Раз уж начал выкладывать мемуары... Записки деятеля телевизионных искусств

Не могу утверждать, что оператор плакал, но слезы катились из его глаз, мешая снимать. Нет, ничего грустного мы не наблюдали. Просто это был Иркутск, раннее утро, минус 20 с ветром. Оператор был родом с юга Франции, а до России работал в Африке. То есть, причины плакать у него, все-таки, были. Немец, режиссер, держался мужественнее, но и он, в коне концов, сдался.

— Хочу кофе! Все, перерыв.

Оператор яростно закивал, а я стал оглядываться по сторонам. Все приличные кафе были еще закрыты. Поскольку ног мы не чувствовали, идти далеко не хотелось. Все уставились на единственное заведение, которое попало в поле нашего зрения. Явно столовка, но работающая.

— Это не лучшая идея, — робко сказал я, как человек частично местный. — Вам не понравится. Там не очень хороший кофе.

Но спасение было так близко, что все проигнорировали мои возражения. Да я и сам первый потащил заиндевевший штатив в манящую теплом и ярким светом забегаловку.

Это действительно была забегаловка, допотопного советского образца. Внутри было пусто. Только в углу, на четырех пластиковых стульях спал какой-то лохматый мужик совершенно дикого вида. Его голова покоилась на бывшем когда-то белым в голубую клеточку бауле. С такими раньше ездили челноки. Второй такой же баул, но со сломанной молнией, стоял рядом со спящим, открывая нашему взору два старых ботинка, вязаную женскую шапку с блестками и горлышко бутылки. Лохматая голова храпела.

Коллеги взяли кофе у стойки, на которой изолентой было приклеено меню. Я, как более искушенный в отечественных реалиях, ограничился пакетиком чая и кипятком. Буфетчица, дама неопределенного возраста и огромных размеров, распознав в нашей компании иностранцев, кинулась было в сторону спящего мужика с намерением растолкать и выпроводить, но остановилась. На ее лице некоторое время читалась борьба между престижем столовой, города и страны с одной стороны, и человеколюбием с другой. Последнее победило.

Минут десять все сидели молча. Потом, когда губы обрели подвижность и смогли принимать форму извлекаемых звуков, коллеги начали живо обсуждать худший в их жизни кофе и чертов русский холод. Разговор шел на английском. А как же общаться французу, немцу и русскому?

Храп внезапно прекратился, мужик приподнял голову от сумки, посмотрел на нас прозрачными, как воды Байкала, глазами, и произнес:

— Ёптыть! What the fuck is going on here?

Повернулся на другой бок и снова заснул.