Сашка-Бумеранг
Так уж случилось, что из-за бесконечных разговоров, пересадили Танюшу на предпоследнюю парту – к самому молчаливому ученику во всем классе - а, может, и во всей школе, которого называли презрительно «Осел» за его спиной, а порою даже – и в лицо. Танюша совершенно не хотела сидеть с Ослом, о чем она сразу ему сказала, на что он ответил, словно бы даже с брезгливостью: «Как будто я с тобой хочу, корова».
За весь урок они более не сказали ни слова – почти что до самого конца, пока белокурая прорва Юлька не начала внезапно квакать – причем квакать исподтишка, когда учительница отворачивалась к доске, - к громкому смеху остальных ребят.
- Кто это делает? – закричала наконец Светлана Петровна после очередного «квака». – Андрей, ты?
- Почему я? – угрюмо спросил Осел.
- Будьте добры, встаньте, ваше Величество, когда разговариваете с учителем! Чем вы опять недовольны?
Осел поднялся и снова спросил:
- Почему я? В классе сидит тридцать четыре человека: почему я? Почему вы не думаете, что это сделал кто-то из ваших любимчиков?
«Все почему да почему, - подумала Танюша. – И правда, как осел».
- У меня нет любимых учеников, - вы это прекрасно знаете, - как и нелюбимых. К тому же я никогда не поверю, чтобы, например, Саша или Наташа делали нечто подобное.
- То есть, выходит, что нечто подобное могу делать я, вы верите?
- Можешь садиться, Андрей.
- Вы тоже можете садиться, Светлана Петровна, - усмехнулся из-за первой парты Сашка по прозвищу «Бумеранг».
- Спасибо вам огромное, - ответила Светлана Петровна с улыбкою к еще большему смеху ребят.
Сашка всегда знал, как всех рассмешить – наверное, он потому Танюше и нравился. Разумеется, не только поэтому: он был высокий и красивый, с мускулистыми руками и вьющимися черными волосами. Еще он очень хорошо играл в футбол – гораздо лучше других мальчишек.
- Спорить с ослами – дело неблагодарное, - громко сказал прыщавый Колька, сидевший с Сашкой за одной партой.
Светлана Петровна потемнела, но из-за гремящего хохота слов ее разобрать было уже нельзя.
На следующий день Осел в школу не пришел, как и на день после. Говорили даже, что он и вовсе из дома не выходит – настолько велика его ослиная обида.
- Да повесился он, - сказал однажды Колька посреди перемены. – Сам видел: на дереве висел. Качался. У них во дворе скорая. Его папка кричал: «Все! Нет у меня больше Осла! На ком я теперь на дачу поеду?!»
Пухлый, с пищащим голоском Димка Кизилев загоготал так, что у него прыснуло из носа.
- Господи, какой же ты идиот! – сказала Наташка, склонившаяся в одиночестве над конспектом.
- Ты охренела, очкастая? У тебя от перегара стекла вспотели или что?
Но тут вмешался новенький, Витька Злобин: он приехал из далекого Мурманска месяца два назад. Танюша видела, что Наташка ему очень нравилась, но рядом с ее нелюдимой подругой Витька делался совсем глупым и мог только молча пялить глаза.
Дни, тем временем шли, а Осел все не появлялся. Встретила его Танюша лишь в самом конце недели, сперва даже и не заметив, потому что на дворе стояла темная ночь. Она села на соседнюю скамейку, горюя о своих девичьих горестях и сетуя на свою горестную судьбу. Танюша бы, наверное, так и не узнала, что находится он совсем рядом, если бы Осел вдруг не напугал ее до полусмерти своим грубым мальчишеским голосом.
- Хорош уже реветь, - сказал он. – Сколько можно? Я тут читать пытаюсь.
От неожиданности Танюша дернулась и начала даже медленно пятиться.
- Да не пугайся ты так. Это Андрей... которого Ослом называют. Не помнишь уже, с кем за одной партой сидишь?
