Аннотация: На ферму сваливается чудовищное напастье: вода из водонапорной башни начинает ужасно капать на крышу курятника и сводить с ума маленьких цыплят. Уже на следующее утро в Гнезде находят первую утопленную жертву. Всем животных от мала до велика предстоит сплотиться вокруг великого лидера, Петушка, могучей и гордой птицы. Он один в целом мире в состоянии бросить вызов опаснейшему врагу, отстоять великую ферму их отцов и спасти ничтожные жизни ее обитателей. Под его чутким руководством звери бросаются в смертельную схватку с воплощенным злом.
И лишь один маленький глупый поросенок раз за разом отказывается становится участником благородного подвига. Он бродит в одиночестве среди покосившихся сараев и бормочет без конца про какой-то там «обман»...
Пролог
Все животные на ферме знали совершенно точно, что мыльный пузырь, который они называли мистером Уилтоном, может лопнуть в любой момент, оставив после себя лишь ядовитое облако. Никто из зверей не брался утверждать наверняка, как и для чего их недалекому слуге вообще понадобилось раз за разом проворачивать свой давно приевшийся фокус, что и в прежнее время забавным могли посчитать лишь самые недалекие умы. Однако все они непременно соглашались, что понимать мыльные прихоти им вовсе необязательно: пузыри были существами необычайно глупыми и делали множество бессмысленных вещей, которые никогда бы не забрались в голову ни одной свинье, ни одному гусю и уж тем более ни одной овце – созданию, что мыслями не славилось в принципе. А потому всякий раз, обнаружив опустевший двор, они лишь кривили носы и высказывали свое негодование касательно нелепых капризов их совершенно отбившейся от рук прислуги.
Все животные на ферме знали совершенно точно, что грязный трюк мистера Уилтона самым подлым образом стремился проглотить не только самого шутника, но и каждого зеваку, что стал невольным свидетелем свершившегося таинства. Когда в темноте раздавался протяжный мучительный вой, звери старались как можно скорее сунуть голову в самое темное место, какое только находили поблизости, и заткнуть уши соломой. Если в прежние, сытые годы, они еще были готовы относиться к капризам сумасбродного пузыря со снисходительным великодушием, то в последнее время все чаще можно было услышать в сараях и курятниках возмущенное мычание, хрюканье и гоготание. Стоило только мистеру Уилтону собрать себя воедино, в прежнюю форму, как звери тотчас напоминали ему о том, что его пакостные проделки не обойдутся без последствий. Бурая корова Галка, красавица и гордость фермы, принималась читать лекции каждый раз, когда слуга наполнял сеном ее кормушки, вытирал мокрой тряпкой отяжелевшее вымя и подставлял под него ведро.
«Тебе уже не два года, - мычала Галка, отмахиваясь хвостом от наглых мух. – Почему ты ведешь себя, как бестолковый теленок? Давно уже пора было взяться за ум. Такого негодника, как ты, исправит только тяжелый труд...»
Галка была очень мудрой коровой. Их непутевый пузырь слушал ее с большим уважением. Порою он даже внимал ее бесценным наставлениям и принимался выгребать навоз из коровника. Немало зверей собиралось у дверей в такие дни. Больше всех за унижениями лопаты любил наблюдать старый хряк Визгун, прослывший на ферме большим знатоком самых разных дел. Он совал пухлую морду в коровник и начинал визжать: «Получай! Так тебе и надо: греби ею, мистер Уилтон! Греби, как следует! Спуску не давай!..»
Но их мыльный пузырь был такой бестолковый, такой неловкий и неповоротливый: лопата то и дело вырвалась из его никчемных ручек и грозно летела над двором. Животные бросались в разные стороны – подальше от старого хряка: куда бы Визгун ни побежал, лопата неизменно увязывалась за ним и могла пришибить со злости любого неосторожного зверя, что случайно оказывался поблизости. Сам Визгун давно изучил повадки препротивного существа и знал совершенно точно, как избежать удара его тяжелого черенка: сбивая с лапок перепуганных несушек, боров врывался в курятник, опрокидывал миску с водой и дважды прыгал через нее, прежде чем выкрикнуть заклинание: «Спаси-упаси – на земле и небеси!» Лопата всякий раз беспомощно прыгала на железную сетку и оседала на землю, сраженная наповал.
