***
Высокий и тощий как скелет седобородый старик в сутане алого бархата сидел, погруженный в массивное кресло за огромным столом. Старик казался почти безжизненной мумией, но странные желтые глаза на усталом, тронутом оспинами морщинистом лице старика, светились могучим умом и волей.
Угасающее в камине пламя едва разгоняло тьму, и она клубилась под арочными сводами и по углам. Отсветы играли на массивных фолиантах в стенных шкафах, резной драгоценной мебели, огромной картине кисти самого Ди Ферре, изображавшей сцену Обращения.
Старик протягивал руки к угасающему пламени пытаясь согреться, то и дело содрогаясь от приступов кашля.
Сильвио опустился на одно колено перед Великим Профосом Абеле и почтительно, преодолевая брезгливость, коснулся губами протянутой для поцелуя тонкой, обтянутой сухой и морщинистой, покрытой старческими пигментными пятнами, кожей руки старика.
— Монсеньер.
— Полешков в камин-то подбрось, сын мой, — ласково сказал Абеле, не озаботив себя приветствием.
От этого тона становилось не по себе всем, кто хоть немного знал Великого Профоса. Горе тому, кто тотчас не исполнил бы просьбы этого сухонького мерзкого старикашки.
Сильвио повиновался. Старческие губы Абеле тронула самодовольная улыбка. Великий Профос всегда с каким-то извращенным наслаждением наблюдал, как люди ему повиновались.
— Прочти сие, сын мой, — сказал Абеле без предисловий, когда подбросив поленьев в огонь, Сильвио вернулся к столу.
Великий Профос бросил через стол дрожащей рукой свиток, который до того лежал перед ним.
В глаза Сильвио бросилась печать с королевским драконом Вельдланда.
«Ого, дело-то нешуточное, — подумал он».
Сильвио развернул свиток, и бегло его просмотрел.
— Великий Создатель! — воскликнул он невольно в великом волнении и погрузился в чтение.
Абеле мерзко хихикнул, и прикрыл глаза. Казалось, он оставался безучастен ко всему. Но как только Сильвио окончил чтение, старик тут же оживился
— Некромаг в Вельдланде… — пробормотал Сильвио
— Ужас и страх наводящий поистине жуткими деяниями своими, — кивнул Великий Профос.
Старик зашелся в приступе кашля, затем, отдышавшись, продолжил.
— Вести о пробуждении Тьмы в южных землях Вельдланда доходили и ранее. Однако же, мы не полагали это чем-то серьезным, не представляли размах бедствия, пока сам король Орин не прислал письма Примасу.
Абеле значительно поднял указательный палец.
— Его Величество Орин соизволил признать, что справиться с мерзостным малефикаром самостоятельно он не имеет ни малейшей возможности. Слишком умен некромаг.
— Но… малефикар такой силы… откуда? — Сильвио покачал головой.
Абеле снова захихикал.
— Да, это не деревенских ведьм жечь. Это настоящий повелитель Тьмы, силой своей с Темными Магистрами сравнимый. А вот откуда он… Это ты и узнаешь. Отправляйся в Вельдланд, найди некромага, сын мой.

Перстень Лартии продолжал пульсировать холодом, но вроде как уже слабее. Ничего угрожающего в мальчишке не было, но Сильвио повидал многое на своем веку, а потому не позволил себе утратить бдительность ни на мгновение.
— Мне и моему слуге угодно ужин и ночлег. И коней наших отведи в конюшню.
Сильвио бросил мальчишке медяк.
— Милости прошу, господа, — снова поклонился паренек, ловко поймав монету, и посторонился, пропуская путников в дверь.
Они вошли в общий зал трактира, с грубо сколоченными столами и скамейками без спинок. Тут царил полумрак, разгоняемый горящими в подвешенном на цепях под потолком тележном колесе свечами и пылающими в камине дровами. Зал был совершенно пуст.
— Зоэ сейчас выйдет, ваша милость, — сказал мальчишка, когда гости, скинули плащи и расположились за столом. Он обращался исключительно к Сильвио. — А я позабочусь о лошадях.
