Где найти счастье?
Вот так вопрос!
Мышки задавали его друг другу без конца. И для каждой ответ был свой. Кто-то даже полагал, что счастье в принципе отыскать невозможно: оно само должно найти тебя и обязательно найдет - в нужный момент. Нука никогда не ждал, что оно само, ни с того ни с сего, вдруг возьмет и заявится к нему, маленькому мышонку. Да и как счастье его отыщет в таком большом запутанном мире? А потому он сам искал его - изо дня в день. И всякий раз находил.
Счастье поджидало его в самых неожиданных местах. Порою Нука лишь только выпрыгивал из норки и не успевал еще поглядеть по сторонам, а оно уже было прямо перед ним. Порою следовало сначала забежать за большой камень, ведь счастье очень часто лежало прямо за ним. Порою нужно было подождать, осмотреться как следует и уж тогда, мышонок знал, счастье возьмет, да и непременно свалится где-нибудь поблизости - а, порою, так еще и зашибет - впрочем, далеко не смертельно. Так что Нука не особенно любил, когда счастье было огромным. Счастье, как он считал, должно быть скромного размера - не совсем большим, но и не совсем чтобы маленьким. Ведь, если оно - слишком большое, то как его потом унести домой?
Вот только в тот, особый день счастье оказалось таким огромным, что Нука не понимал вовсе, как оно появилось на свет. Перво-наперво он рассмотрел его издалека, с осторожностью; следом - подбежал ближе, обошел сперва быстро, бегом; ну а потом - медленно и важно. Все-таки было оно каким-то странным. Нука ненароком подумал даже, что такого дивного счастья в жизни ему еще не встречалось. Да и почему вдруг встретилось? Именно сегодня! Ни вчера. Ни завтра. А именно сегодня! Да и откуда оно, собственно, взялось?
Вот так вопрос!
Обычно счастье долго лежало на земле без всякого движения и сохло на солнце. Но именно тогдашнее, - особое счастье, - было почему-то совсем мокрым и даже, как будто, немного шевелилось.
Наверное, стоило его, конечно, обойти стороной. Ведь кому оно такое нужно? Однако счастье было замечено не только Нукой, но и другими мышками и мышатами. И скоро все они, - сначала пугливо, а потом и важно, - собрались вокруг и стали думать, что же им со всем этим счастьем все-таки делать. Ведь нельзя же было бросить его на произвол судьбы! Тем более, что оно даже издавало какие-то звуки - такие тихие, жалостливые, что сердце каждой мышки невольно начинало дрожать.
Но все же никто не представлял себе, каким все-таки образом можно было сдвинуть его с места. Ведь счастье было таким огромным, необъятным даже. Скоро старый Кек заметил, что, стоило легонько ткнуть счастье в нос, как оно тотчас начинало ползти в твою сторону. Хвала богам, путь был совсем близким и тыкать его долго, в общем-то, не пришлось. Но все же потребовалось счастье настойчиво подтолкнуть - в самом конце: почуяв влажную прохладу Норы, оно вдруг начало пятиться обратно к свету. Вот только солнце уже садилось. И скоро Нора принялась дышать вовсе не прохладой, а блаженным теплом. Вот тогда счастье окончательно заползло в нее и с тех самых пор никогда Нору не покидало.
...
Скоро стало понятно, что счастье, в общем-то, не сильно отличается от маленьких мышат. С его появлением хлопот, конечно, прибавилось, но вовсе не так много, как изначально некоторые полагали. К тому же, счастье было таким большим, таким теплым. Почти что горячим. И, если ночи выдавались холодными, к нему всегда можно было прильнуть и погреться, и даже послушать, как оно легонько журчит.
Кормить его тоже оказалось не так сложно, ведь у мышек всегда были маленькие мышата. Нет, мышат оно, конечно же, не ело! Да и разве можно было бы такое стерпеть? Но счастье вовсе не отказывалось от того, что ели сами малыши, пусть ему и нужно было того самого гораздо-гораздо больше. Вот только, чем крупнее оно становилось, тем сильнее рос его аппетит. И скоро едва ли не каждая мышка в Норе должна была с счастьем делиться. Мышки совсем не злились на него, - разве что изредка, - и даже глубоко любили и уважали. Ведь ни у кого другого во всей округе такого прекрасного, замечательного счастья и вовсе не было.
Проблемы стали появляться, лишь когда у счастья начали расти усы. Многие мышки даже полагали, что все их неприятности лезут именно из усов. Ведь, когда усов не было, все было хорошо. А потому счастью их не раз обстригали. Вот только проблемы это, увы, совсем не решало. А их в последнее время заметно прибавилось.
