Работа №1
КОНЕЧНАЯ
Алексей привычно, нарушив правила, переехал неудобный перекресток. Все водители маршрута номер два знали - здесь нет камер. Сквозь шум автомобильного гудка, который недовольно сигналил сзади, маршрутчик разобрал тихую просьбу. "На следующей".
На остановке из десятка людей лишь двое выбрали его маршрут. В салоне микроавтобуса все сидячие места оказались заняты. Алексей недовольно цыкнул. Он продолжал стоять с открытыми дверями, ожидая, что кто-нибудь передумает и поедет с ним. Никто. Тогда газелька, чихнув, тронулась, на ходу закрывая двери. Спустя пару остановок в салоне битком стояли люди. Но Алексей цыкал каждый раз, когда забирал не всю остановку.
Ближе к концу маршрута в автобусе сидело всего несколько пассажиров. На остановке в открытую дверь заглянуло трое первоклассников с рюкзаками.
- Пожалуйста, довезите бесплатно до школы, - попросилась мелюзга, из их ртов торчали белые палочки чупа чупсов.
- Прогуляетесь, - сказал маршрутчик.
Народ как обычно промолчал. Возможно зимой кто-то и подал бы голос, но сейчас, поздней весной, никто не хотел заморачиваться. Алексей же давил на педаль газа, жалея об упущенной тройной оплате.
Вечером на предконечной газель покинули последние пассажиры.
- Подбросишь до конечки? - спросил мужчина с большой сумкой, поднимаясь в пустой салон.
- Бесплатно? - удивился маршрутчик.
- Всего одна остановка.
- Прогуляешься.
- Сумка тяжелая, тебе жалко что-ли?
- Жалко.
- Кабзец вы, маршрутчики, в конец оскотинились, - сказал мужчина, разворачиваясь к выходу.
Маршрутчик едва не прищемил мужчину дверью и, рванув с места, поехал на конечку.
Знак пешеходный переход без камер влиял на Алексея также, как и его отсутствие. И сейчас, видя, что дорогу собирается пересечь спешившийся велосипедист, он лишь ускорился, давая понять ревом двигателя, что не пропустит. И только в последний момент засигналил. Но было поздно.
- Больно! Ааа! - захныкала девушка.
Она лежала посреди дороги, под кривым передним колесом велосипеда.
- Куда прешь, дура?! Ослепла на хрен?! - кричал Алексей, поняв, что жертва относительно цела.
- Мне больно! Палец, мой палец!
- Сука, че же делать?.. - тихо выругался водитель, откинув на обочину покореженный велосипед.
- Только палец болит?
- Да, сильно!
- Встать можешь?.. Давай помогу.
Мужчина взял девушку под руки, проводил ее в салон автобуса, где усадил на ближайшее сиденье. Вышел и вернулся с велосипедом, бросив его на пол, снова вышел, огляделся. Темнело. И людей нет. Запрыгнув за руль, мужчина закрыл двери.
- Че же делать?.. - снова еле слышно прозвучал вопрос.
- Мы в больницу? - спросила девушка.
Маршрутчик посмотрел в широкое зеркало заднего вида, которое служило для обзора салона. Девушка - еще девчонка, лет семнадцать-восемнадцать, смазливая - вставила один наушник в ухо, второй остался болтаться на высокой груди.
- Травмпункт же должен работать? Да? Вдруг я палец сломала? - спрашивала она, шарясь одной рукой по карманам. - Ааа, мой телефо-он! Он сломался! Велосипед, а теперь еще и телефо-он! Он новый был, новый!
- Сука... - Алексей прикусил губу.
- Что так долго? - спросила Алексея его сожительница Вика, встречая во дворе.
Он с курткой в руках молча прошел в дом. Женщина закрыла за микроавтобусом массивные ворота.
- Где так задержался? - снова спросила она в доме. - Плов остыл уже.
- И че, подогреть не судьба?! - вспылил мужчина. - Микроволновка, плита, газовая, электрическая! В доме полно на чем можно разогреть гребанный ужин, а ты мне - плов остыл?!
Из спальни прибежала мелкая собачка и затявкала. Вика подхватила чихуахуа и быстро прошла на кухню, откуда позже послышались звуки включаемой микроволновки и закипающего чайника.
Алексей долго не выходил из душа, отчего его подруга то подходила к дверям ванной, то уходила обратно в кухню. Наконец она робко постучала.
- Лёш, всё нормально?
За дверью громко плеснулось и женщина услышала удар пластикового тазика об ванну.
- Лёш, давай я постираю?
- Отвали!
Когда мужчина в одних трусах вышел из ванной, чайник успел многократно остыть и вскипеть.
- Какой режим стиралки самый сильный? - спросил он.
- Тебе интенсивный нужен? А что именно хочешь постирать?
- Ты можешь ответить или нет?! - снова закричал маршрутчик. - Просто скажи, какой режим!
- Третий, - сказала она.
Алексей ушел обратно в ванную. Вернулся.
- У нас выпить есть? - спросил он на кухне.
- Есть, - Вика нырнула в нижние шкафчики и скоро на столе появилась коробка дорогого коньяка. - Хотела на твой день рождения открыть, но сегодня видимо нужнее.
Мужчина уже вскрыл коробку, налил янтарную жидкость в чашку и выпил.
- Что случилось, Лёша?
- Заткнись, - сказал он. - И ты заткнись, тупая псина! - это уже собачке.
Тут же вторая порция коньяка влетела в Лёшкино горло.
- Я, пожалуй, переночую в гостиной, - сказала женщина. - Постарайся выспаться.
Она оставила его на кухне одного.
Прошла неделя, первую половину которой Алексей провел дома, сославшись на температуру. На третий день после выхода на маршрут, вечером, он получил странное сообщение от бригадира: "После рейсов надо срочно перетереть один вопрос. На Первой". Маршрутчик кое-как отсчитал сдачу вспотевшими руками. Потом чуть не проехал остановку, которую пассажир требовал до хрипоты.
На Первой конечной, - у "двойки" маршрут не кольцевой, потому конечки в разных сторонах города именовались: Первая и Вторая, - собралось много водителей. Пустырь вполне свободно вмещал около пятнадцати микроавтобусов.
