ТРИУМФ РОЖДЕСТВА

Снеговик лежал на льду реки под звёздами и северным сиянием. Его удерживали две туго натянутые цепи, скрещенные как раз над центральным шаром. Железные звенья буквой "х" глубоко впивались в белую с красным грудь, а концы цепей уходили в четыре лунки по бокам, где замёрзшая вода прочно их удерживала.
Он был весь в крови, но на лице её больше всего. Ещё будучи свежей, она как кипяток растопила снег, и застыла там вместе с талой водой, образовав там копию знакомого лица. Это выглядело так, будто это не снеговик на самом деле, а космонавтка с разбитым шлемом. Изнутри послышался искажённый, но всё ещё узнаваемый голос:
– Ты сам виноват во всём, а расплачиваться должен я?
Снеговик приводнял голову. Где раньше находились чёрные угольки теперь глубине сверкали настоящие человеческие глаза. Синие, как вековые льды. Как её глаза. Только взгляд их был уже не тёплый и задорный, а огненный, злобный.
– Ну что ты молчишь? – снеговик дёрнулся, цепи ещё глубже впились в его тело. – Разве я просил такой судьбы? Разве у меня был выбор?
Он расслабился, опустился на лёд.
Дед Мороз молча смотрел на своё творение.
– Ты ненавидишь меня так же, как и я тебя, правда? – тихо спросил снеговик и вдруг скривил красные, не от крови, а от сока калины, "губы" в усмешке. – Или я просто шутка? Я же смешон. Глянь на меня. Посмотри!
Синие глаза снова яростно впились в Деда Мороза.
Да, он был смешным с этим ломающимся голосом, с морковкой в носу – нелепость, с укатанными шарами мокрого снега вместо туловища и ног. Однако никто не  смеялся.
Дед Мороз нагнулся к своему мешку. Это был особый мешок, где хранились подарки, где хранились чьи-то мечты и желания.
Он вытащил из него канистру из нержавеючей стали, а мешок ничуть не опустел.
Всё так же безмолвно начал обливать снеговика бензином. Тот откинулся на спину, устремив взгляд в небо. Там, в вышине вились разноцветные ленты. Они отражались в глазах снеговика, смешивались с их внутренней синевой, превращаясь в прекрасную в своём изяществе пляску страха и восхищения перед природой.
Закончив с бензином, Дед Мороз достал из мешка зажигалку.
– Нет-нет, постой, – взмолился снеговик, – дай ещё времени, ещё одну минуту.
Теперь часть лица снеговика имела такое же выражение, какое Дед Мороз привык видеть у неё: мягкое, доброе, родное. Дед Мороз замер, не в силах довести до конца начатое. И он ждал. Минуту. Две. Три. Только запах топлива напоминал о долге палача. Как же низко он пал, как же высока была цена ошибки.
– Я не виню тебя, – прозвучал глубокий голос Деда Мороза, в котором чувствовалась вся накопленная за тысячи лет усталость.
Снеговик посмотрел на него с ужасом.
– Вся вина на мне, ты прав, – он чиркнул кремень, фитиль загорелся жёлтым пламенем, и не было даже малейшего дуновения ветерка, чтобы его затушить. – И за своё легкомыслие я уже расплачиваюсь.
Но снеговик, казалось, его не слушал. Он всё качал головой, приговаривая всё громче:
– Нет, нет, нет, ещё минуту, ещё минуту, дай мне время, нет-нет-нет.
Дед Мороз поднёс зажигалку к снеговику, пары бензина вспыхнули, огонь охватил снег и лёд.
Крик, вой разлетелись по реке, вырвался на берег и заметался эхом меж сосен в лесу. Возглас превратился в бульканье, прервался. Когда снеговик растаял, плёнка бензина всё ещё горела на воде и на чёрной, обугленной части лица. Огонь – немой свидетель страшного преступления. Он высветил кого-то лежащего во тьме за Дедом Морозом. Маленькое и на вид совсем невесомое тело, будто пушинка ангела, упавшая с облаков. И всё же, одеяния не были белоснежными, тёмные пятна виднелись на шубе. И на руке. Такой маленькой и утончённой. Она могла принадлежать лишь ребёнку или девушке.
