Посвящения
«Осип, я тебе завидую, — говорил Гумилев, — ты умрешь на чердаке»
Из воспоминаний Надежды Мандельштам
Стоял холодный март,
Глубокий снег храня.
И день как леопард,
Промчался без следа.
И падал снег весны,
Безрукий и слепой.
Три года до войны.
Но чёрной полосой
Змеился товарняк.
Там умирал поэт.
Прокуренный сквозняк
И на штыках рассвет.
Он бредил про себя,
Не узнавая слов:
Подпалина окна,
А рядом Гумилёв.
И билась мухой точка,
Но слышалось извне:
А ты везучий Оська,
Умрёшь на чердаке...
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Мандельштам, прочитав стих "Горец" Борису Пастернаку, замолчал в ожидании его реакции. Пастернак сдержанно произнёс: Я не хочу участвовать в Вашем самоубийстве. Через несколько дней Мандельштам был арестован и на допросе перечислил всех, кому читал своего "Горца". Из воспоминаний Евгения Пастернака.
Но вдохновение не лжёт!
Оно апостолом свободы
Сквозь мрамор страха проведёт
И грусть унылой непогоды.
Пусть лжёт императив подвоха!
Но те, кто чувствовал петлю,
Висел с гримасой скомороха
И бредил правдой наяву,
Запомнил горький привкус страха,
Его убогую нужду...
Не возомнись над горсткой праха
Того, кто дрогнул на беду.
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,.
Блоку
Был вечер без названия и даты,
Как в рамке не проявленных сторон.
Под абажуром полусонной лампы,
Я чайной ложечки наивный перезвон
Подслушивал, почти что машинально.
Ещё мгновенье и проявятся стихи,
Застрявшие на знаках препинаний,
Как странник, задержавшийся в пути.
Конечно, это идеальный случай,
Когда из непорочной тишины,
Рождаются чарующие звуки,
А не минорность умной чепухи.
В себе очищу Путнику дорогу:
От зноя мести и тщедушных грёз.
И Вдохновенье освятит свободу,
Неповторимым венчиком из роз!
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Подражая Блоку
Неумолима синева мгновений
В магических намёках языка.
Я создаю Тебя из озарений:
Предчувствия, догадок и вина.
Нет, не вина стократной суеты,
Что создаёт иллюзию скульптуры.
Из красок семицветной тишины,
Без словарей словесной фурнитуры.
Пусть почернел от времени гранит,
Полупустой обители моей.
Но Небеса подарят лазурит,
Далёких звезд египетских ночей…
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Симонову
Я вспоминаю, как они вошли:
Небритые, уставшие, немые.
Воткнули в угол ржавые штыки.
И у огня застыли, не живые.
И я смотрел растерянно на них,
Стыдясь своей надломленной подушки.
Но зрел уже неловкий этот стих,
Как зреет цвет черствеющей горбушки.
Слились в едино множество деталей,
Лишая смысла предикат строки.
И умер стих ещё не начинаясь,
Как бабочка в последний день войны.
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,.
Гумилёву
Кровь боя увлажняла зной
И плакали беременные маки.
Свинцовых ос колючий рой
Бесился на гребне атаки.
И губы пересохли, как сосуды
Зарытые в египетских песках…
Чугунных пушек ангельские трубы
Огнём зияли в серых небесах!
От взрыва в клочья фотография Танюши.
И сеет смерть свинцовое зерно…
Взметнулись к небу раненые души,
Как пёрышки в открытое окно.
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Претензий к обыскивающим Мандельштам не заявил. Он взял с собой: 8 воротничков, галстук, 3 пары запонок, мыльница, ремешок, щетка и семь разных книг. Все это, а также паспорт и 30 рублей денег, он сдал в тот же день под квитанции дежурному приемного покоя во Внутреннем изоляторе ОГПУ на Лубянке, куда его и привез воронок.
Из книги Павла Нерлера - Слово и «Дело» Осипа Мандельштама. Книга доносов, допросов и обвинительных заключений.
Тянулся день мучительно и долго.
Они ещё живые и вдвоём.
И куковало время бестолково,
Над старым остывающим столом.
Четвёртым измерением заныло
Пространство в ожидании шагов.
Звонок, как выстрел, превращает в «Было»
Всё то, что называется «Любовь».
И заметались тени приговора.
Кузнецкий мост* услужливо застыл.
Всю ночь топтались, найдено немного:
Сонет Петрарки, перья для чернил.
Дай Боже утро! Упорхнула ночь
За тридевять колымских лагерей.
Прощались просто, сдержанно, без слов.
В кармане тридцать сталинских рублей...
*«Кузнецкий мост. Дом № 24.- адрес справочной ОГПУ.
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Бродскому
А смерть смывает пену отношений,
и обнажает траурные рамки.
С наречием формальных отклонений,
как протокольных записей охранки...
Пусть таинство вне текстовых структур
бессильно в онтологии подтекста...
Внезапная беременность скульптур
абсурдным, может быть уместна...
И женщины, как вечные вдовицы
сдувают пену мыльных парадоксов,
их ждут уже глагольные возницы
с запретным словом райских ортодоксов...
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Серебряному веку
Когда полночные химеры,
Вдруг нарушают твой покой,
Уста предчувствуют измены.
Не торопись судить. Постой!
Взгляни на бронзовое небо,
В зрачках смеющегося льва.
Змеёй проскальзывает время,
Сквозь петли лунного руна...
Мы - отражение в химерах:
Менялы нашей суеты.
Есть узнавание в подменах,
Какой-то странной слепоты...
И мыслей лунные разводы,
Играют знаками в окне.
И зреет профиль непогоды,
Как жилка боли на виске.
Не бойся этих откровений.
И выпей эту ночь до дна!