- Наконец-то! - сказал бугор. - Мы только тебя одного ждем.
- А че такое? Аркадьич, че случилось-то? - спросил Леха у бригадира.
- Случилось-то? - встрял Витька, "восемьсот пятый". - А случилось то, что один нехороший человек...
При этих словах у Алексея все сжалось внутри.
- ... сегодня хотел слинять, не проставившись.
Когда до маршрутчика дошло, он заулыбался до ушей.
- Ааа, не обессудьте, пацаны. Щас всё исправлю.
Мужчина вскочил в кабину автобуса и дал по газам до ближайшего магазина.
- Ну вот, другое дело, - сказал Аркадьич. - А то мы подумали, что ты полный Алёша.
Все, кто стоял вокруг деревянного столика за пустырем, сколоченного годы назад, заржали. На газетке теснились одноразовые тарелки с шашлыком, колбаса, хлеб, огурцы, помидоры, всё порезанное, и открытые бутылки водки. Алексей привез только спиртное и колбасу, остальное сообразили коллеги, скинувшись заранее.
- Ладно, - бугор поднял стакан, - с днюхой тебя, триста шестой!
Мужики выпили.
- На вот. Держи подарочки, - бригадир передал Лехе пакет.
После второй многие стали разъезжаться. Аркадьич, уезжая, наказал выходящим завтра не усердствовать.
Домой Алексей так и не зашел. Они с "восемьсот пятым", который жил на соседней улице, продолжили праздник в Лехином автобусе, который стоял на улице за воротами дома.
- Ну-у... давай посмотрим... какое нынче гавно дарят, - произнес пьяный Леха.
- Какое, какое... стандартное, - медленно ответил Витька.
В пакете лежало, как говорил Аркадьич, утреннее лекарство - малюсенькая бутылочка коньяка; средство для мытья автомобильных окон; безделушка, которую ставят на панель; шоколадка и небольшая коробка.
- Гавно, - заключил Леха.
- А че ты хотел... мерседес? Ахаха!
- Это че за хрень?
Леха вытащил из коробки что-то темное, почти черное, и твердое, похожее на мизерную очень тонкую колбаску.
- А это... похоже... хер твой! Ахахаха! - заржал Витька, разглядывая подарок.
- Пошел ты!
- Я и собирался... Дай денег... схожу за пузырем, - сказал шутник. - Ленка продаст.
- На свои возьми!
- Я пустой... Я же не был на маршруте.
Алексей цыкнул и сказал:
- Жмот.
- Че?! Ты-то... Да ты сам!.. - Витька задохнулся от возмущения. - Крыса! На днюху свою паленную водяру поставил!..
Витька ударил первым. И первым же упал, запутавшись в своих ногах. Оскорбившийся небольной оплеухой Леха, желая жестоко отомстить, коршуном накинулся на лежачего. Но Витька, который лежал на спине в проходе между рядами сидений, задрал обе ноги вверх, и нападающий напоролся челюстью на подошву сорок пятого размера. "Восемьсот пятый", кренясь, покинул салон "триста шестого", оставив внутри хозяина автобуса в отключке.
На рассвете Леха вылез из маршрутки поссать, после чего поплелся к себе во двор. Дома выпил воды из под крана и завалился спать, не обратив внимания на богато накрытый, на двоих, кухонный стол.
Свет фар едва разбивал тьму, дорога и ночь сливались в одно неразличимое целое. Алексей задумался о замене ламп. Завтра, сегодня он вымотался. Он хотел поскорее доехать до дома, принять душ и лечь спать. В салоне было пусто.
На "том самом" пешеходном переходе газелька подпрыгнула, словно на что-то наскочила. Появился стук. Позади. Странный стук, необычный. Преследующий. Водитель затормозил, вышел. Подсветил себе телефонным фонариком: снизу, ни сзади, ни спереди ничего не болталось, не намоталось. Мужчина вернулся в кабину, положил руки на руль и лишь мельком, буквально краем глаза, взглянул в зеркало заднего вида. Глаза его расширились, дыхание остановилось. Он смотрел в зеркало. И не шевелился. Он смотрел в густую темноту салона. На едва различимое белесое пятно. На заднем ряду кто-то сидел...
Громкий лай разбудил Алексея. Питомец подруги гавкал и выл. Мужчина не сразу понял где он, когда сориентировался, глубоко вздохнул и часто задышал.
- Прости, - сказала вошедшая Вика, забирая собачку, которая никак не успокаивалась.
Он ничего не сказал, не ругался, он был благодарен собаке за то, что вытащила из кошмара. Он сел на кровати, опустив ноги на пол и охватив голову двумя руками. Голова раскалывалась, к тому же сильно ныл один из нижних зубов. Неожиданно пальцы, запущенные в волосы, наткнулись на что-то твердое. Дурацкий подарок. Как он сюда попал? Коричневый, засохший от старости кусок тонкой сосиски. На одном конце предмета обнаружился прямоугольный кусочек, примерно сантиметр на полтора, ровной, не скукоженной поверхности. Нокоть! Леха отбросил палец, вскочил.
- Сука... - сказал он. - Уроды...
Через два дня Алексей при встрече с бригадиром спросил о подарке:
- Очень смешно, Аркадьич. Я чуть не умер от смеха.
- В смысле.
- В прямом, очень смешной прикол, - сказал Леха, но видя, что его не понимают, добавил, - Подарок.
- Че, Витька в коньяк нассал? Он покупал, паршивец.
- Не-не, коньяк отличный, я про палец.
- Какой н***р палец? Ты че, еще не отошел с бодуна?
- Ладно, Аркадьич, забей. А Витек-то вышел?
- Восемьсот пятый? Да, он уже на Второй.
Витька не сознавался, что это он подсунул. Купил только стандартный набор, и, вообще, не помнил ни про какой палец в коробке, впрочем как и вечер в целом. Леха спросил о драке, из-за которой у него болит челюсть и расшатался зуб.
- Да ты сам небось шандарахнулся, ты же за двоих выжрал, - сказал Витька. - Драку бы я запомнил.
