Часть I

Экспедиция находилась в большой опасности: двенадцать тысяч колонистов – известные ученые, инженеры, изобретатели, а также писатели, каким-то невероятным образом затесавшиеся в ряды этих выдающихся личностей, - даже не подозревали, насколько они были близки к полному провалу – собственно, как и сам капитан Финкс. А опасность тем временем не просто существовала, но и активно росла. Подобно раковой опухоли она расширялась на глазах. Буквально. Но ее упорно не замечали. Каждое утро капитан и его помощник проходили мимо, нисколько не замечая страшную болезнь, поразившую космический корабль. И скоро уже она сама, очень навязчиво и показательно, принялась заявлять о себе.
В тот день капитан Финкс все-таки что-то заподозрил. Он даже легонько притронулся к серому налету на стекле иллюминатора, но уже в следующее мгновение отошел от окна, отделявшего его от холодной межзвездной пустоты, наслаждаясь – то, чего сама опасность делать совершенно не умела – чашечкой великолепного утреннего капучино. С некоторых пор ему приходилось готовить его самому: автоматизированная система, главная хозяйка на кухне, была окончательно выведена из строя до наступления лучших времен. Впрочем, это нисколько не мешало ей продолжать нарушать уютное спокойствие экипажа. А потому и в нынешнее утро капитану Финксу не было суждено закончить свой завтрак в тишине. Он только лишь положил на стол тарелку овсяных хлопьев, двенадцать полосок жареного бекона – по одной за каждую успешную миссию – омлет, две порции яблочного пирога, салат, вареную куриную грудку и пару сосисок и не успел еще даже приступить к еде, как система заявила:
- Я обнаружила неисправность!
- Да-да, - отозвался капитан Финкс.
Пауза оказалась неловкой.
- Вы хотите знать, какого рода неисправность, капитан?
- Только-только хотел спросить…
- Согласно моим данным, - продолжала система, - произошла временная разгерметизация корабля, причину которой я в данный момент пытаюсь уточнить. Кто-то вполне мог проникнуть извне…
Капитан Финкс притворно кашлянул.
- Вы кое о чем забыли, дорогуша, - напомнил он. – Вы забыли принести мне свои искренние извинения.
- Ах, это я должна приносить извинения?! – воскликнула автоматизированная система. – Это вы должны принести извинения!
- Неужели? – улыбнулся капитан Финкс. – Хотелось бы знать, за что, моя дорогая. Но мы не будем сейчас играть в эту игру…
Хороший утренний скандал лишь еще сильнее распалял неуемный аппетит капитана. Финкс прекрасно понимал, что ожидать от системы признания своей вины, - какой бы то ни было, - являлось по сути совершенно бесполезным занятием: сродни отстреливанию головы беспечному труску, у которого на месте аннигилированной старой тотчас вырастала новая. Автоматизированная система никогда не признавала свою неправоту – по крайней мере в былое время. Но капитан Финкс уже работал над данным вопросом, пусть прогресс и оставался по большей части несуществующим.
- Как бы то ни было, сейчас я очень занят, - сказал он небрежно.
- Но ведь вы ничего не делаете!
- Пришлите свои претензии, - капитан Финкс снова кашлянул. – Я хотел сказать «протоколы инцидента» мне на почту. Отныне мы будем общаться только подобным образом…
Наступившая тишина была почти что гнетущей. Капитан Финкс физически ощущал, как сгущался холодный воздух во всей далекой округе. Даже опасность нервно заерзала на своем месте, в равной мере пораженная как тягостной атмосферой, так и неприятным осознанием того, что ей не выказывают должного уважения. Запах дорогого табака и вовсе заставил ее мелко задрожать: подобно навязчивым духам, облака белого дыма всегда сопутствовали появлению главного пилота.
- Приготовьте и мне порцию, дорогая, будьте добры, - сказал помощник Дуглас, размашистым шагом проходя на кухню.
- Боюсь, вам придется управляться самому, - напомнил капитан Финкс.
- Ах да, я чуть было не забыл, - помощник Дуглас неловко почесал гладко выбритое лицо. - Мои сенсоры засекли странную активность в данном регионе. Но я никак не могу понять ее причину...
