- Мы же не успеем, б***ь, я тебе говорю, что мы опоздаем.
- У нас еще уйма времени, - успокаивал я.
- Ты хотел купить какие-то снеки, - у нее получилось: ннэки.
- Успокойся, сделай глубокий вдох, задержи дыхание и все пройдет.
На меня смотрела не моя супруга, а какой-то пьяный дурной икоточный испуг. Света, моя жена, так давно не собирала чемоданы в отпуск и поэтому забыла, что эти хлопаты должны вызывать противоположные эмоции.
Последние несколько лет она так усердна работала, так трудилась, что выходные у озера на нашем совершенно крошечном участке в двадцати километрах от города, где кругом скоростные трасы и высоковольтные кабели – вызывали у ее рассудка опустошение и полное погружение с себя в виде отдыха на простом шезлонге.
- Дава—аай, я пойду в куууупе?!
Проводник стоял и смотрел тоскливо на пустой перрон. Я давно нас зарегистрировал, ну сделал все сопутствующие манипуляции.
- Да, пожалуйста, иди в купе, располагайся.
Наши вещи уже давно мною были разложены. Бутылочка свежей воды стояла на аккуратном столе с выглаженной белой скатертью. Рядом лежал бумажный сверток, в котором был треугольник хлеба с ветчиной и листом салат. Хрустящая накрахмаленная простыня, на удивление широкой полки снизу, уже была правильно и ловко застелена, когда света пропала в туалете. И главное, тусклый как лампочка в общественном туалете, проводник, сообщил мне с самого начала, что до Будапешта мы будем ехать исключительно вдвоем.
- Я по-йду, а то я переживаю.
Мы были в Питере всего сутки, а света была трезвой последний раз два дня назад дома в Москве, когда мы сидели как обычно на нашем мелком балконе и смотрели на нашу пятиэтажку сквозь непробиваемую, высокую и вечно цветущую яблоню.
Я говорю «нашу», так как мы все в спальных районах сидя на своих недоношенных балконах смотрим вперед, вбок, вниз или вверх – словно в зеркало.
Наконец я пришел к сути. Мы сидели на балконе почти пьяные. Мы пили то ли какое-то посредственное белое, или сладкое чилийское, может даже австрийское сложное, может пиво после хорошего торфяного виски, в общем, мы были пьяны и ночь была летняя, то есть в любую секунда она могла превратиться в утро.
- Ты же не видела белых ночей?
- Видела, тридцать минут, когда мы с поезда сразу полетели на Балтийский вокзал к автобусу.
- Это не то. Но да, это был конец Июня.
В общем, мы в ту ночь, которая незаметно стало новым летним днем, забронировали квартиру в Питере на сенной площади, купили билеты на поезд, и сразу же, стихийно, забронировали комнату в Будапеште, как мы позже узнали, совсем у подножью Здания Венгерского Парламента. Зачем мы это сделали, я понятия не имел.
Вернемся на перрон такого характерного для себя города. На пирон всегда пьяного, всегда великого, постоянно неухоженного но тем самым удачно припорошенного вечностью, обдуваемый ветрами с Финскаго залива, обруганный чайками по утрам когда мусорные баки опустошают немые глухие грузовики, и просто на перрон грязного города, где это скорее блажь, нежели убогость. В каком еще грязном пьяном вечно городе, ты случайно в сквере обнаруживаешь дворик Ахматовой, или случайно выходя из рюмочной, понимаешь, что над тобой жил Довлатов, и также перед поездом в еще неясное будущие выпивал?
Я курил сигарету, которую прикурил от предыдущей. Для любого курильщика перед поездом, что неизвестно когда остановится, выкурить как можно больше сигарет, это как стоять у моря и пытаться вздохнуть больше ветра чем вообще на это способны легкие.
Докуривая, я смотрел на нашего проводника. Он жадно и сиротливо всматривался в пустую платформу. Мне кажется, каждый проводник боится отправления. Они умирают каждый раз, когда поезд начинает движения, так как максимально разделяют чувство опоздавшего.
- Проходим в вагон, - деловито приказал мне почти мальчишка в широких оправах и не в размер форме с приклеенными пагонами, на которых вместо звезд были маленькие паровозики.
