Охота на лоха

Лох – это зверь, удивительно похожий на человека. В каменных джунглях современного города его подстерегает огромное количество опасностей. Лох с легкостью становится добычей самых разных животных – порою даже тех, кто еще до недавнего времени считал себя травоядным. Больше всего этому необычайно наивному созданию стоит опасаться вовсе не других зверей, но умелых охотников, что днями напролет рыщут в его поисках по домам и квартирам. Ведь шкура лоха – огромная ценность, которую каждый большой изувер и каждый маленький изуверик считает огромным счастьем повесить на стену.
Виктор Викторович как раз и был одним из таких охотников-самоучек. Уже многие годы и даже десятилетия он бродил в окрестностях зеленых пастбищ футбольных полей и городских водопоев с фонтанами, изучая повадки препротивного существа. Лох нередко спускался к ручью, прикинувшись тигром. Но Виктор Викторович хорошо знал, как сдирать с него небрежно накинутый на плечики, яркий камуфляж. Обычно было довольно и короткого «разговора по душам» в тесной безлюдной комнатке, чтобы тигриная пасть лоха принялась мелко дрожать. Скоро за его острыми клыками проглядывало глупое, беззаботное личико. И лох вылазил из костюма весь, целиком.
Сафари Виктора Викторовича, начавшееся еще в далеком детстве, так никогда и не закончилось. Еще до школы он гонялся за лохами, - совсем маленькими, совсем беззащитными, - и нередко их настигал. Но Виктор Викторович рос, а вместе с ним росла и его добыча, обзаводясь все новыми и новыми повадками. Она сделалась куда хитрее и гораздо осторожнее, пусть и едва ли поумнела хоть на йоту. А потому самым главным в удачной охоте было выбрать особь помоложе, неотягощенную жизненным опытом; либо же совсем старую, отягощенную бездумием и маразмом. В далекие школьные годы Виктор Викторович обычно подстерегал лоха у двери туалета. Он давал добыче время расстегнуть штаны, сделав себя тем самым совершенно неспособной к сопротивлению. И вот тогда и наступало время захлопывать капкан: требовать и деньги, и вещички; и все прочее, что пожелаешь.
Если в прежнее время Виктор Викторович осуществлял свою отходническую деятельность «в черную», по своему уму и на свой риск, то теперь у него была и лицензия, и богатый наниматель, щедро плативший ему за каждый отловленный экземпляр. Нанимателем его являлось иное, не менее любопытное создание, с которым у Виктора Викторовича в былые годы его неуемной молодости не раз возникали большие разногласия; любившее лохов даже больше него самого; стоявшее, можно сказать, у них на плечах; и даже рождавшееся по обыкновению в невыносимых муках на целых горах лоховских останков. Лохи любили его. А оно любило их – есть. Словом, Виктор Викторович уже долгое время работал на «государство».
Виктор Викторович приводил к своему ненасытному работодателю одного несчастного лоха за другим. Того раздевали догола. Меряли тут и там. Взвешивали. Говорили открыть рот. Высунуть язык. Снять трусы. Нагнуться. Раздвинуть ягодицы. Выдавали ему личное дело. Удостоверение. Автомат. И отправляли на скотобойню. И лох шел, как и всегда – послушно, не задавая лишних вопросов. Не задавая вообще никаких. Ведь лохи и так шагали целыми рядами. Целым стадом. Скопом. А чем он был, собственно, хуже?
Лох отправлялся в мясорубку, порубленный на куски – с огромной гордостью за себя и свое «государство» - то есть за совершенно выдуманную идею, обитающую лишь на листках бумаги. Он совершенно не понимал, что за натертым до блеска, сальным рылом этой самой идеи всегда стояла узкая кучка людей – нередко таких, которые с радостью бы переехали лоха по пути к молодой любовнице и не посчитали бы нужным после этого даже хоть немного сбавить скорость.