Леха тоже не помнил потасовки, просто почему-то был уверен, что виноват Витька.
Как рано стемнело, думал Алексей. Он включил дальний свет, так как ближний не справлялся с мраком, но без толку. Мужчина хотел спать и еле держался за руль.
- Тцонк, тцонк! Тцонк, тцонк!
Этот цокот по асфальту прогнал сон мгновенно. Водитель встряхнул головой, резко остановился и вышел. Он был уверен, что звук шел издалека, позади автобуса, но всё-же заглянул под днище. Чисто. Захотелось закурить. А ведь он не курил уже лет пятнадцать, с института, который так и не смог закончить. Сев в кабину, Алексей сначала включил везде свет, после чего осмелился взглянуть в зеркало заднего вида.
- Дурак... - произнес он, трогаясь.
Фары отрабатывали на все сто, дорога и обочина освещались далеко вперед.
Дома сразу полез в душ. Сегодня устал больше обычного. Закинув вещи в стиралку, мужчина включил душ. Постоял, закрыв глаза, под приятным напором теплой воды, после чего набрал в ладошку шампуня. Хорошо массируя голову, он вспенил шампунь и начал смывать. Как вдруг чересчур сильно поцарапал кожу головы. Он осмотрел свои ногти. Чуть длиньше положенного, но без выдающихся краев. Мужчина продолжил мыть голову. И снова болючий процарап. Теперь уже явно чувствовалась ссадина на голове. Дальше мылся максимально аккуратно.
Прикосновение.
Алексей резко обернулся. Схватился за затылок. Он точно почувствовал грубое прикосновение чего-то твердого и небольшого диаметра к своему затылку.
Несмотря на горячие потоки воды, он продрог.
- Есть сигареты? - спросил он у Вики, выйдя из ванной. - А, ты же бросила...
Она с виноватым видом протянула пачку.
- Недавно снова начала, - сказала женщина. - Очень хотелось.
Он понимающе кивнул. Вышел во двор, сел на крыльце. Луна только набирала силу, будучи еще узким серпом, она еле светила. Докурив, он вошел в дом, где на кухне открыл бутылку водки.
Поворот на Первую конечную. Леха теперь ненавидел этот участок пути. Раньше обожал, ведь на конечке можно узнать выручку, расфасовать наличку и мелочь. Сейчас же он испытывал отвращение, перемешанное со страхом. День заканчивался, микроавтобус медленно плелся к концу маршрута.
- Можно побыстрее, - попросил кто-то из пассажиров. - Обычно вы несётесь, как Шумахеры, а сейчас чего ползете?
Алексей прибавил газу.
Скоро он услышал знакомый перестук. Он не поверил, обернулся: в салоне сидели люди, за окном еще достаточно светло, на город только опускались сумерки.
- Вы слышите? - спросил он. - Стук сзади!
- Нет, нет, - послышались ответы.
- Тцонк, тцонк! Тцонк, тцонк! - противоречил им звонкий звук.
Маршрутчик надавил на педаль газа.
- Тцонк, тцонк! Тцонк, тцонк!
Скорость набиралась пропорционально реву двигателя. Быстро. Пролетев остановку, газель с визгом затормозила.
- Одурел! - закричала женщина.
- Наберут психов! - подхватили другие. - Гнать таких надо с маршрута!
Кое-как доехав до дома, Леха сразу лег в постель. Голова болела, тело ломило от усталости. Вики дома не было. Она стала часто пропадать по вечерам. Говорила работы много. Он ей не верил, а она не старалась убеждать.
В лесу было холодно. И светло - полная луна расщедрилась. Алексею знакома эта местность. Где-то здесь закопана... Он развернулся и побежал. Со всех сил, спотыкаясь, падая, не останавливаясь.
Выбежал на пустырь. Неподалеку посверкивал темными окнами его микроавтобус. Больше на конечной никого не было.
- Тцонк, тцонк! Тцонк, тцонк! - раздалось из леса.
Алексей побежал к автобусу. Долго не мог найти ключи в карманах, наконец нашел, завелся и стартанул. Он смотрел в боковые зеркала. Никого. А звук постепенно нагонял.
- Тцонк, тцонк! Тцонк, тцонк!
Мужчина утопил педаль газа до упора.
Слева!
Он повернул голову налево - руки и ноги отнялись.
Рядом с окном кабины бежал огромный олень. Его рога... Кривые заломанные белые женские руки со скрученными от боли пальцами. Руки-рога почти касались крыши автобуса. Олень бежал, не отставая и не обгоняя, слепо смотря вперед. Животное двигалось бесшумно, ноздри его не раздувались, легкие не расширялись, только ноги быстро поднимались и опускались на асфальт. Без цокота. Без звука...
Олень резко повернул голову и посмотрел в глаза мужчине.
Ни звука.
Только взгляд гигантских влажных слепых глаз. Мертвых глаз.
Когда Алексей проснулся, он наконец-то смог закричать. Он кричал, плакал, рвал на себе одежду. Обессилев, он лег прямо на пол. В затылок что-то уперлось.
Палец.
Палец посветлел, стал заметно мягче. Мужчина смотрел на него, беззвучно шевеля губами. Он же выбросил этот чертов подарок? Алексей хотел отбросить его, но не мог разжать свои онемевшие пальцы. Когда дрожь в руках достигла апогея, он просто выронил его.
Стакан водки не помог, Леху как трясло, так и продолжало. Он присосался к горлышку. Пять утра. Скоро на маршрут.
- Не пойду, - решил он.
Но вышел. Работа отвлекала от тяжелых мыслей.
После первого рейса, на конечной к нему подлетел джип бригадира, поднимая облако пыли.
- Охренел?! - заорал бугор, выходя из машины. - Месяц на тебя жалобы идут. А сейчас позвонили - нетрезвый водитель! А ну-ка, выйди.
Леха вышел из кабины, Аркадьич принюхался.
- Ах ты, падла! Маршрут подставляешь!
Бригадир ударил поддых. Бывших боксеров не бывает, и Леха в этом убедился, согнувшись до земли от боли и нехватки воздуха.