Если бы лежащий повернулся, можно было бы разглядеть получше. Но нет, не повернётся, неподвижен. Слишком неподвижен.
Не дожидаясь, когда угаснут последние языки пламени, Дед Мороз взял под мышку мешок с подарками и мечтами, направился к телу.
Поступь его вскоре замедлилась, будто он боялся подойти к ней. Это была девушка. Горло разорвано.
Дед Мороз легко поднял её, прижал к себе одной рукой и пошёл по льду реки на юг.
В его душе осталась только печаль и злость на себя. Решил поиграться с законами вселенной? Хотел как лучше? Не просчитал? Не подумал, что они захотят жить не зиму, а дольше? И найдут способ пускай даже такой чудовищный? Глупец. Будут теперь в помощниках снеговики, будет тебе праздник в каждый дом. Не успевал раньше побывать на новый год во всех домах мира? Так теперь есть хороший стимул — не просто порадовать, а спасти людей. И да, теперь в тебя будут верить, как верят в кошмары, пробуждаясь. Скоро. Да. Скоро они заметят, ведь ты не сможешь успеть всюду. И будут ждать Рождества с ужасом. И засыпая, даже взрослые будут мечтать о единственном подарке утром — только бы все остались живы.
Дед Мороз остановился.
– Ну, что ты делаешь? – пробормотал он сам себе. – У тебя нет на это времени.
Бережно опустив тело на лёд, он тут же исчез, оставив после себя вихрь снега. Снежинки опустились на лицо Снегурочки, так и не растаяв.

***
Участкового уполномоченного полиции, Александра Рязанцева, в это утро разбудил не будильник, а звонок мобильного телефона. Входящий был от районного отдела.
– Да, слушаю, – отозвался он как можно более бодро.
– Привет, Саш, – это был голос Люды, диспетчера. – С наступающим.
– И тебя.
Поздравлять, в общем-то, не с чем. В праздники работы лишь прибавляется и Новый год, Рождество для правоохранителей – головная боль, и, к сожалению, не из-за выпитого лично ими алкоголя. Вот вчера, к примеру, в Орлице две драки с ранениями от ножа и топора. Хорошо ещё без летального исхода, но пришлось провозиться до самой ночи с оформлениями.
– Слушай, тут заява с твоего участка.
– Секунду, Люд.
Александр поднялся с кровати, по коже сразу пробежали мурашки – в выделенном ему доме отопление от печки, а к утру дом уже остыл.
Он взял ручку и блокнот с тумбочки у кровати.
– Да, записываю.
– Сергиенко Вера Николаевна, улица Ставки…
– Я знаю, где она живёт.
Ещё бы он не знал. За три года, что он здесь служит, от неё поступило столько макулатуры и устных жалоб, можно второй сельский музей открывать. То собаки слишком громко лают, то соседи часть её межи вспашут, то отравить её хотят. В любом селении должна быть хоть одна слишком ретивая особа, так вот в Берёзовке, что тоже в участке Белова, именно Вера Николаевка таковой особой и являлась.
– Что на этот раз? – спросил Александр, одеваясь на ходу.
– Пишет, дети построили снеговиков по улице Цветочной, а кто-то их разрушил, – в её голосе слышалась улыбка. – И теперь бедные детки не могут их восстановить, ведь ударили морозы и снег не лепится. Это просто ужасно, Саша. Кто способен на такое злодейство?
Но Рязанцев не был расположён к веселью.
– Люд, это не могло подождать? Я вчера в два часа лёг.
– Извини, но Леонид Аркадич сказал тебе доложить сразу. Какая-то история со снеговиками в Сосновском районе была, ты не знаешь?
– Неа, – соврал Александр. – Ладно. Спасибо, Люд. В среду буду в центре, увидимся.
– Жду. Пока. И извини, что разбудила.
– Ничего. Давай.
