Один.

Сегодня утром один пожилой человек проснулся в своей большой и пустой квартире в самом центре Москвы, на улице Тверской по четной стороне. Проснулся и тут же встал, заправив двуспальную широкую кровать. Застелил ее шелковым и выглаженным красным покрывалом. Не торопясь, вышел из комнаты. Остановился в коридоре. Посмотрел по сторонам. Все на своих местах. Картины на стенах в коридоре и ковер в аккурат к плинтусам. Пройдя дальше по коридору, он открыл дверь в одну из комнат, и свет с улицы порезал пространство напополам. До и после. После была кухня. Но сперва он вошел в комнату, сотканную из дневного света. Остановился и невидимым кивком оживил пространство, словно поздоровался с кем-то. Открыл шкаф, что ослеплял своей идеально отполированной поверхностью, и достал светло-голубую рубашку и спортивные штаны. Одевшись, вышел. На кухне задержался секунду. Уже привычным жестом включил радио, и оно кричаще заговорило о визите президента на Дальний восток и еще что-то важное о новом вооружении. Пошел в ванную. Чисто выбритым он вернулся на кухню, поставил чайник на газовую плиту. Сел. На кухне было все логично и аккуратно. Следить за порядком уже давно не требовалось. Это получалось само собой. Он сел на один из двух стульев, который был у окна. Сидел и смотрел на очень живую улицу. Там было все. Там был привычный ритм огромного города, в котором прижились вместе обреченные алкаши в не по размеру и не по сезону куртках с актуальными системными ячейками общества. Там, на той улице, был уже не его город, в котором он вырос. Но об этом он никогда не думал и не скрипел суставами, не ворчал в очередях. Был даже некий случай.

- 300 рублей за смузи? Вы что?- в кафе, что рядом у подъезда, стоял молодой человек и возмущался.

- За какие-то замороженные ягоды эти сволочи хотят 300 рублей, - пока без плохого настроения возмущался Леонид Артурович, - слушай, пацан, лучше пойди и выпей пива со сметаной. А здесь можно только пить кофе…

Да, Леонид Артурович не ворчал на молодых и не стеснял их своим присутствием.

У него есть внук. Он редко его посещает. Злиться на него нет сил и времени. Да он даже забыл, что такое злиться. Он просто помнит о нем, и тем самым счастлив. Внука зовут Саша. Он давно живет и работает в Лондоне. Когда-то сам Леонид Артурович жил в Англии после службы и работал репортером в горячих точках. С тех пор у него остались пару ярких рубашек и зажигалка ЗИППО.

Ну а пока он пьет крепкий индийский чай и думает куда сегодня сводить Дашу.

Даша – это очень милая девочка, хотя скорее и правильнее ее назвать женщиной. Ей тридцать семь лет, но на вид ей тринадцать. У нее есть даже любимая игрушка. Это маленькая модель автомобиля, которую она не выпускает из рук ни при каких обстоятельствах. Еще она всегда обнимается. У нее очень сложная форма аутизма. В определение этого недуга помещаются несколько страниц в медицинской энциклопедии. Она не воспринимает никаких эмоций, кроме положительных. Ну это, конечно, очень спорно и не досказано, но тем не менее. Кажется, что она может запросто избавить нас от любых желаний спорить, ссориться, воевать… Она живет в частной лечебнице на краю города уже десять лет. Проживание ее оплачивает сестра, которая кроме этого не делает ничего. Другие родственники забыли о ее существовании еще раньше. Если бы Даша это знала, она бы их скорее всего поняла и не желала извинений.

Итак. Леонид Артурович пару месяцев назад в приюте для бездомных собак в Бутово услышал разговор. Да, он посещал пару раз в неделю этот приют, так как его пес Форест провел там свои последние дни, и просто помогал выгуливать собак. Разговор о том, что есть некая программа для неравнодушных. Ухаживать за душевнобольными, у которых не осталось никого. Почему бы и нет, подумал он. «Лучше, чем в одиночку сидеть в парке и пить кофе из неудобных стаканчиков, который и так запрещают пить эти выскочки пьяные в белых халатах». И в какой-то совершенно мирный и спокойный день он приехал в ту самую лечебницу. К нему не подошел консультант, как в обувном магазине, с желанием помочь в выборе, просто к нему вышла сестра, ведя за собой девушку в белой шапке и с игрушкой в руке. Они познакомились.

«Может прокатимся просто в метро пару станций?» - вслух сказал он.