Мальчишка ушел во двор.
Скрипнула дверь, ведущая, очевидно, на кухню и появилась худая девушка — нескладная и некрасивая — видимо, та самая Зоэ, такая же рыжая и бледная, как и встретивший их паренек.
Скорее всего — сестра, решил Сильвио, и вздрогнул: перстень вдруг ожег палец холодом.
— Добрый вечер, господа хорошие, — поклонилась девушка гостям.
Ее голос звучал слабо, глаза глубоко запали. Все это производило впечатление болезненности.
— Господа желают поесть да комнаты? Боюсь, я мало чем могу помочь вам. С тех пор, как умер наш с Марком батюшка, постояльцев больше нет, прислугу я распустила. В комнатах наверху не топлено, там задубеть можно. Скоро я продам «Зеленую лошадь», если найдется покупатель и уеду с братом в город.
«Что-то она много говорит, — отметил про себя Сильвио. — Словно рассказывает заготовленную историю».
А вслух сказал:
— Неужели, на кухне не найдется чего ни будь? А спать мы можем и не раздеваясь, особенно, если ты дашь нам теплые одеяла. Все лучше, чем ехать сквозь снег и ветер до селения.
Девушка поклонилась.
— Как будет угодно господам. Сейчас я посмотрю на кухне. А одеяла, конечно же, отыщутся.
Как только она ушла, Като сказал в полголоса:
— Не нравятся мне эти … рыжие, мессир. Худое это место.
— Благодарю, Като, — усмехнулся со своей обычной ироничностью Сильвио. — А то ведь сам бы я ни за что этого не заметил.
Вдруг с улицы раздалось иступленное, отчаянное ржание коней. Путники вскочили на ноги. Вдруг с улицы раздалось иступленное, отчаянное ржание коней. Путники вскочили на ноги.
Като, рванув меч из ножен, опрометью бросился во двор. Сильвио последовал за ним, морщась от ледяной боли, исходившей от перстня и пронзавшей руку. Литера «лемд» на перстне пульсировала яростным зеленоватым свечением.
Унылый свет выглянувшей из-за туч луны заливал двор. Рыжего паренька нигде не было видно.
Кони, привязанные у ворот, отчаянно метались, беспомощные, на привязи. А вокруг них кружила отвратительного вида тварь. Размером она была, пожалуй, с очень крупную собаку. Бледное и тощее, лишенное шерсти, если не считать редкой рыжеватой щетины, тело сплошь покрывали какие-то наросты. Вдоль выгнутой дугой спины тянулись два ряда острых шипов. Верхние трехпалые и когтистые конечности были заметно длиннее нижних. Тварь хлопала большими кожистыми крыльями, видом подобными нетопорынным, и яростно шипела. Огромные круглые глаза светились в темноте. С клыков в вытянутой узкой пасти капала желтоватая слизь.

Пошатываясь, Сильвио подошел к Като, который замер словно в некоторой нерешительности. Вторая тварь была несколько крупнее первой и казалась более злобной и опасной. Однако нерешительность не была свойственна Като. Он просто прикидывал, как бы ловчее управиться с чудовищем и переводил дух, пользуясь небольшой передышкой.
Вдруг гуррха запрокинула уродливую голову, в которой уже не оставалась ничего человеческого и завыла — протяжно, тоскливо. Затем она вперила в людей леденящий взгляд светящихся зеленоватых глаз с узкими вертикальными зрачками. Этот взгляд полыхал такой ненавистью и злобой, что даже бесстрашный Като невольно попятился.
— У-у-уби-и-и-или-и-и Ма-а-арка-а, — вдруг отчетливо произнесла гуррха, подвывая и растягивая гласные. — У-у-умри-и-ите-е-е.
Казалось невероятным, что эта пасть могла издавать членораздельные звуки.
Сильвио опешил. Никогда ранее он не слышал о таком, что бы гуррхи в своем демоническом воплощении — сбросив человеческую личину — могли бы говорить!
На Като же, куда менее сведущего в демонологии, внезапное обретение гуррхой дара речи не произвело особого впечатления. Крутанув мечом, он шагнул вперед; процедил сквозь зубы:
— Нет, это ты, отродье ариманово, щас сдохнешь, забодай меня комар!
