Глава 1

Смартфон коротко и обидно пропищал три раза и в нем воцарилось молчание. Глухая и мертвая тишина. С таким же успехом можно было держать возле уха кирпич. Ну что за тряпка! «Тань, но мы же хотели… Подожди, как же так…», а в ответ только стандартное вежливо-утешительное: «Олежка, ты хороший человек. Дело не в тебе. Прости.» И три коротких гудка отбоя как три пощечины. Если бы хоть первым бросил трубку. Или, наоборот, с веселой улыбкой пожелал счастья в личной, будь она неладна, жизни, и отпустил на все четыре стороны. Так нет, стоит, бормочет что-то невразумительное и жалкое. Почти четверть века прожил, а растерялся как маленький.

Олег застыл с трубкой возле уха, уставившись на почти наряженную елку в углу комнаты. Хотел успеть к приходу Тани. Они ведь договорились встречать Новый год у него. Да уж, так себе получился праздник. Олег отвернулся от бесстыдной елки и посмотрел в окно. Он чего-то такого и ждал, страшась признаться самому себе. Все более редкие свидания, все более частые ссылки на неотложные дела… Он боялся потерять Таню, чувствовал ведь, что она стала другой, отдалилась, но запрещал себе это понимать.
Тридцать первое декабря, а за окном дождь и тусклый питерский полдень. Город словно заштрихован серым графитом. Так его Таня (а, черт, уже не его) терла лезвием стержень карандаша над листом бумаги, а потом растирала эту пыль ваткой. В прошлом году он так радовался, когда она поступила в художественное училище.

В руке завибрировал и тут же радостно заголосил смартфон. Олег судорожно, не взглянув даже на экран, нажал «Ответ». Это она. Конечно, она. Сейчас скажет: «Олежка, ну прости. Глупая шутка получилась. Но ведь испугался, да?»
– Алло, Таня!
– Ты чего орешь, Тихон? Какая Таня? – из трубки раздался голос Сашки – старого товарища по музыкальной школе. Олег Тихонов занимался на скрипке, а Саша Нехно увлекался всякими медными духовыми. После школы их пути разошлись. Олег поступил в питерскую Консерваторию, а Александр, отслужив в музыкальной роте, подался в столицу зарабатывать деньги.
Олег разочарованно молчал, слушая радостный и сумбурный поток слов старого товарища. Наверное, тот уже слегка накатил в честь праздника.

– Ну так вот, – тараторил он в трубке, – а Димон взял и заболел, представляешь? Что делать не знаю. Выручай, а? Хорошие деньги, Собянин башляет. Ну и бублика не обидит.
Олег постарался сосредоточиться. Он половину слов пропустил, думая о своем.
– Какая публика? Ты о чем?
– Блин, Тихон. Все скрипачи отмороженные или ты один такой? Я же объясняю. Ты чего, не слушал? На Новый год и все каникулы мы играем на катке в парке Горького. Еще в Нескучном. А Димон, скрипач наш, заболел. Прилетай, а? Я тебе потом из своей доли и билет оплачу. Хорошие бабки. Гарантирую. Ну кого я сейчас найду? Опозоримся еще. А тебя знаю. Ты же виртуоз у нас.
Ни сил, ни желания суетиться и куда-то лететь у Олега не было. Впрочем, в настоящей причине он сам себе не признавался. Вдруг Таня передумает. Придет все-таки, а его нет. А он в Москве. Какой-то фильм напоминает, только наоборот. Но там комедия, а тут… Тоже наоборот.
– Извини, Саш, не могу… Да, точно. Ну да, и тебя с наступающим.