Два.

Первые дни апреля. На улице уже уловимая претензия на весну. Ветер пока сквозит прохладой, и день все же заканчивается раньше, чем хотелось. Тепло больше в умах горожан и в обмане в виде курток более легких. Асфальт уже сухой, но за границами тротуара еще доживает снег. На рекламных афишах все же уже появляются летние фестивали.

Мира и Леня проснулись поздно, но не стали придаваться соблазну поваляться под воскресные бессмысленные передачи по первым федеральным каналам. Просто на улице наконец вышло солнце. Эта зима на редкость всем надоела, и была она, наверное, как всегда, слишком долгой и сложной. И они не сговариваясь вскочили. Леня пошел на кухню и включил радио. Оттуда посыпались – «Холд он, Айм коминг». Воскресил чайник и пошел к Мире. Мира стояла в ванной и готовилась принять душ. Они что-то говорили, шутили и сонно пытались смеяться.

- Я готова! - спустя полтора часа, сказала Мира.

- А я не верю тебе. У меня точно еще есть время, - Леня, сшибая стены и полки, пытался найти ремень.

- Да, мусор возьми.

Слабо изобразив протест, Леня пошел на кухню. Но мусор так и не взял. Схватив пачку сигарет, он направился в коридор, где уже обутая стояла Мира. Они вышли из квартиры. Солнцезащитные очки надели еще в подъезде. Спускаясь вниз, Леня достал сигарету и у входной двери прикурил ее. Вышли они как победители. Оба пощурились солнцу и сделали первый шаг в этот новый и весенний день. Планов не было абсолютно. И это даже радовало. Воздух выдавал ароматы уверенности и анонимного тепла.

Им было чуть больше двадцати пяти лет. У Миры были прямые темные волосы и почти не было челки. Наряды выбирала утонченные, где порой встречалась и майка группы «The Doors». Леня был чуть плотнее, чем могло показаться, глядя на его очень худое лицо. Любил рубашки, которые никогда не заправлял, и классические варианты кроссовок, с которыми почти разговаривал вслух.  Они планировали свадьбу эти летом. Это было уже решено. Но они не трещали об это всем вокруг, словно сломанный будильник. Они берегли это и говорили об этом только тогда, когда требовался, к примеру, совместный выбор чего-либо… время вылета в «свадебное путешествие» (они даже боялись его таковым называть, ибо до конца не верили), утренний или ночной. Мира была преподавателем младших классов, а Леня журналистом в небольшой спортивной газете. Они жили во вселенной друг друга. Мир перестал существовать, но Леня порой на кухне с другом мог очень громко и пьяно возмущаться устоям общества и просто презирать идиотов. Их квартира была завешена постерами гениальных людей. Хичкок, Синатра, Тарантино и отрывки его картин. Много книг. Фолкнер с Достоевским перемешивались с Хантером Томпсоном и Ирвином Уелшем. Вообще, в их квартире было много ненужных, но таких уютных вещей.

- Куда пойдем? - спросил Леня.

Минуту они молчали. Просто шли вперед, давая некоторым прохожим обогнать себя.

- Ты мне обещаешь уже сотню лет съездить на речной вокзал, там красиво. Там и парк есть.

Разговаривая обо всем на свете, они прошли несколько перекрестков. Автобусная остановка была набита людьми под завязку. Они пропустили несколько автобусов, что следовали неизвестно куда.

- Куда идет 987? Живем здесь уже столько лет, а я по-прежнему не знаю, куда они едут…

В темных очках было очень приятно смотреть на такое пока несмелое, но уже «высокое» солнце. Автобус все не ехал, и Леня быстро сбегал в магазин за сигаретами.

- Я прихватил коньяк, - не закончив, он замолчал в ожидании.

- Ну и правильно. Почему бы и нет. Если замёрзнем, согреемся.

В парке было очень людно. Он был старый и мало ухожен. Но, отнюдь, его это не портило, наоборот, придавало некий шарм, как старая кинопленка, которая выглядит лучше новой. Там были высокие тополя. Много низких скамеек с облупленной синей краской и длинные аллеи, на которых люди казались выше. В этом парке пока еще не гостили новые закусочные и модные палатки с «Лучшим и крепким кофе в городе». Там был только свежий воздух, пропитанный нескрываемым ощущением честности и старины.

Леня и Мира прошли парк насквозь, не останавливаясь, и оказались на набережной, где стоял речной вокзал уже забытых эпох и аккуратная широкая, та самая набережная, с которой виднелся другой берег, но хотелось думать, что нет края и конца всему.

