Пафнутий Эрастович Невезухин решил, с бухты-барахты, написать мемуары.
Эта мысль осветила его незамутнённый интеллектом разум внезапно, без предупреждения, в пять утра. Лёжа в кровати и почёсывая своё пивное пузо, он размышлял: "Вот прочтут благодарные потомки мои мемуары и возгордятся моей превеликой мудростью! А сограждане ещё и на памятник скинутся бронзовый или мраморный. И поставят его на центральной площади! И переименуют её. Будет центральная площадь имени меня! Как всё славно вырисовывается..."
Невезухин вылез из кровати. И натянув на свою сонную тушку дырявый, давно нестиранный халат, сунул волосатые ноги в рваные тапки.
Прошлёпав в уборную и сделав там свои грязные дела, Пафнутий вернулся в комнату и сел обдумывать свой будущий триумф. Сидеть и думать в кровати было неудобно - Невезухина так и клонило в сон. На столе царил кавардак и прибираться было лень. Не заморачиваясь уборкой, будущий великий писатель просто смахнул все фантики и огрызки на пол. Шагнул к стулу и тут-же поскользнулся на банановой кожуре!
Отборный мат непризнанного гения полетел вслед этому знаменательному событию.
Из норки за шкафом высунулся домовой и злорадно захихикал: "Эрастыч, а чегой-то ты ни свет - ни заря колобродишь? Давай-ка, лучше мусор выгреби из дома. Я за тебя Золушку изображать не собираюсь."
Невезухин мрачно пробухтел: "Обленился ты совсем, пень старый. Тоже-мне домовой! Мог-бы в доме порядок навести."
Домовой фыркнул: "Ага, щас-прям! Побегу я твою работу выполнять! Может за тебя ещё и мемуары сварганить?!"
Пафнутий, в праведном гневе, запустил в домового пивной бутылкой! Но хитрюга не стал дожидаться метко брошенного снаряда и ловко ускользнул обратно в норку.
Бутылка, разлетевшаяся на острые осколки, коварно поранила ногу Невезухина, когда тот направился в сторону стола. Матюги, которым удивился-бы любой сапожник, загрохотали из уст будущего писателя. Всё-таки тапки его были очень рваные. Так-что осколок без труда уязвил стопу Невезухина. Охая и возмущённо икая, Пафнутий прошкандыбал к аптечке и не найдя там ни зелёнки, ни йода, ни хлоргексидина, прихрамывая, поплёлся на кухню. Открыл холодильник. И тут-же ему на голову свалился жирный таракан! От омерзения мужик взвизгнул, точно баба и дёрнулся назад. Нечаянно свалил графин с водой на пол. И тот разбился на новые осколки. Новые замысловатые выражения посыпались изо-рта несчастного Невезухина. Осторожно двигаясь, он снова предпринял попытку открыть холодильник. Достав дешёвую водку, обеззаразил ей ужаленную подлым осколком ногу. А остатками водки обеззаразил свою утомлённую приключениями душу.
Ворча и хромая, Невезухин дошёл в комнату и сел на стул. Стул предательски скрипнул и развалился под массой пьяного "гения". От горя Пафнутий заплакал. Видно, не суждено ему увековечить себя в бессмертном творении! Мемуары никогда не будут написаны. Да и о чём писать? О постоянных неудачах?
В отчаянии, бедняга решил повеситься!
Смастерив из галстука петлю и завязав её на люстре, Невезухин, зажмурив от ужаса глаза, шагнул с табуретки вниз. Люстра, видимо назло простофиле, оторвалась и грохнулась рядом! Неудавшийся самоубийца обалдело уставился и на эти осколки. Матюгаться он уже устал.
Сзади послышался издевательский смех. К Пафнутию подошла Смерть и острой косой перерезала петлю: "Не торопи меня, Невезухин. Я ещё поразвлекаюсь, пожалуй. Ты так уморительно живёшь! Об этом и напиши в своих мемуарах. Если ещё удумаешь спешить ко-мне, то я помешаю. Домовому - привет!" - И с этими словами Смерть исчезла где-то, вне времени и пространства. Или просто из поля видимости оболдуя.
И тут он понял - впереди ещё множество несуразностей и конфузов никчёмной жизни.
За окошком забрезжил, серый от туч, рассвет, ознаменовав очередной из многих, самый худший день в жизни Невезухина.
