Конкурсная проза
Работа №1
Вы таких, как я, точно не встречали.
Ведь меня испортили книги.
Нет, дело не в том, что я в 14 лет прочитала Достоевского и заработала депрессию (я и без него ее заработала, самостоятельная какая), и не в том, что я читала какую-то муть запрещенную и теперь у меня в голове асоциальные установки.
Нет, я читала прекрасные, одухотворяющие, воодушевляющие (и прочие «-яющие») книги. Которые испортили мне жизнь.
Потому что я все жду, когда же все будет так, как описано в книгах.
Когда же все будут честными, добрыми, благородными и где же та история жизни, которую не стыдно будет издать в полновесную (естественно, ставшую позже бестселлером) книгу?
И, встречая кого-либо, неважно, друга или любовника, я перво-наперво мысленно достаю эту вот книжную лупу и начинаю разглядывать личность под ней – может быть, это персонаж из книги? Может быть, именно он подойдет под описания?
Черт бы побрал книжное образование, скажу я вам! Теперь понятно, почему нам в школе так втюхивали нудных авторов с десятистраничными описаниями природы – виды, описанные там, хотя бы можно встретить в реальности!
Улица в мое детство несла много соблазнов (я понимаю, что звучит очень криминальненько, но я не о таком). Еще бы, там без меня уже спрыгнули с самой высокой заброшки, вскрыли банку с непонятной жидкостью внутри и залезли в чан с мелом! Надо торопиться!
Но организм рос, грудь тоже, а девочке не пристало лазить по деревьям и плеваться, как мальчик. Девочке пристало читать книжки и писать стихи и дневники. Вот и дочиталась. Спасибо большое.
Не стоит выходить из комнаты своего сознания. Не стоит углубляться в кладовые памяти, шарахаться по комнатам с иллюзиями и стряхивать пыль с книжных установок. Ох, не стоит. Но я, как тот туповатый персонаж из хоррор-фильма – лезу туда, куда не надо. Ибо – любопытство. Ну, еще и та, что умирает последней.
Даже сейчас пишу этот текст, чувствую сквозняк по ногам от начинающейся метели и думаю – а, может, этот текст судьбоносный? А, может, прочитает КТО-ТО и возникнет в моей жизни друг на всю жизнь? Родственная душа? Та самая, чтоб ее, пресловутая половинка?! (хотя на ум только едкая цитата Раневской приходит).
Не стоит выходить из комнаты логики и разума. Но, давайте уж будем честны, раз я сегодня ночью так откровенна, открою секрет - я никогда в этой комнате надолго и не задерживалась. Потому что там скучно. Там слишком стерильно. Там слишком все правильно. Иногда я специально запирала двери, выбрасывала ключ и садилась на идеально подходящий мне стул. Потом начинала менять позы. А стул все еще удобный, черт его дери. И я начинала его портить. Видоизменять. Колупать и ломать. А стул продолжал быть идеальным. Даже когда от него осталась одна сидушка, она была отвратительно комфортной.
И я выламывала двери и убегала, чтобы не сойти с ума от правильности. Хотя, по сути, я убегала как раз туда, где все неправильно и нежелательно. Но тоненький подначивающий голосок все повторяет: «Ну а вдруг в этот раз?» и я выхожу.
______________________________________________________________
Работа №2
Беспроигрышное пари
Жарко, мерцает марево зноя, удушливый дым взмывает куда-то вверх и... там выше все настолько черно, что не видно ни дыма, ни чего-либо другого. Внизу на раскаленной лаве стоят кипящие серой чаны. Люди в робах суетятся, не дают погаснуть огню, мешают серу огромными ложками. Кто-то не выдерживает, падает. Тут же появляются охранники - два дюжих неприятных молодца, и выволакивают подмышки обессилевшего.