Порою счастье делалось чрезвычайно капризным. И подходить к нему, когда оно было не в настроении, стало довольно рискованно. Еще рискованней было приближаться, когда настроение у счастья вдруг делалось слишком хорошее. Ведь оно запросто могло поднять тебя за хвостик и начать подбрасывать в воздух - да так ловко, что можно было потерять значительную часть и без того короткого дня, снова и снова пытаясь опуститься на лапки. Раньше или позже, их большое счастье всех клало на землю и даже немного подталкивало к выходу, чтобы мышки могли бегать по округе, отыскивая для себя счастье поменьше. Теперь его нужно было выискивать гораздо-гораздо больше, ведь аппетиты их ненасытного счастья только лишь росли. А голодным оно становилось порою ну совсем невыносимым.
Так что с некоторых пор мышонок Нука искал не только маленькое счастье, но и большие ответы, искренне пытаясь понять, что же это такое свалилось им всем на голову. Вот только ответы ему дать никто не мог - по крайней мере таких, которые заслуживали его внимание. Ведь очень многие мышки, как Нука заметил давным-давно, были весьма и весьма глупыми созданиями и все время мололи какую-то чепуху. Хотя лучше бы им, конечно, молоть зерна. Даже старый Кек порою начинал говорить какие-то уж совсем странные вещи, поверить в которые Нука ну совсем никак не мог.
Не так давно Кек заявил, что, если уж счастье упало на них, то так было где-то условлено. И теперь нужно его терпеть во что бы то ни стало. Когда же Нука спросил, кем, когда и как это самое было условлено, Кек громко пискнул и даже раздраженно ударил лапкой - не произнеся, впрочем, более ни слова. Нуке даже показалось, будто бы Кек немного боялся счастье, пусть и не желал этого признавать, а потому и молол всякий вздор - чтобы не считать себя трусом.
Но все же нужно было найти ответы. Найти их нужно было именно Нуке, потому что других мышек никакие вопросы особенно не интересовали. Мышек, как он заметил давным-давно, не интересовало вообще ничего, что выходило за пределы ежечасного существования. Мышки никогда ничем не интересовались, но неизменно во всем разбирались благодаря некоему загадочному "внутреннему чутью". Оно безошибочно подсказывало им все ответы. Следовало лишь счастливчикам "послушать сердце", как все ответы приходили сами собой. А потому мышонку Нуке оставалось лишь удрученно вздыхать. Ведь сам он таким чутьем не обладал. Перед тем, как принять важное решение, Нука очень долго и упорно все обдумывал. Ему нужно было все как следует взвесить. Во всем как следует разобраться. Посмотреть на ситуацию с разных сторон. То есть, по мнению многих мышей, попусту потерять драгоценное время. Ответы самих мышек, напротив, всегда были очень простыми. Главная неприятность заключалась в том, что они были глубоко неправильными, но зато - очень удобными.
То, что ответы мышек были неправильными, Нука знал совершенно точно, ведь стоило только начать выстраивать по ним свою жизнь, как все тотчас становилось очень плохо. И мышкам приходилось раз за разом звать Нуку, чтобы он все исправил. После его, конечно же, отодвигали в сторонку. Ведь мышки все знали гораздо лучше. Они не только лишь все знали и во всем разбирались, но и крайне охотно своими знаниями делились - в весьма навязчивой форме, то и дело грозно попискивая друг на друга. Кто пищал громче всех, неизменно побеждал. Ведь, - мышки хорошо знали, - что ум всегда соответствует силе голоса. Да и сам пищавший обычно был очень большим и грозным - а, значит, умным.
За исключением редких споров, мышки проводили все свое время в ежедневных заботах. Когда же выпадали редкие свободные минуты, они стремились заполнить их какой-нибудь ерундой. К примеру, мышки каждый вечер собирались вместе в большом зале, - вычесанные, прилизанные, - и принимались ходить взад-вперед, то и дело подергивая друг друга за усы.
Для чего это делалось, Нука не совсем понимал. Ему всегда казалось, что было бы гораздо лучше заняться чем-нибудь полезным. Но он не собирался никому навязывать свою точку зрения. Тем более что, как Нука заметил давным-давно, пытаться убедить мышку в чем угодно оставалось, в общем-то, безнадежным делом. Даже если это что-то было настолько очевидным, что, - буквально, - изо дня в день лежало прямо у нее перед глазами. Мышки, как заметил Нука, в принципе жили, стараясь ничего не замечать и ни о чем не думать. Они все свои силы тратили на то, на что тратили их все вокруг: заводили мышат, растили мышат, пищали на мышат и старались как можно реже поодиночке попадаться счастью на глаза. Словом, мышки всеми силами пытались не давать никаких поводов для дурных разговоров. Так уж было заведено у мышей: делай, как все, и все будут говорить о тебе хорошо. Ну а вот тех, кто "высовывался", они очень и очень не любили.