- Выйдешь через неделю, не раньше, - сказал Аркадьич. - Если не завяжешь, можешь больше не появляться.
По пути к дому маршрутчик заехал в магазин. Взял сигарет, водки, жидкость для розжига. Во дворе выкатил на центр старую железную бочку, бросил туда одежду с "того" вечера, залил всё розжигом. Сходил в спальню, но, перевернув всю комнату, так и не нашел палец. Леха продолжил пить в автобусе, наблюдая, как вырываются из бочки язычки пламени.
Он проснулся заполночь. Хотелось ссать и мучила жажда. Где-то далеко выла собака. Алексей вышел из автобуса. Ссал долго, но облегчение так и не наступило. Надо было отойти от столика за пустырем, всё-таки иногда едим на нем, подумал мужчина, застегивая ширинку.
- Тцонк, тцонк! Тцонк, тцонк! - раздалось совсем рядом...
Леха давил на педаль газа, словно от этого зависела его жизнь. Зависела! Он знал, что зависела! Быстрее! Быстрее! В боковых зеркалах пока никого, двигатель ревет на пределе...
Оно здесь.
Огромная морда оленя в упор смотрела на него мертвыми глазами. Руки-рога скривились еще сильнее, они как-будто тянулись к окну. Ни звука. Ни движений. Только неотрывный слепой, но видящий насквозь, взгляд. Зверь и человек. Их разделяло только тонкое стекло. Алексей заплакал. Слезы катились по щекам, огибая бледные губы, стекая по нижней челюсти, которая судорожно подергивалась. Ни звука.
Рот оленя стал открываться. Медленно. Казалось эта зубастая улыбка разорвет пасть животному, настолько широко оно разявилось. Вместо языка зияла страшная кровавая рана.
- Больно! - раздался голосок из ужасной пасти. - Мне больно! Отпустите! Прошу, отпустите!
Голос был не девчачий - кто-то подражал ему. Кто-то грубый, большой. Сумасшедший.
- Мой палец! - голосок резал уши. - Он кажется сломан! Сломан! Сломан!
- А куда мы едем? - неожиданно раздался из кровавой пасти тихий встревоженный женский голос. Мужчина узнал его.
Стекло, хрупкое, спасительное стекло в дверях начало потихоньку опускаться. Руки на голове оленя ожили, пальцы на них задергались и тут же устремились в образовавшуюся щель, залезая, протискиваясь.
Следующий вопрос был громче.
- Куда мы едем?! - спрашивал уже тот же мерзкий голосок.
- Куда мы едем?!! - еще оглушительнее. Кривые пальцы почти касались лица мужчины.
- Куда мы едем?!!!!!!
Стекло опустилось...
Леха обоссался. Он лежал с открытыми глазами на заднем сиденье своего микроавтобуса, в своем дворе. Заплаканный и мокрый он смотрел в потолок. Молча и не моргая.
Он не имел понятия сколько так пролежал, полчаса, час, всю ночь, он просто встал и пошел в дом. Еще не рассвело. Мужчина, не включая свет, нашел всё нужное в темноте. Гвозди двухсотки, молоток, галстук. Приставив табурет к стене в спальне, он застучал. Три гвоздя в притирку друг с другом пробили штукатурку под потолком и вонзились в деревянную стену. Он спустился, завязал галстук в петлю, проверил, чтобы узел хорошо скользил, снова взобрался на табурет. Закрепил конец галстука на гвоздях, прижался спиной к стене, привстав на носочки, накинул удавку на шею, затянул. Он стоял на цыпочках. Долго. Пока что-то с глухим стуком не упало на табурет. Мужчина, всё также стоя на носочках, перемялся с ноги на ногу. И тогда его одна стопа, наступив, прокатилась на чем-то цилиндрическом и мягком. Равновесие ускользнуло и мужчина опрокинул табуретку.
Плотно задернутые шторы начали светлеть. В комнату, просачиваясь сквозь ткань, медленно проникал прохладный бледный рассвет. Кровать и пружинный матрас, поставленные набок у стены, скомканная разрезанная постель, шкаф с открытыми дверцами, разбросанная одежда, часть порвана в клочья, сломанные предметы, опрокинутая табуретка: среди этого хаоса, на полу, под висящими неподвижными ногами лежал палец. Изящный женский палец здорового цвета, с длинным, заостренным ногтем. Плоть у отрезанного края была красной и свежей.
Работа №2
ОТРИЦАНИЕ
Поскальзываясь на снегу, я выбрался на скалистый берег с которого и свалился.
Вся одежда промокла и скоро оледенеет.
Вытянув батарею из рации, я вернул всё в карман по отдельности. Связываться со станцией даже не пытался, это лишь закоротит всю оставшуюся электронику.
Быстро сложив все приборы и обмундирование в прицеп снегохода, поехал к базе. Внезапно поднявшаяся метель ухудшала обзор с каждой минутой. А Фёдорович, метеоролог, говорил будет ясная и тихая погода. Вот враль.
Пока добрался в аэрологический павильон, приспособленный под гараж, покрылся слоем наста. При движении скрипел и хрустел, как ледокол.
Хотел убежать внутрь тёплой станции, но пришлось тратить время на запирание павильона. Бросишь его настежь, снегом всё помещение завалит. А буря обещала быть знатной.
Вбежав на станцию я первым делом посетил душевую комнату. Снял все мокрые вещи и хотел сразу нырнуть в уже горячие струи.
– Да что за?..
Лилась холодная вода, ледяная.
– Ладно, позже разберёмся.
Вытер насухо кожу и натёр себя полотенцем, надел халат и отнёс вещи в сушилку, которая была едва ли не холодней коридора. Странно. Свет есть, должны и обогреватели работать.
Оставив надежду быстро согреться, я посетил комнату связи на втором этаже. Переставил табличку со своим именем на планку станции. Хотел было стереть и запись на доске, но замер. В описании значились работы не только для геолога, кем являлся я, но и для других учёных. И магнитных табличек на планке "Снаружи" оставалось ещё пять штук.
Я взял ближайшую рацию.
– Михал Петрович, вызывает база. Приём.
