Семорад Древогор написал(а):нет, вы не Шерлок, как я не Кая Цитрин
Вы правы. Я солгал. Кто я такой? Как могу я - всего лишь я? - быть могучим Шерколом? Гением! Мастером своего ремесла! Никак не могу - от слова, совсем. Ведь я всего лишь тот, который бегает за ним следом: маленький глупый доктор Ватсон. Все, что мне остается, это восхищаться глубиною его сознания, гибкостью восприятия, и притворятся день за днем - притворяться, что я понимаю, о чем он говорит, когда мой дрожайший друг пускается в свои долгие и пространные объяснения.
"Великолепно, Шерлок! - говорю я. - Гениально! Потрясающе!.."
Но, честное слово, я не понимаю. Совсем не понимаю. Да и как могу я постигнуть его великолепный ум? Никак не могу - от слова, совсем...
Но есть человек, который может - человек, который сам постиг тайны непостигаемые, тайны таинственнные и неизведанные, трагическую историю которого, я - презренный раб своего недалекого восприятия, - оставлю ниже:
Семиглаз-Батареяговор был существом особым, магическим почти что – словно сошедшим с обложки мистического романа. С самого своего детства обладал он особым даром, который длинные посредственности с короткими умами постигнуть никак не могли. Однако по-настоящему его необычайные способности стали открываться лишь в подростковом возрасте. Случилось это не то, чтобы одномоментно, но очень неожиданно, накануне летнего солнцестояния, когда ауры Авроры и Черного Тельца выстраивались в равновесную кривую безвременья: Семиглаз проснулся посреди ночи и открыл глаза – вот только оказалось их ни два, как обычно, а целых семь! И все семь глаз хлопали ресницами, пока Семиглаз ощупывал в изумлении свою преобразившуюся голову. Самое большое око, размером с яичный желток, разместилось на его затылке и щекотало кожу всякий раз, стоило только Семиглазу опереться об изголовье кровати.
Однако, когда рассказал он своим друзьям о свалившемся на него подарке Вселенной, Семиглаза тотчас подняли на смех: никто из ребят так и не увидел его чудесного преображения, потому что все они были обыкновенными недалекими смертными – то есть, с точки зрения Семиглаза, существами совершенно слепыми, словно батареи в его многоквартирном доме. Семиглазу было известно с детства, что батареи совершенно не имеют глаз, а только лишь рот и огромные горячие уши. И Семиглаз не раз слышал, притаившись в уголке, как они перешептываются между собою, не подозревая о его незримом присутствии. Батареи, сами того не ведая, рассказывали Семиглазу о своих мечтах, о мечтах хозяев, в квартирах которых они были обречены влачить унылое существаование до конца своих дней, обреченные на жестокую судьбу безжалостною рукою сварщика. Жизнь их была непростой: день за днем висели они на трубах – беспробудно, в одиночестве. И ничего другого им не оставалось, кроме как утешать друг друга. Они и утешали – говорили, не умолкая, раскрывали Семиглазу свои тайны, тайны его соседней – порою даже, тайны государственные, подслушанные тайком в высоких кабинетах и переданные одним ржавым ртом другому гулким коммунальным эхом. Порою, понизив голоса, перешептывались они и об иных – высочайших материях, секретах бытия и магической энергии, из которого оно было соткано. И во время таких бесед, разом открывались все его многочисленные глазки, смотревшие сквозь время и материю, и Семиглаз видел удивительные вещи – вещи невероятные и немыслимые, которые никогда не покажут ни по телевизору, ни по радио и, уж тем более – в театре!
«Не рассказывай о нас маленьким никчемным людишкам, - повторяли ему неустанно металлические рты. – Они не поймут. Жалкие! О, жалкие слепые существа! Им недоступно даже примерное понимание сути! Они слишком привыкли подвергать критике то, что не в состоянии понять...»
И, хотя батареи предупреждали его не раз, Семиглаз не послушал их мудрые уста и рассказал обо всем, что услышал. И его... не поняли! Да и как могли понять они – эти карлики, лилипуты чувственного восприятия? Нужно было слушать мудрые советы, доносившиеся из сварочных швов. И Семиглаз слушал. Он усаживался с чашечкой ароматного чая на красном диванчике, пока батареи щебетали вокруг него, и слушал. Слушал. Слушал! И друзья Семиглаза слушали вместе с ним, затаив дыхание. И Семиглаз сам говорил, и друзья смотрели на него с большим уважением – с восхищением почти что, пораженные до самых позвонков немыслимой гибкостью его восприятия и нечеловеческой глубиною его подсознания. Но иногда Семиглаз говорил слишком громко, и в комнату входила мама – такая красивая и улыбчивая, золотоволосая и стройная – с такими глубокими добрыми глазами. Она спрашивала ласково: «Кто у нас будет сегодня принимать пилюльки?»
Наташка мигом вскакивала с диванчика в своем просторном голубом платьице и отвечала: «Я! Я буду!..» Но Витька тоже хотел их и кричал сам: «Я хочу! Дайте мне пилюльки!..» Следом Анечка, рыжеволосая и веснушчатая, начинала гоготать. Славик принимался стучать толстой рукою по трубам и по стальным ребрам, заставляя батареи плакать от обиды и унижения. Ну а голубоглазая Леночка вставала на четвереньки, словно собачонка, падала на спинку и просила мамочку почесать ей животик.
Все ребята хотели пилюльки, но мама давала их только ему, Семиглазу, потому что любила его больше всех на свете. И другие дети всякий раз обижались на нее: они капризничали, ругались и надували губки, грозились уйти из дома. А буйный Витька так и вовсе кричал, что знает, где спрятаны ножи.
И Семиглазу было так стыдно за своего невоспитанного друга, но он ничего не мог поделать, потому что Витька был сильнее. Оставалось лишь стиснуть зубы и терпеть – терпеть, как зубную боль. В конце концов, Витька замолкал в теплых маминых объятиях. И батареи замолкали. И все его друзья уходили незаметно, один за другим. И даже многочисленные его глаза прятались под кожей. И он просыпался в обнимку со старым матрасом и превращался из Семиглаза-Батареяговора в обыкновенного Витьку, «Витьку-Шизофреника», как называли его другие дети – Витьку, до которого никому во всем интернате не было никакого дела.
Отредактировано Графофил (07.12.2022 20:54:36)