— Погоди! — Сильвио схватил его за рукав. — Сперва я с ней поговорю.
Като бросил на своего господина такой взгляд, словно заподозрил в нем нежданно возникшую душевную болезнь.
— А чего с ней, нечестью, разговоры-то разговаривать, мессир? Попотчевать сталью острой да силою Создателя и всего делов…
— И всего делов… — задумчиво повторил Сильвио.
Гуррха шипела, злобно зыркала буркалами, но, однако, пока не нападала. Двое слуг Света, из которых один носитель перстня Лартии, а другой — опытный мечник, сила все-таки куда как серьезная.
— Ты! Исчадье Бездны! — выкрикнул вдруг Сильвио, вскидывая руку в повелительном жесте, — Jebetis! Jeraa! Ježennaris!
Гуррха жутко взвыла и бросилась вперед, но вдруг словно наткнулась на незримую стену. Упала, подломив крыло. Тут же вскочила на четвереньки. Заметалась, волоча крыло и утробно завывая.
Руку ожгло болью, словно с пальцев сдирали кожу. Перстень вновь пил его силы, саму его жизнь. Упрямо сжав зубы, не замечая сочащейся из прокушенной губы крови, Сильвио, шатаясь, шагнул вперед.
— Jebetis! Jeraa! Ježennaris! — вновь буквально прорычал он, упрямо не опуская терзаемою болью руку.
Гуррха снова взвыла, выгнулась дугой, словно от страшной муки, отчаянно бросаясь на слуг Света. Но раз за разом она была отброшена, не в силах приблизиться.
Вены на руке Сильвио вздулись, лопнули. Брызнули капли крови, которые тут же вспыхнули зеленоватым холодным огнем, поплыли по воздуху в сторону беснующейся демоницы, и окутали ее светящейся дымкой.
Вой гуррхи стал уже совершенно непереносимым. Она каталась по двору в жутких корчах. Ее кожа начала слегка дымиться, источая гнуснейшее зловонье. Она билась так несколько мгновений, потом затихла и более не шевелилась.
Сильвио, наконец, опустил окровавленную руку, которая тут же повисла плетью, и совершенно безбоязненно подошел к твари, не обращая внимания на предостерегающий окрик Като. Здоровой левой рукой ловко распутал тесемки кожаного мешочка у пояса, и вынул щепотку серого порошка. Им он щедро посыпал неподвижную демоницу.
Сначала ничего не произошло, Но затем уродливая тварь стала стремительно меняться. Ее плоть оплывала как воск от огонька свечи. Втягивались в тело нетопыринные крылья и шипы. Исчезали клыки и когти. Конечности обретали человеческую форму.
И вот уже на земле лежала обнаженная Зоэ, в человеческом обличье, такой, какой она была до демонической трансформы. Лишь голова ее осталась лишенной волос, а на теле были заметны словно бы следы от ожогов. Казалось, она была в глубоком обмороке.
— Като! Ошейник! — прохрипел Сильвио и сел прямо на землю рядом с перекинувшейся обратно в человека гуррхой; ноги его не держали.
  Повторять приказанье не требовалось. Като вогнал меч в ножны. Вынул из поясной сумки кожаный широкий ремень, с вшитыми железными кругляшами, на каждом из которых была выгравирована литера «лемд» и моток бечевки. Он туго затянул ошейник на горле бесчувственной Зоэ, а затем сноровисто связал ей руки и ноги бечевкой.
— Уловили, — сказал Като, полюбовавшись своей работой и удовлетворенно потирая руки. — Уловили демоницу-то, забодай меня комар! Мессир!..
Бледный, без кровинки в лице, зато с залитым кровью из прокушенной губы подбородком, что делало его похожим на упыря, Сильвио вдруг с глухим стоном завалился на бок…

Интерлюдия-1

Тьма безлико скалится мне из щелей полуразрушенной каменной кладки, из провалов и нагромождений камней, поросших лесом.