- Ты что – маньяк?! – закричала Танюша. – Что ты тут делаешь? Ты специально подслушивал?
- Что подслушивал? Как ты сопли распускаешь? Больно надо. Сама выбирала, куда сесть. Я тут под самым фонарем – на свету, причем давно. Пролетела мимо, даже не заметила.
- Ты... ты... – сказала со злостью Танюша. – Ты... почему в школу не ходишь?
- Больно надо.
- Ты что – осел?
- А ты – корова? Будем и дальше заниматься классификацией видов?
- Как ты экзамены сдавать собрался?
- Так же, как и Витя сдает: приду к Светлане Петровне с конфетами, коньяком, еще и конвертик на стол положу.
- Витя – богатый, а ты – нет.
- Это я сейчас небогатый, а вот завтра...
- Что завтра?
- Уеду из этого гадюшника депрессивного и разбогатею сразу. Куплю поместье, возьму к себе Светлану Петровну кухаркой. Буду кричать на нее каждый раз, когда выть захочется от тоски, то есть раз по восемь на день точно.
Танюше даже смешно сделалось от того, с каким серьезным видом он все это говорил: как будто и впрямь собирался сделать.
- За что она тебя так невзлюбила?
- Завидует, наверное.
- Завидует, говоришь? Вот только чему?
- Что я ее предмет лучше нее самой знаю.
- Я серьезно спрашиваю.
- Откуда я знать могу? Не любит, да и не любит. Рожей, наверное, не выдался.
- Нормальная у тебя рожа, - ответила Танюша, поглядев внимательно на Осла. Он тоже был высокий, как Сашка, широкоплечий, но горбился как будто специально. Еще у него щеки были все время красные, болезненно красные – как ушибленное колено. – Даже ничего. Тебя бы постричь, причесать, в одежду приличную одеть. За нормального сойдешь. Это что, фингал? Откуда?
- Подрались со Светланой Петровной: так у нас, академиков, заведено. Поспорили горячо за Роттердамского и закончили тем, что начали друг в друга стульями швырять. Завтра сама увидишь, что ей куда сильнее досталось.
- Я серьезно спрашиваю.
- Больно ты серьезная сегодня: обычно только смеешься. Лучше сама ответь, что тут делаешь посреди ночи...
- А ты?
- Мне до дома пару минут пройтись. А тебе сколько топать?
- Я у подруги ночую: мне тоже недалеко.
- Что-то я ее тут не вижу, - сказал Осел, помолчав немного. – То есть ты сказала матери, что останешься у Наташи, а сама пошла к Бумеру искать приключения?
- Это не так! – закричала Танюша. – Откуда ты знаешь?! Наташка разболтала?!
- Естественно. Мы с ней в соседнем дворе встречаемся по ночам и вместе на луну воем. Не ты ли тут пять минут назад Бумера проклинала?
- Я не проклинала...
- Меня, видимо, мои ослиные уши подвели снова. А вообще, два плюс два сложить не сложно.
- Какие два плюс два?
- Артура тебе надо читать.
- Какого еще Артура?
- Конан Дойля. Не бери в голову: это не для средних умов – серьезная научная литература о поведенческих повадках лондонских наркоманов...
- Каких наркоманов? Что ты несешь? Странный ты все-таки!
- Я – странный? Это ты ищешь ночные развлечения с маньяками-насильниками.
- Сашка – не маньяк и не насильник.
- Пока что.
- Что значит твое «пока что»?
- То и значит. Мы ведь с ним друзьями были когда-то. Я знаю, какой он – каким он стал...
- Хорош же друг: губу ему разорвал. У него шрам до сих пор. Зачем ты это сделал?
- Хотел по зубам ему дать – за дело. А получилось, как получилось.
- И это ты его еще маньяком зовешь...
- То есть то, что они меня с Кизилом в спортзале отдубасили так, что я неделю кровью мочился, тебя не смущает. А губа смущает. Да?
