...надзирателей, соглядатаев, сыщиков и доносчиков поставили в пример и объявили им благодарности.
А пару влюбленных подвергли критике. Критика была строгой и суровой.
От слов «тайные свидания», «объятия», «поцелуи» осведомленные женщины опустили головы, демонстрируя свою безгрешность. Осведомленные мужчины реагировали бурно, доказывая свое благородство. Особенно стыдно было паре влюбленных, они чувствовали себя хуже, чем бандиты.
...
Такие парочки влюбленных оказывались в центре внимания общественности, которая, как стихийное бедствие, обрушивала на них свои воспитательные меры по вопросам морали и нравственности.
...
За время, прошедшее с тех пор и по сей день, я часто задумывался над таким вопросом: почему китайские самые феодальные и самые ханжеские взгляды на половой вопрос в среде самого «революционного» поколения — хунвэйбинов — сами по себе развились до аскетизма?..
...Не была ли их враждебность к людской любви своего же поколения и ее попрание подсознательным сопротивлением, что в те годы они сами не могли понять? Если это увязать с традиционной культурой, то это будет притянуто за уши. Если заключить, что то была хунвэйбиновская верность, то будет слишком метафизично. Возможно им выпала такая доля: с одной стороны, все громить, а с другой стороны, — жестоко обращаться со своим поколением? Они были похожи на «затравленного волка», талантливо созданного литератором Хай Саем, не так ли?
...
Девушка воспользовавшись родительскими связями, перевелась в Дацин, но сердце не зарубцевалось и в конечном счете нервы сдали. Она выбросилась из окна второго этажа больницы, пытаясь покончить жизнь самоубийством, однако насмерть не разбилась. Позвоночник раздробился на несколько частей, но она не умерла, живет по сей день, только стала живым трупом, ее тело в нескольких местах скреплено трубками.
А того парня еще до ее отъезда с командира взвода разжаловали до рядового бойца и послали разнорабочим в столовую. Когда она уехала, он каждый день ходил, как в воду опущенный, похоже у него помутилось сознание, он замкнулся, онемел, как камень.
Во время уборки урожая в роту приехала партия знакомых из Пекина. Одну из девочек этой группы определили в столовую. Ему часто приходилось работать вместе с ней. Он раскатывал тесто, она делала пампушки. Но при этом почти все время молчали. Ему ни с кем не хотелось разговаривать. Она, видя его хмурое лицо, боялась первой заводить с ним разговор.
Однажды они вместе работали в ночную смену, готовили пищу для трактористов и комбайнеров.
Он молча, с удрученным видом, раскатывал тесто, да так нажимал на скалку, что стол раскачивался, казалось, что он хочет развалить его. На глазах у него были слезы, они капля за каплей падали на стол.
Он тогда получил из дома письмо и узнал о несчастье своей подруги.
Та девочка из Пекина встревожилась и испугалась, как можно осторожнее спросила его:
— Что с тобой?
И вот тогда, обхватив голову руками, пряча лицо, он излил свое горе.
Он рассказал ей о своей любви...
Она высказала ему свое глубокое соболезнование...
...
Потепление в их отношениях и заметили, и обратили на это внимание, и взяли под наблюдение, и донесли о них.
Прежде всего руководство роты вызвало ее на беседу, указало ей на то, что у него плохое поведение, что он совершил «ошибку в жизни». Вынуждали ее разоблачить его и донести на него. Она не согласилась ни разоблачать, ни доносить. Тогда они провели с ней «трудную» идеологическую работу и критику с целью «излечения и спасения» человека. Она плакала. И в конечном счете вынуждена была отдать им дневник и записки, которые он ей писал...
...
...в те годы это было неопровержимое доказательство идеологического преступления. Достаточное для того, чтобы любого человека превратить в «подлого подонка» с мерзкой душой.
Она принародно рассказала о том, как была втянута в процесс перетягивания ее на свою сторону и тлетворного влияния на нее...
Так святая Дева Мария продала того парня...
...
Они считали, что его мораль деградировала до такой степени, что ее уже невозможно излечить никакими лекарствами. Они считали, что он опозорил само слово «хунвэйбин». Их ожесточение в критике дошло до того, что его называли не меньше, как модными в те годы словами «идущим по капиталистическому пути». На самом деле, то уже была не критика, а объявленная ему война, его разили живым словом и пером.
Под мощным давлением боевых друзей-хунвэйбинов, плечом к плечу с которыми он в те годы вел борьбу, в роте публично объявили ему наказание, которое полагалось за самый большой проступок...
В тот же день, во второй его половине, у входной двери в столовую он колуном зарубил ту девочку из Пекина...
Военный суд полка приговорил его к смертной казни...