В эфире тишина.
– Кто-нибудь из внешних. Приём.
Пожав плечами, я вернул рабочую рацию на место и оставил свою сырую, пускай Дима сушит её.
А меж тем погода разыгралась не на шутку. Почему бейс командер не возвращает всех обратно?
Я заскочил в метеоофис, но Артёма Фёдоровича на месте не оказалось. Может, на обзорной вышке?
Не оказалось и повара на кухне, и сисадмина нигде не видно. Они-то в любом случае должны оставаться на станции, да и таблички их были в соответствующем положении на доске.
Я вышел в центральный коридор.
– Эй! Есть кто? Ау!
Тишина. Только предыдущие экспедиции антарктической станции безмолвно взирали на меня с фотографий.
– Что за бред?
Надо в баре проверить, хотя вряд ли они там. Всё-таки, ситуация критическая – члены экспедиции попали в метель.
В халате, пускай и плотном, я всё ещё не мог согреться. Оделся теплее в своей комнате и продолжил поиски.
Температура на станции заметно упала, даже закутавшись в сто одёжек я дрожал.
В столовой попытался сварить себе кофе. Именно попытался. Чайник никак не мог нагреть воду.
Я глянул на освещение. Вроде и не тускло светит, значит, мощности от дизеля в сети достаточно. Плюнув на всё, я оббежал станцию, но так никого и не нашёл. Это уже начало пугать. Не могли же они все укатить на аварийную базу. Да и незачем, ни пожара, ни другой беды не случилось. Пока. А проверить сейчас нереально. К аварийной девять километров, и в такую метель я туда в одиночку не доберусь – потеряюсь в белой мгле.
Взяв на себя обязанности дежурного по станции, хотя сегодня и не моя смена, я начал обход. Всё было в порядке, готово к работе или уже работало. Но из людей никого. Штат зимовщиков состоял из двенадцати человек: семь учёных, повар, врач, сисадмин, системный механик и дизелист. Шесть человек отправилось наружу, один – я – вернулся обратно. На станции должно быть семеро.
Я ещё раз проверил доску оповещений. Да, именно так, семь именных табличек с магнитами висят на железной рейке "База". И возвращение учёных было запланировано на двенадцать тридцать. Сейчас... Механические часы в коридоре показывали начало второго. Команда опаздывает из-за бури. Но снегопад, вроде бы, уже стихает.
Пока я метался туда-сюда, воздух на станции стал таким холодным, что уже виднелся пар моего дыхания. В сушилке выбрал себе куртку, надел. Надо как-то нагреть станцию, иначе оборудованию и, соответственно, самой экспедиции конец.
"Хватит, Володь"
Я подпрыгнул от неожиданности.
– Кто здесь?!
"Бесполезно"
Какой-то усталый голос Михаила, бейс командера.
– Миша! Ты где?
Ни Миши, ни доктора Степанова, к которому тот обращался, поблизости нет.
Хотя казалось, будто говорит-то он совсем рядом, из сушилки я рванул в комнату связи.
Включённая мной рация молчала.
– Миш, вы в порядке? Приём.
Ответа нет.
Я проверил текущую частоту с записью в журнале, всё было настроено верно.
– Бейс командер, ответь.
Тишина.
– б***ь! Чё здесь вообще творится?
Я вернулся в личную комнату и с компьютера отправил несколько сообщений родным и коллегам. Отметка об отправке не появлялась.
– И здесь связи нет. Чудесно.
Какой-то стук.
Снова спустившись на первый этаж я прислушался.
Тик.
Будто кто-то металлическую дверь задел карабином.
– Наконец-то!
Бегом я добрался ко входу, повернул рычаг, и распахнул её навстречу морозному, ослепительно яркому дню.
Никого. Свежий снег нетронут на десятки метров вокруг.
Облака быстро сносило вглубь моря Уєддела. Ветер ещё сильный, но постепенно стихает. На горизонте чисто.
– Ладно.
Это уже крайне нездоровая ситуация. И надо как можно быстрее в ней разобраться.
Взяв с собой исправную рацию из комнаты связи и лопату и ледоруб из лыжной, я направился в аэрологический павильон. Отсоединил прицеп от снегохода, в выехал в направлении аварийной базы.
Чем дальше я отъезжал, тем больше приходил в недоумение. Заглушил мотор и привстал на сидении в полный рост.
Я поначалу думал, будто всё настолько занесло снегом, что контуры неразличимы, да и глаза ещё не привыкли к яркому солнцу. Но сейчас поняо: вокруг – плоская равнина. Да, могло укрыть снегом скалы, заровнять ямы и трещины, но куда делись холмы и даже горы? К самому горизонту, где белый снег касался голубого неба, ничего. Никаких ориентиров. И сам горизонт как под линейку выровнен. А воздух абсолютно чистый на многие километры вперёд, словно атмосферы вообще не существует.
Я сполз на сидушку. Оглянувшись на бирюзовые строения станции, выверил по ним направление и поехал дальше. Спустя минут десять ничего не поменялось, только база стала едва различимой точкой между белым снегом и синими водами пролива Дрейка. Но... Я значительно выше станции. То, что казалось равниной, на самом деле с уклоном.
А аварийной базы не видать.
Достав рацию, я снова позвал бейс командера:
– Миша! Приём.
Уже и шума радиопомех не слышно, хотя рация включена.
– Дима, Володя. Кто-нибудь. Отзовитесь.
Руки мёрзли даже в рукавицах, и, кажется, они ещё от купания в воде не отогрелись нормально. Пора возвращаться – дни сейчас короткие, скоро накроют ночные сумерки.
Вернувшись к станции, я обошёл её вокруг – ни людей, ни животных, ни их следов. Обследовал входную дверь у лыжной – никаких предметов, которые могли бы удариться о неё от ветра или упасть. Но и никого ведь не было, чтобы тогда постучаться.
Я вошёл на станцию, но раздеваться не стал. Уже никакой разницы между температурой внутри и снаружи не ощущалось. Холод пробирался под куртку, одежду и термобельё.