- Ну прямо уж кровью.
- Кто толпою за школой малолеток избивает? Я?
- Сашка ничего такого не делает. Его друзья – тоже.
- Значит, мои глаза меня дезинформировали: постановка американских спецслужб – не иначе.
- Что-то я не припомню, чтобы ты в школе так много болтал.
- А там есть с кем поговорить? Разве что с портретами на стенах, да и у тех половина заслуг придуманные...
- Сашка не такой!
- Ну, конечно. Это я специально...
«АНДРЕЙ, СУКА! СКОЛЬКО МОЖНО ПОВТОРЯТЬ?! ЖИВО ДОМОЙ ИДИ!»
- Это тебе.. кричат? – спросила Танюша.
- Нет, ни мне.
- А вроде бы тебе. Ты поэтому тут сидишь?
- Говорю же: ни мне.
- Если ни тебе, то почему ты весь дрожать начал?
- Потому что у меня от твоей тупости сейчас башка взорвется: я вообще не знаю, кому это кричат. Тут этих Андреев как собак нерезаных, и у половины родители – дебилы.
- Тебе ночевать негде?
- Отстань уже, говорю.
- А ты у девушки переночевать не можешь? Она у тебя есть хоть?
- А у тебя – парень?
- Я с Сашкой встречаюсь. У нас все серьезно.
- А Бумер знает, что вы встречаетесь и у вас все серьезно? Ты ему скажи на всякий случай, мало ли. Да и что тебе до моей девушки? Хочешь стать ею?
- Больно надо.
- Ну тогда и мозги не парь...
«АНДРЕЙ! АНДРЕЙ!!!..»
- Господи, как он достал, - тихо сказал Осел, сжав книгу руками так, что, казалось, переломит ее надвое. – Сил никаких нет.
- Значит, твой все-таки?
- Мой, и что? Теперь всем разболтаешь?
- Да кому ты нужен! Я ведь тебе посочувствовать хотела чисто по-человечески.
- Больно надо мне твои сопли. Я и без них из всего этого дерьма выберусь. Лучше себе сочувствуй: твой Бумер тебя сожрет, а что останется – выбросит в мусорный бак. Он же людоед. Бумер так со всеми: он вас даже за людей не считает. Вы для него как консервы: съел и забыл.
- Ты моему Сашке и в подметки не годишься: он храбрый, добрый, веселый и умный...
- Ага, как лопата земли. Вы все почему-то говорите, что вам нужны добрые и заботливые, а выбираете мудаков конченых.
- А сам-то ты кто? – закричала Танюша. - Мудак... высокомерный!
- Какой есть: негативные последствия интеллектуального развития – довольно редкое отклонение.
Зачем ты мне это дерьмо в уши льешь? Не из-за Бумера ли ты тут рыдала? А? Ты ведь со мной в обычное время и здороваться-то брезгуешь, а тут прямо друзьями стали: не оттого ли, что ты сама с собой не можешь находиться наедине? Помни, что ты с ним на свой страх и риск. Когда ныть начнешь снова, не удивляйся, что никому дела нет – твой выбор.
- Не зря тебя ослом прозвали.
- Если бы я сейчас встал и дал тебе хорошенько по зубам, меня бы ты тоже полюбила? – спросил Осел, внезапно рассмеявшись. – Думаю, да. Но я не такой человек, извини.
- Какой же ты человек? Ты – осел! Олух краснощекий.
- Иди домой уже: скоро светать начнет. Хоть поплакаться сможешь в комфорте...