Он прервал связь.
В селе Мариновка Сосновского района два года назад убили три семьи. Разных возрастов четверо мужчин, пять женщин и четыре ребёнка. Убийца оглушал жертв, связывал и вскрывал им вены. В одну ночь дом за домом, оставляя после себя будто не жилище, а скотобойню. По рассказам коллег в крови были даже потолки. И снег во дворах красный, и разбитые снеговики на улице перед домами. То есть, после резни преступник, будучи с головы до ног в крови, ещё и снеговиков развалил. В этом не было смысла, и речь идёт, скорее всего, о психическом расстройстве. Но убийцу так и не нашли до сих пор, он был способен скрываться или не выдавать себя. И полковник остерегается, чтобы тот псих у нас не объявился. Но и Люду он пугать не захотел. Она работает у него полтора года, и если до сих пор ей никто не поведал о том событии, то и от Александра она ничего не услышит.
Скорее всего, шпана резвится. Если бы заявка поступила от кого другого, а не от Сергиенко Веры, Александр бы ещё задумался, а так…
Он по-быстрому собрался, съел жаренные яйца с сардельками и прыгнул в служебную девятку. Пока разогревался двигатель, Александр выписал в Берёзовке ещё три проблемных адреса, куда стоит заглянуть по случаю. Один где частая бытовуха на праздники, второй – неблагополучная семья с ребёнком, третий – недавно вернувшийся из тюрьмы домушник.
Дорогу на Берёзовку пришлось прокладывать после ночного снегопада. Благо при морозе мелкий снежок был похож на вату.
На въезде в село уже прочистил трактором центральную улицу. Чтобы попасть к Сергиенко пришлось ехать на одно из боковых ответвлений. Самое противно, что улица Ставки, где живёт эта бдительная бабка и улица Цветочная, где поломали снеговиков, находятся вовсе не рядом. Но нет, ей до всего есть дело.
Александр постучал в деревянные ворота, по ту сторону разразилась лаем псина.
– Кто?
– Сержант Рязанцев.
– А! Я сейчас, – недовольный голос Веры сразу приобрёл подобострастные нотки. – Иду-иду.
Она открыла калитку и поманила участкового за собой.
– Проходи, Сашко, проходи.
Собака узнала Александра, завиляла хвостом.
– Вер Николаевна, а вы заявление написали в район? – спросил он, обметая сапоги на пороге.
– Ага, – довольно сообщила женщина. – Я в город вчера ездила за продуктами, дай, думаю, напишу.
Она провела его в дом, сняла с себя пальто и заторопилась на кухню.
– Садись, Сашко. А я сейчас чайку. Иили тебе кампоту с вареньицем?
– С вареньем. Так что у вас за беда?
– Так это у детишек, – кричала она с кухни. – Там один повадился им снеговиков рушить.
– А вы уже знаете кто?
– Ага. В заявлении не стала писать, а то мали ли…
Чего «мало ли» Александру было непонятно, но переспрашивать он не стал.
– А мне на ушко, Вер Николаевна?
Она рассмеялась.
– Сейчас приду.
Под чай с пирогом женщина доверительно сообщила, что видела Димку Какаду, который ночью валял снеговиков.
– Пьяный он что ли был, не знаю, – докладывала она. – Одного развалит чем-то в руках, лопатой что ли, к другому идёт. Сызнова бьёт, пока не останется пенька у самой земли.
– А почему не рассмотрели, что в руках было?
– Так ночь же! И фонарей от председателя не допросишься. Хорошо ещё на снегу видно чёрное пятно ходит. Я и узнала его только когда приметила, в какой он дом вернулся. Навещала Нину Ивановну, загулялись допозна. Выхожу из калитки, слышу он бегаить. Ну, я и проследила.
– Ладно, разберёмся.
– Ты уж поговори с ним, Сашко.
– Спасибо за угощения, Вер Николаевна.
– Ой, да ты заходи, я всегда рада гостям.
«Конечно рада», – подумал Александр. – «Ты наверняка и заявы пишешь от скуки».