Нажав «Отбой», Олег Тихонов присел на подоконник, оглядел комнату. Просто и плоско. И тихо. Невыносимо тихо. Еще елка эта недоделанная и полуодетая кокетливо подмигивает китайскими лампочками. Словно издевается. Ноги сами вынесли его из дома, а под мышкой обнаружился футляр со скрипкой.
Мир вокруг казался почти двухмерным как на Танином листе ватмана. Даже скамейки вдоль аллеи перестали притворяться крепкими и голубыми, все вмятины и ямки выровнял холодный дождь. Серый шум дождя асфальтоукладчиком доводил плоскость мира до совершенства. Скоро окажется, что все мы нарисованы и движемся только в пределах Таниного листа. И всё просто и плоско.
Противно хлюпающая в кроссовках вода вывела, наконец, Олега из бесконечного хоровода мрачных мыслей. Он огляделся. На узкой улочке не было видно ни одного прохожего. Куда это он забрел? Вокруг какие-то старые, низенькие дома. Не слышно привычного гула машин с вечно переполненных суетливых проспектов. Моросящий дождь и туман, словно серые застиранные занавеси, скрывали не только перспективу, но и отсекали городской шум. Даже кукуруза-переросток Лахта Центра, видимый практически отовсюду, скрылся за ними.

– Надо же, – Олег попробовал пошевелить замерзшими до нечувствительности пальцами ног в промокших кроссовках, – заблудился в родном параллельно-перпендикулярном Питере. Это надо уметь. Вот простужусь, заболею и умру. Так ей и надо.
Эта детская нелепая мысль заставила молодого человека негромко выругаться. Ну да, она будет рыдать, идя за гробом, а он гордо лежать и думать… Что именно он будет думать, лежа в гробу, додумать Олег не успел.
– Чего такой грустный, а? – В дверях, над которыми висела овальная панель-кронштейн с розовыми неоновыми трубками, гласящая «Abraxas Coffeeshop», стоял Санта Клаус. Вернее, он был бы как две капли воды похож на него, если бы не орлиный нос. У Санты вроде нос картошкой.

– Савсэм мокрый, савсэм холодный. Заходи сюда.
Странный акцент. Впрочем, в последние годы стало уже привычным слышать на улицах русскую речь с самыми разными акцентами.
Олег присмотрелся. Наваждение исчезло. Нет, точно не Санта. На плечи накинут овечий тулуп и вовсе не красный, борода с усами не седые, а рыжие. И в руке не посох, а сигарета с фильтром. Образ дополняли нелепые лохматые тапочки в виде таких же рыжих как хозяин котов. Все втроем они смотрели на Олега.

А и правда зайти, что ли? Согреться и выпить чего-нибудь. Если не в честь праздника, то хоть от простуды.
– Проходи, проходи, дорогой, – хозяин посторонился, пропуская продрогшего скрипача внутрь полутемного помещения. Небольшая комната, вмещающая три столика и барную стойку у дальней стены, скупо освещалась OLED-панелью, изображающей горящий камин.  Еще одна панель в виде окна показывала ночной пейзаж – снежные горные вершины мерцали в свете яркой луны. «Попсовая декорация. Китайцы рулят», – поморщился Олег. Он вдруг вспомнил, как его отец ругал в свое время электрические самовары. Теперь он начал понимать, почему.
– Ассеф, минутку. Я уж думал закрываться. Нет посетителей сегодня, все по магазинам носятся, майонез-шмайонез с горошком покупают.

Рыжий бородач вместо того, чтобы включить свет, сунул тонкую щепку в камин, подождал, пока она загорится и уже от нее зажег свечи на столе. Сначала на том, за который уселся Олег, потом еще несколько на соседних. Молодой человек молчал, наблюдая за странным священнодействием хозяина кафе. Наконец, тот бросил остаток щепки в камин и удовлетворенно огляделся.
Почему я решил, что это телевизор? Камин как камин, – мысли медленно и лениво ворочались в голове Олега.
– Газировку еще эту, тьфу. Сами не могут решить – то оно шампанское, то оно не шампанское. Указы пишут, с французами ругаются. Хе-хе. Так ведь, как ни называй, гадость та же. Ой, тамино! – мужчина уставился на лужу, образовавшуюся вокруг кроссовок гостя. – Ай я глупый. Сюда садись, к огню. Ботинки свои снимай. Надо же, в чем ходить придумали. Тряпки какие-то на ногах. Разве ж это обувь.