Было у мышек и другое развлечение, смысл которого от Нуки упорно ускользал. Они собирались все вместе в том же самом зале. Пискливая Бобо выпрыгивала из их стройных рядов, оборачивалась и принималась в очередной раз громко пищать.
- А! - пищала Бобо.
- А! - хором отвечали мышки.
- О! - снова пищала Бобо.
- О! - снова хором отвечали мышки.
- Ах!
- Ах!
- Ох!
- Ох!..
И так могло продолжаться часами напролет. Порою пискливая Бобо все-таки прекращала пищать всякую белиберду и начинала даже пищать что-то довольно связное: "Вытягиваемся-вытягиваемся на носочках! Поднимаем лапки! Выше! Выше! Выше! Кто дотянется выше всех?! Ну что же вы?! Давайте! Тянитесь-тянитесь!.."
Того, кто тянулся выше всех, неожиданно все очень хотели слушать. Ведь он тянулся очень высоко! А, значит, был очень умным.
Порою Бобо вызывала к себе самых стройных мышек. Избранницы принимать расхаживать с важным видом взад-вперед, показывая всем, какие они все-таки замечательные. Порою мышки останавливались, оборачивались, бросали на зрителей такой странный, щемяще-напыщенный взгляд, будто у них в самом деле что-то вдруг появилось на уме, хотя Нука знал совершенно точно, что на уме у них обычно было если ни ничего, то уж точно совсем немного. И вдруг всем становилось очень интересно, о чем же думает эта самая, особая мышка. Ведь она так важно ходила, так важно бросала свои странные взгляды - а, значит, тоже была очень умной. Ведь все так завороженно смотрели на нее - так внимательно слушали, что и сама мышка начинала невольно думать, - вернее, только лишь полагать, - что непременно должна сказать что-то очень рассудительное. Хоть говорить ей было совершенно нечего, она все же очень любила, когда ее все слушали. А, значит, многое могло быть сказано, пусть лишь немногое подумано.
Но, сколько бы мышка ни пыталась, ничего кроме пары банальных бессвязных писков у нее обычно не выходило. Да и те вызывали один лишь смех. Смеялись большей частью мышата, покуда их спутницы стояли с такими оскорбленными минами, будто хохотали именно над ними. Они стояли, - надутые, - и упорно делали вид, будто бы услышанная только что глупость - вовсе не такая уж и глупость, как могло показаться на первый взгляд. Очень даже не глупость! Даже - умность! Ведь все их подружки так настойчиво кивали, нисколько не расходясь во мнении. А всем известно, что, если подолгу всем вместе настойчиво кивать, совсем-совсем не думать и побольше доверять чувствам, то совершенно что угодно может приобрести самый неожиданный, глубокий смысл.
Столь незатейливые мышиные развлечения обычно вызывали у Нука лишь желание отойти подальше и заняться чем-нибудь полезным. Например, о чем-нибудь задуматься - ни поверхностно, только лишь для вида и раздувания собственной важности, но задуматься по-настоящему, во всю отвратительную ширь. Посмотреть с одной стороны; с другой стороны; с третьей; с четвертой. Примерить и так, и этак. И в конце концов решить, что же все-таки такое выходит. Ну, или отправиться на прогулку и поискать счастье, пока другие мышки заняты непонятно чем. Ведь зимы всегда были очень долгими и холодными, а искать его в снегу, когда над головою воет стужа, маленькому мышонку Нуке ну совсем не хотелось. Лучше всего, конечно, было эти два занятия совмещать, чтобы уж совсем не терять время. Ведь столько всего нужно было собрать к холодам! Столько всего нужно было обдумать! Да и выяснить наконец, что же это у них такое за счастье - которое все растет и растет без продыху и совсем скоро, того и гляди, упрется в потолок.
…
Так что в конце концов Нука решил с концами отдаться своему любимому занятию: поиску ответов. Вот только ни у входа в Нору, ни за большим камнем никаких ответов не было совсем. А потому Нука с каждым днем уходил на пару шажков дальше - надеясь, что ответы раньше или позже все-таки возьмут, да и попадутся ему на глаза. Старый Кек просил его не отправляться слишком далеко. Ведь кто знает, что таится вдалеке, у самого горизонта, за старым домом? Может быть, что-то и таится. Да и как Нука потом сумеет отыскать дорогу назад? Но Нука всегда отыскивал ее без труда. Как-никак он ходил ею изо дня в день. И, если другие мышки в самом деле могли запутаться на развилках, то для привычного Нуки не раз пройденные тропинки казались совершенно безопасными и даже приятными.