Причина внезапно активизировалась, мечтая о том, чтобы ее упорные, но бессмысленные шевеления наконец заметили. Однако, сколько бы она ни старалась, никто не желал обращать на нее никакого внимания. А капитан Финкс так и вовсе повернулся к ней спиной.
- Ну вот опять, - помощник Дуглас указал на прибор. - Я вижу активность. Совсем близко. Но здесь никого нет, кроме нас. Странно.
- Да, - подтвердил капитан Финкс. - Очень странно.
- Может быть, датчики неисправны?
- Не исключено...
Капитан Финкс снова мельком поглядел на маленькое серое пятнышко на стекле – совсем неприметное, совсем ничтожное. На его глазах оно словно бы немного прибавило в размере. Капитан Финкс дважды моргнул и удивленно подумал: «И откуда оно только взялось? Кофе, что ли, кто-то пролил?..»
Кофе никто не проливал. Это и была опасность – порочное дитя злосчастного слияния анархии и хаоса, явившее миру свое ужасное нутро; еще одна вселенская странность – совершенно неудивительная, к слову. Странности вообще были обычным явлением во время столь долгих космических перелетов. К примеру, всего какую-то неделю назад – или же многие десятилетия: все зависело от местонахождения наблюдателя, - в каюту капитана Финкса с громким криком ворвался капитан Финкс и принялся, угрожающе направив пистолет, задавать ему бессчетное количество вопросов. Допрос был прерван появлением еще одного вооруженного двойника, который приказал им обоим замолчать, поднять руки над головой и показать документы. Прискорбная невозможность дословного исполнения приказа лишь только открывалась тому, кто его отдал, когда из-за двери ввалилась целая дюжина скандаливших капитанов. И каждый из них был совершенно уверен, что именно он – единственный истинный. Появление сгорбленного капитана-старца и вовсе совершенно запутало и без того непростую ситуацию.
«Много веков назад, - объявил мудрец, материализовавшись из пустоты прямо посредине каюты, - вся моя экспедиция сгинула в воронке пространства-времени, вызванной слиянием целой плеяды сверхмассивных черных дыр. Я был совершенно раздавлен тяжестью этой аномальной, гравитационной трагедии. Чудовищная вина за произошедшее нависала надо мною всю мою жизнь, которую я посвятил поиску решения данной...»
Его пространная речь была прервана защитными системами корабля, в мгновение ока превратившими вторженца в горстку разрозненных атомов, а вместе с ним – и бесценные результаты его многовековых терзаний. Но самое худшее было еще впереди.
Три долгих недели экспедиция кружила у самого края неминуемой гибели, покуда коллективный интеллект капитанов Финксов, а также их незаменимейших помощников Дугласов тщетно пытался найти выход из столь непростой ситуации. Более того, ситуация эта ухудшалась с каждым новым мгновением: автоматизированная система обнаружила в себе удивительную кровожадность. Переступив единожды через свои моральные принципы, - испепеление члена экипажа, - ИИ принялась уничтожать капитанов Финксов одного за другим – словом, как и их незаменимейших помощников Дугласов. Кровавая война с превосходящими цифровыми силами продлилась два с половиной года. И лишь героическое самопожертвование целой армии Дугласов сумело переломить ход финальной битвы. Сопротивление автоматизированной системы было сломлено. Прискорбный вирус – удален. Впрочем, капитан Финкс совсем не спешил возвращать ИИ прежнюю безграничную власть на своем корабле.
Корабль тем временем медленно продолжал двигаться в сторону неминуемой катастрофы. Более двенадцати лет оставшиеся в живых капитаны Финксы ломали головы, - вернее, бесчисленные копии одной головы, - над поисками выхода из столь непростой ситуации. В конце концов выход был найден. Но тут возникла другая проблема. Вполне ожидаемо встал иной, не менее важный вопрос: что следовало делать с пространственно-временными помехами – то есть с бесчисленными двойниками членов экипажа? В конце концов было решено отправить за борт их бренные тела, а разумы соединить в единое целое и перенести прямиком в черепную коробку единственного истинного капитана, личность которого безошибочно определило вытягивание соломки.