– Кто бы говорил, – обиженно подумал Олег и покосился на пушистых котов на ногах собеседника. – Нормальная обувь, Найк, дорогие, между прочим, настоящие китайские, а не какая-нибудь американская подделка.
Он стянул кроссовки и вытянул ноги к камину. Дрова уютно потрескивали. Сонное, умиротворяющее тепло обволакивало тело.
– Дэвушка, да? Бросила, да?

Олег лишь кивнул, глядя на огонь. Попытался безразлично пожать плечами и махнуть рукой, но получилось неубедительно. Разговаривать совсем не хотелось.
– Э, значит не твоя. Вот, зеркало висит. Что там видишь? Правильно, себя видишь. В какое зеркало ни посмотри, себя там увидишь. Ты у себя один такой, понимаешь? И другого не будет. А девушки? Сколько их? Думаешь, легко свою найти? Э!
– Я думал, что нашел.
– Какой такой ты думал? – хозяин всплеснул руками, – Он думал. Она думал. Они тоже думал. Пусть она своего ищет. А ты свою ищи. Пока плакать будешь, никого не найдешь.

Свечи оставляли в тени большую часть пространства комнаты, играя острыми искорками на бокалах, что висели перевернутыми над барной стойкой, и мягкими зелеными бликами поблескивая в стекле бутылок на стеллажах.
И чего я решил, что он рыжий? –  так же лениво и полусонно удивился Олег, следя за тем, как гостеприимный хозяин, ловко откупорив бутылку вина и подхватив два бокала, направляется к нему.  Однако, по-настоящему удивляться было лень. Тихонов поймал себя на том, что словно в полусне никак не может сфокусировать взгляд на хозяине кафе. Тот представал перед ним то типичным Сантой, то рыжим грузином в тулупе. Сейчас же владелец заведения выглядел аристократом в десятом поколении. Белоснежная рубашка, черная жилетка с золотой вышивкой, гладко выбритое худощавое лицо, черные волосы аккуратно зачесаны назад и собраны в хвост. Сама элегантность. Вот только тапки-котики вносили диссонанс. Словно живые, они смотрели на гостя со смесью снисходительного превосходства и жалости. Талант всех котов – смотреть снизу свысока. Бармен перехватил взгляд Олега.

– Да знаю, смешные. Но в моем возрасте комфорт важнее имиджа, – он плеснул в бокалы темно-красное вино, присел за столик. – Послушай меня, – внезапно куда-то подевался акцент, – я редко ошибаюсь в людях. Да никогда не ошибаюсь.
– Ага-ага. Не ошибается он, – раздался вдруг из-под стола ворчливый голос. Бармен реплику проигнорировал.
– Проблема твоя не только в девушке и не столько в девушке. Проблема в тебе. И вот в ней. –  хозяин кивнул на лежащий на соседнем стуле футляр со скрипкой. Вот чья взаимность тебе нужнее. А ее, взаимности, нет. Ведь так? Вернее, была, но куда-то подевалась. И я тебе так скажу: любовь твоя не настоящая. Я о женщине, а не о скрипке. Сейчас модно говорить не любовь, а зависимость. Или привычка. А пока любовь не настоящая и музыка твоя такая же будет. Как растворимый кофе или Айкос вместо хорошего табака в трубке. Ты снова сможешь летать, когда найдешь настоящую, свою любовь. Вспомнишь, как это делается. Найдешь ее – найдешь себя.
Сердце Олега сжалось. Он и сам себе в этом не признавался. Понимал, но боялся облечь свое понимание в слова. Нет, внешне все было в порядке. Он по-прежнему был первым на курсе, легко выигрывал конкурсы, ему прочили великое будущее, шептались: «Новый Дэвид Гарретт», но… Он-то знал, что достиг предела, что уперся головой в потолок. Что это его максимум. Обречен ходить по земле, а не летать в заоблачных высотах. Еще недавно он брал скрипку в руки и взлетал ввысь, паря в своей музыке, купаясь в звуках.
Олег хорошо помнил свой первый полет. Помнил, как неожиданно скрипка в детских еще руках превратилась из мертвой деревяшки со струнами в живое существо, в часть его самого. Она подчинялась и властвовала одновременно. Мальчик вдруг увидел себя со стороны. Вернее, сверху, словно смотрел из-под потолка. Затем комната стремительно ушла вниз. И вот уже его дом становиться маленьким и далеким, теряясь среди кварталов Петербурга. Олег испугался тогда, едва не упав, но восторг от полета пересилил испуг. Спустя примерно час упоительной невесомости он вернулся в дом, увидел, как мама с беспокойством заглядывает в его комнату, себя, стоящего с закрытыми глазами. Что он играл тогда? Забыл. Да это и не важно.