Порою, когда Визгун визжал особенно громко, мыльный пузырь мог позабыть от глупости, в какой стороне находится коровник: мистер Уилтон засучивал рукава клетчатой рубашки и принимался носиться по ферме, пытаясь доказать всем вокруг, что стоит своего прокорма: болван вдруг забрасывал все дела и принимался состязаться с Визгуном в скорости бега. Его невоспитанные сапоги то и дело покушались на почтенную пружинку хряка. Но были они такими маленькими, низенькими – допрыгнуть до хвостика у них никак не получалось: сапоги только лишь раз за разом беспомощно ударялись о толстые ляжки.
Визгун тотчас бросался к свинарнику и с разбегу нырял в глубокую яму под сараем, откуда продолжал победоносно визжать, пока их униженный бестолковый пузырь ползал на четвереньках и тыкал в темноту погрызенным черенком.
«Прекращай! – визжал боров. – Еще зашибешь! Лопату подними, бестолочь! В коровник иди, лодырь! Ты знаешь, где коровник?! Прямо перед тобой! Совсем слепой, что ли?!..»
Их пузырь был таким бестолковым и глупым, что приходилось повторять ему одно и то же по многу раз, прежде чем смысл сказанного забирался наконец в его пустую мыльную голову. Зверям оставалось лишь восхищаться упорством Визгуна, когда мистер Уилтон поднимал наконец лопату, как ему было сказано, и, как ему было сказано, послушно плелся к тачке с навозом.
Все животные на ферме знали совершенно точно, что их непутевый болван испытывает к Галке особую слабость: корова очень похорошела после последнего теления. Каждое утро и каждый вечер мистер Уилтон подолгу мял ее отяжелевшее вымя, не имея, впрочем, ни малейшего шанса на взаимность. Галке шел седьмой год. У нее скопилось немало молока, которое пузырь хранил в маленьком кирпичном сарае с черепичной крышей, любезно предоставленном ему во временное пользование единогласно избранным хозяином фермы. Стоило только красавице захлопать своими большими глазками или покачать широкими бедрами, как несчастный влюбленный тотчас бежал с дымящимся ведерком то к телятам, то к поросятам – а, порою даже, наливал и коту полную мисочку.
Бесценными усилиями Галки бестолковый пузырь то и дело вставал на праведный путь и принимался исправно исполнять свои обязанности. Но хватало его ненадолго: не проходило и двух недель, как он снова и снова начинал громко трещать, расходиться по шву, и, в конце концов, рассыпался белым облаком, чтобы весь день летать над фермой, не пошевелив и пальцем.
Так что с некоторых пор животные перестали надеяться на одни лишь слова и принялись выказывать свое возмущение и совершенно иными способами. Каждое утро, на рассвете толстенький гусь Тростничек, очень кроткого вида, тяжело взбирался на ржавую бочку под раскидистой яблоней и начинал колотить длинным клювом в затянутое шторами окошко. В прежнее время делал он это очень настойчиво – до тех самых пор, пока мистер Уилтон не подавал ему сигнал, что все понял и готов приступить к работе.
«Солнце встало! – гоготал Тростничек. – И ты вставай! Гуси сами себя не накормят! Поднимайся, лодырь! Поднимайся, пузырь!..»
Но мистер Уилтон всегда подавал сигнал, не глядя: его тяжелый ботинок то и дело сбивал яблоки, ударялся о бочку – а порою мог зашибить сдуру и самого гуся. Так что в последнее время, лишь только слышался скрип кровати, как Тростничек бросался в густые заросли за амбаром. Мистер Уилтон дважды обходил кирпичный сарай, громко хлопая бестолковыми губами, и, в конце концов, опрокидывал желтый бочонок тяжелым ударом сапога. Их мыльный пузырь был такой медленный и вялый и так устало переставлял свои бессильные ножки: солнце поднималось совсем высоко, когда он наконец хватал в амбаре мешок с зерном и уныло плелся к пустым кормушкам.