В какой-то момент суета стала лихорадочной, а потом вдруг все прекратилось. Робы выстроились в два ряда, образуя коридор. По нему шла небольшая процессия из охранника впереди, мрачной черноволосой девицы, наглухо застегнутой в длиннополое пальто, и второго охранника, замыкающего процессию. Они дошли до середины, когда девица вдруг остановилась и, властно вскинув руку, коснулась плеча одного из владельца робы. Тут же его вывели из ряда, а остальные кинулись в рассыпную - к своим делам. Никому уже не было дела до девицы и выбранного ею работника. Так же под охраной двух мордоворотов, они покинули горячий мрачный зал, прошли насквозь казенное помещение и беспрепятственно вышли за ограду, где у ворот стоял огромный, черный лимузин на дутых шинах. Девица распахнула перед человеком в робе заднюю дверь, и когда тот уселся, плотно затворила её. Сделав знак охранникам, она обошла машину и села с противоположной стороны. Едва за ней захлопнулась лакированная дверь, лимузин заурчал мотором и плавно покатил по дороге.
- В первую очередь, позвольте представится, дражайший мосье Кисляев, - заговорила темноволосая девица, едва машина тронулась. - Меня зовут Шелл, а там, за рулем, моя сестра - Бесс. Как видите, наши помыслы в отношении вас - чисты. Мы не лукавим, пряча имена за масками осведомленности.
Человек в робе выглядел бледным и изможденным. Черты некогда благородного его лица заострились. Он близоруко щурил глаза с опаленными ресницами.
- Позвольте, любезный мосье Кисляев, - продолжила Шелл, - преподнести вам небольшой презент. И даже два!
Она жестом фокусника открыла незаметную дверцу в спинке переднего сидения, и ла вуаля! Перед ними открылся небольшой столик, сервированный холодными закусками, белыми и красными винами в небольших бутылочках, а так же прелестным "Курвуазье" в скромном четырехгранном штофе.
- Это... настоящее? - подал голос заморенный Кисляев, как-то странно принюхиваясь к закускам.
- Да, это аванс, - кивнула Шельма, - как вы когда-то изволили сказать: "заедание будущего".
- Не помню... - прошелестел Кисляев и продолжил:
- Не верю. Вам не верю. В ваши эти помыслы - не верю.
С места шофера послышалось шуршание, и девичий голосок, звонкий, но с хрипотцой, произнес:
- Шелл, ты того взяла? Этот на Станиславского похож, тот тоже не верит.
Шельма наградила спинку сидения убийственным взглядом, но почти сразу изобразила улыбку и повернулась к Кисляеву:
- Хотите вернуться обратно? - ласково поинтересовалась она.
Кисляев медленно покачал головой:
- Н-нет, это.. чудовищно. То, что там происходит... - он оторвал взгляд от стола и встретился с угольно-черными глазами Шельмы.
- Ну, ну, - подбодрила она.
- Нас там стирают. Обезличивают.
- Верно. И чтобы вы немного вернулись из небытия, вот вам мой второй подарок, - Шельма протянула небольшой бархатный футляр.
Кисляев открыл его и пораженно вскрикнул - на дне коробочки тускло мерцало тонкое пенсне в золотой оправе.
- А теперь, любезный Доктор-без-пациентов, к делу, - потребовала Шельма, когда пенсне было надето. - Вы писали сказку, в трех частях о пари на пятнадцать лет. Припоминаете?
Кисляев тем временем рассматривал этикетки пузырьков с вином. Выбрав Шато Понте Кане, он открыл бутылочку и наполнил рюмку до краев.
- Да, написал, - согласился он, опорожнив рюмку. - По дружбе.
- Но в печать вышло две части.
- Есть два сорта у писательства, - ответил Клюев, заедая рюмашку холодной осетриной, - то, которое мне нравится, и то, которое мне не нравится. Третья часть была из второго сорта, я выбросил её.
Он с удивлением взглянул на собеседницу:
- Простите, но для чего вам это нужно?
Шельма мило улыбнулась в ответ:
- Мы разрабатываем схему для пари. Беспроигрышную!