Так что в один из дней, Нука зашел и за большой камень, и за старый дом, и даже проскочил под забором и еще долго спускался другими тайными путями, проложенными неизвестно кем. Кто-то уж точно ходил этими дорожками в прежнее время. И Нука был бесконечно благодарен своему невидимому помощнику, ведь теперь ему самому не приходилось пробираться сквозь непроходимые дебри.
Очень скоро Нука наткнулся на совершенно иного рода счастье. Оно падало с высокого, раскидистого дерева. Нука потратил немало времени, прогрызаясь к сердцевине сквозь горькую, твердую оболочку. А, когда же Нука все-таки прогрызся, все его труды с лихвой окупились. Ведь одно лишь такое счастье могло несколько дней кормить целый выводок мышат. Нука как раз жевал свое неожиданное счастье, - пусть и суховатое, но все же очень вкусное, - когда с ним вдруг приключилось большое несчастье.
Нука тотчас побежал прочь, что было сил. Но несчастье кинулось следом - да так быстро и ловко, что он едва успевал переставлять свои коротенькие лапки. Нука бросался и под ворота, и в сливную трубу, и даже терялся в лабиринтах проложенных под травой тропинок. Вот только сколько бы Нука ни пытался спрятаться, несчастье неизменно его находило. Оно было такое страшное, такое яростное и неутомимое. Оно подкрадывалось тихо, со спины. Стоило только обернуться, как несчастье замирало. И Нуке даже приходилось подолгу вглядываться и гадать, действительно ли он смотрит на то самое или же это что-то другое.
В конце концов Нука с разбегу нырнул под лежавшую на земле черепицу, в темный проход - огромная лапа протиснулась за ним следом и принялась резать острыми когтями все вокруг. Нука невольно замер на месте. Он все стоял и стоял, завороженный чудовищным зрелищем. И уж лапа, что и гадать, непременно бы его схватила, если бы кто-то вдруг не потащил Нуку в темноту. Он так сильно испугался, что чуть было не бросился обратно к выходу. Но кто-то держал его хвост очень крепко и даже тихонько дергал на себя.
"Все! - пищал кто-то. - Все! А ну остановись! Ну-ка прекрати!.."
И Нука прекратил. И даже снова замер. Только его маленькие лапки продолжали дрожать как у старого Кека.
- Кто ты? - спросил Нука.
Кто-то не ответил.
- Ходят тут всякие, - бормотал он. - Ходят, как у себя дома. И что же, по сторонам теперь совсем не нужно смотреть? Или на небо? Ведь упадет - зашибет! Да ведь и не только оно. По небу ведь тоже летают. Тоже - с когтями. Летают - высматривают себе обед! Высматривают глупых мышат!..
Кто-то вдруг резко оглянулся, но лишь мельком. И Нука совсем не успел его разглядеть.
- Так-так, - сказал кто-то. - Ну и что тебе здесь понадобилось?
- Я... искал...
- Ах, он искал! Не иначе, как искал неприятности! Ну что ж, дружок, ты их нашел! Не иначе, как искал смерть! Тогда ты пришел в нужное место! Нет-нет, умирать рано! Нельзя умирать, покуда не свершилась месть! Только правосудие! Только искупление! Кровь можно смыть только кровью!..
- Я - ищу ответы! - сказал Нука громко.
Кто-то вдруг замер, медленно обернулся.
- А я - ищу вопросы! - воскликнул он. - Давно мне их никто не задавал!
- Давай меняться, - предложил Нука. - Кто ты?
- Я - Тум-Тум!
- А я - Нука! Я хочу поблагодарить тебя за...
Тум-Тум громко прыснул. Его длинные усы раздраженно задрожали.
- Мне не нужны твои ответы! - пискнул он. - Мне нужны - вопросы! Задавай вопросы, путник! Или ступай прочь! К своей гибели!
- Ладно, - ответил Нука. - Ты тут совсем один?
- Я?! - воскликнул Тум-Тум. - Как может быть мышонок - один? Ведь кто живет по одному?..
- Мне не нужны вопросы! - воскликнул Нука. - Я - ищу ответы!
- Ладно. Я - не один. Мышонку одному нельзя. Мигом разорвут на части. Да-да, только вместе можно выжить. Ты спросил, один ли я. Нет! - Тум-Тум со звоном ударил себя лапкой по высокому лбу и заявил во всеуслышание: - Они все - здесь! Все - со мною! Помню каждого! Всякого! До единого! Да-да! Ну а ты, я вижу, совсем один. Один - здесь. Ищешь смерть, не иначе. Нет, нельзя искать смерть. Сначала - месть. Сначала - искупление...
- Кто "они" такие? Твое племя?
- Да.
- Расскажешь мне о них?
