Бобо был лишь маленькой напуганной тлейкой, которая проводила один унылый денек за другим в бесконечных грезах, что сваливались на нее непрошено, стоило ей только прикрыть свои слезливые глазки. И в своих грезах Бобо всегда был забитым и униженным: он перепрыгивал с одной сочной веточки на другую, но зелень сохла в его крошечных лапках и осыпалась прахом. А потому в своих фантазиях Бобо всегда оставался голодным – впрочем, как и наяву, потому что редкие цветущие кустики непременно забирали себе червячки, личинки и тараканы. И обездоленной тле ничего другого не оставалось, кроме как бегать по промозглой земле, в грязи и холоде, с распахнутыми настежь ротиками и ловить ими редкие крошки, что выпадали порою из ненасытных тараканьих жвал. И Бобо бегал весь день напролет, но оставался всегда голодным. Лишь однажды удача свалилась на него, когда большой зелененый листочек, ниспосланный ему самой судьбой, ни с того ни с сего вдруг отломился от стебелька и закружился в воздухе – такой прекрасный и невесомый, без единого темного пятнышка. Бобо прыгал под ним, не в силах поверить своему счастью. Листочек медленно опустился на землю – такой величественный и великолепный, что по крошечным щечкам Бобо невольно покатились слезы. Бобо обходил его раз за разом, припадал к сочной мякоти кривыми усиками, вдыхал божественный аромат. Его лапки нервно дрожали, когда он касался ими нетронутой глади, переливавшейся на солнце, словно утренняя роса.
Бобо не знал, как долго он бродил почти что в беспамятстве, очарованный и завороженный, не слыша ни смеха, ни криков, обступивших его со всех сторон. Он очнулся лишь, когда большая темная лапка ткнула его мордочкой в грязь – отовсюду потянулись тараканьи головы, защелкали страшные жвала, которые тотчас подхватили листочек и понесли его – все дальше и дальше, пока Бобо плакал, сотрясаясь всем своим тощим бессильным тельцем.
Порою Бобо закрывал глазки и видел, словно наяву, блаженную зелень, которой ему довелось однажды коснуться. Порою он видел высокие стволы, что тихо покачивались на ветру – целые леса сочной мякоти, тянувшиеся до самого горизонта, и дальше, дальше – в бесконечность. Порою Бобо представлял себе, как радостно прыгает среди цветущих просторов, свободный и беззаботный, как полевой жучок. Вот только бурление под крылышками неизменно возвращало его в неизбежную реальность – реальность суровую, почти что бессмысленную, которая не вызывала в нем ничего, кроме желания забыться.
Порою Бобо видел сны куда более страшные, в которых мертвая тля хватала его за крылышки и тянула за собою в черную землю, пока по его личику катились безутешные ручейки. Покойники измывались над ним, как измывались над ним еще живые: они хотели отнять у него самое ценное – единственное ценное, что у него еще оставалось. Они требовали его единственное сокровище со слезами и мольбами, пытались его разжалобить, стыдили и бранили последними словами. Они врали бессовестно в его крошечные глазки. Но Бобо цеплялся за свою жалкую голодную жизнь, сам не понимая, зачем. И тогда они принимались его бить. Они били. Били. Били! Бобо просыпался в холоде и слышал, как вокруг, куда ни взгляни, тихо плачет безутешная тля, как и он, пробудившаяся в темноте ночного кошмара.
Но все в жизни Бобо неожиданно менялось, когда приходил заветный час: появлялся в ней давно утерянный смысл, и даже гордость – не за себя, конечно, потому что был он лишь жалким никчемным насекомым, - но за их могучий рой: у Бобо не было и быть не могло никаких свершений – повседневная действительность оставалась трудна, полна лишений и унизительна. И тля дохла в муках, куда ни взгляни – дохла глупо и бессмысленно. Рой, однако, продолжал жить – жить и плестись уныло, подгоняемый тараканьими криками, от одной великой победы к следующей.
И в великих победах Бобо находил свой смысл. Бобо жил, чтобы побеждать – жил в нищете и бесправии, в вечном страхе и голоде, но жил неизменным победителем. И Бобо побеждал раз за разом, день за днем, и их голодный рой устремлялся все дальше и дальше в зеленые просторы, что обещали безмолвно насытить каждое исстрадавшееся брюшко. И каждый раз Бобо ощущал неимоверную гордость и радость, когда они с громким жужжанием перепрыгивали на свежий кустик, сгоняя с него изнеженных бабочек, жучков и божьих коровок. Вот только Бобо никогда не удавалось насладиться плодами своих свершений, ибо лишь только стихали звуки битвы, как со всех сторон наползали тараканы. Они занимали один листочек за другим, весь ствол и все цветочки и принимались лакать ненасытно сладкие соки. Они хватали тлю за загривок и швыряли на землю, и его забитым сородичам ничего другого не оставалось, кроме как продолжать влачить свое жалкое существование в холодной тени суровых фигур.
Уже очень скоро завоеванные кустики и кустарники один за другим усыхали, желтели и чахли, и рой был вынужден вновь идти вперед, оставляя за собой лишь выжженную пустыню. И все повторялось снова. И снова. И снова. И великие победы. И подвиги. И гордость. И радость. И надежды на лучшее. И счастье – пусть лишь за других! Вот только колючие тараканьи лапки опять и опять швыряли Бобо мордочкой в грязь. И сколько бы великих подвигов он ни свершал, некоторые вещи оставались неизменными: унижения, страх, тычки и подзатыльники, побои; и ночные кошмары, и слезы, и жадное чавканье ненасытных жвал, нависавшее день за днем над его головою. И голод. Голод! Голод ужасный и нестерпимый, проглотивший всякие зачатки мыслей. И грезы – вечные грезы, в которых забитая тля неизбежно пыталась укрыться и из которых ее раз за разом выдергивали, чтобы отправить на очередную бойню. И как только утихала радость новой победы, Бобо вдруг оглядывался и видел вокруг себя одну лишь тоску. Страшную тоску. Тоску, голод и бесконечные слезы.

Другие мои рассказы:
Мать получает похоронку
Геноцид сферических коней в марсианских биолабораториях
Травите насекомых вовремя
Бюро не ошибается
Большое убийство в Малом театре
Умереть за Партию!
Любите тех, кто будет вас убивать
Где обитают боги
Боевые голуби окраин
ДокУмент
Как я полюбил ядерную войну

Отредактировано Графофил (22.02.2023 01:25:00)