***
Антон Пачевский, студент второго курса строительного института, сидел на съемной квартире и отчаянно прогуливал. Надо сказать, что устроен молодой человек был превосходно. Тех денег, что он регулярно получал от родителей, хватало на съем, на еду и даже оставалось на интернет. Ко второму курсу Антон расслабился и стал прогуливать учебу.
Вот и сейчас он сидел за ноутбуком и совершенно не хотел куда-либо идти. Впрочем, идти ему пришлось, так как в дверь требовательно позвонили. Прошлепав в коридор, Антон на всякий случай посмотрел в глазок, но на лестнице никого не было. Пожав плечами, парень вернулся в комнату, где обнаружил черноволосую девицу в длинном пальто и солнцезащитных очках.
- Добрый день, - заговорила она, - позвольте представится, я - Банкир. Я здесь, чтобы предложить вам пари. Выгодное для вас.
- Пари? - Антон помотал головой. - Ничего не понимаю... Как вы вошли?
- Не имеет значения, - отмахнулась Банкир. - Хотите проводить время за компьютером постоянно? Это будет щедро оплачиваться! Более того, все заботы, связанные с вашим пребыванием здесь, банк возьмет на себя. Есть только одно условие - вы не должны покидать стены этой комнаты.
- А... а как же там... в туалет?
- Ах, да... санузел... - казалось, Банкир была немного озадачена, но уже через секунду приняла решение, - хорошо. не покидать стен этой квартиры.
- И долго?
- Контракт мы заключаем на пятнадцать лет. Дальше - возможна пролонгация...
- Контракт?!
- Да, конечно, контракт, - снисходительная усмешка тронула тонкие губы Банкира, - мы деловые люди, подписываем деловые бумаги.
- И я не смогу выйти целых пятнадцать лет? - невпопад уточнил Антон.
- Сможете. Вас никто не держит в заперти, - возразила Банкир, - это не тюрьма. Ваш выход из квартиры будет означать расторжение контракта и, соответственно, остановку поступлений денежных средств, продуктов и всего другого, вам необходимого. И только! Тем не менее, есть один пункт в контракте, который мне необходимо озвучить: какие бы поступки вы не совершали, вам нельзя о них сожалеть, иначе будет наложен штраф.
- Сожалеть? Это как? - парень удивленно захлопал глазами.
Теперь уже Банкир, отбросив свою невозмутимость, уставилась на него, глядя поверх очков:
- Э-э-э... вы что, никогда не сожалели? - спросила она.
- Чет не помню, - пожал плечами Антон. - Вроде, никогда.
- Вот и прекрасно, - официально улыбнулась Банкир, - тогда вам абсолютно нечего терять, потому что потерять вы просто не сможете. Будем оформлять документы? Первый взнос у меня с собой.
Она легким движением поставила на стол небольшой дорогой кейс из натуральной кожи. Щелкнули замки, и перед пораженным Антоном открылось бархатное розовое нутро, наполненное пачками денег. Он сглотнул внезапно набежавшую слюну:
- Будем, - севшим голосом произнес Антон.
***
Шельма вышла из парадного дома, где снимал квартиру Антон, и села в ожидавший лимузин.
- Ну чё? Как прошло? - живо заинтересовалась Бесс, сидевшая за баранкой.
- Антон Пачевский, увы не Бродский, - усмехнулась Шельма, - ему стены не нужны. Посидит недельку, до следующего взноса, а потом - выскочит.
- Чёт дороговато выходит, - скривила личико Бесс, - поди, лям на этого козла уйдет.
- Всего-то один миллион деревянных, - пожала плечами Шельма, - поехали в ФРС, напечатаем еще пару-тройку триллионов зеленых!
_____________________________________________________________
Работа №3
Яма
- Кто покинет комнату, того сожрет медведь, - прочитал надпись на двери заяц и все обернулись на дрыхнущего в углу медведя.
На храпящего огромного всеядного хищника уставились лиса, волк, бобер, петух и белка.
- Разбудите его, - скомандовал заяц, поправив очки, но никто не шелохнулся. - Будите, будите, не бойтесь, я его знаю.