В пути на Цветочную на сотовый снова позвонили из отдела.
– Да.
– Ало, Саш, – снова Люда, – там на пульт поступил вызов. Ты же на Цветочной в Берёзовке сейчас?
Он остановил машину на обочине.
– Почти. Говори.
– Цветочная восемь или семь, неразборчиво. Там незаконное проникновение в жилище.
«А вот и домушник. Не успел откинуться, снова влип».
– Понял. Проверю.
– Ага. Пока, Саш.
Уже на месте он узнал дом Дмитрия Кукушкина по прозвищу Какаду. Его номер был восьмым. Он переехал с женой в Берёзовку в прошлом году. Дом купил, но постоянного заработка не имел, как и многие здесь. Промышлял помощью людям, то дрова наколоть, то огород посеять, вспахать, то ещё чем. Вопреки словам Сергиенко Веры Николаевны односельчане утверждали, будто Дима вообще непьющий, что для села редкость. Тем он и запомнился Александру, других причин не было – ни одного вызова из-за него, ни одной заявы до сегодня. Как познакомились они прошлой осенью при заселении, так больше и не пересекались.
Участковый решил сначала зайти в номер семь, чтобы потом не бегать по два раза, если проникновение не у Димы.
Но в седьмом по Цветочной в отдел не звонили.
Подойдя к дому номер восемь, Александр постучал в дверь, которая здесь располагалась со стороны улицы, а не со стороны двора. Уже через секунды три она отворилась.
На пороге появился Дима в банном халате.
– Сержант Рязанцев, – представился Александр.
– Я помню, – ответил Дима. – Наш участковый. Проходите.
– Это вы звонили в полицию?
– Да, я.
Он был явно взволнован.
– Могу я?..
– Конечно, не разувайтесь.
Александр прошёл в сени, из сеней в гостиную.
На диване сидел внушительных размеров мужчина. Он откинулся на спинку и сидел, будто у себя дома. Перед ним на столе лежали мандариновые корки, покрытые инеем и исходящие паром. Их словно продержали в морозилке, а потом не очистили, а разбили. Эта деталь поразила Александра даже больше незнакомца в свободном свитере и штанах, который не был тем домушником из тюрьмы. Вряд ли этот великан вообще мог свободно пролезть в окно дома, не говоря уже о форточке.
– Кто вы? – спросил участковый.
Незнакомец посмотрел на ёлку в углу комнаты.
– Ты решил обратиться к законам людей? – голос здоровяка был глубоким и спокойным. – Кто знает, спасут они тебя или погубят.
– Кто вы такой?! – Александр добавил жёсткости в голос, копируя интонации полковника.
– Кто я такой? Называй меня, – мужчина повернулся и заглянул в глаза участковому, – капрал Мартин. Хотя на самом деле я детектив.
Александр замер.
«Капрал Мартин» – так называл он свою игрушку, единственного оставшегося из армейского набора солдатика, пока и он не потерялся окончательно. Только родители знали это прозвище. Намного позже мама вспоминала, что оно возникло после просмотра фильма «Смертельное оружие».
– Вы думаете, что шутки сейчас уместны? – задал вопрос участковый.
– Нет. Присядь, Саша. Нам с Дмитрием надо поговорить.
– Теперь ты готов к общению, правда? – в голосе Димы чувствовалась обида. – А как же он, а?
– А что он? – капрал Мартин снова коротко посмотрел на участкового. – Завтра он очнётся в своей постели и удивится, какой странный сон ему приснился.
Дима невесело хохотнул.
– И чему я удивляюсь? – он кивнул сам себе. – Ты ведь и не на такое способен, правда? Ладно. Поговорим. Можно переодеться?
Когда Дима ушёл, полицейский заговорил:
– Вы знакомы друг с другом. И на самом деле вы не вторгались в его дом. Просто поссорились?
– Нет. Он сказал правду, – с грустью ответил Мартин. – Я – незваный гость.
– Кто вы? И бросьте ваши шуточки.
Мартин покачал головой.
