца мечом, после чего пожиратель, заревев гигантской пастью, укатился прочь во мрак пещер.
При виде всё ещё шевелящихся щупалец, дергавшихся на каменистом полу, оставляя липкие следы, Лэнса едва не стошнило.
Небожитель полностью утратил чувство направления и ощущение времени. Ему казалось, что уже целую вечность провёл он в этих ограниченных жутких пространствах.
В какой-то миг его захлестнуло равнодушие, и на всё он теперь взирал как будто со стороны.
Они вышли к берегу странного подземного озера, непрозрачные воды которого имели подозрительный сизо-зелёный цвет. Над озером, едва не задевая каменный потолок и резвясь меж влажных сталактитов, летали странные огненные существа, сиявшие жёлтым светом и издававшие пугающие крики.
Обойдя озеро, путники обнаружили очередной подъём на поверхность, и Лэнс несколько оживился, когда его спутник направился в этом направлении. Они прошли по спиральному коридору, и воздух с каждым шагом становился всё прохладнее и чище. Миновав несколько развилок, они оказались в каменном коридоре, заканчивающемся большой железной дверью.
Лэнс не знал, куда ведёт этот путь. Он ждал, что ему со спутником придётся подождать какое-то время, пока не объявится хозяин двери. Но Лили, не постучавшись, просто потянул за большое бронзовое кольцо, и створка со скрипом начала медленно приоткрываться.
– За мной, ангелочек! – сказал Лили, нырнув за дверь. Лэнс неуверенно обернулся, окинув взглядом пустой тёмный коридор, и поспешил следом за демоном. Оказавшись в проёме двери, ему показалось, что по телу прошла неприятная волна холода, а душа вдруг подверглась пристальному изучению неведомого взгляда. Это место было отнюдь не так беззащитно и общедоступно, как показалось вначале, когда Лили легко проник сюда. Лэнс приказал себе быть начеку.
Они очутились в просторном тёмном зале с довольно высоким потолком. Кругом были расставлены шкафы, кресла, какие-то пыльные ящики и высокие, накрытые полупрозрачной тканью зеркала. Наверх вела большая винтовая лестница, и Лили направился по ней с такой уверенностью, будто много раз бывал здесь. Небожитель попытался не отставать.
Лестница вывела их в недлинный коридор, отделанный в светло-бежевых тонах. По обе стороны были видны две двери. Свернув направо, Лили открыл ближайшую дверь и потянул за собой за руку своего компаньона.
Они оказались в небольшом зале, дальнюю стену которого занимали огромные – от пола до потолка – застеклённые окна. Слева до самого верха высились книжные полки. Справа стоял шкаф. А прямо посреди зала за тяжёлым столом сидел в массивном кресле высокий демон, в котором Лэнс не без трепета опознал Лофемира.
Наконец-то у него появилась возможность посмотреть на знаменитого философа вблизи. В демоне было не меньше трех с половиной метров роста, и даже в сидячем положении он величественно возвышался над гостями. У него была бледно-серая кожа, гладкая, без единой старческой складки, хотя Лэнсу было достоверно известно, что Лофемир родился ещё до великой войны, расколовшей вселенную. На треугольном лице демона особенно выделялись внимательные, почти неподвижные глаза. Немигающим, казавшимся остекленевшим взглядом он рассматривал какой-то пузатый фолиант, лежавший раскрытым на столе.
На философе был надет фиолетовый кафтан и такого же цвета высокая тиара. Плечи укрывал чёрный плащ. Рядом со столом был прислонён длинный металлический посох, увенчанный черепом какого-то жуткого существа. Из-под тиары на спину спадали прямые чёрные волосы.
– Привет! – нарушил молчание Лили, выглядевший в этот момент не слишком уверенным.
Лофемир оторвал взгляд от книги и поднял глаза на гостей. На его равнодушном лице не промелькнуло даже тени эмоции. Тонкий рот приоткрылся, и путники услышали спокойный голос древнего демона.
– Здравствуй, Лаилис, – назвал он демонёнка полным именем. – Здравствуй, Лэнс. Вы напрасно явились сюда. Скоро здесь будет Идразель.
Гости обеспокоенно переглянулись.
– Наш великий предводитель отнюдь не так глуп, чтобы не проверить все места, где вы, вероятно, можете объявиться, – продолжил свою мысль философ.
– Но ты ведь можешь спрятать нас? – робко спросил Лили.
– Зачем мне прятать у себя врагов Индруса? – вопросом ответил Лофемир.
Лили обиженно поджал губы, и в его глазах мелькнул влажный блеск. Реакция Лофемира была явно не той, на которую он рассчитывал.
– Ты говорил, что хочешь мне помочь, – понизив голос, произнёс он.
– Я не могу тебе помочь, – бесстрастно сообщил Лофемир. – Мне неведомо будущее, но я могу наблюдать его ближайшие грани. И я вижу, что один из вас – или сразу оба – неизбежно окажется в руках Идразеля. Это случится очень скоро. В данный момент я бы предпочёл ему отдать тебя, Лэнс. Твоя миссия не вызывает во мне сочувствия.
Небожитель только неприязненно хмыкнул. Он положил ладонь на плечо своему другу.
– Пойдём, Лили. Нам надо уходить.
– Это – правильное решение, – поддержал его идею древний демон. Но Лили стоял и смотрел на Лофемира, и во взгляде его слились обида и душевная боль.
– Если… – прошептал он, но тут же задохнулся от душивших его чувств. Судорожно вздохнув, он заговорил твёрже. – Если одному из нас суждено погибнуть, то пусть это буду я. Похоже, я никому в этом мире не нужен. Но прошу, укрой у себя хотя бы Лэнса. Он хороший, правда. Он заслуживает спасения.
Кажется, впервые на лице Лофемира отразились хоть какие-то эмоции. Его тонкие брови чуть приподнялись, а вокруг рта появились едва заметные напряжённые складки.
– Ты так сильно этого хочешь? – Философ медленно поднялся, глянув на гостей сверху вниз. – Это вполне возможно.
– Лили, нет! – выкрикнул Лэнс. – Давай поскорее уйдём отсюда и поищем место получше!
– Поздно, – вздохнул Лили. – У нас совершенно не осталось времени. Я чувствую: Идразель уже спешит сюда.
– Чувствуешь? Как чувствуешь? – не понял Лэнс, но вместо ответа Лили схватил его за руку и потащил к большому шкафу. Распахнул дверцы – внутри оказалось совершенно пусто – и затолкал юношу внутрь.
– Сиди тут, – глухо проговорил Лили и неожиданно поцеловал опешившего Лэнса в щёку. – Прощай, ангелочек.
И он резко закрыл дверцы. Лэнс как будто очнулся и попытался вырваться, но двери не поддавались его усилиям. Он толкал их изо всех сил, но с тем же успехом он мог бы толкать весь дом. Небожитель закричал, но не услышал собственного голоса: воздух стал густым, как вата, и отказывался пропускать сквозь себя звуки. Напротив, звуки снаружи были отлично слышны. Лэнс прильнул к щели между дверцами и увидел центр комнаты, где встали друг напротив друга Лили и Лофемир.
– Я умру? – запрокинув голову и глядя снизу вверх на древнего демона, спросил Лили.
– Все когда-нибудь умрут. От смерти не сбежишь и не спрячешься. Но если тебя интересует ближайшее будущее, то могу сказать, что в течение этого дня твоя жизнь точно не прервётся. А дальше появляется слишком много вариантов развития событий. Мне не под силу определить, какой из них самый вероятный.
Лофемир отошёл обратно к столу и уселся в кресло. Тихо вздохнул.
– Идразель вот-вот будет здесь…
Дом мелко задрожал. Задребезжали оконные стёкла. Затрясся пол. Послышался нарастающий гул, будто на дом накатывала огромная волна прибоя. На какое-то мгновение свет в зале померк. Всё вдруг стихло. А когда светильники вновь засияли, посреди зала высилась чёрная фигура военачальника пограничных легионов Ада.
– Здравствуй, Идразель, – с ледяным спокойствием поприветствовал его Лофемир.
– Вижу, ты укрываешь у себя преступника, – повернувшись к Лили и не глядя на хозяина дома, сухо произнёс воитель.
Демонёнок попятился.
– Почему ты считаешь его преступником? – бесстрастно поинтересовался философ.
– Он содействовал сокрытию неанорского диверсанта, представляющего угрозу для нашего города, – подходя ближе к своей жертве, ответил Идразель.
Лофемир повернул голову к Лили.
– Лаилис, ты признаёшь себя виновным в этом преступлении?
– Нет! – резко выкрикнул в лицо Идразелю демонёнок.
– Похоже, для выяснения истины придётся обратиться в Адский Суд, – с довольным видом заключил хозяин дома, прекрасно понимая, что рассмотрение дел в этом самом Суде – процесс отнюдь не быстрый.
– Мне не до игр и не до шуток, – грозно прорычал военачальник. – Если этот презренный червь не хочет признаваться добровольно, я вырву из него признание огнём и сталью!
– Иди к ангелам, придурок! – запальчиво выкрикнул Лили и немедленно пропустил удар. Одним мощным движением когтистой руки Идразель отбросил демонёнка к стене, и тот упал без сознания с залитым кровью лицом.
Сидевший в шкафу Лэнс выхватил из ножен меч и попытался прорубиться сквозь дверцы шкафа, но ангельский клинок, способный рассекать металл, не смог ему в этом помочь. Будто сама магия обретала в доме Лофемира иные свойства.
Идразель навис над беспомощным Лили и в ярости занёс руку для смертельного удара. Но внезапно его запястье перехватили, словно стальные клещи, сильные пальцы Лофемира. Идразель дёрнул рукой, но философ держал крепко и без каких-либо видимых усилий.
«Как он так быстро оказался рядом?» – промелькнула у воителя тревожная мысль. Однако осознание того, что кто-то осмеливается оказывать ему противодействие, заставило мигом забыть своё секундное замешательство. Глаза верховного демона загорелись кроваво-красным огнём. Из его рта донеслось грозное рычание. Каждую клеточку его тела переполняла магия, и теперь он мысленно концентрировал всю свою силу, чтобы уничтожить дерзкого философа.
– Умерь свой пыл, Идразель, – бесстрастно проговорил Лофемир, заглядывая воителю в глаза. – Если мы схлестнёмся, весь город будет разрушен.
Эта простая и верная мысль отрезвила Идразеля. Он слишком много трудов вложил в возвеличивание Индруса, и не хотел теперь терять всё сотворённое им из-за того, что сам же не смог вовремя унять непомерную гордыню.
– Отпусти мою руку, Лофемир, если не хочешь сам остаться без руки, – сквозь зубы прошипел Идразель.
– Только если ты пообещаешь не убивать Лаилиса, – ровно и бесстрашно сказал философ.
– Ты с ума сошёл? Забыл, с кем говоришь? Почему ты вообще взялся защищать этого сопляка?
Глаза хозяина дома погрустнели.
– Это же очевидно. Он мой сын.
Сидевший в шкафу Лэнс, услышав это, прекратил рубить непокорные дверцы и потрясённо замер, не в силах осознать открывшееся ему знание. Идразель тоже был удивлён. Он неверяще посмотрел на распростёртое у своих ног худое тело.
– Значит, Телери родила сына?.. – задумчиво проговорил воитель и вдруг хищно оскалился. – Насколько он тебе дорог, мой старый друг?
Лофемир, наконец, отпустил его руку и отступил на шаг. Ответил с лёгкой заминкой:
– Не настолько, чтобы ты смог шантажом заставить меня сражаться против ангелов Неанора.
– Ты уверен? – искоса посмотрел на него Идразель. – Ты так яро пытался защитить его, что даже осмелился остановить мой удар. На что ещё ты готов ради своего отпрыска? Какие границы ты можешь нарушить, чтобы спасти ему жизнь? Я знаю, что тебе претят убийства и славные битвы. Но ты один из сильнейших демонов, что я когда-либо встречал, и мне жаль, что ты расходуешь свои силы на абсолютно бесполезные вещи. Милосердие, прощение, поиск компромиссов. Адский Суд скорее обвинит тебя в ангелопоклонничестве, чем я предстану перед Сатаной! Ты пытаешься выглядеть бесчувственным, но теперь я увидел, что это только маска, с которой ты сросся за долгие тысячелетия. Внутри тебя живёт чуткий и трепетный дух, пронизанный сочувствием, и вполне естественно, что ты подсознательно рвёшься защищать своё единственное дитя. И не пытайся выглядеть строгим родителем. Я понял твою лживую суть. – Главнокомандующий поднял за шкирку Лили и торжествующе посмотрел на Лофемира. – Я забираю его с собой. О, да, ты добился своего – я не стану его убивать. Он будет жить. Долго жить. Но вряд ли ему эта жизнь понравится. Посмотрим, насколько правдив ты со своими чувствами. Скоро я сорву с тебя маску притворства. Уверен, ты меня не разочаруешь!
И с этими словами Идразель исчез вместе с Лили, покинув дом Лофемира. В тот же момент створки шкафа распахнулись, и на пол вывалился охваченный отчаянием Лэнс. Он тут же вскочил и ринулся к выходу. Распахнул дверь, бросился вперёд и мигом спустя снова вывалился из шкафа.
– Хватит! – гневно крикнул он спокойно наблюдавшему за его метаниями Лофемиру. – Я должен спасти Лили! Он попал в беду из-за меня!
Лофемир молча развернулся, медленно прошёлся к своему столу и устало уселся в кресло.
