Писала на конкурс. Не покидало чувство недоработанности. Но уже устала от рассказа, интерес потеряла)

   Есть люди, воспоминания о которых сосредоточены в несколько моментов. Зыбкие, как утренний сон, видения прошлого. Они наделены своими звуками, запахами, вкусами. Разноцветные мотыльки, невесомо порхающие в потоке жизни.

Шёл 1989 год. Я как раз оканчивала школу, сдавала последние экзамены. Бесконечная зубрёжка довела меня до состояния исписанной тетради, в которой даже между строк не осталось места для новых знаний. Но больше, чем учебой, я была измотана борьбой с родителями. Вернее, с их мечтой о моем поступлении в Гнесинку. Разлом меж нами достиг таких глубин, что грозился испепелить всех в своем лавовом чреве. И тогда, воспользовавшись жарой как предлогом, я сбежала в деревню, к бабе Вале. Валентина Семёновна не была мне родной бабушкой: когда-то она преподавала сольфеджио в музыкальном училище, где работает мама. Можно сказать, была её наставницей в профессии. Наверно, поэтому сначала они крепко сдружились, а со временем одинокая женщина приняла мою маму как дочь.

В Травино у Валентины Семёновны стоял родительский дом. Уезжала она туда с рассадой в мае, возвращалась с урожаем в сентябре.

Спасаясь от июньского зноя, я часто проводила время на озере. Брала с собой кассетный магнитофон и слушала запрещенные дома зарубежные песни, записанные со старого радиоприемника. Именно там я первый раз увидела Риту. Оглянувшись на всплеск, окативший холодными каплями разогорчённую спину, я заметила девочку лет десяти в желтом купальнике. Она плыла широкими гребками — уверенно и задорно. Выбравшись на берег, она подошла ко мне.

— Привет. Меня зовут Маргаритка. Как цветочек. А ты внучка бабы Вали, Наташа. Да?
— Да. Приятно познакомиться, Маргаритка, как цветочек.

Я подумала, что девочка вовсе не похожа на нежную маргаритку. Скорее, она яблоня: крепкая, розовощёкая, с кудрявыми каштановыми локонами и веснушками на загорелом лице. Звонкоголосая и улыбчивая, она располагала к себе мгновенно.

— Я хочу тебя кое о чем попросить, — продолжила Маргаритка. — Я слышала, как ты играла на пианино мелодию из фильма. Я хотела бы её разучить.

Не избалованная таким вниманием к моим музыкальным пристрастиям, я с умилением согласилась. Было решено, что Маргаритка завтра зайдет в гости.   

Я отдыхала на веранде. Солнце покидало её по полудню, и к вечеру там становилось свежо. Лежа на сетчатой кровати с железной спинкой, я читала роман. Кровать накрывал марлевый полог, по его сетчатым углам мельтешили комары. И хотя насекомые не могли пробраться вовнутрь, их тонкий писк раздражал. Зашла бабушка Валя, принесла ужин: горячие пышки и клубнику с домашними сливками. Она всю неделю переживала, что из-за жары я ничего не ем. И о том, что подумают родители, увидев меня исхудавшей. В окно веранды постучали — это пришла Маргаритка. Зайдя, девочка села на стул. Вся её поза говорила о стеснении, но глаза выражали любопытство. Она ещё не успела осмотреться, как баба Валя сунула ей в руки пышку. Маргаритка поблагодарила и заулыбалась. Мне было приятно заметить, что это не дежурная улыбка, которой я сама частенько благодарила людей. Маргаритка сияла искренне.

— Ну что, ты научишь меня играть то произведение? — сказала Маргаритка, дожевав угощение.

— Песню из фильма?

— Ага, я на него три раза в кинотеатр ходила! — Лицо Маргаритки вспыхнуло восторгом. — Он просто невероятный. Делясь впечатлениями, Маргаритка щебетала, словно маленькая пташка, и наконец выдохнула, подытожив. — Это самый лучший фильм из всех, что я видела. - Тогда пошли за инструмент, только руки нужно хорошенько помыть.

Зайдя в комнату, я взяла табуретку и села за пианино. Старое «Иваново», выкрашенное черным лаком, до сих пор было в прекрасном состоянии, хоть баба Валя почти не играла из-за артрита.