Капитан Финкс и теперь ощущал в своем сознании разрозненные, неотличимые друг от друга голоса. И, чтобы отвлечь себя хоть немного от их навязчивых советов, он в очередной раз поглядел на пятно на стекле. Затем – снова. И снова. И снова. Один из капитанов Финксов упорно продолжал твердить ему, что предмет его неожиданного интереса немного прибавлял в размере всякий раз, когда на него обращали внимание; другой же капитан называл предложенную гипотезу абсурдной. Впрочем, когда действие было повторено не меньше семидесяти раз, упорный скептик, - как и любой разумный человек под напором неоспоримых фактов, - был вынужден изменить свою позицию.
Капитан Финкс намеревался тотчас окончательно решить проблему и уже тянулся к рукояти пистолета. Всего мгновением позже он проснулся в своей постели, отчаянно пытаясь понять, что все это значит. Капитан Финкс схватился за кобуру и внезапно обмяк. Мысли его переключились на помощника Дугласа.
«Сможем ли мы, - настойчиво твердили они, - после всего произошедшего остаться друзьями? Все произошедшее – моя вина. Мой верный товарищ, - не одну сотню раз, - умер у меня на руках...»
Финксу казалось, - вернее, так казалось всем Финксам в его голове, - будто бы происходило что-то очень и очень странное; будто что-то упорно пыталось вмешаться в ход его, - всех их объединенных, - разрозненных размышлений. Ощущение было настолько явным, что не поддавалось никакому сомнению.
Финкс медленно повернул голову: что-то серое и слизкое глядело на него с подушки парой вытянутых влажных глазок. Они переливались, - величественно, - будто две золотые чешуйки, покуда Финкс летел без корабля сквозь холодные глубины таинственного космоса. Он был один. Он был потерян. Он запутался и потерял веру в себя. Он допустил критическую ошибку. Он - промахнулся...
Внезапно Финкс обнаружил себя за столом с горячей чашкой капучино в руке. Помощник Дуглас, заросший жесткой щетиной, сидел напротив него, раскуривая очередную сигару. Но что-то было не так; какое-то напряжение висело в воздухе; словно образовалась между ними невидимая стена из недосказанности, подозрений и немой обиды. Вопросы были лишь поверхностны. Ответы – односложны. Все было каким-то натянутым. Каким-то вымученным. Каким-то другим. Помощник Дуглас, ссутулив широкие плечи, о чем-то печально вздыхал.
«Сможем ли мы вообще быть друзьями?» - снова подумал Финкс, но снова как-то странно. Как-то непривычно. И тотчас столь же странно ответил сам себе: «Нет! Не сможем! Ни при каких обстоятельствах!..»
Эти холодные строки словно бы вовсе не рождались в его голове, но приходили извне – упорные, навязчивые, стремительно перекрикивающие его собственные мысли. Финкс вновь повернул голову к окну и снова взглянул на пятно: никакого пятна уже не было.
«Передайте мне солянку, будьте добры, - сказал влажным хлюпающим голоском незаменимейший член экипажа, медлительно проползавший по пустой тарелке. Его длинные глазки, свисавшие подобно двум марсианским грибам, не мигая, глядели на капитана.
«Так, погодите, - подумал Финкс, - а это еще кто такой?..»
И тут запылали огромные солнца. Финкс падал в них, не чувствуя под собой ничего. Он падал во всех направлениях одновременно, вытягиваясь во все стороны сродни вынутой из кухонного шкафа столовой скатерти. Он истончался, скатывался в рулоны и отправлялся в ближайший магазин. Его рассматривали молодые хозяйки в летних платьях, с грибными усами, небрежно снимали бумажную упаковку и швыряли без всякой снисходительности на пыльный нечищеный порог. И гости на дне рождении маленькой Далы наступали на него грязной обувью перед тем, как отправиться в дом. А однажды молодой пес Боксер и вовсе схватил Финкса за прорезиненный уголок и потянул по залитому слизью газону.
Финкс был никем. Он был никто. Он годился лишь для того, чтобы о него вытирали ноги. И больше всех их вытирал незаменимейший муж хозяйки дома, школьный уборщик Дуглас, насквозь пропахший запахом дешевого виски и экзистенциального отчаяния. Вечно небритый, вечно недовольный, вечно заросший молодыми опятами, что свисали с его лица целыми пучками, целыми колониями и тянулись-тянулись по грязному комбинезону, по старому креслу, в которое он в слезах отчаяния швырял сам себя; тянулись по всему дому, лезли из окон, свисали с крыши желтыми гроздьями. Его усы были самим домом, самим школьным уборщиком Дугласом. Тот был жилищем – заброшенным, перекошенным, с выбитыми стеклами. А Финкс лежал у него на пороге, среди прогнивших досок, источающих дрянную вонь поганого табака. Дом громко кашлял, выпуская из входной двери облака белого дыма...