«Ты думаешь, тебе всё позволено? — вопрошает Тьма»
Я лишь усмехаюсь в ответ.
Тьма любит разговаривать со мной. Порой мне думается, что со мной говорю я сам, вернее, мое отражение в этой Тьме, которое зажило своей собственной жизнью…
Но, быть может, это лишь мое воображение? Я с младых ногтей обладал ярким воображением, и скажу без ложной скромности, живым проницательным умом. Но я рано понял, что это лучше не демонстрировать. Лучше оставаться для всех тем, кем я есть в их глазах…
Меня окружают древние руины, залитые мертвенным лунным светом, в котором серебрится снег, покрывающий разлапистые ели. Грубо обработанные камни украшают скупые и примитивные барельефы. Это капище было возведено древним полудиким народом лиммов, еще до того, как в эти места пришли, лязгая сталью, несокрушимые легионы Арнийской империи.
«Ты мнишь себя великим, равным Темным Магистрам прошлого, ты, самоучка?! — продолжает Тьма».
«Тебя не существует, — решаю все же мысленно ответить. — Ты лишь игра моего ума. Никакого отношения к Тьме истинной, ты не имеешь».
«Ха. Быть может. Но ты не ответил. Неужто, мнишь ты себя равным великим Темным? Или полагаешь это все игрой? Нет, друг мой, это не игра. Обратного пути нет. Или мнишь ты, что твое происхождения спасет тебя от костра?»
«Помолчи, — досадливо отмахиваюсь. — На костер я всходить не собираюсь. Я не допускаю ошибок».
«Как барану не видны его рога, так дураку не видны его ошибки, — скалится Тьма».
Я более не удостаиваю ее ответом.
Но Тьма права, надо признать. Да, все началось как игра. Мечтательный мальчик, сперва лишь жаждал прикоснуться к древним тайнам, к запретному знанию. Запретный плод сладок. Но мальчик вырос и понял, какую это знание дает власть. Власть, с которой не сравнится власть восседающих на высоких тронах, или даже тех, кто облачен в алые сутаны.
Но все равно это лишь игра. Забавно смотреть на жалкие усилия людишек, тщащихся уловить уж-ж-ж-ж-асного малефикара, упиваться их страхом. Словно мальчишка, тыкающий палкой в муравейник забавы ради, что бы посмотреть, как суетятся ничтожные муравьи.
Холодно. Ветер голодным волком завывает в руинах.
На мне одежда простолюдина. Никаких темных мантий и вычурных посохов — этой бессмысленной атрибутики из легенд.
Что ж, пора приступать к ритуалу.
Недаром эти руины — мое излюбленное место для  волшбы. Тут во множестве скрыты скелеты некогда живьем зарытых в землю  жертв. Их души все еще привязаны к этим камням, щедро напитанных темной силой предсмертного ужаса, страданий и безысходности. Темные шаманы веками творили тут свою волшбу и оправляли мерзкие ритуалы, черпая мощь в жертвах…
Пока сюда не пришли арнийцы, несущие Слово Лартии. Обычно милосердные к покоренным племенам, в этот раз они каленым железом выжгли противную Создателю скверну, ибо содрогнулись от ужаса и отвращения при виде творимого  шаманами. Разнесли по камешку древние капища. Пылали костры. Птицы терзали мертвые тела, насаженные на колья вдоль дорог…
Я слышу невнятный многоголосый шепот, словно идущий из-под земли. Голоса страдающих душ некогда принесенных  жертв, не нашедших упокоения в Свете, и не поглощенных Тьмою, но ставших вечными пленниками капища.
Теперь же они стали моими слугами. Верными слугами.
Простираю руку, и струйки зеленоватого свечения с моей ладони стекают к заснеженной земле …
Белая, словно сотканная из светящегося тумана, фигура отделяется от ближайшей расколотой каменной плиты. Совсем юная девушка. Спутанные волосы, в колтунах и сгустках засохшей крови скрывают лицо, ниспадают на обнаженную грудь. Вместо выколотых глаз — отвратительного вида раны. Запястья стянуты веревкой.

Олег, спасибо за отзыв и замечания.