Он убил. Убил Смердящего, потому что тот был слабым: вечно ныл, жаловался и взывал к своим богам. Смердящий умер тихо. Никто и не заметил. Черви сожрали его.
Но Всезнайку черви боялись: они знали, что он им не по зубам. У Всезнайки и самого зубов было не так много - куда меньше, чем у покойника. И тем не менее он был куда сильнее него. Он знал каждый камень, каждую трещинку, по которой пробегали его непослушные пальцы. Он мог сказать, в какой стороне окно, с закрытыми глазами, лишь только прикоснувшись к стене. Он знал, что от северного угла до южного на один шаг меньше, чем от западного до восточного, потому что стена завалена. Темницу возводили никудышние строители. Нет-нет, никудышние!
У Смердящего не было друзей. Потому его и мучали.
У Всезнайки друзей было немало. Во-первых, он был себе другом сам и заботился о том, чтобы от него хорошо пахло. Всезнайка растирал кожу мелузой, которую ковырял из трещин между камнями. Он осторожно смачивал ее в чаше. Порою воду ему приносили. Порою Всезнайка сам ловил ее в крошечном окне - одну холодную каплю за другой. Будь у него две руки, он бы поймал куда больше: он хорошо знал, как это делать.
Смердящий был таким глупым. Он ничего не понимал. Когда его в первый раз подвесили к потолку, он чуть не расплакался. Его прежняя темница была куда меньше нынешней: два шага вдоль, два - поперек. Смердящий так сильно кричал.
Всезнайка стерпел бы любые пытки, не вымолвив и звука. Он знал их все. Он давно привык к боли. Она никогда не отпускала его. Она так и не сумела его сломить. Никто не сумел сломить его. Синий плащ так и сказал: "Проклятый упрямец! Он сам себя загонит в могилу!.."
Смердящий умер.
Всезнайка жил ради друзей. Он знал, когда их ждать. Он каждое утро вставал в темноте и принимался расхаживать из угла в угол: шесть шагов - с севера на юг; семь шагов - с запада на восток. Всезнайка считал каждый шаг. На двенадцати тысячах он вытягивался на кончиках пальцев, просовывал голову в узкий проем и кричал, что было силы:
- Эй, Толстяк! Что сегодня едят?!..
- То же, что и всегда, - отвечал сонный голос с другой стороны. - Бобовая похлебка. В хлебе - полно червей. Есть его нельзя. Так что им накормят вонючек, вроде тебя...
- Вонючка мертв, - говорил Всезнайка. - Я убил его: он был слабым. Он молился Отцу, а я - нет. Я знаю, что отец - мертв. Его повесили. Отрубили голову. Я молюсь только смерти. Она не придет за мной, пока я не попрошу...
- Как скажешь, Смердящий. Как скажешь...
Порою Всезнайка нарочно прикидывался глупым, чтобы с ним заговорили. Но, сколько бы он ни кричал, его надсмотрщик оставался нем.
"Эй, Толстяк! - не утихал Всезнайка. - Я забыл, как считать! Что идет после пятидесяти? Неужто семьдесят? Семьдесят, верно? И впрямь семьдесят! Ведь семьдесят? Да? У меня собралось так много волос: я мог бы связать веревку и сбежать, куда пожелаю. Но я не желаю. Тут так спокойно, когда не кричат. Прежде кричали все время, а теперь - только изредка... "
Толстяк ничего не отвечал, притворяясь порою, будто его и вовсе не существует на свете. Но Всезнайка хорошо слышал, как тот расхаживал за стеной, позвякивая тяжелой кольчугой. Порою Толстяк посвистывал соловьем, просовывая в окно наконечник копья: на медном острие болталась то жареная куриная грудка, то кусок ветчины, то обычное яблоко, кислое и сладкое одновременно.
У Всезнайки осталось слишком мало зубов, чтобы жевать: он колотил яблоко о стену, разламывал трясущейся рукой и растирал мякоть в кашицу, прежде чем положить в рот. Ветчину Всезнайка почти что не ел: он нарочно берег ее для птицы, что прилетала каждую черную луну. Всезнайка считал каждый день, дожидаясь посланника.
- Невиновный! - неизменно каркал ворон при встрече. - Невиновный! Невиновный!..
Всезнайка подсаживал его на руку и отвечал:
- Упрямый! Упрямый! Упрямый!..