- Там жара страшная.
- Нам не позволяют включать кондиционер пока мы не отправимся, - привычной фразой выстрелил он.
- Идем.
Я выбросил свою сигарету под колеса нашего поезда и направился в купе.
- Вы местные, - остановил меня в тамбуре проводник, когда собирал пандус в скромную подсобку.
- Нет, мы сюда приехали посидеть на красочном балкончике.
- Звучит красиво.
Действительно. Мы сняли старую квартиру на Гривцово, у сенной площади. В этом хорошо пропитанном похмельем городе нам нужно было только как раз опохмелиться и поспать несколько часов. Но там был балкон.
В этом многовековом доме было пять этажей. Четыре подъезда. Одна арка с чугунным старым литым забором во весь «рост», (ночью, мы как раз застали, когда на улице не было ни души, дрались и кричали два местных кота) булочная, и винный, очень снобистский, магазинчик. И два балкона. Второй и третий подъезд на пятом этаже хвастался ими. Нам повезло. Один из них был наш.
Когда мы вошли в квартиру, которая должна была служить как перевалочный пункт из точки А в точку Б, в школьную блядскую задачку, как просто комфортная огромная душевая кабинка с кроватью, с мини баром, телевизором, чистым полом и парой свежих полотенец, мы увидели настежь открытое окно.
Все в квартире было идеально чистым. Все кричало своей педантичностью. Кровать была заправлена идеальна. Кухонное полотенчико (просто оно было огромным, как банное) было сложено в четыре разворота настолько ровно, что отображало перпендикулярно линии встроенной техники. Тапочки встречали гостей как «концепт кары» на Paris Motor Show. И из всего этого танца справедливой эстетики и порядка выбивалась как вульгарный рок концерт посреди модного показа, занавеска и отрытая дверь на балкон.
Что такое балкон? Вот лично мне из моих знакомых, коллег, многие даже не ответят буквально, так как не имеют его как такового.
Какая тотальная, грустная оплошность нас, как творцов нашего же, общество. Мы пытаемся кого-то учить, кому-то рассказывать как надо жить, что хорошо и что плохо. В какой, б***ь, руке держать вилку не умея заваривать себе кофе. Кому хамить, прости господи, а кому нет. Кто в общем хороший, кто прав, а кто не очень. Больно осознавать, что кругом люди, которые не в силах сказать спасибо, не в состоянии убрать за собой в ресторане быстрого питания свои объедки, с пеной у рта заочно встают на оборону своего государства, которое не может дать им такую мелочь как балкон.
Мы бросили вещи и забыли о них до отправления. Просто сидели и молчали. В разные стороны уходила улица. Справа налево она менялась несколько раз. Там был канал, несколько мостов, закусочные снизу в доме напротив, совсем под нами дорога в одностороннем порядке, и конечно дом напротив, который был непохож на наш.
У него была своя многолетняя история. У него также исключительно было мало балконов. Они были хрупкие даже на первый скользящий взгляд, и посему сидеть на нашем было как бы опасливо, но завораживающий вид на все вокруг, понимание, что на этом месте, в этой квартире, на этом разрушенном, почти погибшем балконе, строились семьи. Рождались и умирали люди. Переживали войны, выживали в голод, жили во все эпохи после и это место сохранилось. Эти факты, обстоятельства на генетическом уровне, как код заложенный в нас, заставлял забыть о хрупкости.
Эта конечно все фарс, разбавленная пьяная лирика. Другими словами мы сидели и выпивали легкое цветочное белое, сменив свой приземистый балкон на красочный Петербургский. Разумеется, мы думали только о вине и о поезде, на который нельзя было опоздать.
Но такие мысли как взрывная волна, или как лавина, от них убежать или скрыться не удастся.
Ну а теперь я сижу в купе. Моя пьяная и счастливая Света спит. Наверное, ей снится залив с минеральной водой и дольками свежего лимона. Просто мне кажется, ей очень скоро захочется много и страстно пить. А я пока представлю, что у поездов тоже есть балкон.
Отредактировано Александр Векшин (09.09.2021 07:01:22)