- Нет. Лучше я - покажу...
Тум-Тум повел его бесконечными коридорами. Они все шли и шли. Потом бежали и бежали. И снова - шли.
- Мы - на месте, - сказал Тум-Тум, остановившись в холодном мраке. Он наклонился, поднял что-то длинное. - Знаешь, что это?
- Мне не нужны...
- Ладно, прости. Это - спичка!
Во все стороны посыпались искры. Воздух наполнился зловонием. Все вокруг внезапно озарилось солнечным светом. Вокруг Нуки поднялись высокие тени. Мышата и мышки один за другим выступали из темноты и тянулись во все стороны, насколько видел глаз. Никто из них не шевелился. Все они стояли неподвижно. И, пусть мышки были слеплены из глины, Нука все же немного волновался, что они вот-вот, да и зашевелятся.
- Как видишь, - сказал Тум-Тум, - они все со мною. Да-да. Нельзя. Нельзя забывать. Цена - слишком высока. Здесь ему до них не добраться. Никогда.
Тум-Тум подошел к большой, грозной фигуре.
- Это - мой отец, Дум-Дум. Дум-Дум был не очень умен и пал одним из первых. Он не желал меня слушать. Никто не желал меня слушать, даже когда пропал Мон-Мон. Скоро пропали Тон-Тон, Бам-Бам и Ува-Ува. Но и тогда никто не слушал меня. Следом - исчезли все их дети. И снова никто меня слушать не желал.
Никто не задавал мне вопросы. Никто не хотел мои ответы.
Погляди вокруг, Нука. Видишь, сколько их? Все они были трусами! Они полагали, Урундунтуй до них не доберется! Они были так малодушны, что боялись даже начать думать! А уж думать о нем!.. Нет! Они цеплялись за свое ничтожное счастье, свои ничтожные жизни. А Урундунтуй тем временем забирал их одного за другим.
Я, Тум-Тум, последний из рода Гонов-Гонов. Я видел, как пал мой могучий клан. Я видел, как мой род - был прерван. Я наблюдал за тем, как мой дом превращается в руины. Больше не осталось никого. Да, я видел и наш триумф, и нашу погибель. Я и сам едва не пал...
Тум-Тум поглядел на Нуку долгим задумчивым взглядом: у последнего из рода Гонов-Гонов недоставало левого уха; один глаз был синим, как у старого Кека, и едва ли хоть что-нибудь видел.
- Несчастье добралось и до тебя? - спросил Нука.
- О нет! - горько воскликнул Тум-Тум. - Это - они! Они - сделали. Да-да, Нука. Не смотри на меня так. Мой клан едва не стал моей погибелью. Трусы. Ничтожества. Дикари. Они не желали слушать. Теперь все они - мертвы. Я позабочусь о том, чтобы их позорная слава не исчезла в веках. Они - умерли. Но их позор - будет жить вечно и вечно напоминать о себе. Они будут нести свою стражу даже после того, как меня не станет. И лишь маленькие, глупые мышата, - вроде тебя, Нука, - будут порою наталкиваться на мое творение и гадать, как оно появилось на свет. Все дороги ведут в мой дом, к безмолвному могильнику былого. Памятнику мышиного безумия.
Но сам Урундунтуй - никогда не доберется до них. Никогда!
- Кто такой Урундунтуй? - спросил Нука.
- О, он - чудовище! - воскликнул Тум-Тум, разом переменившись в голосе. Его слова дрожали, но вместе с тем - пугали. Вселяли в сердце ледяной страх. - Он - самое ужасное существо из всех, с какими только может столкнуться мышонок в своей маленькой глупой жизни. Он - тот, кто является тебе в самых страшных снах. Кошмарах. Он - убийца. Хладнокровный. Ужас, преследующий тебя во тьме. Спящий днем, чтобы проливать кровь ночью. Порою, спящий ночью, чтобы проливать кровь днем. Не выходящий из тьмы... или из-под солнца, тут по настроению. Вечно голодный. Вечно - страждущий. Вечно - переполненный яростью.
Глаза его, как золотые пропасти отчаянья. Ты - видел их, Нука. Я - видел их. Тот, кто испытает на себе его взгляд один раз - никогда более не будет прежним. Его глаза заставляют осознать в полной мере всю нелепую тщетность бытия...
- Осознать - что? - спросил Нука, не понимая.
- Что мы, безумны! - воскликнул Тум-Тум. Спичка погасла. Он зажег другую. - Да-да, Нука. Мы - чудовища, по своей природе. Не смотри на меня так. Мы - ужасные, безжалостные твари, не осознающие и жалкой доли жуткой глубины нашего коллективного безумия. Ты - не знал?
- Мне не нужны...