Порою он и сам прикидывался птицей и подолгу кричал, сунув голову в толщу стены: "Ка-а! Ка-а! Ка-а!.."
Порою Всезнайка кричал часами: "Ка-а! Невиновный! Ка-а! Синий плащ! Ка-а! Упрямый!.."
Толстяк терпел упорно, но в конце концов выходил из себя и принимался громко орать.
"Проклятый безумец! - верещал он спросонья. - Я тебя заткну, ублюдок! Ты у меня доорешься, тварь!.."
Толстяк швырял камнями в его крошечное окошко, но те крайне редко залетали внутрь. И тем не менее у Всезнайки их набралось немало: целая груда камней - довольно, чтобы вставать на нее и ловить рукою капли дождя. Порою Всезнайка раскладывал их по полу и подолгу разглядывал на свету. В большинстве своем камни все были одинаковые: белые, крошащиеся, поросшие острыми ракушками. Они рассыпались в песок, стоило их как следует ударить друг о друга.
Всезнайка знал, что Толстяк ничего не сделает, и лишь тихонько посмеивался, выслушивая его угрозы.
Смердящий же никогда не смеялся: он потерял надежду и умер.
Всезнайка продолжал жить. Он всегда поднимался засветло и расхаживал из угла в угол, вслух отчитывая каждый шаг: "Один. Два. Три. Четыре..."
Порою ему приходилось подолгу стоять на месте, потому что неуклюжий рот Всезнайки не поспевал за его ногами: "Тридцать восемь тысяч четыреста шестьдесят два. Тридцать восемь тысяч четыреста шестьдесят три..."
Тогда он останавливался у призрачного проема окна, в котором проглядывал крошечный кусочек неба.
- Эй, Толстяк! - кричал Всезнайка. - Ты однажды умрешь! Ты знаешь?! Тебе придется за все ответить! Да-да! Не смейся! Так и будет! Ты знаешь, что я невиновен. Тебе придется ответить! Тебе и всем им! Ты, скорее всего, будешь гнить в земле, когда я выберусь отсюда. Но тебя это не спасет: я расскажу всем, что вы со мною сделали...
- Как скажешь, вонючка, - отвечал Толстяк. - Как скажешь...
Порою его надсмотрщик ничего не отвечал вовсе и лишь с тихим свистом забрасывал в темницу яблоко или пару груш. Всезнайка всякий раз пытался ловить плоды, чтобы они не скатились в нужник.
Порою Толстяк прятал в яблоке послание. Всезнайка ногтем выковыривал тонкую трубочку и терпеливо ждал рассвета.
Смердящий был таким неуемным. Он то и дело брал послание в руку и настойчиво щурился в темноте, покуда чернила не расплывались по его ладони.
"Он сходит с ума, - говорилось в последнем письме. - Скоро его не станет. Все мы молимся о вас, милорд.
Ваш верный друг и слуга..."
Всезнайка всякий раз макал записку в чашу и тер о шершавую стену. Ткань рассыпалась на тонкие нитки. Он проглатывал их одну за другой.
Смердящий бросал послания в нужник - круглую дыру в полу, накрытую пустой миской. Так они все и узнали. Они узнали, что друг долгое время писал ему. Они подкараулили посланника: ворон кричал всю ночь, когда его проткнули стрелой. Смердящий трясся и рвал на себе волосы. Он искусал ногти до крови. Он долго не получал ни одного письма. Очень-очень долго. Смердящий без конца лежал в грязи, на холодном полу и невольно слушал, как за стеною шумело беспокойное море. Он просил об избавлении. Он не видел конца. Он потерял надежду.
Всезнайка отыскал ее и с тех пор прилежно считал дни. Прошло очень много дней. Очень-очень много. Всезнайка исхудал. Его волосы поредели. Мысли путались порою, перескакивая с одной на другую будто ретивый козел. Его тело одряхлело, ум - сделался неповоротливым и грубым как заржавевший клинок. Но Всезнайка сумел убить в себе слабость.
Смердящий был иным: он лишь лежал, свернувшись, на холодных камнях и спрашивал без конца: "Почему, Боже? За что? Почему?.." Он не удосужился даже прикрыть нужник в своей прежней темнице, и его обдавало вонью всякий раз, когда ветер задувал с моря. Смердящий сломал немало ногтей, пытаясь добраться до воды, пытаясь выковырять из стены влажные камни.