Тем утром Танюша проснулась, чувствуя себя очень странно. Она даже завтракать не стала. И «ощущение», как она назвала его в своей голове, с каждым часом делалось все упрямее и тошнотворнее. В конце концов, она отпросилась с урока, побежала со всех ног в уличный сортир, где и склонилась над «очком». Танюша ничего так и не поела, выпив лишь полстакана холодного чая, но из нее все равно хлынула горькая вода – то ли от тяжелого запаха, стоявшего в туалете, то ли от видов, которые в нем открывались. В конце концов, ей сделалось так дурно, что она зашлась жутким неутихающим кашлем, едва не свалившись на грязный бетонный пол. Когда приступ наконец отпустил ее, она услышала, как за толстой стенкой отворилась дверь.
- Ты ссать будешь или нет? – спросил Кизил своим девичьим голоском.
- Не мой уровень комфорта.
Голос человека прогремел глухим басом из-за дыма сигарет, которые Танюша почувствовала тотчас, с трудом сдержав подступивший к горлу ком.
- А что Танька? Уже какую неделю ходит с заплаканными глазами: разбил ее невинное девичье сердечко? – спросил Витька со смехом.
- Не только сердечко, - ответил Сашка.
- Да не гони.
- Это ты только и можешь, что слюни пускать. А у меня все быстро: раз, два и побежал.
- Бум, ты что реально? – пискнул Кизил.
- Что за вопросы тупые? Ты меня за пустослова держишь?
- Повезло тебе, говорю: теперь можешь, когда захочешь. Я бы тоже не прочь кого-нибудь хорошенечко... – Кизил быстро застучал ладонью по стене.
- Да нахрен она мне сдалась после этого? Туман с глаз. Я уже засыпать начал, а она ко мне обниматься полезла. Говорю ей: «Не трогай меня, шалава!» Она в слезы сразу: «Ты что – мудак? Зачем ты так говоришь?»
- Что реально так и сказал?
- А что мне с ней делать еще? Вещи – дверь. Все мозги затрахала: картошка ей не банан. Извините, знакомиться некогда: трусы с пола подняла – пока, до свидания.
- Что теперь будешь делать? – спросил Витька.
- За Наташку твою возьмусь: что делать. Девке очень уж одиноко. Ты же только слюни и можешь пускать. Ну ничего, скоро она мне тоже кое-что послюнявит. Что вылупился? Я тебе серьезно говорю: все, уехал твой поезд, так и не тронувшись.
Кизил за стенкой загоготал.
- Я тебе потом фотографию пришлю, когда она мне сосать будет. Я так и подпишу: «Поезд для Тормоза». Передернешь дома, чтоб совсем обидно не было...
Кизил снова залаял, как гиена.
- Щелочка у нее совсем, наверное, узкая. Нетронутая. У Таньки-то уже нет. Да ты не хмурься так, Витька: порадуйся за друга. Я же сказал, что пришлю тебе фотку – наверное, все-таки на День рождения твое. Говорил, скоро оно у тебя, да? Я ей на лбу напишу фломастером: «Сосу для именинника!» Дрочи сколько хочешь: я с тебя ничего не потребую. Даже денег не возьму.
- А-а-а, су-у-ка! – гоготал оглушительно за стенкой Димка Кизилев. – Ну и пешеход ты, Витька. Тормоз! Тебе только на ручнике гонять. Недоводятел мурманский...
Танюша, не удержавшись, снова начала кашлять, на что Колька громко ударил стену.
- Э! Подавилась, бедная? Ты там жуй хоть немного!
- Что там за шпионка малолетняя засела? – спросил Сашка. – Слышь? Мы сейчас придем распишем тебя на четверых по-быстрому. Взрослые разговоры она, сука, подслушивает!
- Да успокойся ты...
- Ты у меня добазаришься сегодня, Витька. Мы сейчас тебя накормим вместо нее. Но нас тут трое, так что Кизил будет только смотреть. Может, подрочит в сторонке.
- Почему сразу я в сторонке?
- Так ты поучаствовать хочешь?
- Витька же спортсмен бывший. Да, Витька? Жопа у него, что надо.
Витька шумно плюнул и пошел прочь, стуча туфлями по мощенной дорожке.