После недолгих сомнений я отправил краткий отчёт на почту президента Академии Наук, где описал сложившееся на станции положение.
Стук повторился спустя пятнадцать минут.
Я сидел в баре, решая выпить или нет. Насчёт алкоголя есть чёткие правила, его нельзя употреблять в кризисных ситуациях.
Короткий лязг раздался со стороны балконной двери.
Или послышалось?
Не торопясь, я подошёл к проходу и открыл дверь. Маленький, полметра на метр, балкончик пуст. Рядом с ним находилась пожарная лестница с длинными шапками нетронутого снега на каждой перемычке. Оглядевшись по сторонам, я закрыл и запер дверь. Стук повторился тут же. Я отступил на шаг.
Тик.
Взяв стоящую на барной стоке бутылку за горлышко, я после очередного стука быстро отпёр и распахнул балконную дверь.
- Кто здесь? Выходи! Это шутка такая?
Я заглянул как мог на крышу над балконом – ничего. Закрыл дверь, оббежал внутри станции к смотровой площадке. На крыше никого не обнаружилось, и такой же девственный снег.
И забег меня ничуть не согрел.
Тик.
Теперь это дверь на первом этаже. Донеслось эхом.
Я спустился вниз, взял ледоруб и, держа его занесённым над головой, проверил выход. Никого.
Закрыл дверь.
Тик.
Может, это всего лишь моё воображение. Я сошёл с ума и...
Очереднй удар оказался такой силы, что слетел с креплений висящий на стене огнетушитель, а железная дверь вогнулась. Ещё один такой удар и заслон выйдет из паза. Но рычаг явно заклинило, никто его снаружи теперь не повернёт. Вот только есть и другие проходы.
Я бросился прочь, на второй этаж в свою комнату, заперся внутри.
От окна послышался такой звук, скрип, будто пальцем провели по мокрой посуде.
– Пошёл нахрен отсюда! – срывающимся криком я пытался отпугнуть то, что могло там быть. – Пошёл нахрен! Пошёл нахрен! Пошёл нахрен!
До груста в пальцах я сжимал ледоруб в руке.
В мыслях возникали образы погибшых на перевале Дятлова, их путанное, необъяснимое поведение. Неужели они тоже испытывали нечто подобное? Снежное сумасшествие. Ведь не может такое происходить в реальности. Просто не может! Только не со мной!
Мягкий стук во внутреннюю дверь.
– Нет-нет-нет-нет. Пожалуйста. Не надо.
Стук усиливался с каждым разом.
Свет за окном исчез в одно мгновение, будто отключили солнце. Лампочка погасла, погрузив комнату в кромешный мрак.
И только стук.
Тик.
Тик.
Бам.
Бам.
Бам!
Бам!
БАМ!
Я залез на кровать, забился в угол, выставив перед собой стул и ледоруб. Укрыл всё сверху одеялом – пускай и иллюзорной защитой, но сейчас мне даже это казалось ещё одним барьером между мной и тем, кто или что издаёт эти звуки.
Стук внезапно прекратился.
Дверь выдержала натиск, но я был почему-то уверен, что этот кто-то уже внутри моей комнаты, он рядом.
Можно попытаться убежать, вот только мне слишком страшно. Я не осмелюсь отнять спину от прикрывающих её стен, обнажить её перед неизвестным.
"Прощай, пап"
Родной голос совсем близко. Не напуганный, а скорбный, в нём боль и мука.
"Нет-нет, Оль, не плачь, я же здесь, я же рядом"
Я превратился в слух, чтобы снова услышать её голос. Ещё хотя бы один раз. Он – мой спасательный круг.
Но вместо него я слышу как на пол падают капли.
Кап. Кап. Всё ближе. Кап.
Нет! Нет-нет-нет!
Я укрываюсь одеялом с головой.
Он приближается, и по моей спине холод, будто я вновь сорвался в ледяную воду.
Он уже рядом. Я знаю, кто это. Я вспомнил! Не хотел иметь с ним ничего общего. Но это был я, другой я, которого больше нет, кто утонул, кто умер.
Я знал, я знал. Я знал!
Я ощущаю его кожей.
Он протягивает ко мне руку, а я не могу пошевелиться. Хочу закричать, но парализован страхом.
Пальцы касаются моей головы и передо мной возникает светлый прямоугольник. Окно? Он сбросил оделяло? Солнце вновь зажглось?
Свет отдаляется.
НЕТ! Я же в могиле! Я падаю вниз!
Боже! Боже, спаси!
***
Тьма.
Тишина.
Страха нет, боли нет. Нет ничего.
Миллионы лет.
Или секунды.
Не за что зацепиться.
Безразличие.
Меня нет. Меня нет. Меня нет.
Кто здесь?
Я.
Я был.
Меня нет, меня нет, меня нет…
Тьма вокруг. Тьма внутри.
Покой.
Покой.
Покой.
***
Возникла яркая точка – искра. Я мгла вокруг неё.
Точка превратилась в сферу, она расширяется во все стороны. В ней формируются первые звёзды, их созвездия, галактики. Закручиваются в танце. Всё усложняется.
Я на границе сферы. Я вижу все процессы и почти могу различить в них первую мысль. Но я уже не мгла, не могу просто наблюдать.
Я проникаю во вселенную, становлюсь её частью. Тьма внутри меня покорно уступает свету. Тьма, которая была мне мягкой и тёплой как колыбель отдалилась, оставшись за границей.
Свет. Нет ничего приятнее, но его хаотичное движение причиняло мне боль. Исторгавшие его звёзды двигались в разные стороны. Миллионы, миллиарды звёзд меняли меня согласно своим орбитам. То, что раньше оставалось неподвижным внутри начало свой медленный разгон.
Я заполнил собой всю вселенную, менялся в гармонии с ней. И я понял, что нет в ней случайности, нет хаоса. Есть только порядок.
Я ощутил первую мысль, которую формировал узор движения галактик, звёзд, планет и даже самых мельчайших частиц. Мысль, которая теперь была и моей собственной первой мыслью: «вдох». И я исполнил её, вдохнув вместе со вселенной.