- Оставим формальности. Ты - не знал, я спрашиваю? Так? Но ты узнаешь когда-нибудь. Молись, чтобы не слишком поздно. Ты не понимаешь, о чем я говорю. Верно? Но ты - поймешь. Однажды ты поймешь. Каждый, кто ищет ответы, понимает раньше или позже - кроме тех счастливчиков, разумеется, кто умирает глупцом!..
Урундунтуй лишь показывает нам нашу истинную суть; показывает, кто мы такие на самом деле, - за фасадами улыбок, добродетели, цивилизации. Убийцы! Все творится по его воле, но с нашего дозволения. Мы - дозволяем. И он - творит, нашими руками...
- Лапками?
- Мы - дикари, - продолжал Тум-Тум, глядя в неясную даль, видимую лишь ему одному. - Вышедшие из пещер, чтобы вернуться в пещеры. Дикие! Мы - дикие, полуцивилизованные звери, что притворяются, будто знают что-то, но не знают ничего; выдумывают себе приятные картины и гоняются за ними, впустую растрачивая жизни. Ступая по головам! Жить в согласии и любить друг друга - слишком сложное поведение для нас. Слишком непривычное. Мы жаждем страданий. Мы жаждем лишений. Мы жаждем крови. Урундунтуй лишь подталкивает нас, а дальше мы сами ступаем указанной дорогой. Дорогой страданий и смертей. И мы всегда находим повод для того, чтобы себя оправдать; чтобы объяснить себе, почему мы - безвинны; почему мы всегда - на стороне добра...
Ты спросил, кто такой Урундунтуй? Порочный дух, которого мы призываем - из скуки. Нам слишком скучно жить в гармонии и достатке. Нам нужны терзания. Преодоления. Нам нужна вечная борьба. Нам нужен крестовый поход - во что бы то ни стало. Нам нужны непримиримые враги, чтобы наполнить наши скучные бессмысленные жизни - смыслом. Нам нужен тот, кто выдумает их; кто укажет на них и скажет "фас"; кто принесет с собой страдания; кто нам покажет, что жизнь может быть другой. Мы призываем Урундунтуя поколение за поколением. И так без конца. И даже, когда его нет рядом, мы жаждем втайне его появления...
Да, Нука. Да-да, все - именно так. Он - чудовище, безусловно. Но мы - чудовища не в меньшей степени - бездумные, трусливые, жалкие, невежественные твари - глупцы, выдумывающие другим грехи и героически судящие за них. В безумном ослеплении мы караем невиновных - не ведая, что творим; не зная за собой вины. Кто мы? Мы - животные! Дикие животные из джунглей! Именно так!..
Тум-Тум громко рассмеялся. И посреди кладбища его народа этот безудержный, злонравный смех звучал особенно жутко.
- Ну что? - спросил он. - Ты получил все ответы?
- Нет, - сказал Нука. - Есть еще один вопрос, но это не так просто объяснить.
- Ну что ж, попробуй...
- Мы нашли что-то, Тум-Тум. Я не знаю точно, что именно. Мы унесли его домой. Мы кормили его. Но ему - всегда мало. Он хочет больше и больше. Всегда - больше!..
- Глупцы! - воскликнул Тум-Тум. - Вы - добровольно впустили в свой дом Урундунтуя? Вы - вскормили его своей грудью? Насколько вы - безумны, Нука? Тебе не следует возвращаться: ты им не поможешь и ты их не изменишь! Тебе остается лишь оплакивать их горькую судьбу.
Я знаю, что будет дальше. Я видел это и до сих пор вижу - в своих снах. Сперва ты не захочешь верить. Ты будешь все отрицать, желая сохранить свой душевный покой. Ты будешь закрывать глаза на самые очевидные вещи. Но, раньше или позже, ищущему ответы придется признать очевидное. Тот, кто будет противиться дольше всех - больше всех потеряет.
Сперва начнут пропадать те, о ком ты слышал лишь мельком; после - те, кого знал: знакомые, друзья, члены семьи. Они будут пропадать - внезапно. И никто не будет знать, где их искать. Да-да, Нука. Все будут бояться о них говорить, будто это само по себе уже грозит им погибелью.
Они будут бояться говорить; и еще больше - бояться думать. Они будут лгать другим и самим себе. Они будут все оправдывать - из страха. Потому что именно так и поступают ничтожества. Бремя правды для них невыносимо. Они возненавидят любого, кто осмелится ее говорить. Они охотнее присоединятся к тому, кто сжимает плеть и стегает их ею.
Но ты, Нука, должен видеть мир таким, какой он есть. И неважно, как это заставляет тебя чувствовать; неважно, сколько приносит беспокойства, страданий и боли. Важна лишь - истина. Лишь истина сделает тебя по-настоящему свободным. Ты не можешь лгать себе. Не имеешь права. Цена - слишком высока. Оглядись, как следует, и ты - узришь ее...