Виктор Викторович знал свою добычу как свои пять пальцев на левой руке и как четыре на правой. Он знал, как на нее правильно смотреть, что ей правильно говорить и как ее правильно бить, если та отказывалась слушаться. Виктор Викторович всегда с большой охотой исполнял вышеспускаемый ему план и нередко даже стремился проявить инициативу. Но в один особый, ненастный день, премия его, получаемая гарантированно каждый месяц, повисла вдруг над самой пропастью на тоненьком волоске. Качнулся от ветра листок календаря – и премия сорвалась! Сорвалась и полетела-полетела в темную, бездонную пучину в первый раз во всей его долгой и успешной карьере. А виноват во всем был он. Лох. Но не обыкновенный, а особенный. Хитрый. Подлый. Мерзкий и бессовестный. Лох, скрывавшийся от Виктора Викторовича похлеще иностранного шпиона. Лох чудовищный. Непогрешимый. Осторожный будто кролик в ночном лесу, полном голодных волков.
Для Виктора Викторовича было делом чести такого лоха изловить. Беглец был не только лишь угрозой его самоуважению и финансовому достатку, но угрозой даже его работодателю. Ведь это было, по сути, совершенно необычайное, совершенно удивительное существо – некая новая порода: лох эволюционировавший. Лох не просто принимающий, понимающий и послушный, но разумный и сопротивляющийся. То есть мыслящий и готовый, ко всему прочему, защищаться. А это уже являлось прямой угрозой всей системе, основанной на непонимании, слепом доверии, следовании правилам и безропотном бараньем подчинении. Такого лоха никак нельзя было оставлять в саванне. Нельзя было позволять ему плодиться. Нет! Такого лоха следовало не просто изловить, но и показательно кастрировать, дабы другим неповадно было.
Так и началась самая долгая и самая эпическая эпопея в очень долгой и наполненной порочными свершениями жизни Виктора Викторовича. Будучи опытным охотником, он высматривал в засаде свою добычу многие недели – без всякого, впрочем, намека на успех. Цель никогда не показывалась ему на глаза. И даже двухэтажное логово лоха со стороны казалось почти что заброшенным. Но раньше или позже за высокими окнами, наглухо затянутыми белыми кустами жалюзи, загорались едва различимые огни. И Виктор Викторович понимал, что лох был совсем близко, но в то же время совсем далеко. Ведь разделяли их не просто кирпичный забор и смехотворное расстояние, но написанное в книге слово. Буква закона. И лох находился под его защитой, за пределами непосредственной охотничьей юрисдикции.
Виктор Викторович подкарауливал лоха у всех возможных мест – везде, где в обычное время собирались в шумные стаи самые разные звери. Он высматривал свою добычу в питьевых домах, у кормовых дверей продуктовых магазинов, на шумных трибунах, в парках и футбольных полях, в бассейне и даже в городском спортзале. Но лох, если и оказывался в непосредственной досягаемости его ружья, старательно избегал попадания в ушко прицела. Эта особая, зловредная тварь старательно маскировалась, выдавая себя то за дерево, то за ручеек, по за летящий по небу самолет. И, пусть Виктор Викторович не видел свою жертву ясно, он все же как и любой заядлый охотник ощущал ее близкое присутствие. Лох был совсем рядом, где-то в холодной тени за кустарником, за широким стволом старой ели. И его серая шерстка, - Виктор Викторович знал наверняка, - непременно дрожала от одной только мысли о столкновении с настойчивым взглядом неумолимого хищника.
Лох был хитер, осторожен и умен, что удивляло. Он демонстрировал выдержку и завидное хладнокровие. Не реагируя ни на какие попытки его напугать, вынудить дернуться в кустах или броситься наутек, тем самым выдав свое местоположение, он оставался неуловим. Но Виктор Викторович не собирался так просто сдаваться. На его стороне числились долгие годы опыта, сноровка и всемогущий работодатель, которому невозможно было противостоять. А, значит, даже у самого шустрого, у самого осторожного лоха не оставалось, по сути, никаких шансов.
И вот в один из самых обычных, скучных вечеров Виктору Викторовичу наконец удалось каким-то чудом, - совершенно случайно, - столкнуться с крепкой фигурой молодого человека, причем столкнуться, едва не уткнувшись в него лицом. Эта первая, неожиданная встреча, произошла на входе в магазин. Лох тотчас натянул на голову капюшон, закурил сигарету. Но неведомое лицо его, открывшееся миру лишь на мгновение, показалось Виктору Викторовичу странно знакомым, будто видел он его далеко не раз, будто фотография этого лица, сделанная давным-давно, всегда стояла, настороже, перед его внутренним взором.