Утки смотрели на Тростника большим с уважением. Они знали совершенно точно, что и сами смогут однажды отрастить длинные шеи, если продолжат вести себя прилежно и послушно исполнять все, что прикажет им серая стая. Больше не будут они теряться среди высоких ножек, копыт и хвостиков. Им даже позволят расправить крылышки и закружить над фермой. И они полетят к далекому озеру, чистому и прекрасному, чтобы отмачивать в целебной водице свои усталые перышки. Но пока что им оставалось плескаться лишь в корыте с грязной водой и наблюдать за гусями с затаенной завистью.
Все животные на ферме, за исключением овец, знали совершенно точно, что их бессменным хозяином был молодой, здоровый краснобай, говорливый и полный сил. Никто его, разумеется, никогда не видел. Но глухие старики любили рассказывать о том, как красочно переливались на солнце разноцветные перышки Петушка и как сладко кукарекал он на рассвете, одним махом взмахнув на крышу курятника. Его дивная песня жила ныне лишь в воспоминаниях. Вот уже много лет их заботливый хозяин не выходил из свинарника, потому что трудился без устали днем и ночью, оберегая покой и благоденствие всех без исключения обитателей фермы – в том числе и их беспутного пузыря.
Животных очень возмущала черная неблагодарность мистера Уилтона: все они знали совершенно точно, что их болван самым наглым образом обкрадывает поросят. Каждый завтрак и каждый ужин зверям приходилось делить со свинками. Куры и утки катили яйца в свинарник всякий раз, когда мыльный пузырь испарялся на месте, чтобы хрюшки складывали их в корзинки и любовались неописуемой красотой. Так они забывали на время о своих горестях. Вот только, сколько бы звери не носили им пшеницу, ячмень и отруби, поросячье племя продолжало упорно пухнуть от голода, холода и слез. И к концу нынешней весны они распухли настолько, что уже едва могли протиснуться в двери сарая. Животным ничего другого не оставалось, кроме как с жалостью смотреть на их оплывшие ножки и мириться с неумолкающим урчанием пустых животов. Ведь того, что сыпал в их кормушки совершенно безнадежный мистер Уилтон, зверям и в прежнее время едва хватало самим.
Словом, к началу лета очень многие животные были недовольны тем, как обстоят дела на ферме.
«Этот Уилтон!» - кудахтали куры.
«Этот Уилтон!» - блеяли бараны.
«Этот Уилтон!» - крякали утки.
И даже кот мурлыкал порою, свернувшись черным комочком на крыше курятника: «Этот Уилтон... ох уж этот Уилтон...» Его желтые глазки глядели на широкую дверь, в котором виляла необъятными боками очередная голодающая жертва мыльного произвола.
Когда затрещал по шву и растворился без следа всеобщий любимчик, барашек Гром, терпению животных наступил конец: они собрались перед свинарником и принялись крякать, блеять и кудахтать, умоляя единогласно избранного хозяина фермы что-нибудь сделать с их недалеким слугой, совершенно замучившей их своими капризами.
Ужасно опухший, недоедающий хряк Мямлик едва не падал в обморок от голода, пока объяснял собравшимся в очередной раз, что мистер Уилтон хоть и глуп, как ворон, и ленив, как конь, и, по правде, мало на что годится; но он, как всем известно совершенно точно, круглый сирота. Кроме зверей никто о нем не позаботится. Разве могут они выгнать его, непутевого, на холод и голод, на жестокую судьбу – может быть даже, безвременную погибель?..
Его речь растопила немало овечьих сердечек, но была прервана самым отвратительным образом: нарушив все правила приличия, маленький розовый поросенок принялся отвратительно хрюкать и спрашивать раз за разом, почему свиньи запирают свинарник, когда считают колоски. Он все хрюкал и хрюкал – повторял без конца, что было гораздо честнее, если бы подсчет проходил у всех на виду: Бублику отдал свой колосок один таинственный зверь. Но Петушок все равно победил единогласно. Как такое может быть? Совершенно не может быть! Ведь не могут же утки сказать, что единогласно решили копать червячков, если одна из них ничего подобного делать не захотела. А если не захотели две? А если вообще никто не захотел кроме той, что и объявила о единогласном решении? Как же оно может быть единогласным, когда оно – не может? Должно быть, произошла ошибка. Одна маленькая ошибка. Только и всего. Ничего страшного. Просто нужно удостовериться, что нет никакого обмана...