– Как же ты собираешься вырвать Лаилиса из лап Идразеля, если даже отсюда вырваться не можешь? – тихо произнёс он.
– Всё равно, как!
– У тебя же есть другая, более ответственная миссия, – напомнил всезнающий философ.
– Я здесь не один! Найдутся другие, кто закончит наше дело!
Лэнс опять попытался выбежать в дверь и, преодолев дверной проём, снова выпал из всё того же шкафа.
– Не закончат, – уверенно оповестил его Лофемир. – Твои собратья уже схвачены Идразелем и дожидаются казни. Идразель до сих пор не убил их только потому, что хочет показательно расправиться с вами тремя. А ты, как вижу, сам рвёшься к нему в руки.
– Но надо же что-то делать! Я не стану равнодушно сидеть и бездействовать, зная, что Лили сейчас подвергают пыткам!
Лофемир чуть склонил голову на бок и одарил небожителя внимательным взглядом.
– По-твоему, я ничего не сделал для спасения его жизни? Я сделал достаточно. Не существовало иного варианта будущего, при котором Идразель не схватил бы одного из вас. Благодаря мне Идразель не станет убивать Лаилиса, а попытается использовать его, чтобы манипулировать мной. Он нашёл моё слабое место и теперь сможет воздействовать на меня. Другое дело, что само владычество Идразеля вряд ли продлится долго, и потому мне нечего беспокоиться.
– Да при чём здесь будущее? – немного успокоившись, зло выговорил Лэнс. – Прямо сейчас твоего сына, возможно, пытают или насилуют. Он наверняка испытывает боль, страх, отчаяние. И тебе всё равно?
– Это его осознанный выбор, – напомнил Лофемир. – А тебе, похоже, он не безразличен, раз ты так стремишься защитить его? Я вижу на твоём челе духовный венец удачи. Значит, вы оба уже познали близость друг друга?
– Что?.. Нет! Это не так… – смутился юноша, вспомнив подробности минувшей ночи. – Просто… мы всё время были рядом. Мы сдружились. Он был мне добрым помощником и проводником. Я не могу оставаться спокойным, зная, что мой друг нуждается в моей помощи.
– Если так, то я помогу тебе, – решил вдруг Лофемир. – Но пока нам придётся подождать нужного часа. Лаилис ничего не скажет Идразелю. Его дух крепок, а воля сильна. Он унаследовал от меня многие светлые черты.
Лэнс выглядел заинтересованным, и философ пояснил:
– Я наполовину ангел. Моя мать была демонессой, а отец – светлым серафимом. Ходят слухи, что мой отец – сын архангела Рафаила, но я не знаю, насколько им можно верить. Мать Лаилис, Телери, происходит из рода Падших и тоже имеет родство с ангелами. Поэтому Лаилис вполне спокойно мог бы жить средь лазурных небесных равнин, если бы пожелал. Он выдержит любые пытки, но не выдаст тебя. Правда, Идразель способен заглянуть в его сознание и изучить его память, но, учитывая светлое происхождение Лаилиса, наш великий лидер провозится с ним много часов. А этого времени у него уже не осталось.
– Почему?
– Твои властелины уже вывели небесное войско из врат Неанора и скоро достигнут Индруса. Я чувствую, как качается пронзённое волшебным мостом мироздание. Вскоре эту дрожь почувствует и Идразель.
Лэнс подошёл ближе к столу и всмотрелся внимательно в лицо древнего демона.
– Скажи мне правду. Кто из вас сильней, ты или Идразель?
– Никто, – последовал тут же ответ. – Мы равны. Но мой талант раскрывается в созидании, а его в разрушении. Мы дополняем друг друга. Наши с ним судьбы связаны на многие тысячелетия. Поэтому я не могу идти против него, а он не решается идти против меня, предпочитая терпеть. Но если бы нам довелось сойтись в битве, я бы не смог сдержать его убийственную силу и непременно погиб. Что, правда, не стало бы концом нашего с ним пути.
– Как это? Не понимаю, – честно признал небожитель.
Лофемир изобразил снисходительную улыбку.
– Смерть тела не оборвёт нашего духовного существования. Оба мы носим венец бессмертия, и даже через тысячи лет я буду рядом с этим исчадием зла, объятого гневом, чтобы вечно сдерживать его силу и тем самым хранить мир от его нечестивых помыслов и алчных порывов.
От этих слов юноше сделалось не по себе.
– Неужели Идразель и правда настолько силён, что его никто не может больше остановить? Откуда он вообще взялся? Как обрёл могущество?..
Философ глубоко вздохнул.
– Как много вопросов. Ты любопытен, как и все юные создания. Что ж, если желаешь, я поведаю тебе историю Идразеля. – Лофемир закрыл глаза, восстанавливая перед своим внутренним взором события давно минувших тысячелетий. – Это случилось во время первой войны, когда ангелы воевали против ангелов. Одни поддерживали решение Создателя наделить жителей Земли бессмертными душами, чтобы в посмертии своём те могли продолжить существование на Небесах. Другие же были возмущены тем, что Господь уравнял ангелов, рождённых из звёздного света, со слабыми людьми, рождёнными из праха. Вооружившись поддержкой созданных ими демонов, они развязали войну, которая расколола всю вселенную на неисчислимое множество миров. Долго шла та война, и ни у кого не было в ней преимущества. Герои сражались с обеих сторон, совершая бесчисленные подвиги. Мириады бились против мириад. В какой-то момент граница между двумя царствами – Адом и Раем – выровнялась, и не было ни у одной из сторон сил, чтобы, отбросив врагов, продвинуться далее. Тогда архангел Истраэль предложил взять со всех небесных армий по отряду, и, соединив резервы вместе, повести вновь собранное воинство в обход демонических позиций по безжизненным и отдалённым мирам, чтобы незамеченными прорваться в самые глубины Ада и нанести сокрушительный удар в сердце врага. Другие архангелы одобрили его идею, и было собрано новое войско. Сам Истраэль повёл его в поход, и долгое время Падшие и демоны не подозревали о грозившей им опасности. Целый месяц ангельская армия плутала по закоулкам вселенной, даря пустынным и безжизненным мирам следы первопроходцев. Но постепенно войско начало втягиваться в подвластные Аду регионы, сметая жалкое сопротивление их обитателей. И хоть и не сразу, но Падшие смогли вычислить местонахождение этой армии и рассчитать её дальнейший путь. Справившись с первым удивлением и подавив зародыши паники, они начали собирать из последних резервов собственное воинство, чтобы дать прорвавшемуся врагу решительный отпор. В том воинстве оказался и Идразель, тогда ещё простой демон, отличавшийся от всех разве что своей неугасимой яростью и немалым боевым опытом. Сам Сатана встал во главе новых сил и повёл их на судьбоносное побоище. Настолько гибельным казалось положение, что в бой пришлось вступить владыке Ада. Решил он заманить врагов в ловушку и всех их перебить. Войска же иерарха Истраэля достигли мира, прозванного Корос. Тот мир собою представлял бескрайнюю пустыню, которую рассёк каньон огромный, являющийся руслом древних рек. По дну каньона шли войска Небес, наивно думая, что их никто не видит. В походе войско растянулось, истончившись, и Сатана решил атаковать. Сгустилась всюду тьма, померкло солнце. Туман застлал каньона глубину. И озарилось небо лучезарным сияньем ангелов, но мрак холодный, уплотняясь, гасил их свет и вместе с ним надежду. Число им было миллион, но не было простора, где бы могли они создать свой нерушимый строй. В четыре раза меньше против них пришло на битву демонов и Падших, но нападали те одновременно и с нескольких сторон, хранимые извечной мглой от выпадов пришельцев. Так битва началась последняя из крупных битв. Запели трубы, грохнули литавры. Подняли ангелы знамёна и хоругви. Сплотились их неплотные войска. Сияньем ярче всех пылал архангел, врагов во тьме легко изобличая. Но вот по устьям хлынули на них исчадья Ада тёмною волною. Поднялся страшный грохот над каньоном. Кровь полноводною рекою полилась. Ошмётки тел и крыльев усевали глубокого ущелья рукава. Со склонов демоны бросали камни вниз, и многие, кто не могли взлететь, нашли на самом дне свою погибель. Спустились тучи, дождь полил потоком, и вспомнила умершая река о древних временах. И волны мутной пеной забурлили вокруг сцепившихся врагов. Сам Сатана спешил, пройдя долиной, нависнуть над врагом и в бой вступить. Возникнув великаном над пустыней и ростом достигая облаков, он облачён был в медный панцирь. В руке держал огромное копьё, что низких туч касалось остриём. Из мрака щит другой держал рукою. И полетел навстречу Истраэль, пылающим клинком вооружась. Столкнулись двое равных меж собою, и грянул гром, и вздрогнула земля. И в брызги обратилась влага неба. Повержен был ударом Истраэль. Он рухнул вниз, где в злобном копошенье кишела грозных демонов орда. Ещё живой он был, когда со всех сторон его солдаты вражьи облепили, впиваясь в плоть его когтями и зубами. А первым среди них был Идразель. Испил он кровь небесного владыки, пока ещё не испустил тот дух. Последний выдох сделал Истраэль. И лишь тогда сомкнулись его вежды, и умер так небесный иерарх. В отчаянье пришли святые сонмы. Осиротело воинство Небес. И заструились снова волны мрака от круглого щита владыки тьмы. Лишались сил сыны святые света. Высоко поднял знамя Азраил, великий знаменосец Преисподней. Возликовал могучий враг Небес. Набросилась с удвоенною силой на ангелов озлённая орда. И ангелы погибли в одночасье, устлав телами древний тот каньон. Чертог Небес, их светлую отчизну, не довелось узреть ни одному из миллиона смелых воинов Рая.
Лофемир шумно выдохнул и раскрыл глаза, виновато взглянув на своего гостя.
– Прости меня, человечек, но я, кажется, настолько увлёкся рассказом, что начал говорить стихами.
– Ничего, – простодушно сказал юноша. – Это было по-своему впечатляюще. А что же случилось дальше?
– После сражения в Коросском ущелье между Адом и Раем был заключён мир. Падшие соглашались с тем, чтобы люди обладали бессмертными душами, но взамен получали самые тёмные души в качестве рабов. С тех пор посланники Ада смущают жителей Земли искушениями и пороками, чтобы обеспечить бесперебойный поток рабов в свои миры. А Идразель, испивший крови архангела и осенённый тёмной силой Сатаны, преобразился в могучего воина-мага, чья сила со временем стала не уступать архангельской.
– Значит, его невозможно победить? – плохо скрывая волнение, спросил Лэнс.
Лофемир отрицательно покачал головой.
– Тебе и не надо его побеждать. На любую силу всегда найдётся ещё большая сила. Сосредоточься лучше на том, что тебя волнует на самом деле. Спасение Лаилиса. Если ты хочешь его выручить, тебе ни в коем случае нельзя встречаться с Идразелем. И это вполне выполнимо. Я чувствую, что в данное мгновенье мой сын находится в темнице под привратной цитаделью. И настаёт момент, когда ты сможешь отправиться туда, не боясь повстречаться с предводителем армий Индруса.
Философ поднялся и прошёлся к дальней стене, выглядывая через высокие окна на улицу.
– Подойди, – велел он, и Лэнс послушно приблизился. – Взгляни туда, вдаль. Твои друзья уже очень скоро будут здесь.
Юноша посмотрел в окно и увидел, как с востока медленно отползает плотная пелена туч, освобождая на горизонте белую полоску чистого неба. Город преображался на глазах, впервые за столетие освещённый не редкими огнями факелов, а идущим из космических высей светом. Значить это могло только одно – неанорские маги уже вскрыли волшебную защиту Индруса и разрушили плотную вязь измерений, окружавших пограничный адский мир.
– Время настаёт, – задумчиво проговорил Лофемир и повернулся к Лэнсу. Философ поднял руку, и на его ладони в магическом свечении возник круглый выпуклый медальон на тонкой цепочке. На золотой поверхности медальона тонкими бороздками был нарисован демонический глаз. – Возьми. Надень себе на шею.
– Что это? – принимая подарок, спросил небожитель.
– Этот медальон содержит внутри себя молочный зуб моего сына. С помощью медальона можно по желанию в любой момент оказаться рядом с Лаилисом. Но помни, что желание должно быть искренним.
– Молочный зуб? – переспросил Лэнс, проведя большим пальцем по шершавой поверхности медальона. – Ты хранил его у себя? Это довольно мило. Я думал, что ты плохой отец, но теперь…
– Я и теперь плохой отец, – перебил его Лофемир. – Моему разуму безразличны семейные узы. Однако моему несовершенному телу не чужда сентиментальность. Похоже, я ещё не до конца избавился от влияния простейших инстинктов. Возможно, это даже неплохо.
– Я бы даже сказал, хорошо!
Лофемир грустно посмотрел Лэнсу в глаза и положил ему ладонь на плечо.
– Отправляйся, друг мой. И пусть удача будет на твоей стороне. Спаси Лаилиса.