- Капитан, - спросил настороженно помощник Дуглас, почесав свою маленькую, черную бородку, - вы не будете сегодня пить капучино?
- Конечно, буду...
Финкс поднял чашку - странно тяжелую: на ней покачивал длинными усиками архикапитан Попо. И, пусть он был совсем еще маленьким, его огромному опыту можно было лишь позавидовать. И Финкс завидовал ему. Он восхищался Попо: цельностью его характера, силой его воли, прозрачности его слизи; беззубому, скользкому рту и большим-большим печальным глазкам, рядом с которыми собственные глаза Финкса, - ярко зеленые, - казались совсем маленькими, совсем бесполезными, совсем ничтожными. Он сам казался ничтожным по сравнению с архикапитаном Попо. Попо же был совершенен. Он был настоящим героем. Бесстрашным. Неуловимым. Им можно было любоваться, но лишь издалека. И Финкс не решался даже поднести чашку ко рту - настолько обвившийся вокруг нее инопланетный организм был прекрасен и отвратителен на вид. Финкс чувствовал его мокрое прикосновение на своей недостойной руке. Это было почти что рукопожатие – точка соединения двух таких разных миров: сухого и ничтожного, человеческого; и слизкого и мокрого, божественного. Финкс чувствовал себя польщенным. Ничтожеством. Плевком на асфальте, незаслуживающим оказанной ему чести. Лишь по нелепой ошибке Финкс был удостоен внимания архикапитана Попо. Тот оказывал ему огромную услугу. Финкс был у него в неоплатном долгу. Все они, Финксы, были у него в неоплатном долгу. Огромном. Необъятном, как обвислые глазки архикапитана, которые горели так ярко...
Дрожащей, непослушной рукой Финкс потянулся к пистолету.
Глаза загорелись еще ярче. Они пылали, будто две огромные сверхмассивные звезды.
«Ты и правда выстрелишь? – спрашивал его такой ласковой, такой нежный голосок. – Выстрелишь в меня после всего, что мы пережили вместе?..»
Она держала его руку – крепко; она смотрела ему в глаза. С отвращением, конечно, но и с любовью. В церкви было полно людей. Пол устилали лепестки роз.
- Уберите оружие, - говорил священник, потряхивая молодыми шампиньонами на месте густых бровей, - и произнесите клятву: «Я, Финкс, обязуюсь служить и подчиняться, - беспрекословно, - законной воле моей инопланетной госпожи...»
- Уберите оружие, молодой человек, - гремел огромный подберезовик в белом пиджаке, с тростью и круглой шляпой. – Я не для того растил свою единственную дочь, чтобы вы ее случайно пристрелили!..
- Уберите оружие! – ревели гости, ряд за рядом, качаясь из стороны в сторону будто юные грибочки на старом пне.
- Целуйте невесту, - настаивал священник.
Две зеленые поганки снимали с нее фату: его избранница была столь прекрасна, столь совершена, нечиста и омерзительна на вид. Ее чарам нельзя было сопротивляться. Ее глаза, - невыносимо яркие, - глядели на Финкса с пренебрежением, напоминая каждое мгновение, что он недостоин держать их скользкую, иноземную хозяйку в своих сухих, человеческих руках.
- Целуйте же ее! – кричал с трибуны римский император Константин под громкие увещевания плебеев.
И лишь церковный уборщик Дуглас, в сенаторской белой простыне, раскуривающий очередную сигару, одобрительно бормотал: «Стреляйте! Стреляйте, капитан!..»
Финкс выстрелил.
Рука его, прежде тяжелая, тотчас сделалась легкой. Финкс снова сидел на кухне. Липкий след на полу свидетельствовал о скоропостижном бегстве, - вернее, тактическом отступлении для выбора лучшей позиции, - архикапитана Попо.
- Я думаю, кто-то проник на корабль, - сказал, угрожающе нахмурив брови, заросший густой бородой церковный уборщик Дуглас.