– Посиди, Саша, и послушай, – сказал он.
И Александр присел на кресло, будто это стул за школьной партой, а учительница приказала ему занять своё место после звонка. Даже мысли не возникло ослушаться.
Дмитрий вернулся в джинсах и футболке, тоже сел в кресло напротив Мартина, неподалёку от участкового.
– И что дальше, Дед? – спросил он у Мартина. – Как думаешь поступить?
Это обращение «дед» было произнесено, как имя собственное. Александр не знал, почему так решил, но словно не показалось ему, не придумал это сейчас, а всего лишь вспомнил.
– Поступлю так же, как и с остальными, – ответил Дед.
– Но я ведь другой. Ещё никому не удавалось полностью перевоплотиться.
– Ты не другой, – Дед помассировал виски. – Я не везде успеваю вовремя. И сейчас бы мне надо спешить.
Александр воспринимал их слова, будто какую-то неинтересную игру взрослых в свои непонятные дела. А он - ребёнок.
– Но какой в этом смысл? – запротестовал Дмитрий. – Их уже не вернёшь, но я-то живой. Я живой! Если бы ты задержался подольше, то узнал, что я хороший человек. Я делаю людям добро, как ты и хотел с самого начала.
Дед невесело рассмеялся, даже диван затрясло от содрогания его грудной клетки. В конце он тяжело вздохнул.
– Не этого я хотел. И исправить у меня уже не осталось сил.
– Я и тебе помогаю, – Дмитрий подался вперёд, словно проявление слабости Дедом вдохновило его. – Посмотри снаружи, я разрушил снеговиков. И всегда буду их рушить, чтобы люди были в безопасности.
– Не все снеговики опасны, однако ты разбил все.
– Пускай. Лучше ведь не рисковать.
– Вот и я так думаю, – тихо проговорил Дед.
Дмитрий поднял руки ладонями вверх.
– Нет-нет-нет. Постой. Дед, я же не знаю, кого стоит разрушить, а кого нет. Но ты, ты же видишь, что от меня никакого вреда.
– Ты убил тринадцать человек.
– Ты несправедлив! – воскликнул Дмитрий. – Кем я был тогда и почему? Из-за кого? И всё же, я сделал всё, чтобы уменьшить количество жертв. Я не был расточителен, я не был жаден, я использовал столько, сколько было нужно и не капли сверх.
Участковый переводил взгляд с Деда на капрала Мартина, на человека, прозванного односельчанами Какаду. Слова об убийствах воспринимались как сказка, мрачная, но сказка – нечто нереальное, что живёт лишь в воображении. И даже так, конец будет счастливым для всех, ведь в сказках не бывает иначе.
– Не был расточителен? – переспросил Дед.
Некоторое время Дмитрий смотрел на него, затем поднялся и ушёл на кухню. Послышался лязг кастрюль и посуды. Вернулся он уже с мандарином, простым, не замороженным, рюмкой и бутылкой початой водки в руках. Налил себе и залпом выпил, закусил долькой мандарина.
«Вот тебе и не пьёт» – весело подумал участковый.
За первой рюмкой последовала вторая. Дмитрий закашлялся, а после приступа с минуту просто сидел, ничего не говоря.
– Чего ты хочешь? – нарушил он молчание. – Убить меня, да? Со снеговиками это намного проще сделать, толкнул и он развалился. А я? Что у тебя припасено для меня в том мешке?
Только после кивка Дмитрия в сторону ёлки Александр увидел там лежащий на боку красный мешок. Ткань его ярко переливалась. Наверное, будь включена гирлянда, мешок бы и сам начал сверкать.
Участковый встал, приблизился к ёлке и включил вилку гирлянды в розетку. Выставил режим с медленной сменой цветов.
«Вот была бы ещё ночь» – подумал он, садясь обратно в кресло. – «Было бы намного красивей».
Заметив, что Дмитрий смотрит на его табельное оружие в кобуре на поясе, Александр поцокал языком и помахал пальцем, мол, даже не думай стянуть, пистолет не твой.