Я был тьмой. Я стал светом. И в окружившей меня белизне я начал различать образ мира, и в нежном, уставшем, подарившем мне жизнь голосе, звук моего имени.
Работа №3
СТАРИК
Ушли последние гости, и дома стало тихо. Нет, тишина не была полной - Алина, убирая со стола, позвякивала столовыми приборами и тарелками. Но по сравнению с весёлым шумом подвыпившей компании, можно было сказать, что стало тихо. Будто и не было только что громких тостов, поздравлений, весёлых историй из жизни, рассказываемых во весь голос, чтобы перекричать сопутствующий хохот. Я принялся было помогать жене с перемещением салатов и котлет из зала на кухню, но на моём пути коварно разлеглась белоснежная коровья шкура, доставаемая Алиной к приходу гостей. Я неудачно зацепился за край шкуры и вывалил на неё остатки изумительно розового салата «Селёдка под шубой». Жена, наверное, убила бы меня, если бы не смягчающее обстоятельство – мой день рождения. Он был именно сегодня, и именно его, собственно говоря, мы и праздновали. Меня просто попросили не переводить продукты и не портить имущество, потому что, видите ли, я еле стою на ногах. На аргумент про коровью шкуру мне нелогично ответили «спокойной ночи».
Спать не хотелось. Зато хотелось курить. Я курю, только когда выпью, а Алина не курит вообще. Дети тоже, несмотря на то, что Лёшке уже пять, а Игорю целых восемь лет. Поэтому табачных запасов у нас дома нет.
- Алина, я за сигаретами, - крикнул я куда-то вглубь квартиры и, не дожидаясь одобрения ненаглядной, хлопнул входной дверью.
Время уже близилось к полуночи, но в круглосуточном магазине, который находился прямо на углу нашего дома, было полно людей, мне даже пришлось постоять в очереди. В тот момент, когда миловидная девушка за кассой в зелёной фирменной кепке, прищурив пушистые ресницы, выискивала нужные мне сигареты на стеллаже, на выходе из зала запищали противокражные ворота. От них, прихрамывая, устремился к выходу неопрятный, похожий на бомжа, старик. Наперерез ему бросился рослый охранник с выражением лица «ну наконец-то». Старик едва доходил до плеча этому богатырю и, завидев его, замер на месте и полез за пазуху видавшего виды серого пальто с оторванной подкладкой. По сценарию охранника, выросшего на американских боевиках, бомж должен был выхватить сейчас кольт, поэтому он сшиб старика на пол резким ударом. Дед тяжело рухнул, рассыпав по кафелю из лопнувшей пачки ванильные сухарики. Охранник схватил старика за ворот и потянул за собой в мониторную комнату. Бомж не успевал переставлять ноги, спотыкался, прикрывал голову руками и приговаривал:
- Только не бей, сынок. Только не бей. Не надо бить…
Во мне что-то всколыхнулось, поднялось откуда-то от солнечного сплетения тугим колючим комком и словно засело в горле, не давая сглотнуть. Я быстрым шагом направился за охранником.
Девушка на кассе кричала вслед про сигареты и сдачу, но мне уже было не до этого.
В мониторной комнате охранник с размаху приземлил старика на стул и достал из кармана телефон. Увидев меня, он вдруг разорался:
- Закройте дверь! Сюда посторонним нельзя!
- Я не посторонний, - вдруг выпалил я и, выхватив информацию с бейджика охранника, продолжил. – Андрей Арсеньевич, послушайте. Этот человек - мой дядя. У него проблемы с памятью, мы уже разыскиваем его больше месяца. Отпустите его, пожалуйста.
Я театрально развёл руками, изображая страдания по дяде, но, видимо актёр из меня неважный, потому что охранник смотрел недоверчиво.
- Я заплачу за сухари, - сориентировавшись, быстро добавил я. – В тройном, нет пятерном размере.
На наше счастье Андрей Арсеньевич был не самым честным сотрудником, поэтому, оплатив сухари по цене героина, мы были отпущены на все четыре стороны. Старик поспешил к выходу, а я за своими сигаретами. В придачу к ним я прихватил ещё пачку сухарей по нормальной цене. Как я и предполагал, старик не успел уйти далеко.
- Держите, - как-то неловко буркнул я и сунул ему в руки пачку.
При свете фонарей я увидел, что старик улыбается. Глубокие морщины ещё сильнее расчертили его лицо.
- Может и сигарета найдётся? – глухо спросил он.
Повертев протянутую мной сигарету с арбузной капсулой, старик покачал головой, но промолчал. Мы сидели рядом на скамейке возле моего подъезда, как старые знакомые, и курили. Я отметил про себя, что от бомжа не исходил неприятный запах. Может не такой уж он и бомж. Но расспрашивать его ни о чём не хотелось. Человек и человек.
- Ты почему в белой рубашке? Праздник что ли какой у тебя? – нарушил молчание старик.
- Ну да, - кивнул я. – День рождения.
- И сколько годков тебе?
- Тридцать три.
- Хороший возраст, надо бы мне тебе подарок какой-нибудь сделать.
Мне стало интересно, что может мне подарить этот старик. Я даже рассмеялся. Старик видимо уловил ход моих мыслей:
- Зря смеёшься. Я многое могу, - дед хитро посмотрел на меня искоса и, запрокинув голову, выпустил дым в звёздное небо. – Вот загадай желание и оно сбудется.
Мне стало всё понятно, и вместе с этим пониманием пришла грусть. Старик полоумный всё же.
- Нет у меня никаких желаний, - я бросил окурок в урну и поднялся. – Пойду я. Дома, наверное, заждались.
- Не веришь, - кивнул старик. – Ладно, тогда я сам за тебя загадаю. Пусть у тебя сбудутся все сегодняшние искренние пожелания. Все-все до единого.
- Пусть сбудутся, - пожал плечами я и, потеряв интерес к этому бестолковому разговору, пошёл в подъезд. Мне казалось, что я спиной чувствую взгляд деда. Перед тем, как зайти в дом, я обернулся – старика уже не было.