҉
 
Лили очнулся в каком-то мрачном подземелье. Гулко горел глубинный огонь, просачиваясь через трещину в каменном полу. Оттуда доносилось бульканье и поднимались горячие пары. Позвякивали свисавшие с потолка цепи, на концах которых раскачивались потемневшие от крови крюки. Всю дальнюю стену подземелья занимали орудия пыток.
Лили попытался вяло пошевелиться, но всё тело тут же пронзила боль. Демон осознал, что лежит животом на узком деревянном столе полностью обнажённым. Грань стола больно впивается в бёдра. Ноги свободно свисают, не касаясь пола. Руки вытянуты вперёд: запястья до боли скованы кандалами. Цепи кандалов теряются за дальней кромкой столешницы.
Молодой демон попробовать воззвать к своей магической силе, но тут же ощутил противное головокружение. Какое-то неведомое устройство гасило любые искры магии, возникавшие в этом мрачном подземелье.
Откуда-то сзади послышались тяжёлые шлёпающие шаги. Лили попытался обернуть и посмотреть, кто находится рядом. Неожиданно чья-то сильная и пахнущая кровью и потом рука больно сжала шею демонёнка. Лили зашипел, глядя на жуткого вида демона, нависшего над ним.
Палач. Обнажённый до пояса, лоснящийся от пота, с жирным волосатым брюхом и мешковатым подбородком. Тёмно-серая кожа делала его похожим на мертвеца. Несоразмерно маленький череп обрит налысо. Из большого губастого рта торчали кривые клыки.
Палач облизал губы толстым слюнявым языком.
– Симпатяшка, – мерзко улыбнувшись, проговорил он, беззастенчиво рассматривая свою жертву.
Лили передёрнуло от отвращения. Он попытался подтянуть ноги и перевернуться на спину, но толстые пальцы мучителя только сильнее сжались на его шее.
– Не дёргайся, – посоветовал палач. – Не то будет больно.
Мерзкий демон убрал руку и двинулся в обход стола, проведя пальцами по волосам Лили. Он встал сзади и жадно ухватился ладонями за ягодицы своей беспомощной жертвы, больно их сжав. Демонёнок вскрикнул, и палачу это понравилось. Мучитель склонил голову, в предвкушении приоткрыв рот.
Лили почувствовал, как горячий язык палача начал вылизывать его промежность под хвостом, пытаясь прорваться сквозь сфинктер.
– Стой! – отчаянно закричал демонёнок и вдруг поймал себя на мысли, что точно так же к нему самому обращался Лэнс прошлой ночью. Неужели и ему было настолько же неприятно и противно? Ужаснувшись от этой мысли, Лили решил, что ему незачем больше существовать. Пусть делают с ним что хотят, ему уже всё равно.
Палач с явной неохотой оторвался от своей жертвы и вновь облизнулся.
– Вкус похоти, – глухо прошептал он, дрожа от возбуждения и нетерпения. Торопливо расстегнув пряжку ремня, удерживающего кожаные штаны, мерзкий демон извлёк на свет свой короткий толстый член, который тут же зажал между ягодиц Лили. – Тебе понравится, – пообещал он беспомощному демонёнку.
Лили зажмурил глаза и приготовился терпеть боль. Отвращение переполняло всё его естество. Причём, не только к палачу, но и к самому себе. Слёзы покатились по его щекам.
– Лэнс… – в отчаянии прошептал он.
И в этот момент палач визгливо заверещал от чудовищной боли. Лили не видел, что происходит сзади, но услышал звук упорной возни, несколько раз гулко свистнул воздух, а затем на каменный пол с грохотом повалилась жирная туша мучителя. Звякнули сорванные с его пояса ключи, и вот уже оковы спадают с запястий Лили. Демонёнок широко распахнул глаза и посмотрел на своего спасителя.
– Лэнс! – уже радостнее воскликнул он, повиснув на шее небожителя. Тот сжал демонёнка в крепких объятьях, ласково гладя по спине и волосам.
– Прости, что так долго, – прошептал юноша.
– Ты вовремя, – сказал Лили, нежно заглядывая ему в глаза. Привстав на пальчиках, Лили коснулся губ небожителя своими губами. – Спасибо, что пришёл за мной.
Во взгляде Лэнса отразилась грустная задумчивость. Но хотя бы его лицо не выражало брезгливости, уже только это обрадовало Лили. Лэнс чуть отстранился и деловито осмотрелся.
– М-да, жуткое местечко. Нам надо поскорее бежать отсюда.
– А как ты сюда попал?
Юноша хмыкнул.
– Твой отец дал мне магический медальон, который позволяет мгновенно переместиться туда, где находишься ты. Правда, теперь я совершенно не представляю, куда нам идти. Я вижу тут сразу несколько выходов.
– Выберем наугад, – предложил Лили.
Лэнс снова посмотрел на своего друга, кажется, только сейчас заметив его наготу. Он немедленно скинул с себя куртку, затем рубашку. Накинул рубашку на плечи Лили и помог ему застегнуть пуговицы: тонкие пальчики демонёнка нервно дрожали от пережитых испытаний. Снова надел куртку. Проверил, удобно ли ладонь ложится на рукоять вдетого в ножны ангельского меча. И направился к ближайшему выходу. Лили взял его за руку и последовал следом, ступая босыми ногами по холодному полу.
Проход привёл их в тёмный неосвещённый коридор, левую сторону которого занимали казематы, перестроенные в тюремные камеры. От пола до высоких арочных сводов тянулись железные решётки. В ближайшем каземате томилось несколько человеческих душ, чьи лица невозможно было рассмотреть из-за темноты.
– Кого к нам принесло? – донёсся с той стороны решётки чей-то хриплый голос. – Где толстяк? Когда нас будут кормить?
– Толстяк не придёт, – недобро оскалившись, сообщил душам Лили. За решёткой началось движение.
– Какие клыки! Да ты же вампир! – воскликнул немолодой голос.
– Вампиров не бывает, это же все знают, – нахмурился демонёнок. Лэнс оттеснил его себе за спину и внимательно глянул на людей, похожих сейчас на мрачные тени.
– Друзья, – обратился он к ним. – Никто из вас на свободу не хочет?
В камере зашевелились активней.
– Степень свободы зависит от размеров клетки, – мудро заметил другой голос.
– Сегодня не все могут смотреть в завтрашний день, – с сомнением возразил ему сидевший в самом дальнем углу человек.
– Какая может быть свобода рядом с вампирами?! – не унимался старик.
– Да это не вампир, а эльф!
– Нет, вампир!
– Абрахам, успокойся уже! Свободу попугаям!
Посомневавшись мгновение, Лэнс всё же шагнул к двери, впаянной в решётку, и загремел ключами. Послышался громкий щелчок, и дверь со скрипом отворилась. Души бодро повскакивали со своих мест.
Они радостно загомонили, перебивая друг друга.
– Путь свободен, старина!
– Верным путём идёте, товарищи!
– Всё идёт по плану!
– И это пройдёт…
Они дружной толпой пронеслись мимо друзей и скрылись в конце коридора. Лэнс двинулся в том же направлении, открывая все камеры и освобождая узников. Здесь содержались не только души, но и демоны, однако никто не посмел обидеть небожителя. Может, они и были преступниками, но представления о порядочности у них всё-таки имелись. К удивлению юноши некоторые узники предпочли остаться на своих местах, равнодушно отвернувшись от раскрытых настежь дверей.
– Бежим за остальными! – потянул Лэнса за руку Лили. – Пока сюда не сбежались все стражники Индруса!
Небожитель не спорил. Они успели добежать до конца коридора и оказаться перед развилкой, когда вдруг каменный пол ощутимо вздрогнул.
– Здесссь, – прошелестел под потолком чей-то нечеловеческий голос.
– Быстрее! – крикнул Лили, кидаясь по коридору направо, но его внезапно развернуло воздушной волной и кинуло на Лэнса. Тот с трудом сумел удержать равновесие.
– Нашшшёл. Вижжжу, – продолжал комментировать голос, и друзья почувствовали, как на них концентрируется чей-то враждебный взгляд. В следующий миг пол под ними разверзся, и они провалились в ярко освещённое подземным огнём огромное помещение, наполовину заполненное лавой.
Небожитель рухнул на острые камни, едва не переломав себе ноги. Тут же следом на него приземлился Лили. Демонёнок едва успел прикрыться руками от падавших сверху булыжников и обломков.
Лэнсу показалось, что он разучился дышать. Боль слепящими вспышками окатила сознание, однако он чувствовал, что все части тела целы и невредимы. Не иначе опять та самая пресловутая удача?..
– Сссъеммм, – уже значительно громче сказал незнакомый голос, и небожитель, наконец, увидел его обладателя.
Посреди лавового озерца, занявшего центр зала, стояло чудовищное существо. Худое костлявое тело матово-серого цвета отдалённо напоминало человеческое. Ноги преломлялись в нескольких суставах, плотно опираясь тремя длинными широкими пальцами прямо на жидкий огонь. Вытянутые руки раздваивались в локтях, и каждая имела по две уродливых ладони. Треугольное скуластое лицо испещрено глубокими – до костей черепа – шрамами. Торс, широкие плечи и ноги покрывали золотые пластины доспехов. Голову венчал странный круглый шлем, от которого исходили метровые шипы подобно спицам колеса. Ростом не меньше пяти метров, жуткий демон смотрел на двух упавших визитёров единственным глазом: вторая глазница была пугающе пуста.
– Адун! – взвизгнул испуганно Лили и в панике попытался отползти подальше от чудовища. Хозяин подземелья развёл руки в стороны, властно подняв ладони и став похожим на большого паука. Лили и Лэнс одновременно ощутили, как их словно бы опутал сам воздух и потянул невидимыми нитями к кромке берега. Их немедленно обдало жаром недр. Демонёнок дёрнулся и намертво ухватился когтями за трещину в полу. Его тело растянуло вдоль пола. Небожитель успел ухватиться за его лодыжку, и его движение вперёд прервалось в полуметре от бурлящей лавы.
Адун раздражённо зашипел и зашагал по расплавленной породе к своим жертвам, широко разевая клыкастую пасть.
Увидев, как над ним склонился всевидящий демон, Лэнс выпростал в его сторону правую руку, которую тут же кольнуло магическим холодом. Адун закричал, но крик его мгновенно оборвался. Он застыл тёмно-серой соляной статуей, тянущей руки к двум нарушителям подземного порядка. Тело гиганта качнулось  вперёд. Он ударился верхней частью тела о каменный берег, развернулся и рухнул в лаву, начав быстро погружаться. Соляную статую жадно объяло пламя. Послышался громкий треск. К высокому своду потянулись зловонные струи чёрного дыма.
«Остался всего один заряд…»
Лэнс с трудом поднялся, стряхнул с одежды налипшую каменную крошку и помог подняться Лили. Демонёнок выглядел уставшим и несчастным. Колени его подкосились. Ухватившись за руки небожителя, он начал оседать на пол, но Лэнс не позволил ему упасть. Подхватив Лили на руки, он поспешил к арочному выходу, надеясь покинуть подземелья до тех пор, когда здесь окажется Идразель.
Он был уверен, что смерть Адуна не останется незамеченной.
Несколько минут он с Лили на руках плутал по тёмным коридорам и лестницам, стремясь подняться как можно выше. Чем дальше он шёл, тем больше вокруг появлялось демонов и душ. Все они метались в панике, сами пытаясь выбраться наружу. Юноша последовал за самой многочисленной группой демонов и не ошибся: вскоре он вырвался из теснин привратной цитадели. Край облаков уже на четверть освободил небо над Индрусом. В небе пылал в жутком гигантском пламени магический глаз погибшего Адуна, осыпаясь плотным облаком горячего пепла.
Лэнс поспешно перебежал через небольшую площадь и оказался на длинном проспекте. И почти тут же увидел знакомое лицо. У выхода из тёмного здания стоял Брюс. Тот самый раб, который встретил небожителя в Индрусе. Над головой человека покачивалась вывеска, на которой был изображён повисший в петле четырёхкрылый ангел. Видимо, это и была таверна «Мёртвый херувим», о которой упоминал Брюс.
– Помоги нам, – в отчаянии обратился к нему небожитель.
Человек окинул его удивлённым взглядом, но почти сразу кивнул и жестом приказал двигаться за ним. Они вошли в таверну, оказавшуюся в этот час абсолютно пустой, поднялись по лестнице и вошли в комнату в дальнем конце коридора. Брюс плотно прикрыл за собой дверь и обернулся к друзьям.
– Здесь безопасно. Пока можете пересидеть здесь. Если что-то понадобится, меня можно найти внизу.
– Спасибо тебе, – сказал ему Лэнс.
Брюс кивнул, открыл дверь и вышел.
В комнате было тесно. Небольшое окошко, маленький столик. Два стула, шкафчик, кровать. И больше ничего.
Лэнс уложил демонёнка на кровать и накрыл покрывалом. Потрогал его горячий лоб. Непроизвольно провёл рукой по щеке.
Лили повернул голову и впился зубками в основание ладони, прокусив клыками кожу.
– И это твоя благодарность за спасение? – спокойно спросил юноша. Демонёнок разжал челюсти и принялся вылизывать пораненную ладонь друга. – Снова ведёшь себя как собачка, – грустно вздохнул Лэнс.
Лили ничего на это не сказал. Он, кажется, плохо понимал, где находится.
– Бедный, бедный Лаилис, – произнёс Лэнс, с грустью глядя на друга. Лили перестал вылизывать его ладонь и обиженно нахохлился.
– Не называй меня так, – пробубнил он.
– Почему? Красивое имя.
Молодой демон поднял взгляд на Лэнса, и лицо его немного просветлело.
– Тебе, правда, нравится? Тогда ладно, – благосклонно разрешил он.
Небожитель улыбнулся и уселся на стул возле окна. С той стороны был виден узкий проулок, по которому, судя доносившимся по голосам, быстро бежали двое рабов.
– Человек – это звучит гордо! – возвестил один.
– Человек – это мост между животным и сверхчеловеком! – возразил ему второй.
Шаги быстро удалялись и вскоре вовсе стихли. Лэнс сложил руки на груди и устало опустил голову, решив немного подремать. Его веки тяжело опустились. Лили какое-то время наблюдал за ним, не сводя внимательного взгляда, а затем протянул руку и коснулся колена юноши.
– Спи, Лили, – не открывая глаз, попросил Лэнс.
Демонёнок убрал руку, закутался в одеяло, отвернулся к стенке и обнял себя за плечи. И хоть в комнате он был не один, но он чувствовал себя в этот час бесконечно ненужным и одиноким.

Глава шестая: ВторжениеТам, где приземлился великий воитель, смерть подняла своё торжественное знамя. Тысяча небожителей, оказавшихся рядом, упали замертво от прикосновения первородной тьмы. Ангелы посыпались с неба, безвольно сложив крылья. Ближайшие выжившие пылали неугасимым пламенем, вопя от ужаса и боли.
– Братья! – воскликнул Оприон, хмуря седые брови. – Сплотите ряды! Враг силён, но мы не слабее! Будьте бесстрашными, и тьма не коснётся вас! Пусть внутренний свет ваших душ укажет дорогу к победе!
Идразель выпрямился, окинув ненавидящим взором строй врагов. В его руке прямо из воздуха возник массивный меч. В другую руку легли ремни длинного щита.
– Кагар, – прорычал полководец, подзывая военачальника. – Кто убил моего сына?
Дрожащий от ужаса Кагар указал в небо.
– Это сделали серафимы, владыка!
Подхваченный магическим ураганом, Идразель взмыл над Чёрной скалой и устремился к двум шестикрылым ангелам. Вокруг серафимов, спеша им на выручку, начинали скапливаться херувимы и другие ангелы. Их магические силы объединялись, чтобы дать решительный отпор врагу.
Идразель ворвался в их скопление словно коршун в стаю певчих птиц. Оба серафима немедленно вступили в бой с полководцем, и херувимы пытались прикрывать их, отражая выпады демонического меча и стараясь своей магической силой унять бушевавший вокруг демона вихрь тьмы. Но они явно не представляли себе мощь врага.
Вниз полетели кровавые ошмётки, отрубленные головы, крылья и конечности. Идразель был неудержим, успевая отражать удары десятков клинков и сам разя без промаха. Из всех, кто осмеливался к нему приближаться, только двум серафимам удавалось пока оставаться невредимыми. Демон отбросил стаю херувимов ревущей воздушной волной и сосредоточил своё внимание на ангельских владыках.
Как и всего несколькими минутами ранее два ангела и демон закружились в смертельном танце, только на этот раз соперником серафимов выступало настоящее чудовище. Силы были явно неравны.
Легко оттолкнув щитом Элиана, Идразель направил на него магическую волну огня сокрушительной мощи, и юный серафим закружился в ускоряющемся падении, тщетно взмахивая объятыми языками пламени крыльями. Стремительно развернувшись, Идразель наотмашь попытался рассечь Оприона мечом. Тот, распознав движение в зародыше, попробовал взлететь выше и уклониться, но великий демон разил быстрее мысли.
Ударом серафиму оторвало ноги по колено, и он закричал от безумной боли, орошая кровью пространство враждебного мира. Добить его Идразелю не позволили верные херувимы, бросившиеся в отчаянную и самоубийственную атаку. Демон собирался расправиться с ними со всеми, но тут получил мысленное сообщение от Кагара.
«Мой господин! Я только что узнал, что армия Шидавеля отступает с Топей, подвергаясь непрестанным атакам врага! Твой второй сын, Садар, тяжело ранен и не может выправить положение дел! Скоро здесь соберутся все неанорские войска, и тогда нам точно не продержаться! Надо отступать под защиту городских стен!»
Идразель неприязненно поморщился, понимая, что его военачальник прав. Во второй армии было всего семь тысяч бойцов, которые сошлись в бою против значительно превосходящего противника. В третьей армии, оставшейся в Индрусе, насчитывалось на тысячу меньше воинов, но это были лучшие силы пограничья. Только соединив все три армии и используя преимущества стен можно было одержать окончательную победу.
«Хорошо. Отводи своё войско. Я прикрою отступление и помогу Шидавелю соединиться с нами. Близится ночь, и ангелы вряд ли решатся на преследование».
Вскоре воинство Индруса, повинуясь командам Кагара, оторвалось от небожителей и заняло позицию на некотором отдалении, дожидаясь подхода Шидавеля. Ангелы не рискнули их преследовать, с затаённым ужасом разглядывая зависшую в вышине фигуру Идразеля. Свежие подкрепления, выходившие из тоннеля, с содроганием взирали на тысячи мёртвых тел, по которым им приходилось идти, чтобы освободить место для отставших отрядов.
Первая битва с врагом закончилась ничейным исходом. Обе стороны понесли тяжёлые потери. Демоны потеряли воинственного Мидрезеля. Ангелы не могли больше полагаться на двух серафимов, искалеченных в неравном бою. На поле боя у Чёрной скалы остались лежать три с половиной тысячи демонов и одиннадцать тысяч неанорцев.
Как и предсказывал Идразель, ночь разделила врагов, и с подходом армии Шидавеля демоническая рать поспешила вернуться в Индрус.