- Будет огонек? – спросил охотник, приблизившись к своей жертве со спины.
Та обернулась, молча протянула зажигалку.
- Тебя как зовут?
- А тебя как?
- «Вас», - поправил Виктор Викторович. – Я тебе, между прочим, в отцы гожусь.
- Так как зовут тебя, отец? Чем занимаешься?
- В водоканале работаю. Счетчики проверяю.
- Так вот зачем ты по домам ходишь...
- Ну, а ты? Где работаешь? Где живешь?
- Я вообще из другого города. К подруге приехал. На выходные.
- Точно?
- Да точно, отец. Точно. Точнее некуда.
- А ты, случаем, не программист? Ты поэтому так редко из дома выходишь?..
Они глядели друг на друга в упор всего лишь одно, бесконечно долгое мгновение. Виктор Викторович, стараясь не спугнуть добычу, медленно сунул руку в карман, где лежало самое страшное оружие в мире: официальное распоряжение. Но маневр его, пусть и осторожный, все же не ускользнул от пугливого взгляда лоха: тот вдруг развернулся на месте, бросил окурок и побежал по парковке, звонко стуча каблуками туфель.
«Стой! – закричал Виктор Викторович, бросившись следом. – Стой, п*идарас! Я тебе повестку принес!..»
Но лох останавливаться не собирался. Он убегал все дальше и дальше, словно подгоняемый ветром, теряясь в темной чаще высоких, многоэтажных домов – быстрый как степная лань и неуловимый как призрак ночи. Виктор Викторович забежал во двор, обнесенный бетонными холмами. Его добычи нигде не было видно. Лох будто бы растворился в воздухе, будто нырнул без оглядки в глубокую нору. Он исчез без следа.
Но один след все же оставался – вернее, два следа: четкий отпечаток лапы в личном деле и точный адрес с приложением о прописке. Виктор Викторович знал, где искать лоха. Неважно, как долго страждущий зверь будет сторониться водопоя. Раньше или позже жажда заставит его себя выдать.
…
Тем вечером Виктор Викторович понял окончательно, более у него не оставалось никаких сомнений: ему попался совершенно особый, выдающийся во всех смыслах экземпляр. Такого лоха можно было с гордостью добавлять в свое портфолио. Он мог стать украшением трофейной комнаты любого, даже самого закоренелого охотника.
Виктор Викторович сидел в засадке днями напролет. Но его спугнутая однажды добыча все никак не желала появляться на божьем свету. Виктор Викторович еще не знал, что не только лишь он один изучал лоха. Лох изучал его. Виктор Викторович звонил. Писал. Оставлял телеграммы, заказные письма и бесконечные уведомления. Он колотил лоху в дверь, притворяясь работником коммунальных служб. Он таился за виноградными кустами в его дворе, прислушиваясь к неясным шорохам в большом двухэтажном доме. Но нетронутая обитель священного оленя надежно охраняла свое девственное благоденствие.
Ничего не приносило результат. Лох был проворен. Он бы неуловим. Он знал, что на него идет охота. Он прятался так упорно. Так непостижимо: он стоял так неподвижно, что совершенно сливался с окружающим пейзажем. Порою Виктору Викторовичу начинало казаться, будто он гонялся за призраком; за болотным огоньком, что уводил его все дальше от рамок закона в глубокую, хорошо знакомую, ликую трясину полного и окончательного беззакония. И Виктор Викторович ступал за ним, словно завороженный, за этим губительным пустынным миражем. Он с каждым днем все сильнее увязал в болоте, лишаясь одной премии за другой. Порою он даже получал выговоры за низкие показатели. Но они были не важны. Лишь одно дело волновало его. Было бы куда лучше забыть о нем – все забыть, навсегда; найти себе другое шкурное развлечение. Но лох, - особый лох, - захватил все немногие мысли Виктора Викторовича целиком. Лох стал его влечением. Его порочной страстью. Его манией. Его музой. Лох неуловимый, почти что мифический, подобный зачарованному самцу оленя, так изящно избегавшему навязчивый свет дорожных фар. Он был так близко, но так далеко.