- Ты смотри, какая гнида, - сказал Сашка. – Даже дверь не закрыл...
Танюша нашла Наташку в переполненной столовой, где витали самые разнообразные запахи, от каждого из которых голова шла кругом.
- Держись подальше от Бумера, - сказала она.
- На что он мне сдался? Я ведь тебе то же самое говорила, – ответила Наташка. – Что-то ты совсем сегодня не очень. Температура опять поднялась?
- Нет у меня температуры.
- Молока хоть выпей.
Но Танюша ее уже не слушала. Она глядела на стол, за которым сидел Сашка со своей компанией, то и дело начиная смеяться. Когда раздался очередной его хохот, Танюша взяла стакан и пошла к нему – со спины, но улыбающийся Колька указал на нее пальцем, и Сашка повернул голову – как раз вовремя, чтобы наклониться, и большая часть содержимого ее стакана угодила на стол, на Димку Кизилева, вскочившего с визгом, на пол, куда угодно – но только ни на самого Сашку, отделавшегося парой белых капель на куртке.
- Шалава, совсем охренела?! – заорал он.
- Кизил, ты снова обоссался? – рассмеялся Колька, хлопнув Кизила по жирной ляжке. – Вроде, только молоко пил. Иди подмойся. Тут люди едят вообще-то!
- Шалава, ты охренела?! – снова заорал Сашка, поднявшись во весь рост. – Знаешь, что я должен с тобой за это сделать?!
Ее всю переполняла злость, но Танька так и не нашла, что ответить – хуже того, от этой бессильной злобы, у нее вдруг начал вздрагивать подбородок, и она почувствовала, как горлу подступает огромный ком.
- Смотри, она сейчас драму закатит, - сказал Колька. – Ну, давай, плачь уже.
- Я все слышала, мудак! – выпалила Танюша.
Сашка молча влепил ей пощечину.
- Мразь конченая!
Еще одну.
- Ненавижу!
Бумер замахнулся, чтобы ударить снова, но едва не расстелился на мокром полу, когда Осел, сидевший прежде в стороне, пробормотав бессмысленное: «Нахрен так жить?», налетел на него с разбегу, отпихнув в к переполненному грязными подносами столу.
- Вы уже в открытую перешли, кретины? – спросил он. – Раньше хоть прятались.
- Она заслужила, - сказал Колька.
- Может и так, но хватит.
- Что ты тут раскомандовался, Осел?! – закричал Кизил.
- Ты что совсем попутал? – спросил Сашка, подойдя к нему почти вплотную. – Опять дерзким быть научился? Так мы тебя снова разучим! Делов-то!
- Мы? – спросил Осел. – Ты без своих подсосников вообще уже ничего не можешь?
- Ты кого подсосником назвал, ослина недотраханная? – завизжал Димка Кизилев.
- Хорош трепаться! – крикнул кто-то из старших. – Вы драться будете или нет?
- Какая драка? Смотри, как эти двое пялятся друг на друга: это – любовь. Они сейчас кое-чем другим займутся!
- Да и хрен! Мне все равно интересно, кто кого!..
Когда все вокруг начали хохотать, в столовую ворвалась полутораметровая молодая завуч, Надежда Степанова, и с воплями: «Что у вас тут снова происходит?», приказала всем рассаживаться по местам, а тем, кто есть не хочет – расходиться по своим занятиям. Однако, ни Бумер, ни Осел, не спешили отходить друг от друга.
- Я кому сказала?! – кричала завуч уже на них. – Живо разошлись! Кому сказано?!..
- Бум, пошли, - Колька тронул его за плечо.
Танюша, уже не сдерживая слез, протиснулась к выходу и побежала, словно уже и не видя вовсе ни людей, ни коридора, кружившегося вокруг нее.
- Таня, подожди! – кричала ей вслед Наташка, увязшая в густом потоке вываливавшейся из столовой толпы. – Что у вас случилось?