Мама восприняла его восторженный и сбивчивый рассказ о полете над городом настороженно и… предложила сделать перерыв в занятиях музыкой. Тогда интуиция подсказала Олегу представить свой полет просто красивой метафорой вдохновения. И только. Мама успокоилась. Больше он никому никогда не рассказывал о том, что умеет летать. Что для него стало главным – музыка или полет? Тихонов уже не мог ответить на этот вопрос. Одного просто не существовало без другого.
А потом… Потом пришлось снова учиться ходить. Быть как все. Стал взрослым? Что значит стать взрослым? Понять, что прекрасное спокойно уживается с уродливым, а высокое с низким. Что есть на свете подлость, предательство, да мало ли гадости живет и процветает в этом взрослом мире. Олег принял новые знания и опыт к сведенью, но, честно говоря, так и не понял, зачем именно так нелепо устроен взрослый мир и кому это нужно. 

Да, конечно, он не разучился играть на скрипке. Можно совершенствовать технику, работать, работать. Будет крепкий такой середнячок. Ну что же, у каждого свой потолок, ничего не поделаешь
Тихонов почувствовал, что начинает злиться. Ну все один к одному. Танино «прости», дурацкий никому не нужный Новый год, погода мерзкая, еще психотерапевт этот закавказско-египетский. Девушки? Да ну их всех нахрен, этих девушек.
– О, уже неплохо, – собеседник заметил, как изменилось настроение гостя, –Злость все-таки лучше уныния. Полезней. А знаешь, что… – он задумался, барабаня пальцами по столу, – Я, пожалуй, рискну. Хотя зарекался.
– И правильно, что зарекался. Не ошибается он, понимаешь, в людях, – снова послышался недовольный голос из-под стола.
Бармен даже скривился от досады.
– Ну сколько можно напоминать! Я же только помочь хотел. Ты же сам тогда твердил: «Ой, бедный, ой, несчастный…».
– Твердил не я, а Левый.
– Да какая разница.
– Большая. Правый и левый – очень большая разница. Огромная. Я вот когда у него часы на правой руке увидел, сразу понял – что-то не так с этим человеком.

Олег не выдержал и заглянул под стол. Никого. Только ноги хозяина в смешных тапках. Следовало, наверное, удивиться, но Олегу не удивлялось.
Ну и что такого? – мысли лениво шевелились в голове. – Уже давно никого не удивляет идущий по улице человек, который разговаривает сам с собой и даже машет при этом руками. Ну, говорит по телефону. Вон и крошечный наушник в ухе. А раньше бы санитаров вызвали и в психушку сдали. Про двухкопеечные таксофоны Олег слышал только от родителей. Долго не мог понять, что означает фраза из песни: «Что переждать не сможешь ты двух человек у автомата». Пока родители не объяснили.
Тем временем спор за столом продолжался.