- Тогда сам и буди, очкарик, - сказал волк.
Заяц, не смущаясь, подошел к спящему и требовательно постучал лапой по плечу.
- Михаил! - крикнул он.
Никто не ожидал такой реакции от медведя, который вскочил с ошарашенными глазами и затараторил:
- Во время ночного дежурства никто на территорию склада не проник! - медведь огляделся. - Беляк Лапович!? Вы с товарищами за продукцией? Мы ваши ящики сложили...
- Потише, Миша, и мы не на складе.
Косолапый еще раз огляделся, проморгался.
- А где?
Заяц снял очки, подышал на них.
- А это, Михаил, мы хотели у тебя спросить, - Беляк Лапович протер очки и водрузил обратно на переносицу. - На двери твоя работа?
- Какая работа? - удивился медведь, а потом прочитал надпись. - Не понял?
- Как и мы, Миша, как и мы. Все присутствующие, в том числе и я, недавно очнулись и не понимаем как оказались здесь. И эта надпись...
- Вы же меня знаете, Беляк Лапович, я у вас сколько работаю!
- Не так уж и долго, два месяца не повод доверять.
- А остальные? Вы их знаете? - спросил медведь.
- Нет, впервые вижу, - заяц оглядел компанию. - Позвольте представиться, Кроль Беляк Лапович, думаю многим знакома эта фамилия...
- Опа, мэр, - сказал волк.
- Ммм, мэр, - сказала лиса.
- Мэр, мэр, мэр! - запищала белка, запрыгав.
Петух промолчал, бобер продолжал нюхать деревянную дверь.
Белка не успокаивалась. Она в каком-то бешеном припадке прыгала по пустой комнате, пока не воткнулась в щель под дверью. Несколько быстрых скребков лапами и мелкая тушка протиснулась на свободу.
- Пи-и-и! - тут же раздался истошный писк, а потом стало тихо.
Бобер с ужасом выплюнул кусок двери и запыхтел, тщетно приставляя его к месту откуса. Скоро дверь приоткрылась, - все отскочили и вжались в противоположную стену, - в комнату влетел беличий хвостик и плюхнулся на пол. Дверь с хлопком закрылась. Словно по команде бобер с присвистом заикал.
- Да тихо ты, - сказал волк.
Никто не шевелился и не говорил, тишина перемежалась с икотой со свистом.
- С нами же медведь, чего мы боимся? - наконец сказала лиса. - Если там тоже медведь, то он с ним справится. Вон какой большой. И волк поможет.
- А если их несколько? - спросил мишка.
- Какая ты умная, шкура рыжая, - сказал волк. - А может тебя вперед?
- Спокойно, - заяц подошел к остаткам белки. - Скорее всего это чья-то дурацкая шутка, а мы тут панику разводим. Это вовсе не наша белка, а просто бутафория.
Заяц поднял "бутафорию" и поднес к медведю.
- Пахнет белкой?
Михаил понюхал... Заяц чудом успел убрать лапу, пасть щелкнула будто капкан. Бобер сильнее заикал, заяц отпрыгал подальше, петух застыл, стоя на одной лапе. Только хищники не поморщились от хруста и чавканья.
- Извините... - сказал медведь.
- Ты-ты... главное... скажи, - начал заяц заикаясь, - наша белка?
- Эмм... Я и не понял. Горьковатая, и язык чутка онемел.
- Ох, - произнес заяц, - наша... Бедная Эско...
- Эско?
- Ну, я её всё-таки знаю... знал. У неё отличный товар, если вы понимаете о чем я.
- Опачки, а мэр то наш не белый и пушистый, - сказал волк.
- Да о чем вы вообще, - спросил бобер, через икоту.
- Сейчас, уточним у медведя, - сказала лиса. - Как ты, Потапыч?