И вот однажды слабое сердце Виктора Викторовича не выдержало. Он побежал. Побежал без оглядки. Растрепанный, он ворвался во двор, заметенный осенней листвой. Он колотил в дверь руками и ногами – потный, весь в слезах.
«Открывай, мудак! – кричал Виктор Викторович. – Открывай, сука! Я знаю, что ты здесь! Открывай! Открывай, кому говорят!..»
Но тяжелая железная дверь лесного святилища надежно преграждала ему путь. Виктор Викторович бил ее лапами. Царапал когтями. Совал свои домашние ключи в хитроумный замок. Но все было тщетно. И Виктор Викторович снял пуховик, как не раз снимал чужую шкуру, обвязал рукавом широкий кулак и с размаху ударил окно. Во все стороны посыпались стекла. Виктор Викторович крякнул, ухнул и тяжело перевалился со двора в темную комнатку.
В святилище лоха, безлюдном, не было никого кроме них двоих: охотника и его добычи. И Виктор Викторович еще не знал, что лох все это время наблюдал за ним. Виктор Викторович не знал, что здесь, по другую сторону закона, он сам становился добычей. Виктор Викторович, не ведая, отворил дверь в коридор. Высунул голову – осторожно, напуганный обрушившейся на него тишиной. И что-то вдруг ударило его голову. Что-то тяжелое. Неподатливое. Виктор Викторович рухнул на пол. Горячие руки обхватили его звериную шею. И ужасающая мысль промелькнула в гаснущем сознании. Виктор Викторович понял наконец, что это был вовсе не лох. Это был охотник – такой же, как и он сам; но в то же время совершенно иной, преследовавший в ночи не только лишь других лохов, но и других охотников. Виктор Викторович в отчаянии щипал широкую, мускулистую ляжку и бессмысленно пытался хватать пыльный воздух холодными, посиневшими губами. Но мир продолжал смыкаться вокруг, захлопываться будто двери лифта.
«Отпусти, - прохрипел Виктор Викторович. - Отпусти, мудак...»
И жизнь в нем вдруг угасла.
Виктор Викторович проснулся в тесноте металлического гроба, не в силах толком пошевелиться. Не в силах кричать. Гроб трясся. Гудел мотор. И Виктор Викторович дрожал вместе с ним. Мимо проносились невидимые машины и большегрузы. Где-то мельком раздавались разговоры людей. Виктор Викторович скулил, крякал и бился головою, но никто не слышал его и не видел. Дорога становилась все тише и тише. И скоро совсем не стало голосов. Но люди, - странное дело, - никуда не пропали. Все они – ждали его.
Наконец стальная повозка затихла. Хлопнула дверца с водительской стороны. Открылся багажник. Виктор Викторович закричал, но так слабо, так неуверенно.
«Закрой рот, - спокойно сказал охотник. – Будешь кричать, я тебя снова придушу. Понял?»
Виктор Викторович кивнул. Холодные пальцы сдернули с его рта липкую ленту. Словно из ниоткуда появился еще один человек – вернее, зверь: огромный, свирепый и волосатый. Виктора Викторовича подняли за руки и за ноги и понесли заросшей лесной тропой.
- Мужики, - взмолился он.
- Замолчи.
- Мужики, вы что делаете? Мужики, хорош шутить. Ведь так же нельзя. По беспределу! Куда вы меня привезли?..
Охотник поднял рулон с изолентой.
- Мужики! Мужики, не надо! Му... м-м-м…
Тяжелое копыто шерстистого зверя настигло его внезапно. Виктор Викторович крякнул, обмяк, заскулил. Его снова подняли и снова понесли, рыдающего – все глубже в темную даль горизонта.
Однако скоро мрак расступился. Среди осенних деревьев замелькали огни. И самый большой поднимался над круглой поляной, окруженной неподвижными фигурами. Но вот фигуры вдруг зашевелились, ожили, закружились, взявшись за руки, вокруг костра. Навстречу молодому охотнику вышла молодая охотница в легком белом платьице и с ивовым посохом в руке.
- Приветствую вас, братья! - воскликнула она.
- Приветствую тебя, сестра, - ответили разом и охотник, и зверь.