Пройдя ее от начала и до конца, они оказались в очень уютном и тихом сквере. Там было несколько скамеек и давно потухший фонтан.

Солнце начинало садиться, и все же не летняя тень подкрадывалась к ногам. Становилось прохладно. Рядом со сквером, чуть позади, у парка, было некое возвышение, горка и один подъем со ступеньками. Наверху еще, вроде бы, можно было полчаса пощуриться солнцу и откупорить запас с коньяком.

Поднявшись на самый верх, они присели на ступеньки, достали белые пластиковые стаканчики и разлили янтарного цвета коньяк.

На самом верху, за их спинами, был черный, совсем недавно покрашенный, высокий забор с широкими ставнями. Там была площадка для выгула собак с множеством всяких препятствий и собачьих радостей в виде огромных змеевидных труб, барьеров. Их внимание порой отвлекалось на игру собак, на смех еще не взрослых людей с детьми. Там было что-то логичное. Собаки всех парод были наедине с собой. Они не делили свое общество на правых и левых, на богатых и не очень, на красивых и успешных, и не пытались находить никаких смыслов. На их примере люди там делали тоже самое. Тут к забору подбежал пес с большими висячими ушами, было заметно, что пес уже в солидном возрасте.

- Это Форест, - откуда-то появившийся голос сказал им.

Словно все это время находившись рядом, к ним обратился очень аккуратный пожилой человек.

- И что он делает? - спросила Мира.

- Он мне помогает. Он мой настоящий и единственный друг. Простите меня, Леонид Артурович! Это мой пес, Форест. Мы не хотели вас напугать и мешать вам.

- Мира, - Леня жестом показал и представился сам. – Я, к слову, тоже Леонид, - бережно и, может, обходительно он улыбнулся после своих слов.

Леонид Артурович взял пса на руки и опустился на одно колено. Они все вместе смотрели в сторону играющих собак. Молчали. Леонид Артурович слегка чесал за ухом Форесту. Это заметили Мира и Леня. Было в этом что-то такое же честное, как и весь этот парк. Что-то доброе и верное. Для них двоих, для Леонида и его верного друга, не было на этом свете ничего, и они не пытались что-либо найти. Они уже много всего находили и еще чаще теряли, и поэтому держались друг за друга. И фраза: «мы не хотели вас напугать и помешать» не была наигранной или фальшивой фамильярностью, это было честно и добродушно.

Три.

Уже включили свет. Ресторан стал выглядеть совсем немного менее уютно, чем пару секунд до этого. Люди за столиками на одно мгновение замолчали и посмотрели за соседние столики, потом сразу взялись за свои бокалы и начали шумно продолжать. Музыка пока играла. Официанты стали чуть свободнее передвигаться по залу, понимая, что до конца смены осталось пол часа. Время уже подходило к полуночи. Ресторан в центре Москвы с логично-неясным названием «Образ Перемен» готовился к закрытию. Уборщица в белой рубашке с черным фартуком поднялась по лестнице с цокольного этажа и победно прошла мимо столов в подсобное помещение. Музыка стихла, и кто-то крикнул: «Не кидайте помидоров в пианиста, он играет как умеет». Никто не обратил внимания. Голоса стали громче. Пол был липкий. За барной стойкой очень торопливо заканчивал свои дела бармен Тихон. Он работал в этом ресторане уже 6 лет. И сегодня он закрывал свой бар в последний раз. Его уволили. Уволили за то, что он устал делать то, что не имеет никакого смысла.

- Это не имеет смысла, - именно так он и сказал пару недель назад на собрании персонала по итогом квартала, где должны были вручать премию и награждать лучших работников.

После того, как ушел последний гость их ресторана, и стулья оказались на столах, он налил себе несколько порций виски. Тихон сел за барную стойку и выпил. Потом налил еще и выпил, и еще. Ехать на метро представлялось совершенно тоскливым и глупым занятием, к тому же, оно уже закрылось. Он вышел на улицу. Прикуривая, сломал сигарету. Зашел обратно и налил себе еще виски в стаканчик для кофе. Прикурил уже удачно. Людей на улице не было. Был светофор и пара машин с доставкой еды. Через дорогу была закусочная с бургерами и пивом. Решив, что сегодня ему ничто не навредит, он направился туда.