҉
 

Грот Наместника представлял собой обширный каменный зал с неровным полом, покрытым трещинами. Тут и там поднимались сталагмиты, чьи тёмные склоны ловили отблески светящегося в центре зала лавового озера. Слышалось громкое бульканье и гул подземных огненных течений. В туманном воздухе стоял серный смрад.
В центре озера высился сам Наместник: каменный демон квадратных очертаний с поблескивающими ониксовыми и кварцевыми внешними органами. Куполообразная безглазая голова поднималась прямо из торса. Широкая узкая пасть с множеством мелких острых зубов была приоткрыта, истончая зловоние.
В трещинах и кавернах прятались многочисленные слуги, рабы и духи-помощники. Все они испуганно попрятались, когда в зал быстрым шагом вошёл Идразель.
– Приветствую тебя, Идразель! – торжественно пророкотал Наместник. Главнокомандующий не удостоил его приветствием, встав на краю озера. Он внимательно разглядывал каменного демона, представлявшего гражданскую власть в Индрусе. Ходили слухи, что Наместника создал сам Сатана, когда населял этот некогда безжизненный мир демонами и другими существами. Наместник был плотью от плоти порождением Индруса, и никогда за свою очень долгую жизнь не покидал этот город.
– Завтра враг атакует наши стены, – холодно проговорил полководец. – Мне нужна седьмая летающая крепость. Отдай приказ, пусть крепость поднимется в воздух и зависнет над городом.
Седьмая летающая крепость была огромным и мощным сооружением, чей полуторатысячный гарнизон мог спокойно отражать натиск двадцатикратно превосходящего врага. Крепость охраняла границу Ада, и именно для её обслуживания когда-то был основан Индрус. Поэтому властителям Ада было плевать на Индрус, но их бы точно не обрадовала потеря крепости.
– Ты полагаешь, что наших сил недостаточно для обороны города? – спросил Наместник, не став пока отвечать на требование главнокомандующего. Идразель помрачнел.
– В боях у Чёрной скалы и на Топях войска лишились пяти тысяч воинов. Это пятая часть нашей армии. Крепость – наше единственное подкрепление.
– Ты ведь знаешь, что она стоит в стороне от Индруса. И если она двинется к городу, ангелы могут её перехватить. Они перебьют гарнизон ещё до того, как ты подоспеешь с подмогой. Тебе известно, как медленно летает эта каменная груда камней. Боюсь, её перемещение может привести к большой беде. Пока неанорцы не обращают на неё внимания, меня всё устраивает. Индрус отобьётся и без вмешательства крепости.
Идразель злобно оскалился.
– Я с нетерпением ждал этого дня. Дня, когда ты посмеешь ослушаться меня. – Он шагнул на поверхность лавы, и та удержала его, став упругой и словно бы покрывшись невидимой плёнкой. Демон-воитель быстрыми шагами приблизился к каменной туше хозяина грота, глядя на него снизу вверх. – Приготовься встретить смерть, толстый ублюдок!
– Нет! Погоди! – ощутив, как растёт в собеседнике магическая мощь тьмы, заволновался Наместник. – Я всего лишь беспокоился о безопасности крепости!
Видя, что эти слова не убедили Идразеля, он начал поспешно погружаться в кипящие глубины. Ему почти удалось скрыться, но могучая рука воителя ухватилась за верхнюю челюсть Наместника и с невообразимой силой потянула вверх. Наместник запаниковал.
– Слушай меня внимательно, каменная рожа, – грозно прорычал Идразель. – Если тебе дорога твоя никчёмная жизнь, ты немедленно отдашь приказ крепости лететь к Индрусу. Иначе ты будешь умирать в муках. Я буду пытать тебя самыми изощрёнными способами, пока ты сам не попросишь убить себя. Ты меня понял?
Наместник попытался неуклюже кивнуть.
– Тогда исполняй, – потребовал полководец и отпустил пасть Наместника.
Развернувшись, Идразель гордо покинул грот. Какое-то время каменный великан униженно молчал, пытаясь справиться с пережитым ужасом. Очень медленно вознёс каменную длань и осторожно ощупал свою голову.
– Нет, – тихо проговорил он. – Ты не дождёшься подмоги, Идразель. Хватит с нас страха и унижений. Сегодня ты подохнешь. Обещаю тебе. Это случится сегодня!

҉
 
Лэнс открыл глаза и покосился на светлеющее небо за окном. Утро вступало в свои права. В мире Индруса не было солнца, но отчего-то осуществлялась смена дня и ночи, и неясно было, что же служит источником света. Дневное небо здесь имело не голубой цвет, а мутно-белый.
Небожитель глянул на спящего Лили. Тот раскинулся на постели, наполовину накрытый покрывалом. Правая рука покоилась на груди, а левая свисала с края кровати. Светлые волосы разметались по подушке. Левая нога была перекинута через край кровати и касалась подушечками пальцев пола. Конец хвоста обвился вокруг тонкой лодыжки.
Гладкие, влажно поблескивавшие губы маняще приоткрыты. Демонёнок едва слышно посапывал. Грудь его приподнималась в ровном дыхании.
Лэнс поднялся, ощутив предательскую ломоту во всём теле, и отвернулся от Лили. Расстегнул куртку, обнажив кожу, и положил ладонь на живот. Сосредоточился, пытаясь сотворить нужное заклинание, и осторожно погрузил пальцы в собственную плоть, почти не чувствуя при этом боли. Он сразу нащупал металлическую сферу, которую перед отправлением из Неанора поместил в него Феориил.
Аккуратно вытянув сферу из своего тела, Лэнс закрыл прореху так, что не осталось даже царапины. Тяжело дыша, юноша обтёр устройство тряпкой и спрятал в карман куртки.
Сегодня предстояло свершить то, зачем он прибыл сюда. Небожитель чувствовал, будто внутри его разума неумолимые часы ведут обратный отсчёт, заставляя его нервничать. Робость холодными пальцами сжимала сердце юноши. Но он знал, на что идёт, когда отзывался на призыв серафимов, и полагал, что вполне готов даже к смерти. Он сделает всё, чтобы выполнить свою миссию и принести своим собратьям победу.
Спины Лэнса коснулись тонкие пальчики Лили. Молодой демон прижался к небожителю, обхватив его руками.
– С пробуждением, – негромко сказал Лэнс. Его компаньон потёрся о его спину щекой.
– Сегодня важный день, да?
Юноша вздохнул.
– Да. Сегодня решится всё.
– Я пойду с тобой
– Это исключено. Оставайся здесь и жди меня. Так будет лучше. Если тебе что-то надо, лучше скажи сейчас…
– Мне бы хоть какую-нибудь одежду, – попросил Лили.
Лэнс усмехнулся.
– Хорошо. Сейчас я поговорю с Брюсом, и мы что-нибудь найдём для тебя. Не скучай.
И он вышел из комнаты, оставив погрустневшего Лили одного.

Когда начал отступать полог туч, защищавший Индрус, Идразель выволок от застенков двух ангелов-шпионов и двух схваченных неанорских диверсантов. Вместе со смерть-дарующими и со своим младшим сыном Моаришем он перенёс пленников на обзорную платформу в центре площади Войны.
Народу внизу было мало. Большинство горожан были обеспокоены слабеющей защитой Индруса. Впрочем, главнокомандующий не нуждался в зрителях.
– Видите? – сказал он пленникам, указывая на восток. – Ваши собратья идут воевать со мной. Но вы этого уже не застанете. Пришёл ваш час.
Он схватил одного из ангелов, взялся рукой за белое пернатое крыло и вырвал его с мясом. Ангел истошно заорал, дёргаясь в руках демона. Его белоснежная туника быстро пропитывалась кровью. Идразель немного подождал, наслаждаясь агонией врага, и вырвал второе крыло.
– Лети, пташка, – проговорил он, сбрасывая ангела за край. Его лицо посетила довольная ухмылка, когда крик падающего ангела оборвался. Развернувшись, он коротко бросил смерть-дарующим: – Второго можете сожрать.
Огромные боевые демоны восторженно взревели и набросились на ангела, пронзая слабое тело длинные когтями. Один из них единым укусом оторвал ангелу голову. Два неанорца, видевшие это, побледнели от ужаса.
– Нравится зрелище? – обернулся к ним Идразель. – Хотите тоже стать их обедом? Или всё-таки скажете, с какой целью вы прибыли в Индрус? Я готов пощадить вас. Всего один ответ решит вашу судьбу. Ответите честно и станете моими почётными пленниками. Это лучше, чем быть покойниками. Как вам идея?
Ему было жаль, что так и не нашёлся третий диверсант. Но на его поиски уже не осталось времени.
Неанорцы молчали, решив достойно встретить смерть. Они стояли на коленях перед могущественнейшим демоном Пограничной Сферы, дрожа от страха, но не собираясь предавать свою родину. Их души согревала мысль, что третий диверсант всё ещё жив и что он сможет закончить начатое ими дело.
Идразелю надоело ждать. Глаза его недобро прищурились. Он сделал шаг к одному из пленников. А тот вдруг поднял правую руку ладонью к демону, и в его глазах отразились отчаяние и робкая надежда. Кожа воителя покрылась тонким слоем соли. Он кашлянул, неприязненно дёрнувшись и оттряхивая с себя солёную пыль.
– Снова эти игрушки, – прорычал он, схватил побледневшего неанорца и вырвал ему руку из сустава. Кошмарный крик боли разнёсся над площадью. – Интересно, какие ещё тайны скрывают ваши тела. – Идразель обернулся к сыну. – Оторви второму руку. На всякий случай.
Моариш покорно склонил голову и навис над последним пленником. Незаметно для отца он коротко кивнул ему, схватил за горло и резко сжал пальцы, даря быструю смерть. Тело неанорца тут же обмякло, повалившись на платформу.
– Прости, отец, я случайно сломал ему шею. Эти ничтожества такие хрупкие…
Идразель окинул недовольным взглядом сына, но ничего не сказал. Отшвырнув за край последнего оставшегося в живых диверсанта, он почему-то внимательно посмотрел наверх. Моариш и смерть-дарующие проследили за его взглядом, но увидели лишь привычно зависший над городом магический глаз Адуна. Прошло несколько томительных секунд, и неожиданно глаз весь вспыхнул, поглощаемый бурным пламенем. С облаков посыпался пепел.
– Адун мёртв, – задумчиво произнёс Идразель, переведя взгляд в сторону привратной цитадели. Он собрался уже перенестись туда, но передумал, когда рядом раскрылся магический портал, из которого вышел военачальник Кагар. Высокий демон с вытянутым черепом встал перед главнокомандующим, закинув на плечо устрашающую боевую косу.
– Владыка, ангелы хотят обмануть нас, – доложил он. – Они открыли не один тоннель из Неанора, а сразу два! Первый выходит у Чёрной скалы в получасе ходьбы к востоку от Индруса. Второй выходит в Топях в двух часах на северо-восток. Видимо, они хотят отвлечь нас, пока главные силы будут прибывать в наш мир.
– Неужели они думали, что мы не заметим второй тоннель?
– Вокруг Индруса сильные магические возмущения. К тому же…
Кагар замолк, только сейчас заметив сгорающее око Адуна.
– Что происходит?..
– А ты не видишь? – раздражённо рыкнул Идразель. – Кто-то убил Адуна. Но у меня нет времени разбираться с этим. Моариш!
– Я найду виновного, – с готовностью поклонился младший сын полководца и исчез в портале. За ним последовали смерть-дарующие.
Идразель заложил руки за спину и принялся медленно расхаживать по платформе. Наконец, он принял решение.
– Дальше медлить нельзя. Слушай меня внимательно, Кагар. Бери первую армию и спеши к ближайшему тоннелю. Перекрой ангелам выход. Тебе в подмогу я приставлю Мидрезеля. Пусть Шидавель берёт вторую армию и идёт ко второму тоннелю. Ему поможет Садар. Третья армия останется в городе
– Но повелитель! В третьей армии служат все наши разрушители и смерть-дарующие! Ты оставляешь нас с Шидавелем без самой сильной части войска!
– Даже с третьей армией вы всё равно не сможете долго сдерживать неанорцев. Но потрепать их обязаны. Когда придёт время, я отзову ваши войска обратно в город. На этом всё. Исполняй!
Кагар совладал со своим негодованием и послушно поклонился воителю.

҉
 

Чёрно-фиолетовые стены круглого тоннеля пятидесяти метров в поперечнике отдавали холодом. Гудел потусторонний ветер. По ту сторону полупрозрачных стен были видны огоньки звёзд.
Армия шла по дну тоннеля, растянувшись на много километров. Шестьдесят тысяч бойцов – половина всего войска, собранного Неанором. Правда, слабейшая половина. Слишком много здесь было обычных человеческих душ, уступавших ишимам и физически, и духовно. Ишимы, впрочем, здесь тоже были представлены в большом числе, составляя пехотный, магический и кавалерийский костяк армии. Помимо них здесь было и множество ангелов. Над двигающейся колонной войск под арочным сводом тоннеля летели простые ангелы, среди которых выделялись Вестники-малахимы. Вестники, эти выносливые и сильные ангелы, не уступавшие ростом даже архангелам, были способны нести на каждом своём крыле по три пехотинца, становясь незаменимыми при штурме городов. Отдельные отряды возглавляли полсотни четырёхкрылых херувимов. Общее командование армией осуществляли два шестикрылых серафима – Оприон и Элиан.
Оприон был старейшим серафимом пограничья. Время выкрасило его волосы и бороду в белый цвет. Лоб прорезали морщины. Но, не смотря на древность, он был по-прежнему очень силён, а по боевому опыту и вовсе превосходил всех остальных серафимов. Младшие товарищи всегда прислушивались к его мудрым советам.
Элиан же был молодым, упорным и настырным, неплохо дополняя старшего товарища своей энергичностью и жаждой действия. В новой войне он видел возможность проявить свои лучшие качества и доказать всем, что он способен на многое.
Разумеется, оба серафима прекрасно понимали, что им придётся несладко. На них возлагалась задача связать демоническую армию боем, пока второе ангельское войско не придёт им на помощь. К сожалению, не существовало способа мгновенно перенести всю армию в Индрус. Солдаты будут выходить из тоннеля постепенно, словно струя воды, вытекающая из трубы. И их обязательно встретят недружелюбные хозяева Индруса, в этом не могло быть никаких сомнений.
Вот впереди показался просвет. Воздух вырывался там из тоннеля наружу, смешиваясь с тяжёлой атмосферой Индруса. Первые эшелоны людей и небожителей построились в фалангу и сошли на чёрный безжизненный грунт иного мира. Несколько десятков ангелов пронеслись у них над головами. Маги соткали защитные ауры, готовясь отражать нападение врага.
И враг не заставил себя ждать. Правда, демоны ещё только-только подходили к месту сражения, и к открытию тоннеля успел только небольшой авангард.
Чёрная скала представляла собой почти отвесный базальтовый пик с остроконечной вершиной. И прямо у её основания пылал расходящимися волнами магической энергии выход из межпространственного перехода. У подножия горы, защищённые с флангов и с тыла скалой, строились неанорцы, создав плотную стену щитов. Над их головами реяли белые знамёна с голубыми лентами.
Демоны в чёрных доспехах шли на них без всякого строя подобно волне, накатывающей на берег. Ощутимо дрожала земля от тысяч шагов. В воздух поднималась душная пыль. Ещё до того, как армии сошлись, начали греметь взрывы, а поле битвы осветили вспышки заклинаний. Немедленно послышались крики и стоны умирающих.
Демоны, ничуть не тронутые гибелью товарищей, неостановимо двигались навстречу врагам, и вот, наконец, грянула битва. Зазвенел металл. Затрещали копья. Гулко ударялись щиты о щиты. Хрустели ломаемые кости. Хлестала из страшных ран кровь.
Ярость демонической атаки была так велика, что неанорцев едва не втолкнуло обратно в тоннель, и только вмешательство подоспевших херувимов спасло ситуацию. Постепенно вытягивались из прохода новые подкрепления, но и к демонам подходили свежие силы. Подобно маятнику шевелилась живая масса сцепившихся в смертельном танце тел, то отодвигаясь от тоннеля, то снова прижимаясь к скале.
Армия ангелов понемногу отвоёвывала себе пространство, чтобы вывести и разместить на поле боя новые силы. Их было явно больше, чем врагов: войско Кагара едва насчитывало двенадцать тысяч бойцов, но это отнюдь не значило, что демоны были слабее. Военачальник Индруса уже сосредоточил вокруг Чёрной скалы почти все имевшиеся под рукой отряды, в то время как неанорцы едва смогли собрать перед порталом пять тысяч воинов.
Кагар, направлявший удары своих войск с безопасного расстояния, издалека увидел вылетевших из черноты тоннеля двух серафимов. Те тоже мгновенно заметили демонического военачальника. Между ними существовала тайная договорённость, ведь Кагар мечтал свергнуть Идразеля, чтобы самому занять его место. Два могучих ангела дали сигнал, означавший, что демонам пора отходить. Кагар, обладавший такой же орлиной зоркостью, как и серафимы, указал им на Мидрезеля, старшего и самого сильного из сыновей Идразеля. Пока он жив, Кагар не мог отдать сигнал к отступлению, чтобы не выдать себя. Переглянувшись, серафимы устремились в бой.
Мидрезель прорвал стройные ряды неанорцев и убивал всех, кто встретится ему на пути. Окружённый аурой тьмы, он казался непобедимым. Внешне похожий на отца, только с более светлой кожей, он возвышался над людьми и небожителями подобно грозному исполину. Меч его не знал пощады, унося жизнь любого, кого хотя бы вскользь касался. Всякий раз, когда противники объединялись вокруг него для одновременной атаки, их раскидывало в разные стороны магическим вихрем огромной мощи. Там, где шёл демон-воитель, оставалась широкая дорога из трупов. Он служил блестящим примером свирепости и жестокости, вдохновляя других демонов на самоотречённую борьбу с войсками вторжения.
С неба по Мидрезелю ударил ослепительный каскад молний. Демон злобно зарычал, закрываясь чёрным щитом. Практически сразу на него обрушились огненные мечи серафимов, и завязался бой, приковавший взгляды обеих армий. Вокруг трёх воинов освободилось обширное круглое пространство, в которое никто не решался войти.
Демон и два светлых ангела кружились в невообразимом по скорости вихре, и никто из окружающих не мог понять, что происходит. Звон ударов слился в колоссальный железный грохот. Воздух гудел и свистел, разрываемый тяжёлыми взмахами клинков. Потоки огня подобно воздушным змеям описывали петли и спирали вокруг соперников, подхваченные магическими потоками.
Оприон и Элиан одновременно обрушили отвесные удары на врага, и чёрный щит демона не выдержал, распавшись на множество осколков. Демон в ответ нанёс удар мечом снизу, и молодого Элиана отбросило на полсотни шагов с разрубленным на груди золотым доспехом. Его старший товарищ попытался пронзить врага мечом, но Мидрезель перехватил его руку и направил вражеский клинок вверх, едва не сломав сопернику пальцы. Второй рукой серафим успел схватить руку демона, и так они застыли лицом к лицу, равные по росту, соревнуясь в приложенной силе.
Мидрезель зарычал и начал болезненно скручивать запястье серафима. Оприон отчаянно стиснул зубы, медленно склоняясь перед врагом.
– Ты задержался на этом свете, старик, – грозно проговорил демон, собираясь сломать ангелу руку.
– Я ещё вас всех переживу! – убеждённо возразил древний серафим и одновременно ударил по воздуху всеми шестью крыльями.
Сцепившиеся ангел и демон вознеслись над полем битвы, и каждый пытался вырвать руку из вражеского захвата, чтобы нанести решающий удар. Напряжение несовместимых энергий света и тьмы закружило их в ураганном вихре. Демон явно был сильнее, и в какой-то момент он смог выдернуть правую руку и замахнуться, собираясь наконец-то завершить затянувшийся поединок. И именно в этот миг его со спины пронзил клинок взлетевшего с земли Элиана.
Мидрезель напряжённо выгнулся, удивлённо глядя в небо и словно не веря, что мог проиграть. Хватка его ослабла. Оприон освободил свою руку и нанёс удар прямо в сердце врага.
Не издав ни звука, Мидрезель рухнул вниз, гулко упав на камни. Брызнула в стороны чёрная кровь. Видевшие его поражение демоны Индруса завыли от отчаяния. Исход сражения, как им казалось, теперь был предрешён.
Кагар ухмыльнулся и приготовился уже отдать приказ об отступлении. Но внезапно он почувствовал резкое возмущение магических потоков, и ухмылка исчезла с его лица.
Ангелы меж тем провели перегруппировку. Пехота их расступилась, и на демонов обрушилась волна латных всадников, вооружённых длинными пиками. Мгновенно демоны были отброшены от портала. Маги осыпали их поредевшие ряды новыми заклинаниями. Пехота, соединившись с вышедшими из тоннеля подкреплениями, начала развивать наступление. Неанорцев охватила вера в скорый успех.
И снова чаши весов, на которых решался исход сражения, покачнулись. Шедшие вперёд небожители ощутили, как нагреваются на них доспехи и как невыносимо тяжёл стал для дыхания местных воздух. Отдельные воины вспыхивали, словно факелы. С других просто осыпались искры. Глубинным чувством они ощутили напряжение пространства, отчего многие стали терять сознание.
– Что происходит? – слышались удивлённые крики, направленные к небесным предводителям.
– Приближается Идразель! – последовал страшный ответ.
Рокочущее рычание огласило темнеющее небо над Чёрной скалой. Затряслась земля, опрокидывая пехоту обеих армий. Чёрной молнией ворвался во вражеский строй Идразель, пылающий безумным гневом. Утративший любимого сына, он прилетел мстить, в своей бесконечной жажде крови собираясь в одиночку уничтожить всё неанорское войско.