– Никакой с тебя пользы, участковый, – с презрением бросил Дмитрий и отвернулся.
– Не слушай его, Саша, – отозвался Дед.
Наступило молчание, хотя Александр и не замечал насколько оно напряжённое.
– Ну, так что? – снова подал голос Дмитрий.
– Ничего.
– В каком смысле?
– Пока ничего. Мы ждём.
Взгляд Дмитрия наполнился ненавистью.
– Ты просто мразь! Ненавижу тебя! Ненавижу!
Он бросил в Деда бутылку с водкой, та попала ему в бровь, рассекла её. И сам набросился с кулаками.
Дед не сопротивлялся, получая страшные удары, но через минуту он, словно котёнка за загривок, одной рукой скрутил футболку Дмитрия, развернул его хрипящего от удушья и бросил с огромной силой в кухню. Раздался грохот и звон бьющейся посуды.
Дмитрий вскоре вышел из кухни с опущенной головой, присел.
Ничто не напугало Александра в этой схватке, не переживал он и из-за сильного падения, результатом которого стали ушибы и ссадины у Дмитрия. Но если потёки крови он воспринимал как условия игры, то слёзы Димы означали, что что-то пошло не так, что-то неправильно, он страдает.
Александр вытащил из кармана платок и протянул его Дмитрию.
– Не плачь, – сказал он ему.
И они ждали дальше.
Неизвестно чего.
Дед сидел неподвижно. Раны на нём куда-то исчезли, раны на Дмитрии так и остались. Нечем было занять себя, кроме как наблюдать за отражениями огней гирлянды на мешке. Синий. Красный. Зелёный. Жёлтый.
И опять.
Синий. Красный. Зелёный. Жёлтый.
И опять.
Синий.
Красный.
Зелёный.
Жёлтый.
Дмитрий вздрогнул.
Послышались звуки у порога.
Скрипнула дверь. На секунду в дом ворвалось шипение ветра в ветвях.
Женский голос что-то тихо напевал, шелест мешал расслышать мелодию.
– Дим, возьми пакеты, – попросила она.
Дмитрий так и остался сидеть на месте.
– Дим, ну, бли-ин.
Жена Дмитрия вошла в гостиную с пакетом в одной руке и с ребёнком в пелёнках в другой.
– Ой, у нас гости, – обрадовалась она, заметив посторонних. – Драсьте.
Дмитрий так и молчал с опущенной головой.
– Там коляска на улице, – с намёком сказала Таня, так, кажется, её зовут. – А я сейчас булочек достану. Купила твоих любимых, Дим. И вам они понравятся.
Женщина направилась в кухню, однако на полдороге замерла, увидев погром внутри, повернулась. Взгляд её упал на мандариновую кожуру, уже успевшую немного подтаять.
– Крови девяти взрослых и четырёх детей едва бы хватило на двоих, – сказал Дед. – Откуда третий?
– Он наш. Мы сами создали его уже как люди, – бесцветным голосом сказал Дмитрий. – Виктор. Мы назвали его Витей. Его-то ты не тронешь?
Татьяна смотрела на Деда, как кролик на волка. Она вся дрожала, хотя ещё не сняла пальто. Может быть, ей тяжело держать ребёнка и пакет одновременно?
Александр подошёл к ней, забрал покупки. Внутри обнаружился хлеб и булка, а ещё пироги и рулет. Каждую среду в Берёзовку приезжает хлебовозка со свежим товаром городской пекарни. Всё ещё мягкое и, несмотря на мороз снаружи, тёплое.
Выбрав уцелевшую тарелку, участковый принёс булочек на стол. Предложил женщине место на кресле. Она села, крепко прижав ребёнка к своей груди.
– Вот что, – решительно сказал Дед и даже Дмитрий поднял на него взгляд, – я не смог предотвратить гибель людей. Я оплошал дважды, и уже исправить ничего не могу. Ты прав, Дима, смысла в том, чтобы убивать тебя или её уже нет. Худшее вы уже сделали, как, собственно, и я. Будем считать, квиты.