Ехать в такси после двух литров пива и почти целой бутылки «Мартышкиного плеча» с несколькими бургерами было волнительно. Дома его ждала бутылка бурбона и наизусть выученные все песни.

Утро казалось последним. Время слишком быстро пробежало мимо, и часы уже показывали какие-то минуты второго. Тихон встал с работающим телевизором и насквозь пропитанной солнцем квартирой. Пошел в ванную, но оказался на кухне. Открыл холодильник и сразу закрыл. Взял чайник и поставил его на место. Открыл еще раз холодильник и достал бутылку «Хайнекен». Сделал аккуратный глоток. С комнаты донеслись голоса из телевизора: «Лучшие моменты мы проживаем с закрытыми глазами». Он открыл глаза и словно проснулся заново.

После душа он долго искал свежую рубашку в шкафу, вернее, просто стоял и смотрел в полупустое пространство. Взял с полки майку. Солнце для кого-то источало счастье и загар, но не Тихону. Это было предательством. Он чувствовал себя почти голым и хотел исповеди. Собеседование на новом месте уже должно было состояться через полтора часа.

Он вышел на улицу. Всю ребятню загнали на обед. Двор был пустой. Он встретил только сантехника, который пройдя мимо сказал: «Сука, понимаю…».

Тихон зашел в торговый центр и поднялся в битком забитом лифте на пятый этаж. В лифте воняло потом и жадностью. Все они ехали в ресторанный дворик.

Безумие и сонное отчаяние. Сотни столиков и все грязные. Сотни других столиков, и все с людьми. Тысячи калорий, миллион убитых крупнорогатых скотин, солнце ведь, рабочий день, куда присесть, что я делаю, сколько времени?...

Тихон сидел за неубранным столом и с такими же закрытыми глазами ел «двойной ВОППЕР» из Бургер Кинга. После того, как он с ним справился, открыл глаза и обнаружил на своем столе керамическую черепаху размером в пачку сигарет и записку: «Она для добрых. Я калека, без голоса и слуха. Я не прошу о помощи, я лишь прошу пожертвовать на добрые дела».

Рядом с его столиком ходил очень худой человек в зеленой джинсовой куртке и собирал черепах со столов. Тихон дал ему все наличные, что оказались в кармане, рублей сто пятьдесят, и пошел неуверенной походкой, но уже чуть все-таки легче, к лифту.

У метро играли музыканты. Курили сигареты с газетами люди. Раздавали агитационные листовки. На столбе висел огромный щит новой управы района с жирной физиономией. Упрашивали взять котят. Был человек с розовыми голубями для «оригинальных фотографий» и палатка с мороженным. «Не с тем», - подумал Тихон и спустился в подземку.

У турникетов кто-то спорил. У кого-то проверяли документы и сумки. Порывы ветра и узнаваемый запах метро. Еще ниже по ступенькам. В вагоне удалось сесть и снова на пару секунд закрыть глаза. Тихон проспал несколько станций.

«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Улица 1905-го года». Он открыл глаза. Вагон был почти битком. Кто-то пытался кричать. Кто-то переспрашивал. Остальные смотрели в экраны телефонов, единицы сидели с книжками. Несколько мужчин смотрели в свое отражение в дверях и поправляли прически. Где-то смеялись. Ну а напротив сидел пожилой человек с маленькой девочкой, которая скорее была похожа на взрослую женщину. Она держала в руках миниатюрную модель автомобиля и смеялась, но, скорее, улыбалась.

Пожилой мужчина, было похоже, пытался показать все и рассказать обо всем этой девушке. Он указывал на карту метро, на кнопку «СВЯЗЬ С МАШИНИСТОМ», на станции, на которых останавливался поезд, а девушка просто смотрела чуть выше каждого пассажира и так по-доброму улыбалась, даже, вроде, не понимая ни слова. В ее глазах было что-то постороннее, что невозможно сразу узнать и понять. Что-то словно не из этого мира и точно не для этого места.

На своей станции Тихон встал и подошел к ним. Ну, как подошел: сделал пару шагов. Он вручил ей черепаху и сказал мужчине, что эта черепаха для добрых людей, и вышел из вагона.

После собеседования он конечно забыл свой день. Ему дали ту должность, о которой он грезил долгое время. Но тот взгляд он не забыл. Ему хотелось думать, что это был взгляд человека, который не требует счастья и добра вместе со справедливостью и достатком, пусть в меньшей степени, а просто человека счастливого и желающего добра просто так.

Отредактировано Александр Векшин (29.08.2018 20:50:19)