Дурёха

Есть люди, которые по взгляду определяют: чем болен человек, что послужило причиной болезни, или даже кто, да и как эту самую болезнь вылечить подскажут; так вот – я почти такой же. Вот только смотрю я на разные сооружения, а вижу - ошибки, если они, конечно, допущены при проектировании или строительстве. Даже могу предсказать с точностью до года, когда тот или иной дом или мост рухнет. Но в отличие от своих коллег-эскулапов, которые по сюжету сериала или же в жизни, добиваются признания и прилагающихся к нему денежных надбавок, я не заработал способностью ни копейки. И это меня удручает. Потому что деньги мне ой как нужны.
Больше наблюдения за инженерным полётом мысли мне нравилось бездарное просиживание на лавочках пешеходных мостов после учёбы в архитектурном. Я наблюдал за праздно гуляющими жителями. Наблюдал и записывал в блокнот.
«Солнечные зайчики на широченной заднице, обтянутой в трико. Мальчишки на соседней лавочке уплетают мороженое и играются с маминым зеркальцем».
«Парочка: он тюфяк, она  - вся из себя королевна. Потому что парень, с неподдельным восхищением (рисую собачку с вытянутым языком и преданными глазками) ловит каждое слово пассии. Будто она рассказывает, как сегодня за завтраком открыла способ лечения рака». Это он зря. Все бабы мечтают о сильной мужской руке, - уж в этом я уверен на все сто, - и твердом мужском слове. И, как одна, хотят, пусть и не все осознанно, подчиняться мужчине.
Я непроизвольно согнул руку и напряг бицепсы. Пусть с силёнками мне пока не повезло, но словечко, то самое твердое мужское, я отрабатывал ежедневно, и подтвердить теорию на практике собирался прямо сейчас, на Георгиевском пешеходном. Объект ожидался не из простых: появилось очаровательное создание в нашем дворе, когда я учился классе в десятом, и с тех пор тайком каждое утро, жуя бутерброд, провожал её взглядом. Узнать удалось немногое: приёмная дочь то ли профессора, то ли членкора некой академии наук – об этом подслушано в трескучей болтовне вечерних старушек; что замешана в кровавых преступлениях - оттуда же. Прочёсывание соцсетей по адресу жительства или фамилии профессора результатов не дало. Ну и, собственно, то, что она любит гулять по Георгиевскому, я узнал совершенно случайно, анализируя уже раз в третий этот тихий, умиротворяющий мост через реку.
А вот и она. Про себя я уже назвал её цыганочка Рада за поразительное сходство с артисткой из старого кино. Летящая походка. Иссиня черные, длинные волосы, собранные в тугой хвост сзади. Темно-красное строгое платье без излишеств и украшений. Взгляд в смартфон – сегодня она куда-то торопилась. Может перенести знакомство? Нет! – она почует слабость, а я намеревался предстать в образе уверенного и несомневающегося ни в чём ухажёра. Вскочил с лавочки и таким же быстрым шагом направился наперерез. В сети я нашел и готов был выучить наизусть миллиард способов знакомства, но после второго десятка понял, что ни один мне не подходит. К особой девушке и подход должен быть особым, в чём я не сомневался даже за три шага до неизбежного, когда ещё можно было отступить, свернуть, передумать. А за два цыганочка стала поднимать взгляд от гаджета к несущейся на неё парадигме мужелобства, пронзая смутьяна бархатной глубиной чёрных глаз. И тут меня накрыло.
- Девушка, а давайте?.. – начал мямлить я, перебирая в голове листы блокнота с записями лучших способов, но все они были чисты.
- А в бубен?
- В смысле?.. - сконфузился я.
- В бубен не боишься получить? – тон её был немного грубоват для столь ангельской внешности и выражал начальную степень раздражения.
- То есть? От кого? – Скорее всего, в тот момент я выглядел крайне глупо и растерянно, потому что чувствовал, как нить разговора ускользает от меня, так и не побывав в хозяйских руках.
- А угроза, исходящая от меня, не очевидна? – Девушка обошла меня, как досадное препятствие, и продолжала свой путь, но отойдя на несколько шагов, оглянулась и крикнула: - Стоп! Ты ж сосед?
- Да! – с зарождающейся надеждой в голосе ответил я.
- Так, а чего раньше не подходил?
- Я, я… - Если образ самоуверенного мачо ещё и таился где-то в закоулках души, то этим дрожащим щебетанием я его окончательно растоптал прямо на виду у объекта вожделения. – Не знаю…
А цыганочка лишь отмахнулась, мол «все вы такие» и ушла, но её  пронзительный, всепроникающий взгляд ещё долго преследовал меня, пока я, опустошенный, возвращался домой. Люди проходили мимо, оставляя шлейф из сотни, наслаивающихся друг на друга глаз цыганочки Рады.
Дабы проанализировать постыдный провал я набрал номер Юрца, единственного представителя своего возраста, с которым мог общаться более пяти минут:
- Представляешь, облом.
- Слабак! – констатировал друг. – Ладно, братан, давай перезвоню – я щас мотик покупаю…
- Ещё? У тебя ж есть!
- Тот продал, а этот - бомба, братан, ты не поверишь – просто БОМБА! – разрядил эмоцию и сбросил вызов.
Слегка ошарашенный такой реакцией, я заскочил в магазин за продуктами, затарился на последние деньги самым необходимым, и бегом к маршрутке. Путь до дома лежал через набережную. Мимо проплывали толпы туристов, лениво прогуливающихся по аллее. Мороженщики, художники, группы детей - вроде ярко и пёстро вокруг в этот жаркий летний день, но мне отчего-то окружающий праздник казался унылым. Броня, в которую я облачил себя перед знакомством, треснула, облупилась и, покрывшись пылью, отправилась в гараж к Юрцу, - там, среди разномастного металлолома, ей самое место.
Я жил на четвёртом этаже старой кирпичной пятиэтажки. Подкопчённые бока, балконы, увешанные застиранными простынями, подвал  - а-ля «Клуб любителей Доты» и неизменные лавочки-старушки, притаившись у которых можно было узнать все тайны мира, - вот то окружение, где я родился, рос, которое ненавидел, к которому прикипел всем сердцем. Да, ещё звонко лающие собаченции всех мастей и раскрасок – непременный атрибут шумного двора. Как всегда у подъезда меня встретила покоцанная камера наружного наблюдения над дверью с треснутым  объективом и выцарапанной надписью «1984» на корпусе.
Лифт сломался в конце девяностых, в день, когда я родился. Чуть попозже начала ломаться и наша семья. Отец выпивал, мать погуливала. В какой зависимости находились эти действа меня, в силу возраста, волновало мало, но именно в ежедневных скандалах и формировалась моя нелюдимость. Когда я стал старше, накал страстей уже перевалил за черту невозврата и потихоньку затухал, превращаясь в опостылевшую рутину. Отец мог полгода и не пить, а потом месяц бухать без просыха, а мама всё чаще не ночевала дома. Грехи, доведенные до автоматизма, перестали уже нервировать - с ними прижились, к ним привыкли. А когда папа попал в аварию и после операции оказался прикованным к инвалидному креслу, мама ушла и, как мне казалось, особо не переживала по поводу того, что я решил остаться с отцом. И мне этот выбор тоже дался легко: с мамой пришлось бы вклиниваться в чью-то чужую жизнь, приспосабливаться… Или же чужой мужик начал бы искать подход к новоявленному довеску, а меня вот эти притирки бесили до ужаса. Проще закрыться, зарыться, убежать и спрятаться, чем принимать в свое окружение плюс одного чужака.
Дома я разложил скоропортящиеся продукты в холодильник, крупы в шкаф, сахар пересыпал в трехлитровую банку. Отметил, что тётя Тоня прибралась и приготовила ужин. Когда, три года назад, умер папа, именно тётка помогла избавиться от лишнего и аккуратно разложить то, что ещё может пригодиться. Именно она научила меня делить вещи на эти две категории.
Что ж, осталось подумать, где раздобыть деньжат. На еду и коммуналку пенсии по потери кормильца хватало. Да и тётя Тоня закупала продукты на свои: чай не чужая, сестра папина как никак. А вот деньги на учёбу приходилось изыскивать.  Прошлый семестр я оплатил проданным велосипедом, компьютером и половиной папиных книг. Сколько я не ломал голову, но все мысли возвращались к одному: настало время для альбома с марками, который отец подарил мне на десятый День рождения. Думал, наверное, что мне передастся его юношеская страсть, но как-то не зацепило. Я любил иногда доставать из кожаного шубера тяжеленный альбом, отделанный алым бархатом, и листать его, вспоминая о прошлом. Отец рассказывал: у него было около тридцати альбомов, но после свадьбы он раздарил всё друзьям, оставив только любимые марки в этом последнем, из далекого прошлого, альбоме.
Тяжело вздохнув, я сделал несколько фотоснимков на телефон, открыл в браузере интернет-аукцион для коллекционеров, и разместил объявление о продаже «с рубля» через профиль, созданный, когда продавал книги.
Это был один из тех жизненным моментов, после которого обычно ставят точку и переворачивают лист, надеясь на лучшее стечение обстоятельств. Но, чтобы с комфортом плыть по реке Фортуны, необходимо быть капитаном хоть какого захудалого, но плавательного средства, а моя лодка трещала по швам.
Я открыл дверцу шкафа в своей комнате, нащупал на задней стенке потайной рычаг и отодвинул её в сторону. Секретное место глубиной сантиметров в тридцать, обнаруженное тут еще в детстве, использовалось раньше по прямому назначению: для пряток, а теперь  - для возвращения в беззаботность.  Только здесь я чувствовал себя свободным, дышал легко, и даже привкус пыли не мешал полноценному наслаждению от процесса погружения в детство. Папа знал об этом месте. А ещё друг из беспечного прошлого Пашка, но тот уже давно переехал жить в деревню. Иногда мы списывались в соцсетях: возвращаться он не желал, уже и семьёй обзавелся, поросятами и прочей атрибутикой сельской жизни. Живёт, как мне кажется, в своё удовольствие. Даже завидно немного.
Время в шкафу текло по-чудному. Вернее, оно тут вовсе отсутствовало. Когда ты счастлив, стараешься поставить время на паузу и дышать осторожно, чтобы ненароком не спугнуть эту залипшую кнопку. Я рассчитывал побыть в невесомости с полчасика, но мне не удалось.
Звонок в дверь. А за ним настойчивая барабанная дробь. Нехотя я выбрался в реальность, стряхнул невидимые фантики «Love is…» и паутину из ленты бобинной пленки «Сектора газа» и поспешил открыть.
- Ты идиот?! – в полуутвердительной форме гаркнула цыганочка Рада с порога и, отодвинув меня в сторону, уверенным шагом направилась по коридору, заглядывая в комнаты, будто что-то выискивала.
- Где? – крикнула из спальни.
- Что «где»? – Я все еще не успел собраться с мыслями и взять себя в руки.
- Комп. Ноут. Планшет… Что у тебя? Откуда объявление выдал?
- Какое объявление? – я поспешил за рыскающей девушкой, но сознание мое отказывалось принимать тот факт, что впервые в жизни эту квартиру, а уж тем более мою комнату посетила представительница противоположного пола, не являющаяся родственницей. Да еще такая красивая. И она прикасалась к моим вещам! Именно от волнения я не мог никак сосредоточиться на причинах её появления.
- Марки! – она стояла посредине комнаты  - руки в бок, волосы взъерошены, серая с розой футболочка в обтяг,  шорты, тоже серые и с розочкой, - глаза горят, грудь качается в такт тяжелому дыханию: ко мне - от меня, ко мне – от меня, ближе – дальше, вот-вот…  Слова её пробивались сквозь любую пелену ротозейства: - Если у нас в городе решат поставить памятник кретинизму, я им скину фотку из твоего профиля в качестве образца! Это верх тупости! Верх идиотизма!
Так, этой дамочке явно что-то от меня нужно. Где-то я накосячил, но если сейчас прогнусь и приму роль, которую она мне старательно навязывает, то прости-прощай моя мечта: она никогда в жизни не взглянет на меня, как на мужчину. Нужно собраться и со всей жесткостью заявить о своем превосходстве! Ну, или хотя бы о присутствии. Но жестко!
- Эй-эй, - я успокаивающе, плавно поставил блок руками: «Дыши глубже». – Давай по порядку. Объясни, в чём дело-то.
- В чём дело? – видно было, что она тоже начала приходить в себя. – Тебе ещё не звонили?
- Кто? Нет. А должны?
Она поспешила достать из заднего кармана шорт телефон, что-то листала в нем и, наконец, вызывающе показала страничку с моим аукционным лотом.
- Твоё?
- Моё! – Я решил не уступать нежданной гостье в твердости голоса.
И тут с верхней полки раздалось протяжное жужжание, а за ним громкая мелодия из заставки новостной программы. Я взял вибрирующий и орущий аппарат под внимательный цыганский взгляд и, чувствуя себя заранее виноватым, взглянул на экран.
- Незнакомый номер.
- Так, - девушка глубоко вздохнула. – Сейчас ты ответишь: скажешь, что не продаешь, что бабушка пролила на марки керосин, и что тебе очень жаль. Не забудь сказать, что тебе очень жаль!
- Керосин? – неуверенно переспросил я.
- Именно, - она, в противовес мне, оставалась непоколебимой в своих словах. – Это очень вяжется с твоим идиотским поведением.
Убедила. Я нажал кнопку вызова.
- Алло.
- Здравствуйте, - бархатистый голос мужчины лет пятидесяти. – Это вы продаете марки с рубля на «Мешке»? Лот с названием… минутку… «Старые марки СССР одним лотом с рубля».
- Да, но…
Голос прервал:
- Я представитель международного аукциона, меня зовут Михаил, я заинтересован в скорейшей реализации таких лотов, как ваш, по среднерыночной стоимости. Скажите, за какую цену вы точно продали бы ваши марки?
- Извините, - после секундной паузы и удара локтем в бок опомнился я, - ради бога простите, но тут такая оказия случилась: бабушка пролила на альбом… керосин, да-да, именно керосин, и… вот, в общем, они теперь все в керосине… не продаются. Я их сжег.
- Сожгли?
- Да. До свидания, - и сбросил вызов.
Цыганочка закрыла лицо руками и плюхнулась на диван. То ли ей было стыдно за меня, то ли от перенапряжения… Катя! Да, точно, её звали Катя, я же пытался навести справки о ней в интернете, тогда и узнал имя. И больше ничего.
- И что теперь? – спросил я. – Кто это вообще?
- Чёрные брокеры, - ответила она, словно сталкивалась с ними каждый день. Потом, смерив меня оценивающим взглядом, нехотя покопалась в смартфоне и показала ту же картинку с моими марками. – Узнаешь?
- Ну, это…
- Да, вот только это не «Мешок»! Это точная копия твоего лота, но цена тут уже в евро. Обычно брокеры – это посредники между покупателем и продавцом. Брокеры от покупателя выискивают нужные клиенту лоты. Брокеры от продавца обычно тупо продают материал и отслеживают активность лотов. Черные же брокеры действуют самостоятельно. Выставляют твой лот по цене,  превышающей возможный максимум. Если покупатель найдется, тут же выкупают и перепродают, разницу – в карман. Фулкой 1964 года, даже с зеленым Токийским блоком сейчас никого не удивишь, а у тебя вот на этом листе, - она показала скан листа, на котором я сложил марки-дубли в плотную стопочку нахлестом одну на другую, - есть Леваневский 1935-ого года с перевернутой надпечаткой, но букву «Ф» не видно из-за закрывающей его соседней марки справа. Если марка хорошего качества: нет следов от наклеек, загибов, отпечатков пальцев… Слушай, а сколько ты хотел денег срубить на этом альбоме?
Я только хотел спросить, что там с буквой «ф», как она сбила маску непроницаемого внимания своим вопросом, обнажив прежнее глупое выражение лица.
- Ну, не знаю…
- Блин, это у тебя любимое словечко? – девушка раздражалась и не на шутку. – Сколько? Десять? Двадцать тысяч?
- Ну, двадцать ты эт, конечно, загнула, - я попытался выправить пошатнувшееся положение.
- А ничего, что Леваневский с перевернутой строчной «Ф» лет эдак десять назад за полляма ушел с аукциона для богатых дядей? Долларов кстати, не рублей.
Челюсть моя безвольно отвисла.
- Не разевай варежку! - цыганочка наступала беспощадно.  – Раз уж у тебя есть Леваневкий, то скорее всего обычный и со следами от наклейки, но даже без него, шестьдесят четвертый с зеленым блоком – это пятнадцать тысяч минимум, если чистый. Он звонил, чтобы уточнить, а, скорее всего, настаивал бы на личном осмотре. Вот ненавижу! – Она стукнула кулаком по деревянному облокотнику и процедила сквозь зубы: – Ненавижу, когда что-то делают, не разузнав: как это лучше всего сделать. Дай сюда!
- Что?
- Кляссер! – Нервно. Но добавила уже более сдержанно и показушно ласково: - Я только посмотреть. Это в твоих же интересах.
Я достал альбом, щеки нещадно полыхали, словно щуплого цыпленка попросили выступить с плохо выученным стихом перед огромной аудиторией зубастых, пускающих слюни, койотов.
Она приняла альбом и отошла с ним к окну, но не отворачивалась, бережно переворачивала листы, шелестела промежуточными страницами пергамина так, чтобы мне было видно.
- Пинцет можно?
- Пинцет?
- Ты… - она начала, но недоговорила, лишь вздохнула: «Безнадежно».
Я нервно заёрзал на диване, он стал каким-то чужим, жёсткими и жутко неудобным.
Пока она с особой тщательностью изучала марки, я невольно залюбовался изящными, но в то же время нежными чертами лица. А почему бы не попробовать применить к ней тот же взгляд, каким я изучаю сооружения? И только я это подумал и сосредоточился, как контуры фигуры Кати разошлись в множественных иллюзорных копиях, словно круги на воде, и тут же сошлись снова в оригинал – идеально! Меня охватило странное волнение: предчувствие опасности и благоговение перед чем-то непостижимым. Пока не понятно, что за характеристики относительно человека можно рассматривать и как их сопоставлять, но… И почему я раньше так не делал? Надо попрактиковаться на других…
- Как я и думала: Леваневский с поврежденной клеевой стороной, «ф» обычная. Это всё? – девушка выжидающе смотрела на меня.
- Нет, там ещё с обратной стороны. – Я вспомнил, как перекладывал в этот кляссер марки и блоки из небольшой картонной раскладушки с символикой Олимпиады – 80, когда нечаянно обляпал обложку шоколадом. Папа уже года два как лежал дома, а мама почти не заходила.
- Да ты гонишь, - я еле расслышал эти произнесенные отрывисто, почти беззвучно слова Кати. Она медленно сползла на стул и чуть даже не промахнулась. Альбом сложила на колени, уставилась в него, а изо рта вырывались не то нервные смешки, не то это она просто так выдыхала рывками. – Нет-нет-нет, - запричитала цыганочка, - как же… может быть…
Я пока не знал, как реагировать, не понимал, что же необычного она увидела. Попытался вспомнить какие именно марки были сложены в конце. Точно были три почти одинаковых блока с изображениями зданий в синем и сероватом цвете, выставка какая-то, отличались они лишь надписями. И несколько невзрачных марок, из которых мне нравилась только марка с кораблем «Башкирия».
Между тем Катя продолжала бубнить себе под нос:
- Это подделки… Да, только так, но проверить все-таки нужно… Да-да…
Я решил подождать, когда она сама даст пояснения к своему поведению.
- Тебе бы исчезнуть на несколько дней, - вдруг выдала Катя. – А лучше на месяц. Эти типчики непременно навестят квартирку и, скорее всего, попытаются её вскрыть. У кого ещё есть ключи?
- У тёти. – Она застала меня врасплох таким заявлением. Я даже внутренне посмеялся: ага, сейчас, всё брошу и уеду.
- Она часто приходит?
- Ну, раз-два в неделю, убраться, приготовить…
- Да… - она огляделась по сторонам, - бардачело у тебя тут знатный.
- Да где? – я был крайне возмущен, это уже не в какие рамки…
- Везде! Твой альбом с марками – единственный предмет в квартире, на котором мои глаза отдыхают. Это... - она посмотрела в одну сторону, потом в другую, показывая мне, что имеет в виду всё вокруг, - срач. А это... - указала на марки, - совершенство. Короче, собирайся. – Катя встала, закрыв альбом. Полная решимости: – Тебе есть где перекантоваться?
- Есть! - Я тоже встал - с мыслью, что на сегодня достаточно женского присутствия в моей скромной, привыкшей к одиночеству, конуре. Необходимо было разобраться с тем, что навалилось уже на этот момент, прежде чем строить какие-то планы. – Обязательно спрячусь, заныкаюсь, лягу на дно – всё, что необходимо, всё, что в моих силах. Созвонимся. – Я указал рукой на выход, давая понять, что разговор закончен. Но правда была в том, что меня грызла тошнота, я больше не мог терпеть чьего-либо присутствия рядом. Без соответствующего настроя, раздражение от внезапного появления человека вблизи моей зоны комфортности, захлестывало уже через пять минут «общения». Мне требовалась подготовка. Основательная подготовка.
- Ну, уж нет, - усмехнулась на это Катя, опуская мою руку. – «Если есть те, кто приходит к тебе, найдутся и те, кто придет за тобой». Теперь мы с тобой связаны одной цепью. По крайней мере, пока я не оценю марки. Хватай альбом и ко мне.
- К тебе? – паника лишь на секунду завладела мной, но я быстро справился. – Зачем это?
- Прихвачу барахлишко.
- А я тут подожду.
Катя взглянула на меня, как на свадебное б/у платье, которое ей собираются сплавить по цене нового.
- Боишься меня?
- Вот еще! – Я вальяжно облокотился на стенку шкафа, но рука предательски соскользнула, зацепив дверцу.
- Ну-ну, расслабься. – Катя была явно довольна собой. – Пойдем - по пути введу в курс дела.