- Отлично! - Михаил радостно помахал лапой. - Я думаю лиса права, надо мне выйти и навалять там всем! Я ведь могу-у! Беляк Лапович, а премию дадите в этом месяце? А то я даже не воровал нынче, хотя вру, воровал, но меньше всех. Премию бы надо. А чего все приуныли? Может это квест-комната? У меня подруга недавно ходила, так все уши прожужала, там страшно, там весело, даже капканы говорит были. Они там ключ искали. О, давайте поищем ключ!
Медведь сверх-активно зарыскал по комнате.
- Чего это с ним? - тихо спросил бобер. Икота его наконец отпустила.
- Кокаин, - сказал заяц. - Видимо у Эско товар был при себе.
- О, а дверь то не заперта! - воскликнул мишка и приоткрыл её.
- Эй! - крикнул он в пространство за дверью. - Я выхожу!
И вышел. Все звери превратились в слух. Но ничего, никакого звука, ни тем более шума драки. Полная тишина.
- Так, - сказал волк. - Кокошник, иди посмотри.
- А че я?
- У тебя крылья есть, - улыбнулась лиса . - Если что, улетишь.
- Вы же в курсе, что... - петух не договорил, волк сцапал его за горло.
- Харэ болтать, главный балабол ушел, теперь я решаю, - с этими словами волк выкинул петуха в открытую дверь.
Дверь тут же захлопнулась, послышались недолгие трепыхания крыльев, затем хруст свернутой шеи и всё. Бобром вновь овладела страшная икота.
- Умолкни, зубастый, - сказал волк. - Пасть порву!
Но бобер как не хотел, не мог остановиться, икал и свистел как маленький паровоз.
- Ах ты!
- Постой, - лиса остановила волка, схватившего бобра. - Не надо их по одному бросать.
- Че? - спросил серый сквозь зубы, держа бобра, который свистел уже как резанный.
- Давай бросим бобра и зайца одновременно, те, кто за дверью погонятся за ними и пока будут догонять их, мы сделаем лапы.
- Вы не забыли кто я? - возмутился заяц. - Я мэр, я вас всех...
- Утухни, - сказал волк. - А ты, рыжая, дело говоришь. Тащи сюда этого наркошу.
Заяц дал такого стрекача, что не будь замкнутого пространства, он бы точно удрал. Но лиса совместно с волком загнали его в угол.
- Ух, это хорошо, что он такой прыткий, - сказала лиса, отдуваясь. - Дольше бегать за ним будут.
Хищники похватали дичь, подошли к двери, волк приоткрыл её и по сигналу они вдвоем швырнули своих жертв подальше. Выждав, они побежали.
- Тебе мама не говорила, не играть с едой? - спросила медведица.
- Кто бы говорил, - сказал медведь. - Твоя же идея.
- А разве не весело? - медведица игриво прижалась к мишке.
- До жути, - ответил он, улыбаясь и целуя подругу в нос. - Особенно надпись, бомба!
- Да-а, я знала, что ты оценишь. Кстати, я вот что подумала, давай в следующий раз без лисиц - слишком хитрые. Если бы ты не вышел заранее, я бы одна их ни за что не поймала!
- Скажи белке спасибо, я хотел до конца сидеть в комнате, но начал болтать лишнего и сразу выскочил.
- Наркоманчик мой...
- Маньячка моя...
- Жаль мэр один был, ммм, - облизываясь сказала медведица. - Вкуснотища...
- Скоро нового выберут, - сказал медведь.
- Жду не дождусь!
- А может?..
- Что, дорогой?
- Я слышал губернатор та еще свинья...
_________________________________________________________________
Работа №4
СТЕНЫ
Сначала был свет.
Потом в белизне проступили краски, столь яркие и насыщенные, будто они соревновались друг с другом. Шло время, я начал ощущать глубину предметов и мягкий бархат воздуха. В окна светило утреннее солнце, и в комнате всё искрилось: мебель, старая, но чистая люстра под потолком, расшитые узорами ковры на полу, детские игрушки, оставленные в самых неожиданных местах.