- Натан, - молил он на коленях над круглым отверстием в полу. - Натан, слушай меня. Я - твой господин. Я хочу, чтобы ты подтвердил все, что они скажут. Ты не должен перечить. Лги, если нужно. Выдумывай, если нужно. Нет ничего постыдного в том, чтобы оболгать того, кто сам тебя просит...
- Ведь вы невиновны, - отвечал Натан, его верный друг и слуга. - Я знаю, что вы - невиновны...
- Ты знаешь. Да. Только это и имеет значение. Ты - знаешь. Я - знаю. Неважно, что они говорят. Ты знаешь правду. Солги, Натан. Такова моя воля. Ты упрям, но слушай меня: я - твой господин. Такова моя воля. Солги - спаси себя...
Натан был слишком честен, слишком упрям. Он выбрал смерть, как и другие. Он потерял надежду. Он умер.
"Натан, - уговаривал его Смердящий без конца. - Натан, я - невиновный человек. Ты знаешь. Бог знает. Они знают, хоть и притворяются. Солги, прошу тебя. Никому не будет лучше, если тебя не станет..."
Смердящий все рыдал и рыдал. Он спрашивал раз за разом: "Почему, Боже? За что? Почему?.."
Всезнайка знал все ответы.
"Потому, Смердящий, - отвечал он со смехом. - За то. Потому. Они - безумны, а ты - нет. Они хотели, чтобы ты сошел с ума. Но ты - упрямец. Проклятый упрямец! Упрямец! Ты - еретик: ересь из ересей - здравый смысл..."
Смердящий так любил слушать свой голос.
- Я - невиновный человек, - повторял он, пока его пытали. - Я - невиновный человек! Невиновный человек!..
- Ты - вонючка, - отвечали ему. - От тебя воняет. Посмотри на себя: ты гниешь! Зачем ты мучаешь себя, Смердящий? Одно слово - все закончится. Тебе нужно только попросить...
Его избивали, подвешивали за ноги и за руки; раскачивали над землей, вонзив в спину блестящие крюки. Его резали, калили железом, зашивали под кожу известь и соль. Ему вырывали ногти, заштопывали раны и заволакивали обратно в темницу, заперев на замок тяжелую двери; ему совали в горло мягкую трубку, если он отказывался есть. Ему никогда не позволяли истекать кровью. Слишком сильно. Они хотели, чтобы он - жил; чтобы они мучали его.
Синий плащ был худшим из всех, пусть он никогда не пачкал в крови свои маленькие ручки. Он был большим: голубоглазый красавец, каких поискать; широкоплечий и золотоволосый, грудь колесом. Только ладони - крошечные как у девицы.
Синий плащ говорил им тянуть Смердящего за ноги, пока тот висел под потолком. Смердящий кричал и проваливался во тьму, когда суставы в его плечах выворачивались с глухим щелчком. Он просыпался на мокром полу. Синий плащ плескал ему в лицо соленой водой из бадьи. Смердящий видел над собою большие глаза своего пленителя - холодные как зимнее море.
Синий плащ не задавал вопросов, ни о чем не просил.
"Продолжим," - говорил он, усаживаясь обратно за стол.
И Смердящего вновь поднимали на ноги. Желтый Рот пропускал стальные звенья в кольцо между его запястьями. Пузырь и Черный Палец тянули цепь.
Всезнайка знал, что бесполезно взывать к жалости.
Но Смердящий был так наивен. Он не понимал, что мольбы и крики лишь еще сильнее распаляли его мучителей.
- Одно слово, - говорил Синий плащ. - Все закончится...
- Зачем ты изводишь себя, вонючка? - спрашивал Желтый Рот. - Ты думаешь, твои вопли доставляют нам удовольствие? Вовсе нет...
- Ты ведь и сам знаешь, - добавлял Черный палец, - что заслуживаешь наказание...
Синий плащ нарочно водил Смердящего по подземелью, среди тяжелых, обитых ржавым железом дверей.
- Как видите, я еще мягок с вами, - говорил Синий плащ. - Им повезло куда меньше. Ваше упрямство лишь продлевает их страдания. Почему вы мучаете себя? Почему вы мучаете их? Они давно все признали. Все до единого. Они предали вас. Все как один…
- Побойтесь Бога, - отвечал Смердящий.