- Думаю, будет правильно, - сказала я, пододвинув Рите стул, - если ты мне что-нибудь исполнишь. Мне нужно понять твой уровень. Лучше что-то из классической программы.

Рита взмахнула руками и начала. Она пыталась играть с экспрессией – восторженно и артистично. Но выходило громогласное нечто. Старенький инструмент превратился из интеллигентного седовласого музыканта во фраке в подвыпившую компанию, голосящую под окнами. Мой взгляд пробежал по клавишам, и я почувствовала болезненное раздражение. Захватившие инструмент звуки были ужасные – пестрые, шумные, злобно настырные. Их совершенная какофония подчеркивалась вытаращенными глазами Маргаритки и подергиванием бровей в такт музыке.

- Достаточно, - я накрыла её ладонь своей в попытке остановить. Вышло не сразу. Маргаритка походила на заводного зайца с натянутой пружиной.

- Ну как? – Рита сложила руки на груди, вопросительно смотрела на меня и ждала ответ.

- Если честно, то не очень. Ты совсем упускаешь темп. Я тебе покажу, как правильно. Подожди, сейчас поищу ноты. Вроде это 2-й класс.

Я достала с антресолей коробку со своими старыми сборниками, и расчихалась от пыли. Отдельной папкой лежали нотные тетради - мои попытки сочинительства. Не ожидала, что Валентина Семёновна их сохранила. Пока искала нужное, подумала, что завтра нужно навести тут порядок. Наконец старый, пожелтевший от времени учебник занял свое место на пюпитре.

- Давай для начала разберем ноты. Произведение не просто так называется «Летний ливень». Вначале указан темп «пиано-пиано», значит, начинаем тихо-тихо. Смотри, — я легко коснулась клавиш, — словно первые капли падают на листву. Их почти не слышно. А это обозначение видишь — стаккато. Эту часть нужно играть отрывисто, легко.

   Комнату заполнила музыка.

- Дальше указан темп «аччелерандо» — ускоряемся. Ливень набирает силу, темп увеличивается, стихия достигает своего пика. Теперь ноты звучат громко и мощно, словно удар капель о стекло.

Я посмотрела на Маргаритку, та выглядела чуть смущенной. Её брови вновь вторили мелодии, губы тихо шевелились, казалось, что она даже дышит в такт.

- А вот тут, смотри, — продолжила я, — левая рука медленно и протяжно — нужно подержать ноту. А правая — диминуэндо, это значит, затихая — дождь заканчивается.

С глубоким вздохом я сняла руки с пианино.

- Понимаешь, Рита, нужно не просто играть по нотам. Пальцы должны бежать по клавишам, словно капли дождя, разбивающиеся о землю. Нужно стать частью этого шквала звуков, будто погрузиться в саму природу.

— Я попробую, — Рита протянула руки к инструменту, но остановилась, — знаешь, а Вера Павловна не так учила. То есть, она требовала играть выразительно. Но... Твой ливень я слышала в каждом звуке, а она просто… просто играла музыку.

— Вера Павловна преподает специальность? Не знала, что в Травино есть музыкальная школа.

- Нет школы, — вздохнула Маргаритка, — она на дому учит. В молодости Вера Павловна играла в группе, на синтезаторе. Она говорила, что их даже по телевизору как-то показали. А в музыкалку мне пока никак, она только в райцентре есть, а меня встречать вечером некому.

— Понятно. Давай поменяемся местами. Пересаживайся на табурет, сейчас я тебя повыше подниму, удобнее будет.

Я почему-то боялась, что у Маргаритки не получится. Непонятная Вера Павловна мерещилась мне безумным кукловодом, державшим нити, накрепко привязанные к тонким пальчикам девочки, но я переживала напрасно. После нескольких повторов Рита сыграла прекрасно.

Незаметно пролетела ещё неделя. Я гуляла с подругами, купалась и загорала, ходила в лес, помогала Валентине Семёновне по хозяйству, а по вечерам я занималась с Ритой. Подготовку к поступлению я совсем забросила. Полагаю, это было к лучшему — отдых навел порядок в голове, расставил все по полочкам. Я поняла, что хочу связать свое будущее с музыкой, но не хочу посвящать музыке жизнь.