- То, что мы нашли, - сказал Нука. - Я не уверен, что это - Урундунтуй. Тот, большой, выглядел иначе. Как я могу знать наверняка, Тум-Тум? Ты можешь мне объяснить?
- О, я - могу! Но слушай внимательно. Урундунтуя невозможно спутать ни с кем другим. Он - скрытен. Он скрывает свою истинную сущность. Он весь покрыт шерстью, от кончиков ушей до лап. У него - усы...
- Усы?
- Длинные-длинные. Они помогают ему чуять вас. Знать вас. А он хочет знать все. Для него нет - личного. Любые тайны. Любые секреты - его дело. Он не терпит никаких тайн. Он знает, что он делает. Он - боится, что и вы узнаете. Он боится вас. А потому всегда видит в вас врагов и без конца высматривает тех, кто может нанести удар...
- Что еще, Тум-Тум?
- Он убаюкивает вас. Он мурлычет и ласкает ваши уши. Но его язык - сочиться ядом. Не вздумай верить ни единому слову. Лишь глупые мышки верят всему, что слышат. Они - такие глупые. Такие - наивные. Они погибают первыми. Бездумные твари!
Знаешь, как понять, что Урундунтуй - лжет? Если он открывает рот, он - лжет. Он сама ложь. Он не терпит истины. Он уничтожит любого, кто ее скажет. Его ложь заставит вас делать то, что вы втайне хотите делать; и даже то, чего не хотите и никогда бы не сделали - в здравом уме. Но он сведет вас с ума, раньше или позже. Глупые наивные мышки не могут противостоять его черной воле. Они - слишком глупы; слишком - наивны; слишком - трусливы. Они их тех, кто задергивает шторы, когда мир за окном не соответствует их представлениям о нем. Они будут до последнего зажмуриваться при виде неприглядной правды, даже если она, - изо дня в день, - лежит перед самыми их глазами.
И еще одно...
- Еще одно, Тум-Тум?
- Он любит молоко. Он - всегда голоден. Ему - всегда мало. Он будет просить большего - всегда. Якобы, чтобы защитить вас. Но не смей поверить его лжи. Как только он окрепнет, то мигом сомкнет когти на вашей шее...
- Когти?
- Да! - воскликнул Тум-Тум. - У него - острые когти. Он точит их, чтобы " защищаться". Так он говорит. Но нападает первым!
И вот, странное дело, он нападает лишь на тех, кто защитить себя не может. Нередко он нападает, чтобы "защитить". Так он говорит. Но ему нужна лишь отговорка. Казус белли. И он всегда ее находит, потому что правда не важна. Важна лишь цель. Все, что приближает ее для него - добро и истина; все, что отдаляет и мешает ему - ложь и зло. Оно должно быть уничтожено любой ценой…
Теперь у тебя есть все ответы, Нука. Сам решай, что с ними делать...
- Благодарю тебя, Тум-Тум. Теперь я могу возвращаться домой. Только... не подскажешь, где он находится?
Тум-Тум вновь повел его бесконечными коридорами. Они все шли и шли. Затем - бежали. И снова - шли. Наконец вдалеке показался тусклый свет.
Тум-Тум осторожно подкрался к выходу, выглянул наружу, принюхался.
- Урундунтуя здесь нет, - заключил он. - Нука, видишь вдалеке виноградник? Вот где твой дом. Ступай моей тропой, и ты найдешь его. Ну, а если заплутаешь, заберись повыше, и ты увидишь, куда тебе идти...
- Пойдем со мной, - сказал Нука. - Не оставайся здесь в одиночестве.
- О нет! - воскликнул Тум-Тум. - Я останусь. Да-да! Я буду ждать тех, кому нужны ответы. Не ты один ищешь их. Я должен искупить позор моего дома. Я должен приблизить падение Урундунтуя. И, покуда он жив, я связан клятвой.
К тому же, если твои подозрения верны... я тебе не завидую, Нука. Быть может, тебе не следует возвращаться. Ты их не спасешь. Спаси себя...
- Я должен идти домой. Благодарю тебя, Тум-Тум, за все ответы. Я желаю тебе удачи в твоих делах...
И Нука отправился в дорогу. Он бежал долго - гораздо дольше, чем прежде. Прежде он не знал об Урундунтуе, но теперь ответы были вместе с ним и тяжелым грузом лежали на плечах. Нуке приходилось останавливаться. Он долго вглядывался в полумрак, но не видел ничего. Он прислушивался к шорохам, но ничего не слышал.
"Его здесь нет," - говорил он себе.