Спал я в ту ночь неспокойно. Долго не мог уснуть, видимо из-за событий в магазине. Почему-то вдруг подумалось, а что было бы, если бы и правда старик исполнил все пожелания моих друзей и знакомых. Насколько искренними они были и не желали ли в душе на самом деле мне плохого.
Я проснулся от жалобных всхлипываний жены. Было ещё темно, и я включил прикроватную лампу. Алины рядом не было, но на подушке лежало несколько спутанных прядей её волос. Мною начало овладевать нехорошее тяжёлое предчувствие. Пряди лежали и на полу по дороге в ванную комнату, откуда и доносился плач жены. Я приоткрыл дверь и увидел её, стоящую ко мне спиной, худенькую с почти лысым беззащитным затылком, с которого отвратительно клочьями свисали остатки её длинных русых волос.
- Алина… - окликнул я её и потянулся, чтобы обнять, но тут же отшатнулся и отступил в коридор, не сумев сдержать испуганный возглас, когда она повернулась ко мне. Её лицо перекосила неведомая мне страшная болезнь, правая сторона будто объехала, стянув за собой глаз и половину рта. Верхнее веко наполовину прикрывало глаз, а нижнее обнажило красную поверхность слизистой. Алина мычала и из уголка опущенной губы капала слюна.
- Милая, - я собрался с духом и шагнул к ней. – Мы сейчас поедем в больницу, это всего лишь недомогание. Там тебе помогут, я уверен.
Жена кинулась с рыданием мне на грудь и я, преодолев отвращение, погладил её лысый череп.
Алину оставили в больнице, не сказав насчёт диагноза ничего внятного. Утром разберутся, анализы, консилиумы – успокаивал я себя. В такси по дороге домой я погрузился в размышления. Вдруг перед моими глазами всплыла давняя подруга нашей семьи – Катя. «И пусть жена твоя и дальше радует тебя своей красотой, очарованием и умом», - пожелала она сегодня мне, высоко подняв бокал. Катерина была лучшей подругой Алины, и сначала я познакомился с ней, но увидев Алину, глубоко и бесповоротно влюбился, радуясь, что с Катей не зашло далеко.
Мотнув головой, я отогнал от себя странные выводы. Наваждение. Всё будет хорошо. Я поднимался по лестнице пешком, хоть и чувствовал неимоверную усталость. Сквозь узкие подъездные окошки пробивался утренний свет. Вдруг до меня донёсся истошный детский вопль. Ощущая холод, пробежавший по позвоночнику, я узнал в этом крике голос Лёшки. Перескакивая через несколько ступенек, я понёсся к своей квартире, моля про себя, чтобы воображение меня обмануло, и это кричал не Лёшка.
Зря надеялся. В квартире возле открытого настежь окна стоял Лёша и, не замолкая ни на секунду, истошно орал. Набирал воздух и снова орал. Я проследил за его взглядом и выглянул в окно. Ноги подкосились, внизу неподвижно лежал мой Игорёшка.
- Как? Как это произошло?– в истерике я начал трясти за плечи своего младшего.
Его голова болталась, словно тряпичная. Я спохватился и бросился на улицу.
- Мы шарик доставали, - сквозь всхлипы раздалось мне вслед.
- Игорёчек, сыночек. Ну что же ты… - я ползал возле переломанного тела своего сына, беспомощный и жалкий.
От безысходности я задрал голову и завыл. Надо мной возвышался высокий тополь, а в его ветвях прямо напротив нашего окна качался красный шарик в форме сердечка, который принесли супруги Ермолаевы. «Пусть сыночки твои будут самостоятельными, растут настоящими мужчинами», - пожелали они мне. Бездетная пара, мечтающая о сыне…
Чёртов старик!
Вдруг я увидел, что из нашего распахнутого окна показались клубы дыма. Сквозняком на улицу выдуло объятую пламенем занавеску. Через минуту я уже был в полной дыма квартире. Опустившись на колени, вслепую я прощупывал каждый сантиметр.
- Лёшенька, Лёшка! – я звал и звал, но ответа не было.
Я почувствовал, как горит одежда на мне, дышать было невозможно, слишком горячо. Последнее, что мелькнуло в памяти - мой подчинённый с идиотским тостом: «И как говорил Сергей Есенин – и похабничал я и скандалил для того, чтобы ярче гореть. Так пусть твоя жизнь горит ярко!»
Я пришёл в себя на лестничной клетке. Меня тянул подмышки пожарный в полном обмундировании. Прислонив меня к стене, он заглянул мне в лицо и снял каску.
Дед. У меня не было сил даже на эмоции.
- Сухарик будешь? – усмехнулся старик и присел рядом со мной. - Ты прости меня, парень. Кто ж знал, чем обернётся моё благое дело. Друзья твои чёрными мыслями полны оказались. С меня какой спрос… Хотя надо бы подправить, конечно. Давай так, пусть исполнятся озвученные, сказанные значит, пожелания.
- Не надо ничего, - прошептал я, но старик уже поднялся, вложил мне в руку сухарик и, нахлобучив на голову каску, скрылся в задымленной квартире.
Я проснулся в своей кровати. Солнце заливало комнату. Справа я почувствовал шевеление и с опаской повернул голову. На краю кровати спиной ко мне сидела Алина с тюрбаном из полотенца на голове. Я схватил пальцами кончик полотенца и потянул вниз. Оно съехало, и вслед за ним по плечам жены рассыпалась русая копна вьющихся влажных волос. Я вздохнул с облегчением. Алина, улыбаясь, повернулась ко мне. Её лицо было свежим, безумно красивым и родным. Из детской доносились весёлые голоса детей. Это всё было просто кошмарным сном, понял я.
В ладонь что-то кололо. Я вытянул из-под одеяла вторую руку с ванильным сухариком…
____________________________
Прошло уже много-много лет. Мы с Алиной не стареем, остаёмся такими же молодыми и красивыми. И этого нам пожелали, насколько я помню, ещё на несколько столетий. Мальчишки возмужали и тоже здоровы, что неудивительно. Деньги текут рекой, жизнь наполнена путешествиями и приключениями. Тёмные тучи обходят нас стороной, и над нашими головами всегда мирное небо.
*бросается хрустальной вазой*