***

- Слушай, я, конечно, могу предположить твой ответ, но задать вопрос все же должна. – Мы шли через детскую площадку с копошащейся малышней и деловито следящими за ними родителями. Альбом я нёс в пакете. До её дома было рукой подать, но она не торопилась – видать не верила в мою сообразительность и умение схватывать на лету. – Откуда у твоего отца эти марки?
Чуть помедлив, я только хотел ответить, но Катя опередила меня, передразнив:
- «Ну, я не знаю»
- Да на самом деле не знаю! – Ещё с утра эта девушка мне нравилась так, что я был готов переступить через любые бесившие ограничения, а теперь вот ищу способ, как от неё отделаться. – Я марками никогда особо не интересовался. Когда совсем маленьким был, отец любил рассказывать мне о них, -  вместо чтения книг. А потом… ему некогда стало.
Помолчали. Воспользовавшись паузой, я решил просканировать случайного прохожего, допивающего квас у ларька. Контуры не складывались. Дама с собачкой курит и болтает по телефону – вообще вразброд, сплошные недостатки. Проверил ларек – с фундаментом накосячили, но не критично.
- Меня, кстати, Катя зовут, - вдруг представилась цыганочка, и контуры снова образцово сошлись в одно целое. Должно быть редкое явление.
- Знаю.
- Ну, хоть что-то…
- Меня Сергей.
- Сразу предупреждаю, - обронила она уже у подъезда, - семейка у меня специфичная: в разводе, но… короче, врожденная интеллигентность не позволяет вести себя в соответствии с ситуацией. Меня с утра не было, так что понятия не имею, какая там обстановка. Но я постараюсь быстренько собраться, а ты пока реши: как и куда добираться. И желательно не общественным транспортом. Сможешь?
В её глазах заискрился вызов моей мужественности.
- Смогу,  - твердо ответил я, постаравшись скрыть обиду.
Уже поднимаясь по лестнице, она обратилась ко мне, спокойно и старательно подбирая слова:
- Я смотрю, ты пока не до конца принял серьёзность того положения, в которое себя же и загнал. Три «Картонки», одна из которых именная, два Леваневских, невыпущенная в обращение «Полтавская битва», «Голубая гимнастка», «Лимонка», беззубцовая «Аспидка» - такой концентрации редких марок в одном месте попросту не может существовать в природе. За любую из них убьют, не моргнув и глазом. А потом уже будут разбираться: настоящая или нет. Хочешь склеить ласты из-за ста рублей?
Я мотнул головой. Мне внезапно поплохело: как-то похолодело в животе, замутило, а на лбу проступила испарина. Катя остановилась у двери и нажала кнопку звонка. Ещё и ещё подольше. Электрическое дребезжание разжижало сердце, заполняя его холодным страхом. Я хотел было спросить про ключи, но цыганочка словно догадалась, перебив меня:
- Лучше позвонить. Я обещалась быть к вечеру. Мало ли…
Защёлкал замок, и дверь распахнулась. Нас встретила дама лет эдак пятидесяти с хвостиком, в домашнем халате и с чудной прической в виде пушистого шара. Плохо скрываемая растерянность неумело пряталась за натянутой наспех маской доброжелательности:
- Ой, Катька, а ты ж…
- Одна? – Катя смело вошла внутрь. – Я ненадолго.  – Кивнула мне головой, приглашая зайти.
- Одна-одна, - затараторила хозяйка. – Тесто поставила, к вечеру пиццу сделаем.
Я прижался к стене возле обувной полочки, стараясь ничем не выдавать своего присутствия. Катя разулась и деловито расхаживала по квартире: заглянула на кухню, приоткрыла дверь в другую комнату и, раздосадовано вздохнув, твердым шагом направилась, судя по всему, в свою комнату.
- Опять крошки на столе! – крикнула она оттуда.
- Уберу! - тётка замешкалась было на минуту, будто не зная, куда деть меня, и заковыляла на кухню.
Вдруг Катя выглянула из комнаты и нравоучительно заявила, подтверждая каждое слово резким взмахом руки с вытянутым указательным пальцем:
- Никогда не выйду замуж за того, кто не умеет резать хлеб без крошек!
Это она мне? Я-то тут при чём?
За спиной девушки во всю стену красовался стеллаж с книгами - бесконечные ряды, от пола до потолка, в основном в серийном оформлении, подобранные по высоте, - строго и чётко.
Я чувствовал, что должен хоть что-то ответить в защиту всего мужского населения планеты и не нашел ничего лучше, чем:
- Да никто не умеет!
Только у меня не получилось столь же пафосно и самоуверенно.
Катя лишь отмахнулась и снова исчезла. Но через минуту уже выпорхнула в легком сиреневом платьице выше колен, со спортивной чёрной сумкой через плечо. Поклажу сбросила у моих ног, а сама скрылась в спальне. Послышался протяжный скрип открываемой дверцы шкафа, а затем её вопрос:
- Давно тут?
В ответ приглушенное мужское бормотание.
- Да не в шкафу, а вообще!
Снова басовитое «бу-бу-бу».
- Помешала? Ну, извини -  срочное дело.
Зашуршала одеждой.
Затем вышла, сложила аккуратные стопки белья в сумку, в боковой кармашек - что-то с полочки у зеркала, и на прощание крикнула в стеснённую пустоту:
- Меня не будет в городе какое-то время. Позвоню!
Указала мне на выход.
Когда спускались, я не выдержал свербящего напряжения от молчания и спросил:
- А кто в шкафу-то был?
- Муж её бывший. Не бери в голову: они развелись недавно, а потрахаться-то иногда охота. Воспитание не позволяет признаться, что ведут себя так, как не подобает высоконравственным людям. А я просто делаю вид, что не замечаю. Им отчего-то так легче обманывать себя.
- А чего развелись?
- Работают вместе в институте. Взгляды на систему образования разные, а ругаются из-за этого дома. Ты бы видел, как они интеллигентно посылают друг друга – это до усрачки смешно.
Последний пролёт проехались по перилам.
- И давно ты у них?
- Шесть лет. Я, конечно, могу съехать в любой момент, но они без меня пропадут. Ты решил вопрос или мне самой искать, где нам перекантоваться?
Чуть отстав, быстренько набрал Юрцу:
- Можешь говорить?
- Валяй!
- Братан, дело есть, добросишь меня  до Дубровки?
- Без проблем? Это все?
- Я не один.
- Как скажешь. Заодно колеса новые опробуем. Когда?
- Прямо сейчас.
Тишина несколько секунд, но друг не подвел:
- Подъеду – звякну.

