Эрссу-Эш снился сон, такой правдивый и реалистичный, что он даже расплакался.
      Слепящий, невыносимо прекрасный лик Инэ улыбался ему, даря тепло, а бескрайнее небо было таким ясным и чистым, что перехватывало дыхание от такого великолепия. Давно он не видел этой красоты, наверное, с тех самых пор, как только смог сделать свой первый шаг. Ну да, верно. Именно в тот день, когда ши* протянул вперед руки, подзывая его, почти несмышленыша, к себе. Отец был очень горд, так как Эш первым из всех детей поселка начал ходить. Держась за его руки, они все вместе вышли из дома, и остаток дня провели снаружи, разглядывая ласково жмурившуюся Инэ над головой.
      Эш хотел домой, он жутко скучал и по ярко-желтым пескам, начинающимся сразу за поселком, и по упорному, вечно дующему ветру, приносящему с собой свежий запах далеких гроз. А особенно сильно скучал по старому шалашу, сделанному отцом за несколько дней до своего призыва. Маленький односкатный домик, почти копия большого, только из одной комнаты, наполненной такими родными запахами…
      Он проводил в нем чудные дни, рассказывая детские истории безмолвным котта, прячущимся от непрекращающегося ветра. И те слушали, свернувшись в пушистые клубки, выставив мягкие иголки и поглощая щедрые дары Инэ. Слушали, время от времени открывая верхние глаза, тихо гудели, одобряя фантазию Эша, дремали, набираясь сил перед дальним путешествием в долину.
      Иногда к нему приходили гости — соседские дети, и тогда в шалаше становилось восхитительно тесно. Они играли, смеялись и ссорились, рассказывали друг другу страшные истории и выдуманные небылицы. А еще они узнавали то, что воспитанный хон* познает только в счастливом браке. Правда, после таких игр ши недовольно хмурился и просил вести себя скромнее, но не мешал — понимал, что в такое время найти пару становится все труднее. А потому пусть лучше Эш повзрослеет раньше положенного срока, чем вообще останется в одиночестве. Ведь нет для хона ничего страшнее, чем не найти себе пару и не создать семью.
      Но больше всех на свете, после отца, он скучал по самому близкому другу — Ахим-Ра остался там, дома, и Эш плакал, как маленький, когда ши начал собираться в дальний путь. Цеплялся за друга, гладил выпущенный веер осязательных отростков, обещал вернуться, как только все закончится, или найти его, если их дороги разойдутся. Обещал и понимал, что это вряд ли осуществимо — война не щадила никого, исчезали не только семьи, но и целые поселки, и Эш слышал, как шептались взрослые об опустевших, полузасыпанных жадным песком селениях.
      Открыв заплаканные глаза, Эш торопливо дотронулся до полоски с изображением трех черных секторов на ярко-желтом фоне, позволив шустрому жучку системы жизнеобеспечения собрать все до последней слезинки. Дождавшись, пока тот управится, Эш поднялся, балансируя на затекших от долгой неподвижности ногах, и вопросительно посмотрел на ши.
      Родитель замер в задумчивой позе, развернув пучок осязательных щупалец красивым веером, и их тонкие кончики, покрытые белесыми волосками, шевелились от потоков воздуха. Интересно, зачем он это делает, ведь местное солнце — это не Инэ, слишком тусклое, холодное и невыразительное. Даже в защитном комбинезоне Эшу было холодно и он зябко ежился — жучки, собиравшие все выделения организма, старались, как могли, но этих стараний было мало. Кроме пронизывающего тело холода он хотел есть и ши сказал, что скоро они покушают вволю. Нужно лишь немного потерпеть.
      Эш терпел. Терпел изо всех сил, пока не начала кружиться голова. И тогда ши решился. Стараясь быть как можно незаметнее, они пробрались в самое сердце города. Большого города, в несколько раз больше их поселка. Пытаясь не отставать от родителя, Эш семенил за его спиной, успевая вертеть головой по сторонам — все, что находилось вокруг, было или малознакомым, или вообще увиденным впервые.