- Открыли твою Таньку: как банку консервную, - загоготал Кизил.
- Закрой рот, полудурок! – закричала Наташка. – Гиена!..
Приведя себя в порядок во дворе за школой, насколько она могла, Танюша вернулась в класс. Лишь только она показалась в дверях, как белокурая Юлька, сидевшая у Кольки на коленях, квакнула с притворным кашлем: «Шалава!» - и весь класс зашелся громким смехом.
Танюша стояла некоторое время, не зная, заходить ей или нет. В конце концов, она поплелась к своему месту рядом с Ослом, как вдруг Витька Злобин, сгорбившийся в углу за пустой партой, крепко схватил ее за руку.
«Здесь садись, - сказал он. – Рядом со мной. Туда не иди».
Танюша слишком устала, чтобы спорить.
«Господи, что за запах?» - вошедшая следом Наташка побежала открывать окна, и только потом заметила, наконец, Танюшу, воскликнув: «Так вот ты где! Я тебя везде ищу!» Но тут на пороге появился Осел – вспотевший, с растрепанными волосами, и все разом замолчали. Только Кизил в безуспешных попытках перестать смеяться, все скулил, скулил и скулил. Осел взглянул на него с презрением, прошел мимо Сашки, что покачивался с довольной ухмылкой на учительском стуле, закинув грязные кроссовки на стол. Осел неторопливо направился к своему месту, но так и не сел. Юлька оглянулась на него с первых рядов и сама принялась хихикать, закрывшись руками в притворном смущении.
- Кто это сделал? – спросил Осел.
Никто не ответил, словно бы никто и не знал.
- Кто это сделал? – спросил Осел уже громче.
Кизил начал лаять еще сильнее, сотрясаясь всем телом, совершенно уже не в силах сдерживать себя.
- Кто это сделал? – повторил Осел в третий раз, приподняв брезгливо за лямку мокрый рюкзак.
- Только плакать не начни: нам уже хватило одной, - весело сказал Колька, покосившись на желтую лужу под стулом Осла. – Кто сделал? Кто сделал? – гримасничал он. – Ты и сделал. Я по цвету вижу, что моча ослиная...
Однако Юлька тут же заверещала, попятившись от него, как от прокаженного, когда Осел швырнул рюкзак Кольке в лицо – а красный, как спелая ягода, Димка Кизилев, доспев уже окончательно, ткнул в товарища пухлым пальцем и оглушительно завизжал: «Смотрите! Коля весь в Сашкиной моче!!!»
Однако никто не смотрел на Кольку и не смеялся, кроме самого Кизила, потому что Осел и Сашка, сцепившись как будто ни на жизнь, а на смерть, уже сшибали друг другом стулья и парты и заставляли сидевших впереди спешно покидать свои места.
Кизил, все еще давясь хохотом, словно бы хотел и сам броситься в драку – на подмогу товарищу, вот только Витька опрокинул его ударом по ногам, заставив распластаться на полу между рядами.
«Э, ты что творишь?!» - закричал на него Димка Кизилев своим девичьим голоском, сделавшись вдруг совершенно серьезным, и продолжал лежать без движения, пока Витька стоял над ним с побелевшими от злости кулаками.
Только Колька кинулся на помощь к Сашке, но Бумер вдруг заорал прямо в его прыщавое лицо – громко, оглушительно, на весь класс и весь коридор, заставив его отшатнуться и безмолвно отворить свой рот: «Отойди от меня, подсосник обоссанный!!!»
А уже в следующее мгновение Бумер с Ослом схлестнулись снова, с треском разбив оконные стекла и заставив перепуганную Наташку жаться в угол за учительским столом. Следом они опрокинули и сам стол, на котором лежали разноцветные тетради, градом посыпавшиеся на пол, куда оба дерущихся упали тотчас, продолжая яростно молотить друг друга.
«Перестаньте! Перестаньте! – кричала Танюша в слезах. – Кто-нибудь, расцепите их!»