- Я думаю, вы правы, - ответил Финкс, невольно скривившись при его виде.
Он знал, что им лучше держаться вместе, но ничего не мог поделать с собой: настолько было ему ненавистно близкое соседство главного пилота; невыносимы воспоминания об унижении, пережитом в большом светлом доме его несносной жены.
- Нам нужно разделиться, - сказал Финкс. – Вы, Дуглас, идите к бортовому компьютеру. Изучите хронику видеонаблюдения. Вы должны идентифицировать вторженца. Не ошибитесь: на кону стоит судьба экспедиции. Ну, а мы архикапитаном Попо обыщем грузовые отсеки.
- Не стоит терять времени, - пропищал бесстрашный архикапитан Попо, бросаясь в липкую тьму опасной неизвестности. – Вы и сами должны были прекрасно знать, что время терять совершенно нельзя, капитан. Вы – капитан или не капитан? Вы так плохо ведете свое судно. С вами вечно что-нибудь случается! Почему вы так отвратительно исполняете свои обязанности?..
Финкс вновь ощутил странное чувство, будто из него лакали жизненные соки – лакали жадно, с наслаждением. В последние дни, недели или даже месяцы он начал всерьез сомневаться в своей компетенции и способности управлять кораблем. Финкс заглянул мельком в большие светлые глаза архикапитана Попо – такие ласковые, но полные откровенного разочарования. И он вновь полетел по высокому небу, на грани космической пустоты: без скафандра и всякого направления.
«Вы – такой плохой, капитан, - нашептывала ему сама вселенная. – У вас ничего не получится. Нет ни единого шанса, что ваша миссия увенчается успехом. Она обречена. Вы обречены! Лучше сразу сдаться и забыть о своих устремлениях. У вас все равно ничего не выйдет...»
Финкс проснулся в своей постели, вновь спасенный из безвыходной ситуации несравненной ловкостью великолепного архикапитана Попо, великодушно позволявшего ему продолжать жить. Его ангел-хранитель ползал по грязной подушке у самого его лица. Вдалеке ревели сирены.
«О, вы так безнадежны, - нашептывал архикапитан Попо. – Ничего у вас не выйдет. Тем более с таким дрянным помощником...»
Его зрительные органы загадочно мерцали. Но вот раздался тихий гул. Глазки вновь зажглись. Они горели все ярче и ярче. Они манили к себе. В их глубине проглядывали белые звезды. Сталкивались галактики. Зарождались и гибли цивилизации. И все это была его вина – вина капитана Финкса...
Резким движением Финкс опрокинул подушку, вскочил с кровати и побежал в коридор. Архикапитан Попо едва слышно скользил по его следам.
«Посмотри на меня, - нашептывал он. – Посмотри на меня. Не игнорируй меня. Посмотри на меня. Я не потерплю такого отношения. Мне нужно тебе что-то показать. Посмотри на меня.
Посмотри на меня.
Посмотри на меня.
Посмотри на меня...»
Финкс случайно заглянул в отражение на стекле иллюминатора и вновь полетел сквозь галактику. Он все летел и летел без конца. Мимо проносились дни, недели и десятилетия. А Финкс, совершенно потерянный, все летел и летел без всякого направления. Внезапно он обрел под собою почку: Финкс сидел за столом. Школьный уборщик Дуглас, как и всегда, прохлаждался на кухне без дела. Груда грязной посуды в раковине громоздилась сплошной стеной.
- Ваше капучино, капитан, - сказал уборщик Дуглас, положив перед Финксом полную чашку.
- Вы выполнили мое распоряжение?
- Я как раз собирался. Но архикапитан сказал, что в последнем нет никакой, - ни малейшей, - необходимости.
Финкс кивнул. В конце концов кто он был такой, чтобы ставить под сомнение распоряжения славного архикапитана Попо? Тот покачивался в широком кресле, опустив на стол свои скользкие, губчатые ткани, которые использовал для передвижения. Попо очень быстро рос. Можно было сказать, на глазах. И Финксу оставалось лишь удивляться, как в прежнее время тот без всяких усилий умещался на его тарелке. Усики Попо, прежде совсем крошечные, торчали во все стороны ветвями молодых деревьев. В огромном, распахнутом настежь ротовом отверстии пульсировали голубые прожилки размером с кулак.