Они сняли с себя маскировку: штаны и ветровки, - и надели льняные рубахи и вязанные сандалии. Хохочущие девицы опустили им на головы цветочные венки, и они закружились все вместе у жаркого пламени. Они все кружили и кружили без конца, хохоча. И только лишь один Виктор Викторович продолжал тихо лежать на мокрой траве – несчастный, испуганный, молящийся тихим шепотом, чтобы о нем не вспоминали как можно дольше.
Наконец безумная пляска прекратилась. Злые, животные лица обступили его со всех сторон. Нежные руки надели Виктору Викторовичу на голову ивовый венок.
- Братья и сестры! – воскликнула охотница. – Близится ночь Сварога! Она опустится на наш мир тяжелым железным занавесом, погрузив его в вечную тьму!..
- О, великий Сварог! – закричали юноши и девушки. – Огороди нас от гнева своего, верных слуг твоих!..
Белые юбки охотницы, подхваченные неумным ветром, взметнулись над головой. Жрица подняла к небу тонкие ладони, в которых блеснул ледяной металл.
Виктора Викторовича понесли к огню.
«Мы приносим тебе в жертву это ничтожное создание! – воскликнула жрица. – Слугу Чернобога, приближающего гибель мира!..»
Рука ее поднялась и опустила. Виктор Викторович вскрикнул. Темная кровь хлынула на выжженую землю. Молодые лица вновь обступили его, совсем старого. Они все смеялись и смеялись, покуда он горько плакал. Но скоро Виктор Викторович оказался совсем один, далеко-далеко, где-то за поднебесьем – а, может быть даже, где-то в совершенно месте ином – темном, дымном и жарком на вид.
...
Охотник возвращался с охоты домой. В торговом районе, наполненном голосами животных, без остановки продвигались тела. Двигались они словно бы во всех направлениях, но самом же деле – только в одном: в том самом, в котором их гнал неутомимый погонщик.
Охотник находился в очень опасном районе. Со всех сторон его окружали другие охотники, нередко притворявшиеся безобидной добычей – добычей безропотной, несчастной, незаслуженно обиженной миром. И вершины их разукрашенных, стеклянных хором, - на самом же деле, разделочных цехов, - громоздились где-то высоко в облаках.
«Хиропрактика!..» - молчаливо кричали яркие баннеры. - «Восточная медицина!..»
«Православная целительница Агафья избавит вас от недуга!..»
«Ясновидящая Элайла предскажет вашу судьбу!..»
«Кредит – быстро и легко, без справок о доходе...»
«Нужна работа? Позвоните нам!..»
«Квартиры от застройщика: дешево!..»
«Доступная ипотека для молодых семей!..»
«Наш Банк: надежные вклады...»
«Обеспечь себе пенсию в старости. Государственная программа…»
И над всеми охотниками стоял он, - он один, - самый опасный живодер на районе. Он разговаривал с лохом на понятном тому языке: из каждого телевизора, из каждого радио и каждой газеты; из каждой книги, листовки и даже детской программы. Отовсюду слышался его зазывающий, сладенький голосок, уговаривающий под гордые звоны труб наивного лоха – отправиться на страстный обед к голодным волкам. И лох его слушал – слушал, разинув молчаливый рот, покуда с него остригали шерсть, привязывали за шею к столбу. Навстречу устремлялся мясник в окровавленном фартуке. А лох стоял, - неподвижный, - счастливый и совершенно уверенный, что все, конечно же, будет хорошо. Все обойдется. Лох знал. Лох ждал. Ждал чуда. Он чувствовал, что что-то было не так, но мысль о том, что его государство – это бандит, которого нужно обмануть, пока он тебя не обокрал, все никак не умещалась в его маленькой бараньей головке. Лох не знал и не ведал, что он – всего лишь обед на чужом веселом застолье. Лох любил охотника горячо и слепо. Лох любил, верил и ждал – счастливого светлого будущего, которое вот-вот, уже завтра, наступит.
Тем временем забойщики доставали ножи, прикинувшись его лучшими друзьями. Они заботливо подносили к горлу лоха клинок, так ласково и нежно глядя в глаза – такими честными, благородными глазками. А над скотобойней с ухмылкой стоял главный охотник – самый главный из всех.
Он терпеливо готовился к завтраку.