В тот день мы с Валентиной Семёновной проснулись рано утром, чтобы до жары сходить в лес. По дороге встретили Маргаритку: она только что отвела на пастбище коз и теперь качалась на подвязанном к берёзе колесе.

- Доброе утро. Вы куда? – окликнула нас Рита.

- За ягодой.

- А можно с вами? Я все-все ягодные места знаю.

- Пошли. А родители тебя не потеряют?

- Не-а, они на работе до вечера.

    Вдоль песчаной дороги росла земляника. Я предложила Рите свою маленькую корзинку, но она отказалась.

- Я лучше в себя пособираю, – рассмеялась Рита, закинув в рот горсть душистой ягоды.

Через пару часов моя корзина почти наполнилась. Выбрав полянку посимпатичнее, мы присели отдохнуть и перекусить.

- Валентина Семёновна, а вы сегодня на вечер культуры пойдете? – спросила Рита.

- Что там Павловна опять придумала? – поинтересовалась баба Валя.

- Так Никифор Зорин приехал. Будет книгу свою новую читать.

- Тогда схожу. Хорошо он пишет, душевно. Тебе, Наташенька, тоже стоит сходить. Никифор Даниилович очень интересный человек. Он, кстати, местный. Из тех Зориных, что за рекой.

- У него даже бумажные книги есть, – поддержала разговор Рита, – правда, совсем без картинок.

- Ты читала? – спросила я Риту.

- Смотрела. Он их нашей библиотеке целую коробку подарил. Они с Верой Павловной дружат. Она тоже пишет, только не книги, а стихи в тетрадках. И песни.

- Вера Павловна ещё стихи пишет? – уточнила я.

- Да. И еще фотографирует и рисует. Она и нашего ветеринара, дядю Васю Птичкина, рисовать учила. И хор организовала, и фотокружок. Она говорит, что у нас будет творческая деревня. А не как у всех!

- Она, наверно, ещё и вышивать может, и на машинке тоже, – сказала я, не скрывая иронию в голосе.

Отдохнув, мы отправились домой. Рита шла вприпрыжку. Её жёлтый бант мелькал над придорожными кустами, как большая бабочка. Вечером, прихватив с собой кастрюльку оливье и вчерашние пряженцы, как оказалось, с пустыми руками на мероприятие идти неприлично, мы отправились в клуб. Кто из присутствующих Вера Павловна, я догадалась сразу. Эффектная худощавая брюнетка лет под пятьдесят, остроносая и скуластая, с большими темными глазами, стояла вполоборота к окну. Она вела разговор с интеллигентного вида мужчиной в сером костюме. Манера её речи была чуть жеманной и местами излишне патетичной. Она театрально вскидывала руки, то поднося их к лицу, то прижимая к груди. Длинные черные перчатки и бархатное платье винного цвета придавали ей элегантность.

Мужчина в сером костюме, с книгой в руках, очевидно, тот самый писатель, слушал Веру Павловну с восхищением и вниманием. Его выразительные глаза блеском отражали интерес к женщине. Он кивал и улыбался, время от времени произнося комплименты. Вера Павловна подмечала каждое движение, каждую эмоцию своего собеседника. Когда разговор подошел к концу, Вера Павловна подошла к сцене и задумчиво посмотрела на руки. Ее черные перчатки и винное платье создавали завораживающую картину, словно она была героиней старого французского фильма, непонятно как оказавшаяся в захолустной деревеньке. Мужчина в сером костюме приблизился к ней, взял за руку и нежно поцеловал. Они обменялись улыбкой, как давние знакомые, которые понимают друг друга без слов. Писатель помог подняться женщине на сцену и занял свое место в зале.

— Рада приветствовать Вас на встрече с нашим земляком, членом союза писателей СССР, драматургом Никифором Зориным! — Вера Павловна захлопала в ладоши, и зал волной захлестнули овации.