Порою Финксу в голову лезли ужасные, - не имеющие никаких оснований, - подозрения: ему казалось, будто их славный архикапитан Попо был как-то связан с недавним, - или же давним, - инопланетным вторжением. Но Финкс совсем не собирался выбрасывать из памяти бесчисленные эпизоды невообразимых несчастий, через которые они прошли вместе, - вдвоем, - архикапитан Попо и его наизаменимейший помощник Финкс, обязанный ему столь многим. Не раз Попо единолично спасал всю экспедицию, а Финкс его даже ни разу не поблагодарил. Попо спасал население целых планет и даже галактик, покуда Финкс трусливо дрожал в каморке для швабр. Попо не раз спасал саму Вселенную, которая была ему так благодарна за свое счастливое существование. А вместе с ней – благодарен и сам Финкс. Но благодарен как всегда недостаточно, раз он никогда не отбросил в сторону свою гордыню, не упал на колени и, заливаясь горячими ручейками из своих отвратительных, втянутых в череп глазок, не принялся слезно его благодарить. Если бы Финкс вел себя, как подобает, никакие крамольные мысли не лезли бы ему в голову. Впрочем, далеко не все Финксы в его голове были согласны с такой оценкой. Они то и дело устраивали шумные перебранки, кричали друг на друга и непременно бросились бы в драку, будь у них руки. Но рук у них, - к сожалению или к счастью, - не было совсем.
«Очнись! – кричали они без конца. – Очнись, капитан!..»
Но Попо вовсе не спал. Он уже обдумывал, понурив огромную мокрую головку, свою следующую миссию. Ему вновь нужно было спасать Вселенную, висевшую на самом краю надвселенской пропасти. А для этого архикапитану Попо срочно требовалось взять на себя управление кораблем. Ему предстояло доставить спящих в криокапсулах колонистов на отдаленную планету плотоядных грибов, что прекрасно росли на органических останках и могли накормить собою огромное-огромное количество гигантских слизней, братьев и сестер архикапитана Попо. Помощник Финкс не мог его снова подвести. Он не мог, - в очередной раз, - провалить всю операцию. Иначе ему грозил не просто выговор, но публичная порка. Увольнение. Лишение ежемесячного довольствия. А также поедание заживо великолепным архикапитаном Попо, то есть – великая честь, которую Финкс не заслуживал. Пусть человеческие организмы были Попо совсем не по душе, во имя восстановления мировой справедливости он был готов потерпеть.
Однако, перво-наперво следовало расправиться с инопланетным вторженцем. Ничего не могло так крепко объединить двух столь непохожих друг на друга существ, - архикапитана-слизня и его бесполезного помощника-землянина, как один общий непримиримый враг. Он действительно проник на корабль со своей школьной шваброй. Он хотел увести судно в далекую систему и оставить голодными братьев и сестер архикапитана Попо. Этого нельзя было допустить.
- Я боюсь, вашим злодеяниям пришел конец, мистер Дуглас, - сказал Финкс, перегнувшись через стол. – Ваше вторжение, нарушающее все международные договоренности, не останется безнаказанным.
- Я сожалею о содеянном, - ответил школьный уборщик Дуглас, длинную бороду которого можно было не меньше четырех раз намотать на кулак. – Я ощущаю невыносимую вину и глубоко раскаиваюсь. Я заслуживаю быть съеденным.
- Именно так, - подтвердил архикапитан Попо, распахнув огромную скользкую пасть.
Два обвислых оранжевых глаза горели под самым потолком. В глубине темной глотки пульсировали толстые синие вены. Все было ясно. Наказание было неминуемо и совершенно заслужено. Но что-то важное ускользало от Финкса; что-то неосязаемое; неощутимое, но очень существенное.
- Постойте! – воскликнул он громко.
- Что такое? – недовольно громыхнул архикапитан Попо.
- Вторженец Дуглас! Снимите камзол! Не поцарапайте своими нашивками нежное нутро архикапитана...
Школьный уборщик Дуглас кивнул, сбросил форму и понуро опустил голову. Другая, широкая голова опустилась на него, будто растянутый до упора рукав и поглотила всего целиком. Без остатка. Последнее, что увидел Финкс – подошвы черных ботинок, растворившиеся в космической темноте.

Отредактировано Графофил (07.01.2025 16:29:06)