– Так стало жаль парня. Тоже питерский, лет двадцать назад дело было. Даже больше. Эх, время летит… Забрел ко мне несчастный такой, маленький. Никто, говорит, меня всерьез не воспринимает. Ну и вот, что вышло. Помог, называется. Я так думаю, что там еще Миллениум как раз свою роль сыграл. Его эффект на действие моего зелья наложился. Не учел. Впрочем, ладно, что сделано, то сделано, не будем об этом.
– Ага, не будем, как же, – снова раздалось снизу. – Кто говорил: «Абраксас творит истину и ложь, добро и зло, свет и тьму в том же слове и в том же деянии. Оттого я грозен»? Натворил он истину и ложь. Сам теперь не знаешь, покупать майонез для оливье или уже смысла нет. Как нажмут на кнопку и из самих оливье получится, вот тебе и Новый год. Помогатель, понимаешь, нашелся.
– Ты Юнга цитируешь, я такого про себя не говорил. Не передергивай.

Хозяин решительно поднялся и направился к стеллажам за стойкой, откуда спустя две минуты донесся его голос:
– Вот она. Так, срок годности посмотрим. Триста шестьдесят пять. Ух, последний день. Ну да, конечно, год же кончается сегодня.
Вернувшись к столику, владелец кафе и странных тапок протянул Олегу небольшую плоскую темно-зеленую бутылочку.
– Держи. Короче так. Один глоточек – одно желание. Только аккуратней. Зелье крепкое, на спирте, а голову лучше трезвую иметь. Желания, особенно те, которые исполняются, это не игрушки.
Олег рассматривал этикетку на оказавшемся в его руках пузырьке. Названия не было, от руки было написано лишь «365». Открутил пробку, осторожно понюхал. Запах был приятный. Пожал плечами и сделал глоток. Горло обожгло, словно надпись «365» говорила о градусах, а не о днях. Таня…

– Эх, молодежь, – горестно вздохнул хозяин. – Только зря продукт переводишь. Ну да дело твое.
В кармане вотсапом звякнул мобильник. Олег достал смартфон, открыл сообщение. Оно было от Тани.
«Олежка, ну прости. Глупая шутка получилась. Но ведь испугался, да?»
Испугался? Да. Олег прислушался к себе. Он снова счастлив? Странно - ничуть. Он готов бежать домой навстречу своей любви, встречать с Таней Новый год? Почему-то не готов. И дело не в обиде. Что-то в нем сгорело как сугроб тополиного пуха на асфальте у поребрика от брошенной спички и умерло внутри. Прямо вот сейчас. Олегу даже показалось, что он увидел отблеск вспышки этого пламени в глазах собеседника. Любовь в одночасье стала бывшей. Если вообще была.

Ощущение внезапной свободы пьянило не хуже вина.  Он словно вынырнул наконец из глубокого омута, из-под мутной воды, и смог, наконец, сделать первый вдох.
Вместо того, чтобы ответить Тане, Олег набрал московский номер Александра.
– Шурик, я передумал. Вернее, освободился. Да, точно, именно освободился. Еду в аэропорт, может успею. Жди.
Следующей ступенью моей карьеры будет подземный пешеходный переход, – с грустью подумал Тихонов. – Развлекать публику на катке в парке после триумфального сольного концерта в зале Айзека Стерна в Карнеги Холл… Большой творческий путь, что уж говорить. А и черт с ним.

Странный бармен, проводив гостя, одну за другой погасил свечи и распахнул окно, которое Олег принимал за экран монитора. «Фу, как они дышат в этом городе?», – сказал он, с наслаждением вдыхая чистый и холодный горный воздух. – Слушай, Правый, мне кажется, без тебя он не справится. Скрипач, одно слово. Не просто скрипач, гений. А они ранимые, нежные. Парень думает, что разучился летать. Только на самом деле он камнем летит сейчас с небес, вот-вот о землю расшибется. И больше не то, что не полетит – не встанет. Надо, чтобы руки подставили, поймали. Парень перестал верить в любовь и ему кажется, что так проще жить. Поможешь?