      Очень высокие, серые, как камни в долине Хат, дома поднимались вверх отвесными стенами, закрывая просветы свободного пространства ломаными ступенями ярусов и выступов. Спрятанные в пазухах стыков динамики вещали на нескольких языках, создавая такую какофонию звуков, что Эшу приходилось прикрывать слуховые мембраны руками. Но ши говорил, что каждый язык был предназначен только одному виду и воспроизводился только в определенных частотных диапазонах. Просто хон слишком способные к языкам, говорил он, и Эш гордился этим.
      Серебристые развертки голо* занимали все оставшееся пространство и постоянно разрывались снующими туда-сюда юркими шаттлами, становясь похожими на сияющие паучьи тенета. Одни были просто черными или белыми, другие — с картинками, а третьи казались хаотичным смешением красок, которые вспучивались, лопались, перетекали друг в друга, и от таких голо Эш отводил взгляд сразу — кружилась голова.
      Даже отсюда, с высоты третьего яруса, им, забившимся в самый дальний угол терминала 14-Сигма, были видны их яркие вспышки. Хорошо хоть редкие прохожие не обращали на них внимания — каждый спешил по своим делам. Внимательно оглядевшись, Эш понял, почему ши привел его именно сюда — на стене одного из зданий в конце улицы он увидел знакомый знак, такой же, как на его рукаве — черные сектора на желтом фоне. Там была еда, много еды, не те жалкие крохи, что попадают в приемник комбинезона от местного светила. Но туда нужно было попасть, и Эш не знал, как — ни дверей, ни окон, ни каких-либо отверстий он не видел. Сплошная серая стена, неприступная и гладкая.
      Стараясь не смотреть на родителя, сел, подвернув ноги под себя, замер в позе ожидания — если ши обещал накормить, значит так и будет. Пусть Эш считал себя уже взрослым, родительская забота согревала, и ему хотелось закрыть глаза и на мгновение оказаться дома, вместе с ши, отцом и Ра.
      Громкие звуки рекламы заставляли морщиться, незнакомые запахи забивали обонятельные щели, а есть хотелось все сильнее и сильнее, и Эш едва сдерживался, чтобы не заскулить от отчаяния. Обхватив себя руками, сжался в комочек, покачиваясь и успокаивая себя этими движениями.
      Кажется, Эш опять задремал, потому что когда раздался резкий звук новостного выпуска, он вздрогнул и с трудом вытолкнул себя из затягивающего разум забытья.
      — А теперь последние новости этого часа, — расположенное на высоте третьего уровня голо черноволосой землянки передернулось, когда сквозь ее лицо проскользнул прогулочный шаттл. — Как нам стало известно, специальные силы Объединенных земель нанесли завершающий удар по разрозненным группам хон. Представитель такан* господин Абди уверил, что опасности больше нет, и, по его словам, цитирую дословно: «Больше ни один хон не сможет навредить кому-бы то ни было. Мы вам это обещаем.»
      В соответствии с Соглашением об экстрадиции между Советом Объединенных земель и Империей Така-Ит всем представителям хон необходимо добровольно явиться в ближайшее отделение Совета для дальнейшей депортации в Зону перемирия. В противном случае будут применяться более жесткие меры для выполнения пунктов соглашения.
      А теперь остальные новости. Научный союз…
      — Ши, это правда? — Эш посмотрел на родителя, потемневшего от услышанной вести. Тот не ответил, но Эшу и не нужны были его ответы, он все понял сам, просто хотел услышать родной голос.
      Понял, что для них нет больше Инэ, нет теплого, просторного дома, нет Ра с его глупыми шуточками и ласковыми прикосновениями. И неясно, увидят ли они когда-нибудь отца — о военнопленных, попавших в Зону перемирия, больше никто не слышал.
      — Иди сюда, — ласковый голос ши заставил его сорваться с места, и он бросился к родителю в объятия.
      Подставился под горячие ладони, со снятыми перчатками защитного костюма, потерся об них головой, чувствуя, как живительное тепло наполняет тело и согревает изнутри. И не видел, как ши бледнеет, прикрывая глаза. На мгновение Эшу показалось, что они дома, и он довольно улыбнулся.

*ши - мать/отец, самец, рождающий детей, в отличие от просто отца.
*хон и такан - две противоборствующие нации, по сути - один вид.
*голо - голограмма, голографическое изображение, проецируемое в пространстве.