И во всём этом буйстве тёплых оттенков и покое мрачным, грубым прямоугольником выделялась дверь. Она была закрытой, и у меня не возникало желания её открывать.
Я бродил из угла в угол, брал игрушки. Они мне смутно знакомы, и комната в целом тоже. Моя комната. Я здесь жил когда-то. Очень давно. В памяти только размытые образы клочьями ярких пятен и чувства: удивление, восторг.
Мне стало скучно от вторичности всего. Простая обстановка, примитивные игрушки, и неподвижность. Всё больше манила дверь. Своей загадочностью и тем неизведанным, скрывшимся за ней.
Я отворил дверь. Новая комната – сплошной бардак. Вместо игрушек одежда на полу, незастеленная кровать, плакаты на стенах и фантики на дверце шкафа. И целых четыре двери. Лампочка тускло освещала помещение без окон. Несмотря на мрачность, я не спешил уходить, а наслаждался видом. Была в этом погроме какая-то лёгкость и свобода. Того, кто здесь жил заботили вещи несравнимо более важные, чем порядок в одежде и в обуви.
Наконец, я решил, что пора двигаться дальше. Дверь, показавшаяся мне наиболее привлекательной для первой пробы, оказалась закрытой. Я попытался отыскать от неё ключ, однако в таком беспорядке не смог.
Проверил остальные. Только один проход не заперт.
По ту сторону обнаружилась неприглядная комнатушка с двухъярусными кроватями и слабым запахом алкоголя и сигаретного дыма. Здесь было слишком неприятно оставаться, потому я сразу прошёл к двери у окна с засаленной шторой.
Задержался лишь, увидев сквозь мутные от пыли стёкла соседнее здание общежития. Улыбнулся самодельным рогаткам на подоконнике.
А всё же, и это место мне знакомо. До брезгливой ностальгии родное. И было в нём ещё что-то невесомо чистое и светлое, хотя я и не мог это уловить. С чувством нераскрытой тайны я снова переступил порог.
Просторные комнаты, соединённые между собой проходами без дверей. Сквозь чистые окна и светлые шторы проникали лучи солнца. Мне вспомнился уют первой комнаты, тут так же легко и приятно находиться.
В гостиной стояли и висели рамки для фотографий, все они пустые. И цветы. Вокруг было много цветов, увядших, усохших. И не нашёл я воды, чтобы смочить им грунт в горшках.
Всего одна комната обустроена. В две другие я мог свободно войти, но смотреть там не на что. Лишь пол, стены и свисающие с потолка провода с перегоревшими лампочками. Даже солнечные лучи не высвечивали пыль, настолько пусто. И всё же на полу заметны отличия, где ламинат сохранился лучше, где хуже. Наверное, там стоял диван или кровать, у окна – шкаф, с другой стороны, где пол протёрт – стол. В стенах сквозь обои видны отверстия от гвоздей. Когда-то здесь было всё, теперь нет ничего.
Единственная дверь вела в подвал.
Я сошёл на несколько ступеней, и, оступившись в темноте, вскрикнул от неожиданности. Множественное эхо унеслось вдаль, и я опрометью выскочил обратно в комнату, захлопнул за собой дверь и подпёр её спиной. Меня до дрожи испугала протяжённость спуска. Казалось, я до сих пор слышу как мой голос метается там, будто в панике.
Но с другой стороны, что здесь такого? Всего-навсего длинный, тёмный коридор. Я просто не ожидал, не подготовился.
Вновь открыл дверь.
Зачем? Не знаю. Мрак не только пугал, но и притягивал к себе. Он был чем-то новым и в чём-то лучшим за вид опустевших комнат. А может быть, там внизу меня эти комнаты и ждут? Мне интересно их увидеть, такими, какими они задумывались изначально, а не призраками самих себя.
Я опустился на первую ступень, на вторую. И вот уже иду смело. Всё дальше и дальше, ниже и ниже. Света через проём стало уже так мало, я не видел стен и самой лестницы. Шёл вслепую, оглядываясь иногда назад.