– Ну, вот, опять эта самодеятельность. Ты, Абраксас, без нее прямо жить не можешь. Вильям, наш, понимаете, Шекспир. Любовь ему подавай, без нее на скрипке не играется. Тьфу, слабаки. И вообще, ты во что нас с Левым превратил? Позорище. Вспомни: «Голова птицы – начало неба, ноги змеи – начало земли, тело человека – суть их соединения, встреча двух бездн в точке творения».  Раньше мы хоть змеями были, а теперь? Кошаки обыкновенные.
– Голова у меня была петушиная. Тоже не совсем то, что сейчас люди уважают. Двадцать первый век у них, надо быть в тренде. Котики – наше все. А то придумали: «Он есть святое совокупление. Он есть любовь и ее умерщвление. Он есть святой и предающий святого. Он есть светлейший свет дня и глубочайшая ночь безумства. Его зреть – слепота. Его познать – недуг. Ему молиться – смерть. Его страшиться – мудрость. Ему не противиться – спасение». Только старина Юнг мог так все запутать. И Гессе, кстати, туда же…
Не дослушав, большой рыжий кот сердито махнул хвостом и нехотя направился к переноске, возникшей в углу комнаты.
– Театр какой-то деревенский, – проворчал он, устраиваясь внутри и лапой закрывая за собой дверцу. Через секунду переноска вместе с котом внутри растаяла в воздухе.

Что за черт? Шум Невского проспекта оглушил, как только за Олегом закрылась дверь. Где же узкая безлюдная улочка? Где низенькие, обветшавшие домики? Оглянувшись, Олег не увидел и вывески «Abraxas Coffeeshop».
«Выпил совсем немножко ведь. Может заболеваю и у меня жар с бредом»? Приложив ладонь ко лбу, Олег пожал плечами. Никогда не умел определять температуру наощупь. То ли голова горячая, то ли рука холодная. Кто же разберет? Ладно, если он хочет успеть в Москву, надо спешить. Яндекс прогнозировал два часа до аэропорта Пулково. Новогодние пробки, как обычно.
Уже сидя в такси, Олег написал Тане: «Дело не в тебе. Будь счастлива. Прости». Он даже не заметил, что практически зеркально повторил ее последние слова, которые она произнесла сегодняшним утром по телефону. Это была, не поза и, тем более, не месть. Это просто была правда.

Купить билет онлайн не получилось. Сайты сообщали о перегрузке и советовали повторить попытку позже. «Попробую достать билет в аэропорту», – решил, наконец, Олег, положил смартфон в карман и откинулся на спинку сидения.
За мутными окнами машины суетился, нервничал огромный мокрый город. Водители с суровыми, серыми лицами, словно ожившие персонажи Васи Ложкина, боролись с конкурентами за жизненное пространство среди таких же серых луж. Там, где движение позволяло чуть прибавить скорость, колеса автомобилей поднимали воду в воздух, превращая в висящий над Московским проспектом грязный аэрозоль. Он укутывал серым цветом елочные игрушки и гирлянды на промокших пластмассовых городских елках, крадя любые цвета и огни. Если бы шла война между серым и цветным, можно было бы говорить о полном разгроме армии цветных и ярких и их унизительной капитуляции.

Олегу подумалось, что его отношения с Таней напоминали питерскую погоду. Женщина-погода, есть такой тип. А он был ее метеорологом. И, как водится у метеорологов, постоянно ошибался в своих прогнозах. Вот и сегодня. Все! Как говорят бизнесмены: «Зафиксировали убытки и забыли».

Продолжение следует

Отредактировано Lamm (09.03.2024 16:34:23)