В красных, воспалённых от слёз глазах Дмитрия зажглась надежда.
– Но, – Дед указал на участкового. – Вот он здесь, как представитель закона. Ты сам его вызвал, Дима. И ты сам захотел жить человеком по их же правилам.
Он повернулся к стоящему у ёлки Александру.
– Скажи, Саша, – задал он вопрос, будто просил рассказать стишок, – что полагается по закону, если убить тринадцать человек, и в их числе несовершеннолетних?
– Статья сто пятая уголовного кодекса, – доложил Александр, разглядывая отражение комнаты в зеркальном шаре. – Наказывается лишением свободы на срок от восьми лет до пожизненного.
– Ты слышал, Дима?
– Я слышал.
– И ты признаешься в том, что убил тринадцать человек?
Заминка с ответом была не дольше секунды.
– Я признаюсь.
Татьяна, глядя на мужа, заплакала. Ребёнок в её руках с интересом наблюдал за всем вокруг. Чем-то Александр и сам был сейчас похож на него.
– Вот и договорились.
Дед тяжело поднялся с дивана, взял свой мешок и запустил туда свою ручищу. Затем вынул её и протянул Александру. Стало как-то всё расплывчато, будто сквозь окно, покрытое льдом. Бывало такое в детстве Александра, когда те, ещё деревянные окна с одним стеклом промерзали насквозь. И снежинки всё бились с другой стороны, звенели и царапали. Звенели, звенели, звенели.
– Надо же, – с грустью сказал Дед затихающим голосом, – ты улыбаешься. Значит, я ещё на что-то годен.
Александр проснулся.
Разбудивший его входящий звонок был от городского отдела.
– Да, алло, – сонно проговорил Александр.
– Привет, Саш, – голос Лиды. – Разбудила?
Он отстранил телефон от уха, взглянул на часы – девять тридцать пять.
– Не, – ответил он. – Уже проснулся.
– Слушай, к нам на пульт позвонил человек из Берёзовки.
– Постой, я блокнот возьму. Диктуй.
– Дмитрий Кукушкин, улица Цветочная восемь или семь, неразборчиво сказал.
– Восемь, – почему-то Александр точно знал его номер дома, никаких сомнений.
– Так вот, он просил приехать тебя.
– Зачем?
– Сказал, что знает о каком-то преступлении и хотел бы всё тебе рассказать.
– Ладно, понял, выезжаю. Спасибо, Люд. Завтра буду в центре, увидимся.
– Жду. Пока. И с наступающими тебя, Саш.
– Спасибо, и тебя.
Доставая из комода одежду, Александр услышал лёгкий стук, будто ключи выпали из кармана. Он пошарил рукой по дну ящика и наткнулся на какой-то предмет. Вытащив его на свет, Александр округлил глаза от удивления.
«Капрал Мартин?!» – подумал он и обратился к игрушке мысленно, как делал лишь в далёком детстве. – «Как ты здесь оказался, капрал?».
Это, несомненно, был именно капрал Мартин. Давным-давно потерявшийся, в том числе и в старых, пыльных уголках памяти, он нашёлся, вспомнился.
– Хех, – Александр улыбнулся, – где ты пропадал, капрал Мартин. Что видел? Что узнал?
Он поставил его на тумбочку.
– Извини, теперь уже меня долг зовёт. Ну, ты сам понимаешь.
За завтраком участковый всё думал о сне, который ему приснился. Он как пятно бокового зрения норовил убежать, стоило на нём сфокусироваться. Там была ёлка, и Дед Мороз, и как-то всё необычно и в то же время приятное чувство спокойствия, чувство, когда кто-то сильный держит всё под контролем, и ничего плохого не случится. Да только не в праздники. Ссоры по пьяни, обворовывание домов ушедших в гости хозяев, лихачество на дорогах. Какой там контроль…
Участковый посмотрел на капрала Мартина, стоящего на тумбочке по стойке смирно.
Но ведь бывают же и чудеса, верно?

Отредактировано Олег (12.02.2020 13:32:51)