- Бояться следует вам, милорд. Святой Ремул - и тот носил меч в одной руке: так проповеди куда лучше усваиваются. От одних слов мало прока...
Синий плащ говорил, что слуги оболгали его дюжину раз. Они все подтвердили - даже самую бесстыдную ложь. Они скажут, что им будет велено: поклянутся на священном писании, что их господин повесил Святого Ремула собственными руками - веревкою, которую связал из собственных волос. То, что милорд продолжал упорствовать, не имело никого значения.
"Все решится без вас, - говорил Синий плащ. - Неважно, признаете вы вину или нет. Ваше упрямство лишь продлевает их страдания. Одно слово, милорд. Всего одно слово. Их тотчас отпустят домой. Если же нет..."
Но Смердящий противился. Он молился и бесконечно взывал к Отцу.
В конце концов Синий плащ потерял терпение: он вскочил из-за стола и дернул болтавшиеся над полом ноги до того крепко, что кость Смердящего розовым копьем вылезла выше его же плеча. Боль захлестнула его ледяной волной. На грязные камни хлынула темная кровь. Она все лилась и лилась, не переставая.
Смердящий будто кружился в холодном водовороте, покуда его волокли бесконечными коридорами. Бесполезная, синяя рука болталась у самых его колен.
"Проклятый упрямец! - гремел Синий плащ, раз за разом утирая лоб мокрым платком. - Он сам себя загонит в могилу!.."
А волны тем временем прибывали и прибывали, погребая Смердящего под собою. Они бились, - шумно, - о стены коморки, куда его затащили.
- Зашивай! - кричал Синий плащ. - Верни все, как было!..
- Он умрет, - отвечал Горбун. - Если я сделаю, как вы просите, он умрет…
- Умрет он - умрешь и ты!
- Ваши мясники хлебнули через край: руку придется отрезать...
Смердящий барахтался в водовороте, покуда лица кружились вокруг него. Они толпились в любопытстве вокруг стола. Всезнайка пытался забыть их, но лица являлись ему во снах. Снова и снова.
- Все еще упорствует, - говорил Синий плащ.
- Плохо ломал! - кричал угрюмый старик.
- Мне нужно больше времени.
- Времени нет...
- Кому какое дело до одного упрямца на краю света?..
- А есть дело! Есть - дело! Знал бы ты, что мне пришлось выслушивать из-за него. Мне нужно признание, слышишь? Признание! Не сможешь достать его, я найду того, кто сможет! Он должен признать все. Пусть смотрит, как пытают других...
И Смердящий смотрел, день за днем. Он видел, как подвешивают за ребра, как жгут раскаленным железом и колотят до беспамятства. Он видел, как свет уходит из глаз; слышал, как молитвы замолкают в горле. Их крики преследовали его. Они умирали один за другим. И в конце концов Смердящий и сам выбрал смерть. Он лежал, в одиночестве, на холодном полу - день за днем, ночь за ночью, пока его пожирали черви. Он не мылся. Не вставал. Не считал шаги. Не молился. Он сдался.
"Я - невиновный человек, - бормотал он без конца. - Невиновный человек. Я - невиновный человек. Я - невиновный человек..."
Смердящий так долго повторял слова, что они теряли всякий смысл. Еда, которую просовывали под его дверь - нетронутая, обрастала плесенью.
Смердящий умер. И все забыли о нем.
Но Всезнайка выбрал жизнь. Он позволил птице клевать себя будто кусок тухлого мяса. Он улыбался, покуда ворон копошился в его ранах.
"Невиновный! – кричал Упрямый, прыгая по его изуродованной шее. - Невиновный! Невиновный!.."
Он прилетала каждую черную луну, принося с собою короткое послание.
- Невиновный! - непременно кричала птица, выглядывая из сумрака окна. - Невиновный! Невиновный!..
- Упрямый! - отвечал Всезнайка всякий раз. - Упрямый! Упрямый!..
Ворон клевал еду из его миски. Всезнайка охотно делился. Упрямый был таким диким. Он раздирал пальцы до крови, стоило попытаться погладить его перья.
- Мой хороший, - говорил Всезнайка, утирая кровь.