Однако, казалось, кроме ее подруги Наташки, находившейся в противоположном конце класса, ее словно никто и не слышал вовсе.
В один момент Сашка обхватил Осла ногами, словно пиявка присосавшись к нему со спины, и, - весь красный и потный от усилия, - принялся душить его борцовским захватом. Однако Андрей так и не позволил ему просунуть руку под своим подбородком, вцепился в нее зубами, вывернулся, а уже в следующее мгновение навалился сверху на самого Бумера и принялся колошматить его безжалостно по грязному лицу – удар за ударом, от каждого из которых Сашкины ноги беспомощно вздрагивали, словно бы пружинясь от пола.
Именно тогда в класс и ворвалась Светлана Петровна, тотчас схватив Андрея за волосы, и попыталась оттянуть его в сторону. Она кричала, звала на помощь учеников, однако только лишь двое: Наташка и сама Танька откликнулись на ее призывы. А Андрей тем временем продолжал бить – снова и снова, порезанными кулаками, заливая своею кровью и самого и себя, и Сашку, совершенно уже переставшего закрываться, - и отпихивал всех троих, словно и не замечая вовсе, что его тянул за рубашку и хватают за руки, и продолжал наносить удары – не менее яростно, чем делал в самом начале драки. Только влетевшие в класс молодые учитель физики и полутораметровая завуч, Надежда Степанова, сумели наконец растащить Сашку и Андрея по разным углам, откуда они продолжали орать друг на друга, не взирая ни на протесты, ни на угрозы учителей, ни на мольбы рыдающей Таньки, ни на уговоры Наташки, всей перепачкавшейся в крови – от туфлей, до белой блузки, местами уже совершенно поменявшей цвет.
- Я убью тебя, сука! Собственными руками! Прямо здесь! – кричал Сашка обезображенным своим лицом из-за перевернутого стола, куда его загнала Светлана Петровна, которая все бросалась на него, словно на баррикады, но каждый раз он настойчиво отталкивал ее от себя.
- Сашка, зачем ты так говоришь?! – кричала попеременно Светлана Петровна то на одного, то на другого. – Андрей, что ты тут устроил?!
- Что вы все из меня козла отпущения хотите сделать? А? – кричал уже сам Андрей. – За этим, понятно, сразу папочка с мамочкой прибегут! А раз за меня вступиться некому, то можно все и повесить сразу?! А вот хрен вам! Вы вообще уже ни черта не соображаете, Светлана Петровна! Таня, отцепись! Пустите меня!..
- Не пускайте его!
- Дура, ты что не видишь?! У меня кровь из башки хлещет!
- Ему нужно в больницу!
- Им обоим нужно в больницу! Наталья, беги за медсестрой!
- Сука, я убью тебя!..
- Саша, прекрати!..
- Отвяжись от меня, дура ты конченая! – верещал Сашка. – И ты, дебил приборный! Займись своими пробирками!..
Наташкины туфли звонко застучали в переполненном коридоре, откуда выглядывали любопытные лица других учеников. А Андрей, оттолкнув от себя и Таньку, и перепуганную завуча, сам уже бросился к дверям.
- Какие же вы суки все! – кричал он, закрывая ладонью левое ухо, из которого лилась, не переставая, темная кровь. – Животные гребанные! Вы себя сожрете! Сами! Друг друга! Со всем вашим дерьмом! Суки! Какие вы все суки!!!...
- Куда ты идешь?! – орала следом Светлана Петровна.
- Тебе какое дело?!
- Наташа сейчас...
- Черт с вами всеми! Ненавижу! Где угодно, только ни здесь!..
Танюша бросилась следом за Андреем, но на все ее просьбы и вопросы он снова и снова отвечал лишь криком, словно бы готовый наброситься через мгновение уже на нее саму:
- Откуда я знаю, что тебе делать?! Аборт делай! Или рожай и расти выродка! От выродка! Мне какое дело?! Что ты привязалась?! Мы с тобой даже не друзья!..