И пусть стекает яд сомнений,
В твоё незрячее вчера.
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Бродскому
А за спиной звучали голоса.
Быть может, это только мне казалось?
Я шёл навстречу солнцу не спеша,
в котором всё певуче растворялось:
В руке ребенка липкая конфета
И спящий бомж с улыбкою Сократа,
Ещё зеленые обрывки полулета
И безымянная в наушниках соната...
Но смерти нет в такой метаморфозе!
В сияньи солнца есть своя игра.
И листья, как узоры на морозе,
И в синеве российские снега...
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,..
Когда б вы знали, из какого сора...
Ахматова
Вы знаете, чем пишутся стихи?
Пером гусиным и змеиным жалом.
Змеиным жалом пишут о любви,
Пером гусиным о враге кровавом.
И длится от Начал сакральная игра:
На лобном месте и божки, и боги.
Есть маски у игры: забавы и война,
И шутовские колпачки свободы.
Но есть стихи написанные кровью!
Они как правды Пушкинская рать!
О побеждённых помолчим без дрожи!
Но в нашей смерти Божья Благодать!
2014
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Неизвестному солдату
"в моём сердце девять граммов вечности...".
Здравствуй милая!
решил черкнуть письмо,
упёршись сапогами
в чьё-то сонное плечо.
взмокла от пота пилотка,
разморило, как пьяного в доску,
бляха,как спать охота.
но отдан приказ
приготовиться к бою.
в окопы селёдкой
набита пехота.
всё в рыжем цвету:
гимнастёрка, махорка,
санитарки Маруси
желанная кожа,
комбатская морда
и лента патронов,
застывшее мутное солнце-
которое станет могилой
для многих из нас...
трепетно сверну
шинель в подкову,
завяжу походный
свой мешок...
прошепчу молитву
в никуда и богу,
мысли, как шипы,
пронзают кожу,
через миг, а может
быть чуть позже,
смерть поможет
втретиться с тобою
через миллионы
звёздных лет...
всё.пока. за Родину!
привет...
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Бодлеру перед боем
В Цирцеиных садах, дабы не стать скотами,
Плывут, плывут, плывут в оцепененье чувств...
Бодлер "Плаванье".
Мучитель в ранах, мученик в цветах-
Там, даже череп смерти белозуб.
Лишь мёртвые увидят на щитах
В рубцах от пуль следы влюблённых губ.
Живые не плывут, они живут!
Андрей Рублёв раскрасил небеса,
И нас ещё живых апостолы ведут
где каждая минута – чудеса!
И пусть порой слепят тоской глаза,
Земных созвездий желтые пески.
А смерть с чертами Вечного Жида,
Отбелит наши разные виски,
Живые будут жить и побеждать:
Земные страхи, время и войну!
Окопы ощетинятся опять,
И нет пощады тленному врагу!
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Солдатским вдовам
В окопах не напишешь мемуары,
Заупокойным пухом падают слова.
Помпезность речи у гранита славы-
В сторонке онемевшая вдова.
Я понимаю, что мундир цинизма
С иголочки отглажен на парад.
А безымянность с выстрелом трагизма,
Схоронит тихо вдовий листопад...
Погибшие возвышенно молчат!
Созвездия сквозь облачный проём
Как письма пожелтевшие летят
И падают на землю октябрём...
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Солдату
Кровь боя увлажняла зной
И плакали беременные маки.
Свинцовых ос колючий рой
Бесился на гребне атаки.
И губы пересохли, как сосуды
Зарытые в египетских песках…
Чугунных пушек ангельские трубы
Огнём зияли в серых небесах!
От взрыва в клочья фотография Танюши.
И сеет смерть свинцовое зерно…
Взметнулись к небу чуть живые души,
Как пёрышки в открытое окно.
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Бродскому
Метался воздух в мастерской
В угаре акварельных красок.
А тушь, водимая рукой,
Изображала страсть абхазок.
Но холст молчал. И тишина
Накрыла занавеской окна.
Звучали где-то голоса,
Порою даже непристойно.
Подрамник смысла бытия
Покрылся тканью наваждений.
Мазком святого жития,
Молился кто-то неизвестный,
Необъяснимой силы голос
В пространстве нервного огня,
Он созревал, как жизни колос,
С любовью мартоноября...
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Пастернаку
Лежат разбитые поленья,
Как недописанный роман.
Предметность нежного забвенья,
Обворожительный обман.
И тишина взошла цветами
Над бездорожьем суеты.
И насыщаются устами
Едва заметные черты.
Пространство зыбкого тумана
Рождает ощущенья дня:
Иконки сладкого обмана,
Свечу тщедушного огня.
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Есенинский дождь
Асфальт пропитан стоптанной листвой
И перекись дождя его не отмывает.
Осенних окон бисерный конвой
Мои шаги в ноябрь сопровождает.
Нет, мне не грустно, это беглый дождь
И я живой, но проходящий мимо.
Стекают сумерки, скорее полуночь,
Как остывающие капли «Капучино».
Багрянец осени, как щёки хохотушки,
Тускнеет в предрассветной тишине.
И зябнет клён «есенинской старушки»,
И синева покоя на окне...
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Есенину
Как во сне имею только дело
С идеями потерянных вещей.
Отцвело, прошло, заиндевело,
Но времени безжалостный Кащей
Играет с нами в театральность быта,
В картонную эстетику вранья...
Стучат жизнеподобия копыта
По « гласным» и «негласным» жития.
В трактире разливают пеной пиво
И горло не находит нужных слов.
Пусть неумнО и даже некрасиво,
Но я не патриарший богослов.
Я не напьюсь, а только захмелею
И разожму усталости кулак,
И пропою молитву, как умею,
Под взглядами скучающих зевак.
Отредактировано Армат (11.09.2024 11:05:35)