Сначала писатель читал свои рассказы о детях войны. Все слушали затаив дыхание, и даже суровый фронтовик, Дмитрий Данилович Ремизов, стеснительно утер слезу краем кителя. Следующим номером выступал деревенский хор пенсионеров под аккомпанемент незнакомого мне гармониста. Маргаритка сыграла «ту самую» песню. Меня тоже попросили выступить, и я исполнила «К Элизе». Под конец Вера Павловна читала свои стихи, таланта к рифмам я у неё тоже не обнаружила. После, с радостным оживлением, все перешли в «банкетный» зал, под который приспособили часть библиотеки. Началось обычное деревенское застолье, с песнями, байками и самогоном. Вера Павловна начала рассказывать историю своего прошлого, поначалу сохраняя театральную манеру, но я заметила, что маска на ее лице постепенно исчезла. Ее голос стал более тихим и спокойным, а взгляд глубже и серьезнее. Вдруг она замерла, словно пойманная на чем-то постыдном. Схватила со стола бокал, улыбнулась широкой улыбкой и продолжила в своей привычной манере.

— Что и говорить, товарищи, моя молодость была блестящей — я наслаждалась жизнью в большом городе, окруженная творческими людьми. И теперь я жажду поделиться этим прекрасным с вами. Мне причиняет мучение мысль о том, насколько примитивна и бездушна жизнь без искусства. Люди не осознают, какими дарованиями они обладают: они не стремятся к чему-то большему, хотя это необходимо так же, как дышать и есть.

Устав от шума, я вышла в коридор. Вскоре там появился Никифор Данилович. Его лицо чуть раскраснелось от алкоголя, а седые волосы были трогательно взъерошены.

- Наталья, если я не ошибаюсь, — заговорил он после стесненного молчания, — я наблюдал сегодня за Вами, Вы прекрасно играете.
- Спасибо.
- Я заметил, что несколько скептически настроены к сегодняшнему мероприятию. Но прошу, не судите Верочку строго. Она словно книга, в которой написали чудесный пролог, а после потеряли на задворках жизни. Муж её был военным. Вы, наверно, не помните, но за рекой раньше стояла ракетная часть. Он привез её сюда совсем молодой женщиной. Как же она отличалась от наших деревенских девчонок. Словно яркая тропическая бабочка среди капустниц. Она была уверена, что это всё, — он окинул рукой старые стены, — ненадолго, что муж непременно получит повышение, и они уедут в большой город. В её привычную среду. Она, знаете ли, мечтала о другой жизни. А получилось, как получилось. Вы, возможно, слышали эту историю, её мужа посадили по политической. За какую-то глупую ссору, наговорил лишнего, и... Что ей остается? В столицу дороги нет. Тихо прозябать в деревне — это стылая полынья для таких, как она. Не более чем бессмысленное, сонное прозябание. И вся эта мишура — единственный способ не раствориться в серости. А знаете, если бы не она, не Верочка, я бы никогда не отнесся к писательству серьёзно. Всё думал, куда мне со своими мазутными руками тракториста на такие высоты. А она оценила. Сказала — талант. Сказала, что нужно дерзать, учиться. Да и Маргаритку она заметила.

- Лучше бы не замечала, — выпалила я, не подумав, но тут же извинилась.

- Нет, Наташенька, тут вы сильно неправы. Со слухом, конечно, у Верочки беда. Но если бы не она, Рита и вовсе бы не знала, с какой стороны подойти к инструменту. Я понимаю, что Верочке будет неприятна моя дальнейшая просьба к вам. Впрочем, она меня простит. Не могли бы вы попросить за Риту у Валентины Семёновны? Она прекрасный учитель.

- Бабушка не берет учеников, у неё артрит, да и возраст.

- Но девочка уже умеет играть, её просто нужно направить, подсказать.

- Хорошо, я поговорю.

Он ещё что-то спрашивал про учебу, про маму, интересовался, собираюсь ли я связывать будущее с музыкой, понравились ли мне его рассказы. Я ответила, что понравились, и мы еще немного поговорили о его творчестве. Но вскоре Никифора Петровича позвали. Он ушел, оставив меня в смятении, с чувством, что я не разглядела нечто важное.

Я вернулась в зал и по-другому посмотрела на собравшихся там людей. На затянувших «Ямщика» бабушек, на кружок фотолюбителей, спорящих о технике, на Птичкина, показывающего Никифору Даниловичу свою картину. Посмотрела на порхавшую от гостя к гостю Веру Павловну, которая так отличалась от всех местных. И отчётливо увидела её талант. Редкий дар зажигать пусть не звезды, но яркие искры в человеческих душах.

Отредактировано Таисия (28.07.2024 11:18:40)