- Зачем ты заступился за меня?!
- Я за себя заступился! Отстань от меня!..
Ни Сашка, ни Витька, ни Наташка, покинув класс тем утром, больше в него не вернулись. Да и самой Танюше вскоре стало не до учебы: придя к обеду из школы, она вымыла голову, причесалась, накрасила ногти, надела чистую форму – впрочем, так и не став ее гладить, - и наглоталась снотворного в ванной комнате, от которого и не слышала вовсе ломившейся к ней подруги; и была обнаружена уже в бессознательном состоянии собственной матерью, спешно вырванной Наташкой с работы. Ее срочно доставили в реанимацию, где она провела несколько последующих дней, однако, как объявил ей после старенький врач с жестким лицом и красными руками, ребенка ее, к сожалению, спасти не удалось.
Что касается самого Андрея, слухи ходили разные: говорили даже, что Сашка его убил и попал в тюрьму на двадцать лет. Потом, однако, выяснилось, что Андрей якобы жив, что он закончил с отличием университет и уехал за полярный круг – подальше от ненавистных ему людей. Но все это были только разговоры, и сказать точно, что с ним на самом деле произошло, не мог никто – даже его отец, к которому Танюша заходила несколько раз, надеясь получить внятный ответ, но который вскоре и вовсе перестал открывать ей дверь.
Так в неизвестности и проходил год за годом, пока Танюша однажды не встретила случайно Андрея в его же дворе – совсем уже взрослого, возмужавшего, обзавевшегося пышной бородой и густыми черными усами. Она его даже не узнала сперва, но он сам окликнул ее, и они разговорились, усевшись на скамейке под фонарем. Оказалось, что он действительно окончил с отличием университет в Москве и уехал по обмену в Канаду, где до последнего времени «занимался исследованиями», смысла которых, сколько он ни пытался ей объяснить, Танька так толком понять и не смогла. Вернулся он лишь на похороны отца, который спился в одиночестве, так и не примирившись с сыном – не простив ему ухода из дома и уж тем более отъезда из России.
К концу разговора Андрей спросил ее, с кем из «наших» она поддерживает связь и что вообще о них слышно. И Танюша рассказала ему то немногое, что было ей известно: Димка Кизилев пропал без вести в Украине, когда все только началось; Колька сбросился с моста – насмерть – говорили даже, что его сбросили; Витька имел собственное дело, но в итоге разорился и сбежал – никто не знает точно куда, потому что оставил он на Родине немало долгов; Наташка же вскоре уехала в Польшу к своим родителям, и они, в конечном счете, потеряли связь; ну а Сашка закончил свои дни в колонии: как оказалось, он и правда кого-то убил и угодил за решетку на долгие годы, где не продержался и половины срока.
- Да и Бог с ним, убогим, - сказал тогда Андрей.
- Нельзя так говорить о покойниках.
- Он о нас и не такое говорил, а ведь мы живыми были – не мертвыми. Хотя, может, я и не прав. Может, он и покаялся в итоге, хотя надежды мало, что животное можно превратить в человека: у Преображенского не получилось, отчего у тюрьмы выйдет? Честно говоря, я не удивлен: все, что мы в жизни делаем, возвращается к нам в итоге... как бумеранг...
Больше они толком не успели ни о чем поговорить, потому что к дому подъехал красный внедорожник, за рулем которого сидела молодая девушка с каштановыми волосами, в круглых черных очках, не понимавшая ни слова по-русски – как объяснил Андрей, его вторая жена, которая сама хотела взглянуть на Россию, о которой ее муж так неохотно ей рассказывал.
- Ты извини меня за то, что наговорил тебе тогда, - сказал Андрей напоследок. – Я каждый день со стыдом вспоминаю тот день...
Они попрощалась, и больше Танюша его не видела.