И, чем дольше говорил маленький глупый поросенок, тем сильнее дрожало сальное рыльце почтенного мудрого хряка, безнадежно застрявшего в дверях свинарника. Мямлик трясся, словно студень, терся боками о доски. Его маленькие глазки бегали из стороны в сторону, словно маятник часов. Так и не ответив ни на один из вопросов, боров оглушительно взвизгнул, подтянул огромный живот и исчез в темноте. Из сарая тотчас послышались тяжелые вздохи и напряженное хрюканье. Можно было услышать даже хриплый голос Помойничка, очень уважаемого зверя, которого немало животных считали давно лопнувшим без следа.
«Все пропало! – визжал он в истерике. – Все пропало! Все пропало!..»
Однако, сколько бы раз Помойничек ни заявлял о пропаже, никто из обитателей фермы так и не сумел толком понять, что именно пропало и где его теперь искать. Только овечка Лолли шепнула подруге Долли, будто знает совершенно точно, что пропали мешки с отрубями. Ее слова тотчас услышали стоявшие кругом товарищи. Вскоре поднялся такой шум, что нельзя было разобрать уже ничего, кроме стройного блеяния дюжин голов и бесконечного сетования на жестокую судьбу, которая так несправедливо отобрала у обиженного стада его единственную радость.
Следом животные начали передавать друг другу еще более прискорбную весть: Лолли стало известно из достоверных источников, что пропали не только мешки с отрубями, но и мешки с пшеницей. Куры тотчас принялись громко кудахтать, убеждая гусей подняться в небо и посмотреть, не видно ли чего с высоты. Квочки прибежали к свинарнику самыми последними, потому что весь день сидели на яйцах. Но все вокруг них возмущались и шумели, и они тоже принялись громко жаловаться, совершенно опустошенные тем, что раньше цыплята были желтенькими, а теперь они все – черненькие, и в темноте их совсем нельзя разглядеть. Вскоре все животные от мала до велика кричали, визжали, блеяли и крякали. И мало кто из них вообще мог вспомнить первоначальную мыльную причину своего негодования.
Но вдруг все звери замолчали – замолчали разом – вовсе не из-за Мямлика, призывавшего из-за ссохшихся досок к тишине и порядку. Причиной их внезапного безмолвия оказалось странное маленькое создание, которое глядело на них из дверей сарая, свесив набок морщинистую головку. Оно тоже тихонько возмущалось – возмущалось тем, что никто – ни одна свинья! – не удосужилась доложить ему о чудовищной ошибке, что так подло вклинилась в его безупречные подсчеты. Но он во всем обязательно разберется. Он уже назначил комиссию во главе с самим собою. Она, совершенно точно, докопается до истины. И накажет всех виновных. И никто не уйдет от ответственности. И снова восторжествует правда. И справедливость. И на ферму вернется былое благополучие. Все это случится уже очень скоро. Может быть, даже завтра. А, может, и сегодня вечером. Или в обед. Но, скорее всего, завтра. Через два дня – уж точно. Через неделю – непременно...
Существо кудахтало робко, вкрадчиво. Бледный хохолок дрожал на каждом слове. Оно было таким маленьким, кривеньким, трясущимся – таким жалким и потрепанным годами. И так беспокойно стучали его куриные лапки, что животные переглядывались в совершенном изумлении, разом позабыв обо всем. Когда солнце выглянуло из-за облака, существо испуганно хлопнуло крылышками и убежало в темноту свинарника.
«Все будет, - раздался из ниоткуда голос Петушка. – Но сейчас всем жизненно необходимо замолчать и разойтись по сараям.
Все будет. Непременно будет. Просто нужно немножечко потерпеть...»
Отредактировано Графофил (15.01.2023 22:47:16)