- Невиновный! - отвечала птица. - Невиновный! Невиновный!..
- Умница! Ты - знаешь! Ты все-все знаешь!..
Всезнайка крошил камни, размачивал мелузу в воде и упорно счищал с себя пот и жир вместе с песком. Его кожа сделалась белее снега.
Смердящий никогда не мылся.
Всезнайка всегда был чист. Он остригал волосы острой раковиной, локон за локоном.
Смердящий всегда жаловался.
Всезнайка никогда не задавал глупых вопросов. Он больше не молился Отцу. У небо был лишь один бог. Настоящий, которого все боялись, кроме него.
Всезнайка видел смысл. Он знал, что солнце всегда встает и садится в нужное время. Он протягивал руку в крошечное окошко, чтобы свет ласкал его пальцы. Он делал отметины на стене.
Дни уходили за днями, неотличимые друг от друга. Они были лишь отметинами на стене. Всезнайка знал, что с каждой новой чертою его час все ближе.
...
Рассвет застал его на коленях: Праведник молился единственному истинному богу, которого он знал, как делал каждое утро.
"Будь моим свидетелем, - бормотал он в темноте. - Я - клянусь перед тобою: жалость не остановит мою руку. Я не буду задавать вопросов. Я не стану спрашивать: "Почему?" Я возьму то, в чем мне было отказано. Каждый получит то, что заслуживает..."
Праведник умолк, услышав в темноте знакомый голос - тот, который слышать не должен был: оставалось еще двенадцать дней. Птица прилетела раньше срока.
Ворон с громким карканьем протиснулся между решеток окна:
"Невиновный! Невиновный! Невиновный!.."
Праведник схватил его маленькую головку единственной рукою и зубами сорвал послание с лапы.
В коем-то веке ворон принес добрую весть.
Прежде Праведник едва ли радовался чужой смерти. Но от прежнего не осталось ничего, даже имени.
Ворон долго с обидой глядел на него из полумрака окна.
- Ну прости, - сказал Праведник, скомкав в ладони письмо. Он бросил птице хлебные шарики. - Они сменили стражу. Начальник у тюрьмы - новый, а еда - такая же дрянная. Кроме хлеба у меня для тебя ничего нет...
Праведник подсадил Упрямого на руку и опустился в углу на куче прелой соломы. В последнее время он начал сильно уставать. На его лице было слишком много морщин, в волосах остался лишь иней. Две стены были изрезаны отметинами вдоль и поперек.
Праведник помнил каждую отметину. Каждое лицо.
Прошло немало времени, но он дождался своего.
"Мертв," - одного слова было довольно, чтобы сделать его счастливым.
"Он - мертв наконец, - подумал Праведник и не сумел сдержать смех. - Мертв. Мертв!.."
Многие были мертвы: Черный палец утонул. Или его утопили? Пузыря повесили как собаку. Желтый Рот сгинул от лихорадки давным-давно. Теперь и старик присоединился к прочим.
Тьма забирала их одного за другим. Но многие еще оставались живы. Однажды умрут и они.
В конечном счете, Смерть получает каждого.

Другие мои работы:

Рассказы:
Черные дни
Травите насекомых вовремя
Мать получает похоронку
Волшебная история
Геноцид сферических коней в марсианских биолабораториях
Бюро не ошибается
Большое убийство в Малом театре
Большие перемены
Человек в костюме
Мышки находят счастье
О том самом времени
Самый страшный зверь в джунглях
Межзвездный десант
Последний моветон мертвеца
Где обитают боги
Идиот
Черный графоман
Разговор с психиатром
Один на диване
Любите тех, кто будет вас убивать
Боевые голуби окраин
ДокУмент
Месть ковбоя

Миниатюры:
Умереть за Партию!
Коллективный акт
Сладкие грезы приусадебной тли
Когда люди становятся гусеницами
О Федоре Петровиче, который познал дзен
Времени нет
Как я полюбил ядерную войну

Черные ветра:
Брат короля (Черные ветра)
Невиновный человек (Черные Ветра)
За Старыми тропами (Черные ветра)

Незаконченные:
Самоубийца
Натали
О порядках на Портовом дворе
Хроники Империи
Свиная отбивная
Несвобода
Печальный Дольф (Черные ветра)
Опиум

Отредактировано Графофил (Сегодня 09:26:50)