***

- Братан! – я не смог сдержать эмоций при виде нового тарахтящего приобретения Юрца. – Что это за корыто?!
Катя стояла в сторонке и болтала с кем-то по телефону, а друг с гордостью восседал на железном, мрачно поблескивающем бордовыми боками монстре с прицепленной сбоку люлькой. Юрец походил на дворового шалопая, хотя таковым не являлся - зачётный ёжик, выбритая полоска в брови, клетчатая рубашка без рукавов, и наколка, прячущаяся под воротом. Человек, на которого можно положиться, - такого хочется иметь поблизости каждому. Человек, общество которого я терпел больше пяти минут без особого напряга.
- Чува-а-ак! – он расплылся в довольной улыбке. – Это ж Че-зет!
- Вот эта хрень, - я похлопал по корпусу коляски, - похожа на гоночный болид из 50-ых прошлого века, и я в нём не поеду. – Потом перешел на шёпот: - Только ей не говори.
- Не проблема, братан, садись за мной. – Юрец прищурился, изучая цыганочку, одобрительно покивал и выдал: - Горжусь тобой: утром ты плакался, что ничего не вышло, а к обеду уже везёшь с родней знакомиться – да тебе памятник ставить пора!
- Ага, - усмехнулся я, - на счёт памятников – эт ты в очередь вставай.
- Это что? – Катя подошла к нам и ткнула пальцем в корпус люльки, как бы проверяя его на прочность. – Неучтенный прототип разрушителя из Имперского флота?
Мы одновременно пожали плечами.
- Я сюда не сяду.
Не успела она закончить фразу, как я быстренько перебазировался за спину Юрцу, уселся с видом, будто уже давно занял это место, и отвел рассеянный взгляд в сторону.
- Ну, ты и дрянь, - выругалась сквозь зубы Катя, но в коляску полезла. – Первый и последний раз… ой! – Сорвалась рука. Ни сказав больше ни слова, они прижала платье к ногам, и, скривив лицо, втиснула свое тело в мотоциклетную утробу.
Усевшись и, с облегчением вздохнув, она бросила злой взгляд  на меня:
- Ехать-то хоть не далеко?
За меня ответил Юрка:
- Километров восемьдесят! Но мы срежем по полям полпути, а то и поболее. Держись!
И, отжав сцепление, газанул.

***

Дубровка встретила нас запахом прелой травы и чего-то до боли знакомого, из детства. Этот аромат я ловил, когда мальчуганом гонялся с друзьями по мокрым, после летних ливней, лугам, когда забирался на высокое дерево и пытался вдохнуть в себя как можно больше обволакивающей, лениво раскинувшейся у моих ног деревни. А ещё, когда с папой и дядей Егором ходили к Федуловым за червяками. Я копался в старом навозе и выбирал наживку строго по определенным параметрам. Слишком жирные – в сторону, а вот вертлявые – полезайте в банку! Только вот почему именно федуловские черви считались самыми привлекательными для рыбы так я и не смог понять. Да, это именно тот самый запах – запах детства.
Я невольно заулыбался. Сколько уже тут не был? – два года отец пролежал дома, три уже как его нет, - да, больше пяти лет. Щеки пылали жаром – я возвращался, и отчего-то было тревожно, даже чуть страшно на душе.
Мы ехали по единственной улице в деревне, мимо разношерстных домишек, большинство из которых утопали в земле давно брошенными. Но попадались и приятные взору: ухоженные, с клумбами пестрых цветов, перголами, обвитыми виноградом.
Через дорогу пробежала группа орущих мальчишек, за которой с длинной палкой в руках пронеслась нагоняющим смерчем мелкая девчушка лет пяти в ярком оранжевом платье.
Деда Коля по кличке Мазай, как и пять лет назад, сидел на своём обычном, курительном месте в пиджаке и семейных трусах, но теперь рядом, на лавочке, лежала шахматная доска с расставленными фигурами, а у ног тёрлась коза с пышными боками. Новое увлечение? Он помахал нам рукой.
Через пару домов бабка, которую я не узнавал со спины, забравшись на табурет, что есть мочи колотила веником спутниковую антенну и громко на неё кричала.
А вот и жилище дяди Егора. Старший брат отца всю жизнь проработал плотником, поэтому дом выделялся на фоне всех остальных множественными резными изделиями и походил на праздничный торт с крышей: пёстрый и даже чрезмерно приторный. Номер 23.
Я, конечно же, предупредил дядю, но все равно чувствовал себя в роли навязывающегося, непрошеного гостя. До того момента, пока он не вышел нам на встречу.
Ему было лет под шестьдесят с небольшим, но выглядел намного старше: мясистое лицо, испещрённое миллионом морщин, сам в тельняшке и холщовых штанах, огромный, но сутулый, с поникшими плечами.  А вот глаза – глаза светились радостью, а довольная улыбка медленно заполняла и оживляла каждую складочку, каждую клеточку дяди Егора.
- Ну, здравствуй, племяш! – Он широко раскинул руки для крепкого объятия.
Я спрыгнул с мотоцикла, подошёл к дяде сдержанно, ведь мне уже третий десяток никак,  - негоже бежать, сломя голову, - но прижался к нему уже маленьким пацаненком.
Юрец помог выбраться Кате и достать сумку, и мы все вместе зашли в дом.
В сенях царила адская жара. Оказалось, на старой газовой плите, сосланной сюда по сроку давности, стояла фляга. Самогон капал в трехлитровую банку, расположившуюся на высокой стопке старых книг. Помню, для этой конструкции существовало даже псевдонаучное объяснение.
- Это для местных «помощников»,  -  оправдался дядя. – Ты же знаешь: я не пью.
Мы прошли на летнюю кухню. Тут солнышко чувствовало себя вольготно, так как окон было море: друг за дружкой, во всю стену.
- А куда можно вещи сложить? – спросила Катя.
- В сундук. - Дядя Егор неопределенно махнул в сторону. – Покажу, не спеши.

Уже через пять минут мы втроём сидели за столом и хлебали окрошку: я с Юрцом, уплетая за обе щеки, в догоночку шли ещё и батона ломти, а Катя – осторожно, сидя с прямой спинкой, аккуратно пробуя на вкус. Хозяин дома любовался нами у холодильника.
- Что за дела-то у вас? Заколупки серьёзные?
- Да не особо. – Я вытер рукавом испачканный подбородок. Посвящать дядю во все подробности не хотелось. – С папиными марками связано.
- А-а-а, - Егор протянул с пониманием и добродушно улыбнулся, словно вспомнил о старом друге. – Любой мужчина должен тратиться на свои привычки, которые всем кажутся вредными, сколько бы он не получал. Запретишь тратить на марки, книги или саженцы редкой розы – в ход пойдут сигареты, рулетка, а в итоге - водка.
Я сначала не понял, к чему он клонит, но тут заметил, как хитро он щурится в сторону Кати. Та уловила его взгляд тоже, и, замотав головой, выдала слово в слово, что и я:
- Мы не пара!
- Правда, что ль?  - Дядя Егор перевел взгляд на Юрца, а тот лишь пожал плечами и хохотнул. – А чегой-та вы так резво заартачились?
Я молча продолжил есть. Наверное, он подумал, что мы поругались из-за марок, а в деревню приехали отдохнуть от городской суеты и ссор. Пусть уж лучше так, чем правда о чёрных брокерах.
- Ладно! – Дядя Егор смачно прихлопнул. – Я сено вертать, а вы тут располагайтесь. Покочумарьте, а завтра утречком на рыбалку. Ну как?
- Я, дядь Егор,  - Юрка вздохнул и встал из-за стола, - с удовольствием бы, но сейчас обратно, в город. Так что, всего хорошего и спасибо за окрошечку.
Они пожали друг другу руки на прощанье.
- Ну, бывай!
Мимо выходящего прошмыгнула девчушка в оранжевом платье, походу та самая. Зашла и встала на пороге, покачиваясь и с интересом на нас поглядывая.
- Пливет! – звонка заявила она.
- Привет, - первой отозвалась Катя. – Тебя как зовут?
- Белка! А у тебя тушь есть?
- Тушь? – Катя почему-то напряглась. – А тебе зачем?
- Глаза класить! - выпалила девочка так, словно её спросили о невероятно очевидной вещи. – Ты что, дулёха?
Юрец беззвучно посмеивался, закрыв рот ладонью. Я посмотрел на Катю – та выглядела сбитой с толку. Поджав губы, она полезла в сумку, лежащую у ног, и достала косметичку. Протянув ожидающей Белке тушь, Катя строго наказала:
- Только верни!
Девочка схватила, присела в реверансе и, промямлив что-то неразборчивое, поспешила исчезнуть.

Через несколько минут мы уже прощались с Юркой, он попросил передать «салют» Пашке, пожалев, что так и не свиделись: друг детства обещался, - я созванивался с ним по пути, - зайти лишь к вечеру: семейные дела в райцентре.
Когда звук мотоцикла стих, а дорожная пыль уже почти рассеялась, я спросил Катю:
- Почему ты мне помогаешь?
- Помогаю? – она даже усмехнулась и ничуть не скрывала этого. – Ты слишком веришь в людей, Серёжа, я же смотрю на них точно так же, как и они на меня: оценивая выгоду. Когда я пойму, что мы отделались от брокеров, толкну марки, заработаю на тебе и «асталависта, бэйби».
Я даже немного растерялся от проявления такого откровенного прагматизма.
- Так ты тоже брокер?
- Ага. – Катя пожала плечами и, не спеша, направилась вдоль дороги. Я последовал за ней. – Только хребты не ломаю. Тебе бы не мешало поучиться у меня отношению к жизни, а то, знаешь ли: пользоваться будут только тобой.
- Мне кажется, ты не права…
Катя не дала мне закончить фразу, скорее всего зная, о чём я хотел возразить:
- Я в бога не верю, потому что не видела его. Всё! Людям я не верю, потому что не была свидетельницей бескорыстных побуждений. Ты знаешь, кем был мой первый приёмный отец?
- О! – Мы услышали возглас со стороны – на лавочке, у куста шиповника сидела одноногая баба Тоня в бледно жёлтом халате с цветочками и тапочке. Рядом – костыли. – Серёня! Ты ли это? Идём-идём! У меня для тебя кое-что есть.
Я выругался про себя, но понимал, что встречи с ней все равно было не избежать. Сейчас главное найти аргумент повесомее, чтобы сбежать, но пару минут потерпеть придётся. Баба Тоня была из тех, чьё общество я на дух не переносил, даже не смотря на то, что в деревне моя асоциальность притуплялась, скорее всего, из-за отсутствия многочисленных, перебивающих друг друга, звуков.
Мы подошли. Бабка достала из бездонного кармана крендельков, и я с покорностью принял, потому что иначе последовала бы речь обиженной жизнью домохозяйки. Знаем – этап пройденный.
- Ну, как ты там поживаешь, в городе? Невесту, смотрю, нашел – ладная…
- Не-не, баб Тонь, это ну... как бы сказать, коллега -  не невеста. А так - все путем, а у вас как?
- Коллега, говоришь? – Бабка очень подозрительно осмотрела Катю, та держалась стоически, даже не моргнула. – Знаю я таких коллег, - и не обращая внимания на присутствующую девушку (как, впрочем, делала и всегда), она продолжила: - Вон Васька Рыжий,  - помнишь такого? – тоже привёз прошлым летом такую вот коллегу  - выгребла его начисто! И поминай лихом! А бедный Васька взял да повесился с горя.
- Я вас уверяю, - встряла Катя, убедительным тоном проговаривая каждое слово. – Я не такая.
- Знаю я вас «не таких»!  - не унималась бабка. – Сама «не такая» была!
- Вы лучше мне про Пашку расскажите, - решил сменить тему я. - Что у него за дела в райцентре?
- А ты не знаешь? – Вроде успокоилась, почуяв новое русло для распространения слухов. – Оформляет опёку над Наденькой.
Я почувствовал смятение от такой новости.
- Опёку? Какая Наденька?
Баб Тоня аж в ладоши прихлопнула и озарилась маленьким счастьем. Откуда-то со двора на хлопок выбежал лохматый и грязный пёс по кличке Тигр. Это я ещё помнил. У него так же, как и у хозяйки, не было одной конечности. Собакевич присел возле и, приветственно заскулив, лизнул кормящую руку.
Между тем баб Тоня, набрав в легкие побольше воздуха, начала:
- У Матрёны-то, через два дома по верхнему порядку, сына непутевого помнишь? Охотник доморощенный. В город подался, женился там, и родили дочку больную. А пили-то безбожно. Оба. Семён каким-то чудом отсудил дочь и приехал с ней сюда прошлым летом. На постоянку то бишь. Исправляться начал, закодировался, как и дядька твой. Но видать такова доля ваша мужичья – слабаками быть: утонул по весне. А Пашке она троюродной сестрой приходится. Он же недавно женился, своих бы рожать, ан нет, пригреть решил чужую, хотя как тут осудишь – на Матрену-то её не оставят, а как никак кровинушка, хоть и дальняя, но своя.
Тут глаза у баб Тони увлажнились, голос дрогнул.
- Децепэ у неё, головку совсем не держит, не говорит… Как вижу – сдержаться сил нет, слёзы льются.
Она махнула рукой, отвернувшись в сторону, достала платок и высморкалась в него. Я потянул за локоть Катю, и мы отошли.
- Лучше сейчас уйти, - пояснил я. – А то начнет очередную кровавую историю рассказывать. У неё на каждую есть своя, но со смертельным исходом.
- Этот Паша – твой друг?
- Да… Странно всё это…
- Странно, что он раньше тебя повзрослел?
- Да нет!
Катя промолчала, а я подумал: может, она права?
Мы прошли мимо местного активиста, я его помнил подростком без тормозов, которого никто всерьез не воспринимал, даже собственные родители. Шалопай шалопаем. А теперь, видать, вдарился в блоггерство: шёл с телефоном, привязанным изолентой к палке, и разглагольствовал с умным видом:
- С вами снова я, Чубчик из Дубровки, и сегодня, мои презренные городские жители, мы с вами посетим конюшню…
- Слушай, а он прикольный, - Катя кивнула в сторону «Чубчика».
- Так кем был твой первый приёмный отец? – Я решил вернуться к прерванной теме.
- Серийным насильником-педофилом, - ответила она будто сказано было о слесаре или водопроводчике.
- Ты серьёзно? – я опешил. Даже остановился.
- Вполне. С виду добропорядочный семьянин, учитель начальных классов. Был, на момент моего удочерения. А потом жена от него ушла. Может, что и заподозрила в нём, что-то нечистое, чертей в омуте. Я осталась. Он обо мне заботился больше. К нему и привязалась. А оказалось он, в свободное время насиловал девочек и мальчиков исключительно двенадцатилетних. Когда на него вышли и заперли, мне тоже было двенадцать.
- Ужас, - вымолвил я после некоторого молчания. Внутри всё съёжилось и похолодело. Захотелось обнять Катю, пожалеть, но рука даже не дрогнула в её сторону. Зато потянулась… душа, нутро  - я не знаю, но каждая клетка меня жаждала укутать собой Катю. – Думаешь, он тебя…
- Клялся, что нет. Я его об это спросила года через три – навестила на зоне. Он со слезами на глазах убеждал меня, что не тронул бы и пальцем.
- Ты ему не поверила, – понял я.
- А ты бы поверил?
Мне нечего было ответить.
Неожиданно из-за забора вынырнула Белка, радостно к нам подскочила и отдала Кате тушь. Звонко шмыгнув носом, она так же быстро исчезла.
- А «спасибо»? – успела крикнуть ей вслед Катя. - Не научишься вежливости – бабайка тебя заберёт!
Мы услышали в ответ лишь громкий детский смех и радостное:
- Вот ты дулёха!
Катя открутила флакончик и, выругавшись матом, сплюнула. Судя по всему, девочка что-то натворила с её косметикой.
- Бабайкой нынче никого не напугать! – услышали мы «прищуренный» голос деда Мазая, который сидел на пеньке у дома напротив. – Бабайка у нас не в авторитете. Гена – вот лютый ужас.
- Подпишусь под каждым словом, - сказал я, вспомнив Гену – лохматого, с взъерошенной бородой и выбитым глазом, он гонял нас по всей деревне, а визжали мы, убегая, не хуже девчонок. – Если Гена ещё жив, бабайка нервно курит в сторонке. А чего ты так злишься? Из-за туши? Она ж ещё ребенок.
- Знаешь что! – Катя была на взводе. Бросала в меня фразы туго сбитым комком желчи. – Я тоже была ребёнком. Меня учили быть примерной девочкой. Потому что взрослым нравятся только послушные, не капризные дети.
Я хотел возразить, но у неё зазвонил телефон. Катя отошла и отвечала так, чтобы никто не расслышал.
Дед Мазай беззвучно посмеивался. Горячий порыв ветра растрепал волосы, пронесся по зеленой, сочной листве и, не задерживаясь, двинул в сторону песчаного карьера. На Май, должно быть, – пруд, где он замучает беззаботно загорающих: сорвет с них панамы, закрутит в салат дольки помидор и огурцов с одноразовыми стаканчиками, разложенными на покрывале, и улетит дальше. Дышалось легко.
Мазай разложил на лавке шахматную доску, расставил фигуры. К нему подошла коза.
- Чёрные ходят первыми и проигрывают! – торжественно объявил он и жестом руки предложил козе ходить.
Мне стало интересно проверить его контуры. Как и ожидалось – кто куда, но без суеты, что наблюдалась у городских.
Подошла Катя.
- Какой-то «щенячий патруль» трётся возле твоей квартиры, - сообщила она, чем породила во мне нешуточную тревогу. – И я пока не знаю, кому дать проверить марки. Есть несколько человек, но ни к кому нет абсолютного доверия. Может, сама справлюсь. Ещё нужно пробить на счёт сертификатов. И кое-что должны привезти. Привезут – и рвём когти.
- Уже? – Волнение возрастало.
- Да. Зря я тебе доверила выбирать место нычки, теперь всё будет по-моему.
Ужалило. Заскребло. Моё сердце металось в сомнении: нужно ли пытаться завоевать эту девушку? И чем больше я смотрел на нее, пытаясь понять, разобраться, тем глубже осознавал: это нужно в первую очередь ей. Я должен постараться ради неё самой.