И снова продолжал путь.
Скоро Нука вновь увидел вдали низенький виноградник и долго бежал ему навстречу. В конце концов он подкрался к большому камню. Принюхался. Маленькое счастье, сморщившись на солнце, лежало вокруг.
Нука был дома.
…
Первым делом он устремился к их большому счастью. Нуке нужно было знать наверняка и знать немедленно. Еще издали до него донеслись радостные голоса:
- А!
- А!..
- А-а-а!
- А-а-а!..
- О!
- О!..
- О-о-о!
- О-о-о!..
- Ах!
- Ах!..
- Ох!
- Ох!..
Мышки, как и всегда, собравшись вместе, занимались какой-то ерундой.
- Просто а-ах! - пищала пискливая Бобо.
- Просто а-ах! - отвечали хором мышки.
- Просто о-ох! - снова пищала пискливая Бобо.
- Просто о-ох! - снова хором отвечали мышки.
Они стояли, - рядок за рядком, - наклонив головки набок, нелепо трясли маленькими лапками и то и дело высовывали наружу розовые язычки. Для чего все это делалось, Нука не понимал. Но в понимании мышей совершаемые ими глупости имели очень глубокое и важное значение.
- Нука! - закричал старый Кек. Он был слишком стар, чтобы заниматься ерундой вместе со всеми, а потому покачивал головкой, сидя в сторонке. - Ну-ка иди сюда! Где тебя так долго носило?
- Послушай, Кек, - ответил Нука. - Кто-нибудь пропадал, пока меня не было?
- Пропадал? Нет! С чего бы кому-то пропадать? Что случилось? Ты выглядишь обеспокоенным...
- Я потом тебе все расскажу. Сперва мне нужно кое-что понять...
Нука хорошо помнил наставления мудрого Тума-Тума, а потому очень сильно удивился, увидев того, кого искал. Ведь последний из рода Гонов-Гонов утверждал, что Урундунтуй был весь покрыт шерстью. Но у счастья никакой шерсти не было, даже на хвосте; собственно, как и длинных усов. Усы были очень короткие. Впрочем, молоко он по-прежнему пил с большой охотой. Однако молоко пили даже маленькие мышата. Но у Нуки и в мыслях не было заподозрить в них Урундунтуя, хоть шерсть у них все-таки была.
Когтей у счастья тоже не оказалось, а ведь должны были быть непременно. Нука долго рассматривал его большие лапы, но, как и прежде - никаких когтей не нашел. Он даже легонько тронул их и тут, и там. Выходило, что когтей не было вовсе!
"Может, они еще не выросли? - подумал Нука. - Может, он - совсем еще маленький?.."
Впрочем, Нука сомневался в последнем. Одного взгляда на счастье было довольно, чтобы усомниться. Ведь оно уже лежало под самым потолком - и, если было все еще маленьким, оставалось лишь поражаться тому, каким оно сделается, когда станет наконец большим.
"Нука! - запищала пискливая Бобо. - А, ну-ка отойди от счастья! Пусть себе спит!.."
Счастье немедленно проснулось, приоткрыло большой желтый глаз, очень ласково взглянуло на Нуку и даже тихонько зажурчало.
"Нет! - подумал он с облегчением. - Ну какой же это Урундунтуй? Это же - счастье! Да, немного капризное! Да, вечно голодное! Но ведь это же никакой не Урундунтуй! Не может такого быть! Это - наше счастье! Наше большое, родное счастье!.."
Той ночью, - впервые за долгое время, - Нука спал спокойно.
Все снова было хорошо.
А следующим утром пропал старый Кек.

Другие мои работы:

Рассказы:
Черные дни
Травите насекомых вовремя
Мать получает похоронку
Мышки находят счастье
Геноцид сферических коней в марсианских биолабораториях
Бюро не ошибается
Большое убийство в Малом театре
Большие перемены
О том самом времени
Межзвездный десант
Последний моветон мертвеца
Где обитают боги
Идиот
Черный графоман
Разговор с психиатром
Один на диване
Любите тех, кто будет вас убивать
Боевые голуби окраин
ДокУмент
Месть ковбоя

Миниатюры:
Умереть за Партию!
Сладкие грезы приусадебной тли
Когда люди становятся гусеницами
О Федоре Петровиче, который познал дзен
Времени нет
Как я полюбил ядерную войну

Черные ветра:
Брат короля (Черные ветра)
За Старыми тропами (Черные ветра)

Незаконченные:
Самоубийца
Натали
О порядках на Портовом дворе
Хроники Империи
Свиная отбивная
Несвобода
Печальный Дольф (Черные ветра)
Опиум

Отредактировано Графофил (16.10.2024 02:17:49)