Спуск не заканчивался, а длился, длился, длился. Поднимая взгляд на далёкий светлый прямоугольник, словно он был моим якорем, напоминающим, что где-то ещё есть тепло и краски, я неизменно оборачивался вновь к продолжению туннеля и шёл дальше. Иногда мне становилось страшно от мысли, что кто-то сможет закрыть ту дверь наверху, хотя я и не знал, кто бы это мог быть, если в комнатах пусто.
Я уже давно сбился со счёта ступеней, и мог отмерять время лишь по усталости. А я очень устал. И проём двери уже потерял форму и казался маленькой точкой – звездой высоко в небе.
Я не думал, что смогу подняться обратно, мне не хватит сил. Потому продолжил спускаться.
Наконец и тот едва различимый свет я перестал различать. Меня окутала кромешная тьма. Всё что оставалось – идти дальше к концу спуска, каким бы тот ни был.
Забрезжил новый свет. И я понял, что он совсем близко. Всего нескольких десятках ступеней, и вот я оказался рядом с новой дверью. Рассеянный свет пробивался сквозь оконце с матовым стеклом.
Я с нетерпением открыл дверь.
Это больничная палата. Сразу ощутил смесь резких запахов лекарств и хлорки. И аромат цветов, живых и ярких, на тумбе в вазе. Окон нет, но есть яркие лампы освещения, которые делают оттенок кожи пациента ещё более неестественным. Старый мужчина лежал на койке, а койку по странному решению разместили по центру палаты.
Никаких видимых ран у него не было, и только сквозь бинты на левой руке до плеча сочился гной вперемешку с кровью. И стоило мне подойти ближе, как я сразу ощутил сильный запах разложения.
Понял одну вещь – человек был стар не по годам, а только по виду. Мне так показалось. Он лежал неподвижно, ни вздымания груди от дыхания, ни волнения кожи на шее от сердцебиения. Будто застыл. Будто всё вокруг застыло.
Рядом с тюльпанами стояла фотография. В отличие от пустых рам в предыдущей комнате, здесь я различил смутные образы двух женщин, черты терялись, убегали от моего взгляда.
И они, с фотографии, и он, с больничной койки, мне знакомы. Лишь сама палата чужеродна и противна. Я не хотел здесь находиться ни секундой дольше.
Забрав снимок в рамке, я уже собрался уходить – возвращаться наверх, каких бы усилий мне это ни стоило. Ведь выход отсюда только один. Обратно.
Мужчина издал протяжный вздох.
Так он жив? Я приблизился к нему, поднял веко, чтобы проверить зрачки, и тут же отпрянул в ужасе.
Я нашёл новую дверь! Его глаза – проход для меня. И они темней и глубже, чем спуск по которому я брёл вечность.
Вспомнил. Не существует больше тех комнат, которые наверху, их не стало уже давным-давно, и не вернуться. А есть лишь эта больничная палата, и эти цветы, и эта фотография, и я.
Вдруг, стены и потолок дрогнули и растворились в белизне. Исчез и тёмный коридор. Вокруг лишь свет. И в центре этого света я на коленях у койки, и я на самой койке. А рядом цветы, фотография. И больше ничего.
Я глянул на осунувшееся лицо с морщинами и тёмными пятнами. Как жестоко я обошёлся со своим жилищем, как безрассудно. И возвращаться в него противно. И больно. И стыдно. Намного легче уйти в свет, чем в старые стены. Всё равно что предпочесть заключение свободе.
И всё же, это мои стены, моё жилище. Это моё. От начала и до конца.
Я ласково поправил волосы лежащего на койке человека, глянул на фотографию с размытыми образами. Вот бы взглянуть на них ещё раз. Один только раз увидеть.
Разбитый внутренне, и внешне, я сел у койки. И начал думать. Размышлять обо всём как никогда прежде. Осмысливать, понимая, что в конце меня ждёт важное решение. Однако я приму его обязательно, приму его сам. Наедине с собой.