Вечером мы с Пашкой сидели под березой и перетирали за жизнь. Катя стояла, прислонившись к дереву, и слушала. Верила ли она в искренность намерений моего друга или думала, что всё затеяно ради денег? Я в Пашке нисколько не сомневался. Он всегда был более ответственным, чем я, хотя вот, как и раньше, сейчас убеждает меня, что отношению к семейным ценностям научился, глядя на то, как я ухаживаю за отцом. «Так то отец!» – «Нет-нет, Серёг, ты был для меня примером того, как безоговорочно и безусловно нужно заботиться о тех, кто в этом нуждается». – «Хватит штоль…» - «Ничего не хватит! Тебе, Кать с ним очень повезло…» - «Да мы не пара! В третий раз тебе говорю!» – «Ага, мы тоже со Светкой думали, что не пара, пока я ногу не сломал, когда комаров от неё отгонял». –  «От ноги?» - «От Светки!» - «Это как?» – «Щас расскажу, уржошься!»
И мы ржали, никого не стесняясь, вспоминали детство, одноглазого Гену, Кащея, и то, как он списанный прикатил из армии и разговаривал только фразами из американских боевиков 90-х. А всё потому, что крутил кассеты в местном видеосалоне до армии. Всё потому, что ему об голову разбили табурет.
Краем глаза я отмечал, что Катя тоже улыбалась, но каждый раз отворачивалась, а потом и вовсе ушла в дом.
У соседнего дома забренчали на гитаре. Оказалось, там разместилась группа ребят. Девочка-подросток, пухлая, в тесной футболке, запела что-то знакомое про «ноченьку». Голос был удивительно хорош. Не сговариваясь, мы заткнулись и слушали.
Пашка, заметив кого-то в траве, подозвал тихим свистом, и к нему на руки запрыгнул толстенный кот, помялся немного и улегся. Тоже слушал песню.
- Это Матрёны кот, - пояснил друг. – Отзывается только на свист. На рыбалку если пойдете, мелочь не выбрасывайте – он любит.
Из крыльца выглянула Катя:
- Пойдемте ужинать.

Позже ей привезли вещь, которую она заказывала – газетный свёрток размером с книгу. Катя начала собираться. И меня подгоняла - машина ждёт. И тут я понял, что это тот самый момент невозврата: нужно показать твердую мужскую натуру. Здесь и сейчас.
- Мы остаёмся, - сказал я как можно более убедительно. – До утра.  – Через секунду добавил: - Машину найду.
Катя оторвалась от сумки и посмотрела на меня - каменное лицо. Она либо рассмеётся, либо сдастся. Мы были одни в комнате. Молчание затягивалось.
- Ладно. – Она села на сундук. – Ладно.  – Словно себя уговаривала не сорваться.
Как-то легко сдалась. Подозрительно. Кто кого перевоспитать собрался?
Катя отпустила машину. И не разговаривала со мной весь оставшийся вечер, пока мы не легли спать после просмотра концерта Задорнова, шуткам которого никто даже не улыбнулся. Дядя Егор похрапывал с кровати. Я лежал на матрасе, на полу. Катя ворочалась на диване.
- Спокойной ночи, - пожелал я и выключил телек.
- Угу. – И отвернулась к окну.

Ночью она меня разбудила.
- Я в туалет. Проводишь?
- Чего? – Ещё толком не проснулся, я еле разлепил глаза. – Тут же недалеко.
- Хер знает, - прошептала она жестко, но стараясь не будить хозяина дома. – Может тут у вас волки?
- Нет волков. Только бобры. Иди. - Я отмахнулся и завалился спать дальше.
- Ну, спасибо, кавалер. – Завелась. Обиделась.

Меня сморил беспокойный сон. И только злые и клыкастые хищники начали вырисовываться, а матёрый альфа-самец прислал мне телепатический вызов: «Чёрные ходят первыми!», как снова Катя растолкала в плечо. Издалека доносился лай собак.
- Слышь, кавалер, ничё, что у вас тут голый мужик по дороге бродит?
- Ничё, - пробормотал я. – Эт Улюляй. В карты небось проиграл. Наказывает себя. Спи.
Зажужжал телефон. Я снова разлепил глаза. Голова побаливала. Катя взяла, слушала буквально несколько секунд. Обернулась ко мне. Тревожный лай собак приближался. И тут до меня дошло. Я вскочил, словно шило в жопу воткнули и закричал:
- Дядь Егор!
Дверь вышибли с ноги.

***

Главный – плотный коротко стриженый тип в брюках и белой рубашке – расстегнул пару верхних пуговиц, поставил в центре комнаты стул и уселся на него, повернув спинкой к себе. В руках тускло поблескивал пистолет. Двое крупных парней скрутили и привязывали к кровати дядю Егора с кляпом во рту. Справившись, один из них подошел к двери и включил свет.
Лицо Главного было упитанным, почти квадратным, по-деловому умным. Он походил на бизнесмена. Ни тебе шрамов, ни наколок, глаза не горели дикостью и жаждой крови. Двое других и одеты попроще – в джинсы и спортивные кроссовки, в футболки с надписью «Россия» на спине – да и выглядели менее разумными.
Мы с Катей сидели на диване. Рядом. Я держал её за руки. Страх за неё, дядю Егора, да и за себя прорывался наружу нервной дрожью.
- Не люблю вступлений. – Главный покусал нижнюю губу, что-то пожевал, размышляя. Голос был твёрдым и властным, спокойным: – Всю эту киношную болтовню. Поэтому давайте поговорим о том, что важно: о ценности человеческой жизни. Вашей жизни.
На улице продолжали бесноваться собаки, но лай затихал. Разбуженная шумом моль билась о лампочку.
- Меня прислали люди, для которых ваши жизни ничего не стоят. Но они готовы отдать любые деньги за невзрачные квадратики бумаги. – Главный усмехнулся. – Сам не сразу поверил. Но они платят за совершенство. Для одних – это картины, для других – тачки, бабы, яхты. А по сути – это же все вещи. Вспомните: когда вещей не было, что для человека представляло наибольшую ценность?  - Он посмотрел на нас с Катей, подождал для приличия, но ответил, конечно же, сам: - Тепло, сытный ужин и близость любимого – вот что. И это правильно. Это настоящие ценности. А сейчас что? – убивать за почтовые марки?
Говорил, вступления не любит, а сам затянул нравоучительный монолог.
- Знаете, кто мы? – На этот раз интеллигент терпеливо дождался ответа.
- Чёрные брокеры, - выдавил я, понимая: как же глупо это звучит.
Но главный лишь усмехнулся.
- Чёрные… - Перевёл взгляд на Катю. – Белые… Жизнь похожа на игру в шахматы – мы, как и фигуры, играем свои роли, ходим по правилам, убираем тех, кто угрожает нам или нашей стратегии выживания, но, исходя из этого, люди делятся на два типа: вы… - Он ткнул дулом пистолета на нас с Катей и продолжил: - Пешки. А они… - Показал наверх. – Те, кто сидят за шахматным столом.
Катя встрепенулась и вдруг молча указала на сумку возле сундука. Главный кивком головы приказал проверить. Порывшись с минуту в тряпках, сподручный нервно вытряхнул всё содержимое, поднял альбом, уложенный в целлофановый пакет и обмотанный скотчем. Некоторое время он терзал его зубами, отрывая куски клейкой ленты и отплевываясь, потом аккуратно достал сам кляссер и протянул Главному.
Тот с одобрением рассмотрел, перелистнув несколько страниц, довольно хмыкнул и поднялся.
- Приятно иметь дело с людьми, знающими своё место на доске.
Спрятал оружие и направился к выходу. Дверь первым открыл один из амбалов. Открыл и вздрогнул, попятившись назад, будто увидел в темноте что-то пугающее. Из живота у него торчала рукоятка вил, а на белой футболке растекались три алые полосы. Он рухнул на пол, схватившись за палку. Второй выхватил пистолет, снял быстро с предохранителя и стал беспорядочно стрелять в распахнутую дверь. Громкие хлопки выстрелов заложили уши. Я навалился на Катю, обхватив её руками.
И тут же с улицы раздался голос из громкоговорителя:
- Не стрелять! Дом окружён! Выходить по одному с поднятыми руками!

***

Дней через пять, разобравшись с протоколами в отделении полиции, поучаствовав в следственных действиях и похоронив Улюляя, мы все-таки отправились на утреннюю рыбалку. Пасмурное небо. Роса. Дядя Егор шёл с удочками впереди, а мы за ним, - высоко задирая ноги в калошах и толкая друг друга с тропинки. На обоих - куртки капюшоном, а дядя шествовал налегке: в тельняшке и солдатских, выцветших штанах песочного цвета.
Мы сидели уже с полчаса на берегу, когда налетел порыв холодного ветра, и начался  дождь. Пробрало до дрожи. Дядя Егор все рыскал в поиске рыбного места, а мы особо не прыгали, устроились и так неплохо: одна удочка на двоих, поплавок – центр мироздания.
- Здорово ты придумала с копией альбома, - похвалил я задумку Кати.
- За короткий срок сделать это не так-то просто.
- Всё же есть те, на кого  можно положиться?
- Деньги решают, - возразила цыганочка. – И я свои вложения верну, будь уверен.
Заплескалась рыбка – дядя Егор вытянул очередной улов.
- Серёг! – крикнул он. – Всё забываю сказать: там, на чердаке, альбомы отца твоего лежат. Он мне их отдал, просил приберечь до поры до времени.
Я заметил, как вспыхнули азартом глаза у Кати, но вслух она ничего не сказала.
- Может, ну их, - предложил я шёпотом, - не надо никакой оценки, сертификатов…
- Вот ты дурёха! – прервала она, широко улыбаясь поплавку. Но после непродолжительного молчания добавила уже серьёзно: - Я на самом-то деле тоже думала об этом. Но ведь ты не рассчитываешь изменить за день годами выработанные убеждения?
- Нет, конечно, - поспешил ответить я и заодно проверил контуры Кати. Один из образов дрогнул и неуверенно пополз, смещаясь и меняя окрас в багровый. Остальные всколыхнулись в такт, но всё же приняли отщепенца. Незначительные изменения совершенства, но я понял: лёд тронулся.
Легкая морось постепенно превратилась в настоящий летний ливень.  Катя привалилась к моему плечу. Вода покрылась сеточкой: на испещренной следами дождя поверхности речки то тут, то там появлялись тёмные всполохи от сильных порывов ветра.
- Завтра я уезжаю, - сказала Катя, я еле расслышал её слова. – Через недельку навещу тебя. Будем верить, что с прибылью.
В сердце закралось слабая надежда, что она передумает.
Но она уехала.

Весь следующий день я боролся с желанием позвонить Кате. Ходил с дядей на пилораму, относил поесть Кащею на пастбище, зависал в больничке. А ещё помог Чубчику снять, как тот спускается в колодец, чтобы очистить его от веток после сильного ветра. Но к вечеру не сдержался. Показалось, что она была рада моему звонку:
- Привет, дурёха! – радостно, взволнованно  - голос цыганочки обжёг, заполняя все мои пустоты. – Как ты там? Ничего больше страшного не происходило?
- Привет! Страшнее, чем ночной налёт бандитов? – да вроде нет.
- Какой нафик налёт? У вас там типчики похлеще бандитов способны страху нагнать. Один «Чубчик с Дубровки» чего стоит!
- А, кстати, я сегодня с ним зависал в колодце.
- Вот это я понимаю времяпровождение, не то что у меня: скучные встречи, филателистические клубы, штудирование каталогов…
- А то! Я ещё на пилораме был, отрезал себе пальчик, а потом на поле Кащея кормил и пил парное молоко, а вот ты, «презренный городской житель», парного молока не нюхавший…
- Стоп-стоп-стоп!  - Катя всполошилась не на шутку. – Что ты сделал?!
- Молоко пил…
- Нет – про пальчик!
- А… отрезал.
- … Ты идиот? – мне показалось, что она всхлипнула.
- А что здесь такого? У меня папа на этой же пилораме отрезал. И дядя. Это, можно сказать, семейное…
- Сиди дома! – почти заорала Катя. – Через час я у тебя, и попробуй только что-нибудь ещё себе отрезать – я тебе башку оторву!
- Ты ж через неделю собиралась…
Сбросила вызов.

Есть люди, по взгляду которых не трудно определить: болен ли чем-то или даже кем-то этот
человек, мечтает ли о возвышенных чувствах или же о возвышении над чувствами. Так
вот – я теперь такой же. И больше всего на свете я хочу научиться резать хлеб без крошек…
Да ну, это неправда. Сказал так однажды Катьке, поржали и забыли. Но пришлось ей клятвенно
пообещать, что теперь я её одну ночью в туалет не отпущу.
Особенно после того, как бобры на реке загрызли пьяного Мазая.